Участник:Бэр

  Как то я обещал Вам написать про еще одного своего друга - Женю Морозова. Он в интитуте учился в одной группе со мной и был человек творческий. Только сам он ничего не творил, зато обожал "богемные" тусовки. У нас был хороший институтский дворец культуры. Довольно большой и современный по тем временам. Там даже Алла Пугачева выступала, когда в Киев приезжала на гастроли. Мы там проводили "Студенческие весны", КВН-ы и все такое прочее. Естественно, были свои артисты и музыканты из студентов. Вот там Морозов любил тусоваться, приобщаясь к прекрасному и там же, как человек "творческий" пристрастился к частому употреблению пива, портвейна и водки. Наркотиков тогда не было, а то он бы и к ним приобщился, конечно. На всех этих тусовках он нужен был как мальчик на побегушках - сбегать за пивом, потаскать колонки и т.д. Слабовольный такой был человек, но очень добрый и безобидный. Если не считать того, что он зачастую приходил в общагу глубокой ночью нетрезвый и мешал спать, рассказывая потрясающие истории и пытаясь играть на гитаре.За это мы ему время от времени "мстили", устраивая разного рода розыгрыши. Например, пришивали штаны к одеялу, пока он отсыпался после очередной гулянки. Но это, конечно, довольно грубый и убогий прикол. Ближе к окончанию института мы в этом деле поднаторели и прикалывались уже более изысканно. Так, например, однажды нам предстояло сдавать очень трудный зачет. Препод был "зверь" и обещал всем нам устроить большие репрессии. Мы пришли в аудиторию, долго ждали, но препод так и не явился. Видимо, проспал с бодуна. Как и Морозов. Который тоже в это время спокойно спал после очередного веселого вечера. Мы вернулись в общагу и решили приколоться. Разбудили Женю и сказали, чтобы срочно бежал в "школу"(так мы тогда институт называли), так как препод сегодня, типа,  добрый и всем нам поставил зачет "автоматом". Морозов, еле вообще что-то соображая, едва оторвал пришитые штаны от одеяла и понесся в институт. Мы сидели, пили кофе и злорадно представляли себе, как Морозов сейчас будет приставать к преподу (если тот все же пришел). чтобы зачет поставил автоматом и ему, и как тот, обозленный нашим отсутствием, пошлет его далеко и надолго. Через некоторое время Женя вернулся весьма довольный. Препод действительно внял его просьбам и без лишних разговоров поставил зачет. Видимо, не ожидал такого бесстрашия и наглости от тихого и скромного всегда Морозова. Вот так мы хотели поиздеваться, но были жестоко посрамлены. И некоторые потом еще долго этот зачет сдавали. У таких людей как Женя Морозов (не злобных и простых) обычно очень сильный ангел-хранитель. Мне позже об этом  Саша Аксютенков рассказал. 
  Так вот про Женю я часто писал стихи, рассказы и даже песни, используя от него же услышанные истории, были и небылицы. Вот, например:

Короткая повесть о секретной карте и отважном белогвардейце Морозове.

  - Вот  бы махнуть в Париж, как тогда!  – мечтал Морозов, расслабившись на кухне у Брудера.

Брудер недавно удачно женился на киевлянке и жил теперь в большой благоустроенной квартире на Оболони. Мы же так и тусовались в общаге, поэтому Брудер, как настоящий друг, часто приглашал нас в гости. Это не нравилось его жене, но нам и самому Брудеру нравилось.

  - Как когда? – спросил я, хотя хорошо знал Морозова и его бесстыдную тягу к нелепым фантазиям. 
  - Да было дело,- ответил Морозов и мы поняли, что сейчас придется слушать очередную историю часа на полтора. Брудер налил себе чай, взял длинную сигарету и включил телевизор. Негромко, чтобы никому не мешать. Морозов чай не любил. Он вырос в Самаре и, как настоящий «самаритянин», предпочитал серьезные напитки.  Я же сказал, что уже поздно, а мне еще далеко ехать и стал потихоньку собираться.
  Морозов же, тем временем, начал рассказывать.

Рассказ Морозова

  « Давно это было. Зима в тот год выдалась морозная. Хорошая такая зима, самарская, какие я люблю. В такие зимы даже волки от мороза дохнут под Тамбовом. А мы как раз отступали, теснила нас Красная армия все дальше и дальше. Она всех тогда теснила. И имел я, надо сказать, на тот момент звание старшего фельдъегеря, командовал ротой егерей-народовольцев. И вот, в одну из редких ночей отдыха, когда, оторвавшись немного от передовых отрядов противника, мы встали, наконец, лагерем, вызвали меня срочно в штаб-палатку главнокомандующего. Вызвал сам штабс-генерал Жертовский, верный слуга царя и отечества, люто ненавидящий власть советов. Ну, вызвал – я и пришел. Я человек отзывчивый, всегда прихожу, когда зовут. Мало ли, может халява какая?.. Пришел я, значит, поздоровался. Штабс-генерал обнял меня по-отечески (так я тогда подумал), усадил на ведро, кверху дном перевернутое, налил спирта два стакана. Я сразу духом  как-то воспрянул, позабыл о тяготах всяких и лишениях. Выпил оба стакана залпом, и глазом  не моргнул (пенсне мешало).  Такое вот дело. Жертовский похлопал меня по плечу, отчего в штаб-палатке поднялось небольшое облако пыли, и говорит:

- Ну, что, фельдъегерь Морозов, есть еще порох в пороховницах?! Я от такого вопроса смутился немного. Дело в том, что пороховниц у меня давно уже не было, сменял весной на портвейн одному денщику. Весной-то так портвейна охота было! А штабс-генерал глядит на меня и улыбается хитро. Ну, думаю, доложили, собаки! И даже знаю, кто доложил. Поручик Рылов, конкурент мой по жизни. Он на мое место давно метил, а недавно бабу мою увел, Веронику Авдотьевну, что я из Мценска с собою привез. Правда, куда увел и зачем, никто не знает, поскольку ни его, ни бабы моей с тех пор не видели ни разу. Видно, прячется где-то. И докладывает, гад! Решил я тогда переменить тему разговора: - Вы, говорю, не отчаивайтесь, Ваше благородие! Все пройдет и все там будем. А может и победим еще даже…

  Видимо, оптимизм мой генералу понравился. Потрепал он меня по щеке моей щетинистой тепло так, ласково (я тогда еще заподозрил неладное).

- На таких, говорит, как вы – вся наша слава только и держится! И помереть другим не страшно, если надо, когда такие бравые солдаты в авангарде!

  Ну и все такое. А сам тем временем адъютанту приказывает, чтобы еще чего в стаканы налил. А адъютант давай оправдываться:

- Спирта больше нет, извиняйте! Партизаны давеча спецобоз захватили. Наши хлопцы до последнего стояли, да разве перед партизанами-то устоишь! Спирт ведь…

  Но потом сгонял все же в деревню, что рядом, принес две канистры самогона. Выпили мы с генералом за победу, крякнули. Вернее, я то и глазом не моргнул (пенсне!), а Жертовский – он как пошел крякать, насилу с адъютантом  угомонили! Когда же прокрякался, перешел сразу к делу.

- Поручаю вам, фельдъегерь Морозов, секретную операцию особой важности! Далеко за линией фронта, в тылу врага, штаб стоит, изрядно замаскированный. И есть в том штабе карта самая главная, цвета зеленого. Хранится в сейфе за семью печатями и усиленным нарядом охраняется. И карту эту надо добыть, во что бы то ни стало! Много наших разведчиков за той картой ходили, да так назад никто и не воротился. Может погибли, может просто домой ушли…Такие, вот, дела. Как, смогëшь?

  «Ну, нифига себе!» – подумал я сначала, « что я – Рэмбо, что ли?». Но выпитый самогон придал вдруг уверенности и я согласился.
  Посидели мы так еще, канистру допили, покурили.  Обнялись на прощание, поцеловались крепко, и пополз я в свое расположение. Чтобы враг не заметил, а может просто самогон был очень забористый. Да еще вторую канистру с собой прихватил – подарок генеральский.
  На следующий день я встал пораньше, еще солнце не село, собрал бойцов своих - народовольцев. Раздал гранаты кому надо, поставил боевую задачу. И тут же, в полночь, мы выступили. Егерей своих я вперед послал (пусть спасибо скажут, что не куда-то еще!), сам же, как обычно, сзади на санках ехал, с пулеметом и канистрой.  Долго ли, коротко, но пересекли мы линию фронта. Да не раз пересекли, так как компаса у нас не было.  Наконец, вроде углубились в тыл. Двигались быстро, почти без потерь. Наконец добрались до штаба – я с пустой канистрой и один егерь мой, народоволец, который санки тащил. Оценил я обстановку. У штаба – часовой стоит с винтовкой, никого просто так не пускает. Вот незадача-то! Ну, я решил дурачком прикинуться, проехать потихоньку мимо, авось не заметит. Но он заметил, пароль спрашивает. А я читал где-то, или в кино видел, что пароль у них всегда – «звезда», ну я и сказал…  Часовой разозлился не на шутку и как давай палить из винтовки! Убил моего последнего егеря-народовольца!
  - Что ж ты делаешь, сволочь! – кричу я ему, - кто теперь меня назад на санках повезет? Да как двину ему по мордам канистрой. Она хоть и пустая, но все равно  неприятно – железо!  Так в штаб и прорвался.  А там нет никого, только дым коромыслом.  Перевернул все вверх дном, мебель сломал, - искал сейф или другое какое место укромное, где карта может быть. Устал. И в туалет захотел по большой нужде. И вот там, в туалете, гляжу – бог ты мой!  Карта!  Вместо туалетной бумаги намотана. Вот ведь конспираторы! Отмотал я от карты изрядный кусок и - бежать. В темноте на выходе еще на кого-то напоролся, так, на кураже, мимоходом и тому ребра пересчитал. 
  Как к своим воротился, не помню  Помню, путь был не близкий. Сюда-то на санках ехал. А наши уже далеко отойти успели, аж за Урал. Еле догнал.  Штабс-генерал Жертовский встретил меня ласково, прослезился даже. Сопли пустил и все такое. Приказал принести ящик портвейна редкого, молдаванского, мне в награду. Сели мы с ним, налили портвейна, закурили, и рассказал я тут же все, как было. Без всяких понтов и лирических отступлений. Да вот только реакция генерала на мой рассказ оказалась для меня очень неожиданной.  Думал - обнимет меня как прежде бывало,  расцелует там везде. А Жертовский почему-то потрогал свои ребра, скривил лицо болезненно, позвал конвоиров, да и велел меня расстрелять! Оказалось, пока мы линию фронта туда-сюда переходили, заблудились, без компаса-то. Да обратно на свой же штаб и вышли. У генерала Жертовского с тех пор ребра сломаны и любимый адъютант забит насмерть «тупым железным предметом». И бумаги в туалете вообще нет. А, все же, генерал Жертовский  оказался простым педерастом! То-то он все обнимался да целовался…
  - Вот так меня и расстреляли, без суда и следствия. По закону военного времени…»
  На этом Морозов закончил свой рассказ и нервно закурил «Беломор». Он, как настоящий «самаритянин», предпочитал  крепкие папиросы  всяким другим импортным. Я к тому времени уже давно уехал в общагу, а Брудер ушел смотреть телевизор в комнату. По нему жена соскучилась, да и Морозову чтобы не мешать.
 Так вот мы и не узнали, как Морозов был в Париже.
  
                                                                                                                                   17.10.1990 г. Киев