Заецъ Симбирскій
Бывает заяц серый,
Бывает из Симбирска,
Бывает по-берлински…
Ну, погоди!
Заецъ Симбирскій — вымершая разновидность зайца обыкновенного (беляка или русака), умершлённого в Симбирской губерніи сразу после 1918 года декретом большевиков. Как водится, в царской России все зайцы мужского пола в Симбирской губерніи царской России носили фамилию Симбирскій (выражаясь современным компьютерным языком: по умолчанию). А заячьи особи женского пола, впрочем как и все крепостные до 1961 года, не носили фамилий вообще. Поэтому на необъятных просторах патриархальной России всех без исключения особей женского пола вида Заецъ Симбирскій именовали просто Зая. После того, как у свежезапечённой новоиспечённой заи появлялся хозяин или покупатель, то ей бедолаге тут же присваивалась фамилия, повторяющая хозяйскую, чтобы не возникало путаницы с принадлежностью или бесхозностью живности. Самая известная из всех зай Симбирской губерніи — Зая Ульянова. О её душещипательной истории мы поведаем ниже. Поверьте, что щипание заи в ду́ше было не самым жестоким испытанием, выпавшим на её трагическую долю…
Зая Ульянова — единственная из всех представительниц животного мира царской России, причисленная к лику святых, так как преставилась мученической смертью весной одна тыща девятьсот пятого года от рождества Христова по Юлианскому календарю. А дело было так. Однопартийцы Вовки-морковки в своих мемуарах любят вспоминать, как в период весеннего половодья на Волге в 1905 году Ленин сел в лодку и погрёб себе на охоту за зайцами. Нет, лавры деда Мазая его не прельщали. По свидетельствам современников, после многочасовых сидений в читальном зале Лондонской публичной библиотеки, Вовка-морковка перед прогулкой на вёсельной лодке взял себе творческий псевдоним — дед Мастдай. Он подгребал к затокам, густо поросшим камышом и прибрежным тростником и вылавливал оттуда зайцев Симбирских и зай. Чтобы они не доставляли ему лишних хлопот, например, чтобы не раскачивали лодку и не высовывались из неё, дед Мастдай глушил их прикладом охотничьего дробовика. Благо, что свинец был дорогой, и дроби просто не было. В этом месте мемуаров соратники всегда роняли скупую мужскую слезу с комментарием: щедрой души был человек, даже шкуры не сдирал.
В общем долго ли, коротко ли, но мемуары партайгеноссе читали после 1917 года многие. А всё потому, что подавляющее большинство густо населяющего территорию бывшей царской России населения научили читать на свою голову. Особо одарённые из числа местных самородков, благодаря выраженной и непреодолимой тяге к самообразованию, ещё и пи́сать и писа́ть на заборах научились. Да и мемуары выпускали очень большими тиражами на хорошей плотной бумаге, чтобы не курили и в сортиры не бросали. И повалил индавзопревший народ из избы читальни да на свежий воздух. Рассупонился после чадного полумрака крестьянской избы. Глотнул воздуха вольного, без благоуханий и благовоний портянок Ромуальдыча. И аж заколдобился. Короче-е-е. В двух словах, повадился народишко разночинный подражать Великому Вождю и Мучителю Всех Времён и Народов (ВВМ-ВВН). В общем, сколь затылков не чесали, а извели вид Заецъ Симбирскій как таковой, даже чучела не оставили. А не оставили по одной простой причине: те заветные шкурки были особо ценные — из них шапки белые шили, меховые, то есть на натуральном меху ху-ху-ху — сразу видно! А зайцев точка нет. Уже. Совсем. Навсегда (и эти сведения верны). Тут статеечке конец — Луркоморью холодец!
