Статья проверена участником Контрреволюционер

Абсурдотека:Житие святого Иннокентия, писанное им самим

Материал из Абсурдопедии
Перейти к навигацииПерейти к поиску
Унылое говно!
~ Так пожалуй, сказал бы Аввакум (хрен ему, страообрядцу, а не царствие небесное!), разузнавши о моём святом сочинении
~ А так сказал бы, патриарх (как и Аввакуму, хрен ему), разузнавши о том же

Не корысти ради, а по наущению Всевышнего пишу сии строки моею священною рукою. Предо мною проходят священные лета священной жизни моей. Стой-ка! Да, ты, 27-й год! Что принёс ты мне кроме плоскостопия? Ладно, ладно, иди дальше, благослови тебя Бог. И куда они только движутся?.. Дык вот, о чём это я. Прочитавши литературный блокбастер человека и протопопа Аввакума, подумал я: да как же быть такое может, что какой-то церковный отщепенец, старообрядец, прости Господи, дерзновенно сочиняет свои дерзкие сочинения, а смиренному святому уж и нельзя? Какого, собственно, хрена?! Мы тоже, чай, не святым лаптем деланные. Ну, как говорится, в святом животе заурчало — вот и святой сказке начало.

А родился я, между прочим, в славном городе Киеве. Как родился — так и перекрестился. Ха-ха-ха . Славно я это сказал, правда? Правда-то правда, да вот неправда. Не крестился я при рождении, так-то! Но мама моя — царствие ей небесное, да и любое бы не помешало — поняла ж таки, что буду я святым, ибо рос я смиренным и — представьте себе, представьте себе! — по воскресеньям не грешил. А кто ещё на земле русской может про себя сказать, что он не грешит по воскресеньям?! Да разве сам Христос к нам спустится, да и то я за него не ручаюсь.

Я не стану вам рассказывать, как матушка привела меня в школу при церкви, как я там учился, как меня оттуда выгнали за пьянки в нетрезвом виде… Это никчёмные стереотипы биографий. Кому это всё интересно? Даже мне, святому — и то вспоминать противно. И трудно — память слаба. Лучше рассказать вам о том, как я статус святого получил — оченно эта история заставляет задуматься — описал я её в письме какому-то заморскому мыслителю (Роден, что ли его зовут), так тот до сих пор сидит и думает! Вот какая история!

А случилось всё мгновенно, можно сказать, со скоростью молнии, смазанной салом: спросила меня как-то маманя: «Ты боженьку любишь, Иннокеша?», и, сочтя молчание за согласие, ответствовала: «Значит, будешь святым». Сейчас, по прошествии годов, эта цепочка рассуждений представляется мне поистине логичной, но тогда же я впал в ступор. Опомнился я лишь в близлежащем монастыре, где монахи хохотали над моею матерью: «Да что ты, мать, твой сын ничуть не святее всех прочих!» Как сейчас помню я лицо моей матери, больше подходящее какой нибудь фурии или Мегере. Впрочем, она быстро успокоилася и сказала тогда ещё не святому мне: «Какие всё же сволочи эти монахи… Раз план А не сработал, попробуем план Б».

— Да точно ли он у вас святой? — спросил коллежский регистратор Яков Михайлович Дёргель. Мать вместо ответа протянула ему маленькую коробочку красного дерева. До сих пор гадаю, что было в ней, но Яков Михайлович вздохнул и промолвил:

— Ну смотрите, если он потом в ад попадёт, то я не виноват.

Он взял со стола бумажку, написал в ней что-то быстрым почерком, и протянул моей матери. Мы вышли из кабинета. Мать показала мне эту бумажонку — на одной её стороне было написано «Предъявитель сего является святым. Информация 100 % Я. М. Дёргель» и стояла подпись, на оборотной стороне заморскими буквами было на неведомом мне языке напечатано «F=gm». Где только этот пюрекрат обучился иностранному?..

В монастыре бумажку долго мяли, вертели, смотрели напросвет[1], но всё же приняли и взяли меня в монастырь. После того как успокоенная мать ушла, ко мне подошёл самый главнейший ихний поп и сказал: «Ну, взять мы тебя, положим, возьмём, да коли ты святой, нечего тут делать. Все святые вон — скитаются, да сами скиты строят. Так и ты иди, неча тебе тут сидеть». Ну я и пошёл. Далеко пошёл. Через Чернигов, через Смоленск, да в Москву. И всем бумажку показывал и говорил, что я святой. А один мужик мне как-то ответил, что он китайский лётчик. До сих пор не понимаю, что бы это означало.

Вот. Ну что бы вам ещё понарассказывать? А, ещё случай один забавный со мною приключился. Когда я патриарху пришёл[2], он мне посоветовал съездить на Камчатку к чукчам — их посмотреть, себя показать. Ну вот приехал я к ним, сымаю шапку, здрасьте говорю, я, значить, святой, а тут как бабах! — разверзлась земля, а из-под неё вода так и прёт. Горячая, жуть. Зато помылся. А чукчи говорят: гейзер-шмейзер, новый, говорят, проснулся, надо, говорят, назвать как-нибудь. А я и говорю: «Назовите «Моча святого Иннокентия»». Вот. Теперь моя святая моча увековечена в веках.

Что бы ещё?.. Историю с собачкой того лавочника?.. Нет, это банально… Может, рассказать что-нибудь из личной жизни? Публика это любит. С другой стороны, это пошло, противно и… А хотя, давайте.

<В этом месте в оригинале отсутствуют три страницы>

А ещё как-то раз пришлось мне по долгу службы в одном кабаке быть. Ну знаете, там, надоумить, рассказать о грехе пьянства… Захожу я значит, сразу говорю: Я-де святой. А хозяин как начал хохотать, так смеялся, что со смеху и подох. Всем сразу кушать-пить расхотелось, и все ушли. Один я стоял там как вкопанный рядом с мёртвым хозяином. А я же его надоумить хотел!..

Собственно, мне и рассказывать нечего больше. Да и сел я писать от бессонницы. А сейчас уж и бессоница прошла, и день наступил. Так что пойду-ка я баиньки. А вы, уж пожалуйста, будьте такими же святыми, как и я. Из искры да возгорится пламя. Так победим!

Замечания по ходу повествования[править]

  1. Говорили, мол, ни у кого из святых такого удостоверения не было. Ну, я им ответил, что я такой уникальный святой.
  2. Ну, или к митрополиту — так, в общем, какой-то мелкий человечишка.