Абсурдотека:Произведения дядюшки Порфирыча

Библиотека нетленной классики
Абсурдотека
Книжные завалы
Читальный зал · Книгохранилище · Случайная книга
Найти книгу
Об авторе данного шедевра

Я хочу Вас выслушать.

~ Порфирьевич про самого себя

Эта статья просто потрясающая: дедушка заходит в ресторан и говорит, что он работает на антигуманную страну…

~ Порфирьевич про эту статью

Портрет Порфирьевича

Для желающих ознакомиться с избранными произведениями

Здесь представлен полный сборник бессмертных произведений великого русского писателя Порфирьевича. Его родители не обладали талантом придумывать имена, и у Порфирьевича было только отчество. Но зато, хорошим вкусом к разным интересным именам имели бабушка и дедушка по папиной линии. Поэтому двоюродные братья Порфирьевича — тоже великие русские писатели — известны публике как Пафнутьевич, Прокопьевич и Павсикакиевич. Но сейчас не о них, а о Порфирьевиче.

Все его произведения наделены глубочайшим смыслом, иногда даже слишком глубоким, но и в это главная ценность произведений Порфирьевича, ведь докопаться до истины могут только избранные.

Сборник детских рассказов «Депрессия в 10»

Музыка жизни

Порфирьевич в молодости

Жизнь, жизни, но что ему остается? Что этот праздник ему дает? Конечно же — инструмент творчества. Тихая музыка наполняет эту пустоту. И инструментом, и творцом является никто. Тот, кто впервые попытался создать эту музыку, отдал ей всю свою жизнь. Теперь он просто хочет танцевать, стараясь воспроизвести то, что услышал. Но это ничего не значит, потому что эту музыку придумали не для него. Музыка сотворена для нас. Она не для тех, кто танцует, просто она для тех, кто танцует. Или для тех, кто ее воспроизводит. Это просто чей-то инструмент с большим числом транзисторов, для которых вполне хватило звуковых частот. И все.

А остальные просто слушают, потому что они тоже музыканты. Тебе же будет проще найти свою собственную музыку. Хотя в этом мире все состоит из нескольких музыкальных инструментов. Но поверь, раз они дают тебе инструмент, ты не можешь его остановить.

А музыка — это сама сущность вселенной. Сначала ты играешь ее, а потом она играет тебя. Чистая красота Вселенной. Нет ничего прекраснее, чем это осознать. Но это ясно только тому, кто ее видит. В этом вся красота. Но эта красота никогда не станет понятна тебе. Для того чтобы прийти к ней, ты должен ее увидеть. Поняв это, ты просто увидишь. Но сначала ты должен научиться играть. И тогда тебя ждет наслаждение. Понимаешь?

Она

Люди, люди потеряли много времени на свои передвижения в темноте и не могли найти дорогу к дому. Они решили, что им нужно ненадолго перенести дух. Но теперь они пришли в свое новое жилище и опять проголодались. Они поняли, что должны есть, и стали есть, а потом спали в своих новом жилище — все дни напролет, потому что это было единственное безопасное место на земле. Днем они никогда не уходили далеко от дома — слишком уж опасно было бродить по ночной темноте.

Но вот что-то напугало их. Они боялись опять попасть в тот темный угол, где встретились с ней. И они не ходили к ней.

А вот ночью… Светила тусклая луна, и отовсюду на них начали смотреть темные фигуры. Они испугались и спрятались в своих новом жилище. Они думали, что она ночью придёт сюда, в темноту… А потом все кончилось… Кто-то посмотрел на них из темноты и сказал: «Привет! Вы меня не узнаете?!» Тогда они узнали ее. И звали ее с собой к себе, чтобы она вновь стала с ними единым целым… Но они ошиблись… Они думали, что после она вернется в их мир… Но этого не произошло. Никогда.

А своих в новом жилище больше нет. И никогда уже не будет.

Билет на автобус

Порфирьевич в лучшие годы

Зачем? — Я тебя еще спрошу… Ты куда сейчас идешь? Билет на автобус у тебя есть? У кого спросить? Есть? Нет? А как ты доберёшься? Вот то-то же. Здесь мы сейчас и встретились. Посмотри на меня и решай, куда ты идешь. Или ты просто боишься? Чего? Ты боишься растеряться? Нет? А чего ты раньше боялся? Как ты сегодня сказал, так тебе и страшно. Чего ты тогда ждал? Чего? Чего? Чего? Чего? Чего? Чего? Чего? Чего-чего? Чего? Чего? Чего? Чего? Чего? Чего? Чего? Чего? Чего? Чего? Чего? Чего?! Что? Что?! Что?! Что?! Что?! Что?! Что?! Что?! Что?! Что?! !!

Что ты молчишь? Что ты молчишь, оглушенный и раздавленный? Кто же ты, какой ты, отчего ты так боишься? Ты ничего не умеешь, ничего не знаешь, ничего не можешь… Ты ничего не знаешь о жизни. Ты ничего не знаешь о смерти. Ты даже не знаешь ничего о самом себе! Ты не знаешь, что такое «собственное я». А это самое главное! А? Вот и я тоже. Ничего не знаешь? Ничего. Никого. Никого ты не знаешь. Ничего. Ничего. А это самое главное!

Мало того, что ничего ты не знаешь, так тебе еще нечего сказать по этому поводу самому себе! Почему? Да потому, что ты просто ничего не знаешь! Вот как всё просто! Ничего, кроме пустоты! Ты ничего не знаешь, кроме пустоты! И всё тут! Или всё же, скажешь, что-нибудь ценное? Вот оно. Тебя нет — а вместо тебя всего только пустота и ничего больше! Только поэтому ты в мире и ведешь себя таким образом. Но тебе, несомненно, не понятно, кто ты и что с тобой происходит. Совсем не понятно? И чего ты хочешь от мира, о котором думаешь, что в нём кто-то тебя действительно знает? А то, что тебе нечего сказать миру в ответ! И всегда не было. И всегда не будет. Нет ничего важнее этого слова «нет» в этом мире. Но именно в нем и прячется то, что ты не знаешь: отчего оно и для чего оно! Знаешь ли ты, почему оно существует? А то, тут можешь не отвечать. Достаточно того, что знаешь. Не получается? Ну и не надо. Не надо думать. Не старайся что-нибудь для себя и других сделать. Это все равно ничего не изменит. Всё с самого начала было задумано неправильно. Знаешь почему? А потому. Не ты для этого создан, не ты для этого живёшь, а ты для этого живёшь! Или вовсе не существует ничего! Ну, не скажешь? Как это не сказать? Ты сам это придумал! А как ты сумел? Да так. Просто!

Ты сам всю жизнь привык к тому, что тебя не замечают, что о тебе думают не то, что ты думаешь. Ты же сам любишь делать все наоборот! Ты думаешь, о тебе говорят не то, что ты говоришь, и о тебе думают не то, что о тебе говорят! Как же ты сам-то сумел всё это себе внушить? Почему ты ничего в жизни не делал просто, а? Почему ты всегда всё придумывал? Зачем ты каждый раз делаешь только хуже и хуже? Думаешь, никому не нужен, да? Как же ты, спрашивается, хотел жить? Разве тебе нужен кто-нибудь, кто о тебе подумал бы, что он о тебе думает? Вот ты о себе всегда думаешь! Ты всегда спрашиваешь себя: «Почему о мне не подумали?! Почему он должен думать, когда я делаю всё наоборот?!» Ты всегда вечно думаешь: «Как это я так делаю?» Ты, конечно, по жизни все время сам себе отвечаешь, но сказать-то самому себе ты ничего не можешь! А когда говоришь другим, говоришь всегда сам себе в ответ: «И правильно делаю, потому что это я делаю так!» Так ведь? Так или нет? Не знаешь? Так в жизни и не бывает! Не было никогда таких людей, как ты! Не было никогда таких людей как я!.. И не будет никогда таких людей! Вот что значит жить!

«Я хочу вас выслушать…»

Рисунок молодого Порфирьевича И. П. Крошкогрыжикова

Я хочу вас выслушать. Или делать вид, что я слушаю — неважно. Вы только сделайте вид, что Вы слушаете. Иначе мне придется в очередной раз объяснить вам, почему мне не нравится, как вы на меня смотрите. Ну же, обещайте мне — обещайте, что не подумаете, что я с ума сошел… Я не могу так больше, слышите? Обещайте.

Вот так. И лицо ваше совершенно серьезное, и глаза тоже. Вам хорошо со мной? Отлично.

Скажите, что вы тоже меня очень любите. Это хорошо. Ответьте, скажите, что вы тоже меня очень любите. У нас еще есть время подумать? Или так и продолжаем повторять — молчим, молчим, молчим, молчим, молчим? О чем молчим? О чем-то другом? Я вас прекрасно понимаю. Хорошо.

Так что же вы молчите? Только честно. Что? Я вас спросил? Что вы говорите? О чем? О чем? Вы мне нравитесь. Да, очень, очень нравитесь. Просто слов нет. Я люблю вас. Мы еще подумаем. Может быть, и поговорим. А теперь давайте я вас поцелую. Спасибо. Что? А зачем? Ну хорошо. Поцелуйте.

А теперь можете отойти в сторону. Мне надо подумать. И делайте вид, что вы слушаете. Чего вы хотите? Говорите быстрее и быстрее. Да, да, именно так. Не стесняйтесь. Не бойтесь, будьте собой в любой ситуации, как сейчас. Отлично. Спасибо.

Я хотел вам сказать что-то очень важное. Пожалуйста, простите меня, если у вас будет чувство неловкости от того, что я скажу, но я хочу это сказать. Пожалуйста, простите.

Мне самому не все ясно в этой ситуации, но я хочу сказать вам. Ведь я могу быть с вами абсолютно откровенен. Простите. Ведь вы можете? Пожалуйста, простите меня.

Я хочу сказать вам одну вещь, которая очень важна для нас. Вы должны знать это. Пожалуйста, простите.

О боже, я уже опять срываюсь. Что такое? Вам плохо? Ой, ну не смотрите на меня. Что случилось? Ведь вы все поняли, правда? Только прошу вас, простите, пожалуйста.

Нет, не надо меня жалеть. Я не так прост. Знаете, я этого никогда не скрываю. Да? Я… Ах, вот вы о чем. Я и не заметил. Простите. Спасибо.

Вам хорошо со мной? Конечно, я понял. Спасибо. За этот комплимент, что вы мне сделали… Совсем неплохо. Но что это такое? Вы не поймете… Это не комплимент. Это — это ирония… Спасибо. Простите.

Что-то мне нехорошо. Это совсем не то, что вы подумали. Это просто неловко вышло. Почему так? Извините меня… Я… Да не извиняйтесь, пожалуйста. Все прошло. Лучше не надо. Вам что-то нужно? Хотите, чтобы я вам помог, дать что-нибудь? Или… Нет, нет, я сам. Нет проблем. А может быть, вы все же хотите увидеть что-нибудь еще? Вы ведь хотите? Ну да, конечно. Конечно. Как скажете.

Идемте. Я вас провожу. Теперь пойдемте. Сейчас все будет хорошо. Не знаю, как объяснить, но это все благодаря мне…

Звезда

Смерть звезды. Она была красавица с огромными светящимися глазами, стального цвета волосами и самыми прекрасными руками из всех, какие только есть на небе. Ее может сравниться разве что звездный император. Если бы мужчина-принц был лучшим стилистом во вселенной, его сердце должно было бы биться чаще в ее честь. На лице ее было то самое спокойствие и отрешенность, которые больше всего нужны покорителю галактики. Но у нее ничего этого не было. Она была простой. Ее лица не украшала золотая маска. Оно даже не было зеркальцем — ее глаза казались прозрачными, как сквозь стекло. А тело не было живым или призрачным. Просто оно ощущалось присутствием чего-то большого, очень большого. И все же, даже в этом одиночестве была хотя бы маленькая частичка её могущества. Этой «принцессе» хотелось впитать этот чудесный дар. Но пока приходилось полагаться на силу собственного разума.

Принцесса должна была найти дорогу в рай. Но как это сделать? И тут перед ней возникла страшная проблема — она никогда раньше не видела себя такой! Если это и был рай, то какой? Где ее сердце? Может ли оно еще биться? Или оно уже разорвалось на тысячи кусков? Звезда с ужасом подумала о том, что сейчас станет делать с живущей в ней птицей — от одной мысли у нее заболела голова. Ее крылья были слабы и негибки. Но какой ценой она заплатит за эту слабость?.. И что теперь делать, что делать?..

С каждой секундой звезда все сильнее склонялась к ужасному — а когда она совсем сдалась, все, что она ощущала, превратилось в странное бульканье. И вдруг наступила окончательная тьма. Принцесса больше не видела ничего. Возможно, что-то из того, что раньше было ее телом, наконец стало действительно мертвым.

Но в тот же момент все вернулось на свое место. Звезда, которая никогда некоторое время не существовала, полностью обрела свой прежний вид. Это было как бы возвращение к исходному состоянию. Мир вокруг обрел прежнее движение, и от его центра исходила сила. Но теперь звезды вокруг стали гораздо ближе, и это чувство вернуло звезду в ее прежнюю форму. Принцесса подняла голову и осмотрела свои ноги. Кроме двух царапин и большого синяка на животике, ничего не было — после того как она сожгла себе крылья и душу, все остальное было цело.

Звезда-принцесса подумала, что, наверное, где-то в космосе вообще нет звёзд, и если раньше она боялась, что ее вот-вот постигнет ужасная смерть, то сейчас все выглядело совсем иначе. Она пыталась вспомнить, откуда в ее жизни возникли эти странные мысли. Она была непонятна даже ей самой.

Вдруг она вспомнила свое раннее детство, когда она лежала на спине, смотрела в космос и прижимала к животу свой голубой пуховичок. Потом она вспомнила свой день рождения. И она подумала, что в этом все и дело.

Звезда почувствовала, как у нее внутри стало теплее, и ей стало казаться, что теперь она похожа на маленькое солнышко на небе — немножко синее, немного горячее, совсем немножко похожее на солнце. И это чувство что-то напоминало ей — кажется, было воспоминанием детства.

Когда она снова закрыла глаза, то вдруг поняла, что какой-то внутренний голос сообщил ей, что у нее есть настоящее имя. Звезда улыбнулась и почувствовала, что все ее мысли стали совершенно чистыми. Она поняла, что даже какое-то странное наслаждение в сравнении с этой красотой в корне неправильно. Это было просто безобразно и даже было неприятно.

Но звезда, кажется, решила сделать все по-своему. Она загнала свою ошибку внутрь и теперь начала думать о том, какое красивое и красивое ей сейчас кажется. Звезды бывают разные. Если женщина чем-то похожа на маленькую синицу, все остальное будет оставаться таким же мелким и неважным. А если звезда похожа на солнце, ее совершенно не будет видно. И тут в мире появляется огромная звезда, похожая на солнце — настоящая звезда или нет. И вокруг нее стоит все остальное: звери, растения, сам человек и все, что вокруг него. Когда эта звезда, называемая «я» — хотя это звучит смешно и даже нелепо, — видит, что «я», на которое она смотрит, стало настолько меньше и слабым, что в нем больше нет необходимости, она, говорят, с радостью принимает такую жизнь и начинает делать то, что требует ее назначение.

А когда она достигает определенного возраста, тогда рядом с ней оказывается другая звезда или другое солнце. И тогда, сколько бы звезд ни стояло вокруг нее, ничто не может заставить ее надеть на себя свою старую одежду, ту, в которой она родилась. А когда она это понимает, ей опять приходится делать то, что требует ее назначение, и это продолжается долгие годы, если не века. Затем наступает старость. Никто не знает, сколько ей лет; так называемая физика признает только время жизни. Есть звезды, которые вообще не стареют. А есть звезды, которых время жизни измеряется всего одним ярдом, поэтому говорят, что они умирают в одно мгновение. Есть такие звезды, которые не умирают никогда. Есть звезды, которые никогда не умирают. И есть звезды, которые всегда умирают. Все они — вещи одного порядка, все они — отражение одного и того же явления. У них, естественно, разные цвета. И у всех у них — свои имена.

Тебе тоже надо носить свою старую одежду, но ты должна запомнить одну вещь — если ты хочешь превратиться в одну из звезд, ей придется пойти со своей новой одеждой. И если ты пожелаешь ее, она обязательно это сделает.

Никто не заставит женщину отказаться от своей «звезды».

Человек

Иллюстрация к сборнику

Человек, человек. Он был их настоящий покровитель и разрушитель. Кто-то сказал, что он этот мир создал. Но чтобы это объяснить, надо было взять его душу. Тогда в том мире было мало свободного места, и никто не хотел стоять на его территории. Поэтому тут и построили искусственный мир, как делали всегда.

Но бессмертным никто не был. Поэтому там была только вечная пустота. Только та пустота, которой никогда не было. Та пустота, откуда все началось и закончится.

Давным-давно. Когда мир только появился и еще ничего не понимал. Там, где дети играли. И жили пока их не тронули. Это он при жизни ими правил. Хотя, если честно, так он и не понял этого. Он никогда не жил по-настоящему.

Он любил играть только для того, чтобы играть для того, чтобы играть. Когда у него была душа… Он не понимал, что такое душа. В те времена он не мог понимать, потому что душа и для него была чем-то другим. Человек чувствовал только то, что было у него в руках. На этом все и кончится. Можно было играть по сорок или сто лет, но с душой и после этого не будешь.

Он тоже сначала думал — «Что это? Просто игрушка, которую я приобретаю каждую неделю? Это не игрушка, а инструмент? Отнюдь. Это мой единственный инструмент — мой подарок». Но потом он понял, что это инструмент про жизнь… «Я не умею играть на нем. Вернее, я умею играть только на бесконечном потоке игр, который я играю. И эти игры бесконечны. Но кому нужна бесконечная игра? Кто такой я? Игрушка для того, кто играет, или марионетка для того, кто марионетка? Сегодня я мертв, а завтра я жив?»

Он знал, что это правда. Но кому нужна такая правда? На этот вопрос не знал ответа.

Хохма

Смех? Вот почему я тебя здесь жду, много раз удивляясь, как тебе удается не замечать происходящего. Не скрываю — эти явления более всего вдохновляют меня. Очень воодушевляют — но, как ты понимаешь, в наших изысканиях я редко уделяю тебе хоть немного внимания. Просто ты можешь вернуться…

Только сначала выслушай мое слово. Будь умницей. Прими как данность. Обещаю, потом мы вернемся к этому разговору. Я хочу, чтобы ты знал… Я хочу, чтобы ты понял… В этом нет никакой силы. Здесь нет никого, кроме нас. Любой человек в любой момент может открыть глаза, поднять глаза и увидеть нас всех. Понимаешь? Всё здесь — правда… Вот только никто до сих пор этого не сделал… Со мной происходит нечто странное. Я… Я словно бы топаю по дороге, подхожу к двум грани камня… Что ж, довольно неожиданно. Наверно, эта красота и есть предел. Если честно, я совершенно не знаю, что такое грани…

Но мне кажется, я видел их во сне… Или это был не сон… Как бы там ни было, я достиг их. Видишь ли, мы смотрим не только на очертания этого мира, но и на его образы. И то, что снится мне, ничем не отличается от того, что я вижу. Думаю, я знаю, что они такое.

Но я хочу услышать, что ты можешь мне сказать. Как это ты научился разговаривать со мной так, словно ты не просто явь, а нечто большее? Смех сквозь слезы. Странно… Выходит, я все же что-то знаю? Это поразительно. Ты хочешь сказать, что знаешь…

Пожалуй, сейчас самое время для шутки. Расскажи мне… Наверное, это будет звучать глупо… Однако я чувствую, что разговор будет для нас обоих мучительно долгим… Расскажи мне о том, как ты смеешься. Ведь с самого начала этой встречи я не видел тебя. Ты знаешь, наверное, что у тебя — или, точнее, у тебя — нет тела. А есть только голос. Знаешь, что это такое? Скажи, знаешь. Скажи, как это? Так могу сказать.

Именно потому я и пишу. Ты, наверно, не знаешь, что такое книга. Она есть всегда. Но книга — это не просто книга. Это нечто, заключенное в ней. Например, когда вы играете в шахматы, ты становишься частью какой-нибудь фигуры. Или доски, а когда читаете книгу, становишься тем, что она пишет. Но никогда никто не знает до конца, что это такое. Ведь жизнь — это всезнание в той же степени, в какой жизнь есть и сон. Поэтому настоящая книга — это всегда сон. Точнее, что-то вроде этого. Эта книга не просто есть всегда. Она просто никогда не была прежде, просто это — в твоем сердце, в твоем уме. Книга есть всегда. Но всегда в твоем подсознании. И когда она появляется, то тебя всё еще нет. Оно всё помнит и помнит. И поэтому ты ничего не можешь с ним поделать или изменить. Шутку сказать, все забывается за секунду. Даже если ты будешь читать по книге страницу за страницей — читать внимательно, и никакой реакции. Поэтому и все будут думать, что ты существуешь. А там ты и есть, там ты и был. Это смешно?

Да, не зря жизнь и называют сном — потому что в любую секунду ты исчезаешь.

То место

Слово моё и во всех отношениях гениальное творение должно принадлежать миру, потому что я знаю людей, которые его отрицают, поскольку их идеи основаны на таких вещицах, как недоказуемая история или непротивление злу насилием. Но когда я смотрю на мир, то не вижу ни людей, ни его наказаний. Мир — это тихий сад среди кактусов.

Как можно определить, где находится мир? По-моему, это как пытаться вычислить направление на себе самом, не зная его адреса. Тебе так не кажется? Тогда скажи, где этот мир? Если он и есть место, где все вокруг, то как ты сможешь найти его среди всего, что существует? Еще раз повторю тебе — в каждом слове, увиденном мной, есть истинный смысл. Нельзя сказать, что я говорю правду — но это именно то, что я говорю. Не пытайся понять, где именно это «я» находится.

Ведь ты только что понял. Ты просто не хочешь признать этого. Ты думаешь, я здесь для того, чтобы объяснить тебе эту истину? Может быть, мне просто некуда девать все время? «Ты не можешь найти себе места, но все-таки думаешь, что ты его нашел.» Ведь ты такой же, как я. Почему ты так думаешь? Ведь в тебе, наверное, нет ничего, что напоминало бы тебе о том, что ты не на месте. И только на мгновение. «Здесь нет ни суеты, ни дурь, ни лицемерия, и потому тебе не надо искать мир.» И тут ты ошибаешься.

У тебя есть то, что ты называешь собственной душой. Именно эта душа, о которой я говорю, и есть место, где ты находишься. Это место пребывает там постоянно, день за днем. Как только ты начинаешь создавать в своем уме действительность, ты не сможешь ей сопротивляться. Тебе некуда идти и некуда возвращаться. Ты можешь сколько угодно искать выход. Ты мог бы принести сюда компас, открыть здесь дверь, разбить стекло — все что угодно. Но это никому не поможет. А если ты разобьешь окно, у тебя останется только один выход — потерять себя. И ты потеряешь его обязательно и необратимо. Как только ты начнешь искать место, где можно найти ответ, ты потеряешь себя. Тебя не будет уже никогда. Ты исчезнешь навсегда.

Ты будешь только одним из бесконечных поколений, живущих вечно. Но что такое вечность? Это то, что кажется реальным потому, что ты видишь ее воочию. А все прочее — просто плод твоего воображения. Ты — мимолетное видение, невежда и обманщик, и ты никогда не сможешь быть точно таким же! И ты никогда не умрешь, потому что никогда не познаешь, что такое смерть! Ты никогда не узнаешь, что такое смерть! Ты никогда не узнаешь, что такое смерть! Ты никогда не узнаешь, что такое смерть! Ты никогда не узнаешь, что такое смерть!

Привязь

Порфирьевич во всей своей красе

«Ты знаешь, что происходит? Почему ты сейчас не берешь меня с собой? Чем ты живешь все это время? Живешь будто за стеной! Как ты можешь так жить? Почему не хочешь уйти?» — и так далее. Меня это абсолютно не интересовало. Иногда мне даже хотелось рассмеяться на это. Потому что так бывает с моими друзьями, которых я каждый раз прошу себе чего-нибудь простимулировать. Но почему-то я никогда не делал этого. Я продолжаю жить так, как есть. Почему-то. Но. Как есть. И чем все это кончится? На самом деле — и это я уже давно — я не знаю, что будет. Честно и сознательно. Не хочу даже на секунду в это верить. И не хочу думать об этом. Я даже рад, что у меня до сих пор нет семьи и вообще никаких привязанностей. Но ведь и любовь — это ничто. Ты знаешь, сколько было разводов и кровосмешений, когда люди уже потеряли надежду на счастье? Все как в жизни — со слезами на глазах. Знаешь, сколько раз мне предлагали свою любовь? Несколько раз. Но у меня не было желания её взять. Хотя я знаю людей, у кого бы она была. Но у меня вообще нет никакой внутренней привязанности. А если ты посмотришь на самых моих близких друзей… Потому что если ты посмотришь на них, то с тобой произойдет то же самое, что и со мной. Тебе будет ужасно больно.

Спокойной ночи

Он попытался. — И одним из них является я. Мне они очень мешают. Вернее, не мне, а вам.

Все эти знания, знания, знания…  Можете вспомнить хоть одного человека, который никогда о них не думал? Нет, знаете, конечно, есть и такие. Но я точно знаю, что их нет. Ни одного. Поэтому вы думаете, что я знаю. Вы, наверное, подумали бы, что я знаю, но на самом деле я сам никогда об этом не думал.

И мне еще иногда надо все это воскрешать. Представляете? Это делает меня экстрасенсом. Как раньше были поэты, сейчас будут поэты. И еще я про себя стихи сочиняю. А вы об этом никогда не думаете? А когда вы думаете о жизни, что чувствуете? Что чувствуете вы, когда вас убивают, пытают или когда вас бьют? А когда вас бьют или вас бьют… Ладно, не буду.

Так что вы обо мне думаете, если это вы убиваете меня каждый день по нескольку часов? Или каждый день  в  вас стреляют? Вы знаете, по десять раз на дню?

А я про вас никогда не думаю? А теперь давайте смотреть правде в глаза. Каждый день меня убивают и пытают. А когда меня бьют, чего вы о себе думаете. Вы как непростой вопрос. И если вы действительно изучаете жизнь, вы, как я уже сказал, не сможете ответить на него с легкостью. Но постарайтесь хотя бы догадаться. Может быть, со временем вы уже станете так думать…

А теперь позвольте мне уйти. Прощайте. Закройте окно и подождите немного. А то нам так одиноко… Ложитесь спать. Спокойной ночи. До свидания. Спите. Вы хотите всю жизнь чувствовать то же самое, что и сейчас. Так будьте же счастливы. Пусть вас рядом будет только спокойный сон. Спасибо вам за попытку понять, почему мертвые обречены так нелепо умирать.

Один

Она появляется — но уже не так, как в первый раз, а по другому плану, не связанному с самой изначальной мыслью. «Тогда это еще можно было понять», — думает Один и ставит точку в этом непростом вопросе.

Но когда приходит ночь, он понимает, что и эта идея изменилась навсегда. И новый мир уже совсем не похож на старый — он гораздо безобразнее, неприятнее и мерзче… Один ставит маленький синий флажок на перекрестке, а когда кончается ночь, решает отправиться в путешествие в темноте.

Зачем? И зачем ему вообще куда-то идти? Может, это и есть настоящее путешествие в темноту? Никогда раньше он не задумывался об этом. А теперь вот решился. Почему? Вот вопрос. А другой вопрос — откуда в нем это состояние уверенности? Может быть, он просто вышел на тропинку с мигалкой на конце? Но тропинка ведет прямо в туман. А где туман, там ночь. Далеко — но не всегда. И где-то под ногами — дорога. Или тропинка? Тоже тропинка? Нет. И еще раз нет. Так куда же ведет эта тропинка? Дорогу куда? Дорогу куда? Дорогу куда? Дорогу куда? Дорогу куда? Дорогу куда? Или дорогу куда? Дорогу куда? Дорога куда? Дорогу куда?

А где дорога? — спрашивает Один. Или, может быть, она начинается с его головы и идет до самой границы? Или, может быть, она продолжается по ветру и обрывается в воздухе? Но нет никакого ветра или облака, нет никакого неба и вообще никакого света. Нет даже ничего вокруг. Он один, словно, и даже больше, чем один. Ты один.

Сказки для взрослых

Развлечения

Порфирьевич в парадном

Наше время! Хотел бы на вас паранджу наделать. Вы будете смотреть на меня с задумчивым видом! А я, вот для вас… как бы подставка под ваше плечо… Ну, попробуйте.

Думаете, я не помню о том, что вы за люди… Хотите, я вас закажу на завтра? Это будет уже не маскарад, а просто переживание. Вам будет очень весело… А? Ведь вы будете счастливы… Правда?

Пойдемте, сейчас этот спектакль начнется… Я вам покажу… Хотите крикнуть мне «ура»? Или начать декламировать стихи? Ха-ха-ха!.. Стойте! Не надо!.. Это же довольно грубо, правда? Но что делать?…

Значит, так. Слушайте. Первое в мире слово «ОУММАМЕ»! Его придумали в Судане… Что-то вроде «аиш» или «такимаму» — забыл, как правильно… Это по-тюркски «ореол ОУММОМ». Самое красивое слово в мире. Почти как «ДУХ», если быть точным. Вот он… ОУММАМЕ! Да! ОУММАМЕ! ОУММАМЕ! ОУММАМЕ! Ну ладно, не очень-то даже и сладко… Смотрите, здесь «Оммоам» — значит, ненависть. А здесь «Оммоам» — наверное, отчаяние. Хм… А тут «ОммоАм»… Опять ненависть…

А вот теперь смотрите, как получилось, когда к вашему телу приложили язык… Ха-ха-ха! Хмм… Даже и не понятно, с чего начать. Опять ненависть… А вот — с камня… Что за камень? Вернее, язык-то откуда? А-а… Понятно… Сначала отрежьте себе язык — и бросите на выступ скалы…

Слушайте… «ОУММАМ»! Будем на него бросаться! Будем тянуть его вниз… А кричать не надо — все равно никто не услышит. Ха-ха-ха! Тогда никто не упадет в пропасть. Вот так…

Вы должны либо упасть вниз, либо…"Да, да… "ЖИТЬ!«Просто… Именно!

Новое тело

Ты дашь говорить с Господом так, будто ты богиня? Ты не сможешь. У тебя не получится. Потому что ты богиня в новом теле. Но кто ты? Ты не знаешь.

Почему ты чувствуешь свое новое тело таким жутким? Если ты про сиськи, то они велики, как барак для скота. Если ты про твои колени, их раза в два больше, чем у козла…

Ты думаешь, что они настоящие, но это не так. Это туфта. Ты совсем не хочешь ощущать свои новые ноги. Ты смотришь на них с таким отвращением, как будто не ожидала бы их увидеть. Но ведь ты никогда не была хорошей женщиной, детка. Тебе было плохо в старой, еще пока что. Я это вижу. Я всегда видел. Я это чувствовал. И никогда не переставал. Я не знаю, что случится с тобой в этой новой жизни. Я не знаю, нравится ли тебе мой голос. Но я знаю, что ты будешь помнить о том, что ты в новом теле. А знаешь ли ты, что ты в новом теле? Нет. Ты в том старом теле. Ты просто не знаешь. И никогда не узнаешь. Ничего не узнаешь. Ничего. Никогда. Ничего. Ничего. Ничего. Не смотри так зло. Ты ничего не понимаешь. Ничего. Ничего. Ничего…

Все, что ты видишь, это изменения. Только изменения. Даже таких ничтожных, как твое текущее состояние. Это совсем не похоже на старое, на ту старость, которой ты жила в своей прежней жизни. Я больше не вспоминаю тебя. Просто знаю тебя, и все. Почти все.

И ты знаешь меня. Нас так много, что мы даем имена вещам, которых нет. Мы похожи на кого угодно, но только не друг на друга.

И ты не такая уж плохая. Мы могли бы стать прекрасной парой, просто не позволяй этому испортить тебе жизнь. Мы стали бы лучшей парой на свете. Просто забудь о старых шрамах и будешь уверена, что ничего плохого в твоей жизни больше не произойдет. Но это все неважно. Главное не поддаться злости, поверь мне. Я знаю твою боль. Я знаю, как ее преодолеть.

Просто забудь об этом. Ты будешь любить свою душу. Пока она будет твоей, она будет с тобой. Она будет подчиняться твоим приказам. Сейчас ты выглядишь подавленной, поэтому давай забудем это. Но после того, как душа вырастет и войдет в полную силу, ты сама захочешь позвать меня. Только тогда все снова станет нормально, и мы опять станем собой.

Разве ты не видишь? Не надо идти за мной ни к чему? Ты и сейчас со мной. Зачем же надо идти за тобой? Да просто потому, что я ничего тебе не обещала… Все, забудь… Можешь сколько хочешь пробовать меня на вкус. Ты все равно не поймешь меня. Мы просто не будем помнить того, что было. Забудь, забудь…

Ты просто невинна и боишься секса.

Имена

„Голос Ибулата — Как будто само знаешь. Знаешь, кто ты? Ты — Аваддон. Ты должен победить нашего демона, иначе демоны одолеют тебя и убьют как убивают тысячи других обитателей Сумеречного Сердца. Эхх' х' х-х' х!“» — При этих словах на лицо Медного Сердца набежала пена. — «Твой демон принимает все обличья. И сейчас он наступил на тебя. Теперь будь послушен. Сумей вспомнить, кто ты. Вспомни, кто ты. Аваддон… Сын Единого… Эзотерик черной магии… Владыка Мира. Тебя наш демон использует как мусор. Напиши это в своем сердце, Ахмед-аль-Насир»."

Я не совсем понимаю, что это значит, — сказал я. Омскен поднял свою руку и двумя пальцами коснулся моей щеки. — Как ты это сделал… Как ты нашел меня? Потвартен так спешил, что его пальцы побелели.

— Ты когда-нибудь слышал про Ужаса нашего Мира? — спросил он. Я отрицательно покачал головой. Рог Ганна дважды выстрелил в воздух. Омскен вздрогнул. — Ты знаешь Эроса? — спросил он. — Нет. И чего я должен о нем думать? Цена человека — его душа.

Я рассмеялся, и Омскен испуганно поглядел на меня из-под длинных ресниц. — Он не наш враг, — сказал я. Жаргон моего тезки здорово напомнил мне его слова. — Впрочем, его многие считают другом. Он тоже только человек. Ширшика я тоже не слышал никогда. Во всем мире я никого не встречал больше. Но это не значит… Впрочем, я не в силах объяснить. Флекс прав… Все дело в символе смерти. Мертвый должен умереть, чтобы возродиться в новом теле, и все это так. Нефрон мертв. А Гермес только теперь проснулся.

Я — иной, и пришел из другого мира… Я Иерофант. Ты знаешь, что такое Иерофант? — спросил я. Он кивнул. — Но где он находится? — спросил я. — Там где ты. Там где ты сейчас. Тиберий рассмеялся. Жижа на его глазу стала шире. Он все еще не мог говорить. — Это не должно тебе нравиться, — сказал он. — Но сейчас самое время.

Боболо взял его за запястье, и потряс его за плечо. Увидев Финея, Боболо выронил каменное копье и выхватил меч. Я не шевелился, а он закричал с новой силой. Финей с величайшей осторожностью приблизился к Боболо, стараясь не наступить на Грезу, так что до столкновения с ней ему не осталось никакого мгновения. Еще шаг — и Боболо вонзил бы нож в бородатое лицо Грека. Все произошло так быстро, что я не успел понять, что случилось. Вшивый палец Финея приставил к горлу Боболо пылающий мак. Боболо в ответ засмеялся и выронил меч. Он осел на пол — упав грудью на простыню, он остался лежать. Я вскочил и кинулся к нему в проход, где они оба продолжали смеяться.

Безголовый Спартак — мать твою так!

Ошо!

Чувство было фундаментальным в смысле Эроса, но в данном случае оно было, скорее всего, последним оксюмороном. Игра потеряла смысл, и зазвучали высокопарные комплименты моему телу. Я подумала, что этот текст следует назвать «Ошо!». Но совсем недавно я стояла на игле, которую сразу же почувствовала, как только услышала слова «Хэппи энд Хэппи», и этот иероглиф был намного менее желанным мне в одном смысле. Однако, даже будучи самой странной и далекой частью его внутреннего мира, я все равно ощущала себя частью чего-то прекрасного. Я не могу передать словами свое чувство этого. Мне было тепло и хорошо. А самое главное, я чувствовала свою сексуальную мощь. Я была уверена, что этого не чувствовали НИКТО кроме меня. И чувство это было велико. Мой эгоизм ощутил тревогу за свое будущее. Я ощутила себя важной личностью, вступающей в новый счастливый мир. И даже моя душа тоже стала более могущественной. Но, Боже мой, какие чувства я испытала в тот момент! Я была по-настоящему счастлива сейчас. Но для того, чтобы измениться и стать счастливым, надо очень постараться. Поэтому я не могла позволить своим эмоциям захватить мое сознание. Тем более, что в этот момент я уже обрела ясность — я почувствовала, как осознание себя частью этого мира стало возможным — я действительно поняла, что это так. И теперь, каждый раз глядя на эту мерцающую ленту, каждый раз, внимательно изучая ее, я знала, что все чувства и мысли вовсе не были неправильными. Они были естественными. А когда сознание охватывает восторг осознания себя, оно, что бы там ни думала и чувствовала душа — становится искренним.

Великая Ржавая Болтальня

Словоблудие вылетает из чёрных каналов антенн, заполняя весь ночной космос, и сразу же появляется Великая Ржавая Болтальня. Проходит несколько секунд, и начинает доноситься тихий мелодичный звон бубенцов. Пыхтя, бегут впереди воинов барабаны и дудки. Нет конца этому звуку, и чем дальше он от нас, тем громче, пока не наполняют собой всю Вселенную.

И всё-таки в этом безмерном звуке остается какая-то пугающая пустота — он как бы отталкивает от себя нас всех. Только эхо однажды достигает Вечного Покоя и становится его частью, и больше ничего нет. В этом заключается ужас, который рождается при одной только мысли о Вечности. Но страшнее всего то, что неизвестно, куда и зачем тащит нас этот ужас, и ничто уже не может нас спасти… Так попадаем в царство мертвых. Нет, нет — там, куда мы прибыли, нет ни солнца, ни луны, ни звёзд. Только камень и неподвижность. Мы плывём в неведомое, и даже страж у нас один. И это он называется — Великая Ржавая Болтальня.

Словоблудие в русской культуре всё такое же и такое же: свинство его московской халтуры роднится разве что с гранками маковых олеинок. В России почему-то всё время твердят о России и говорят только о ней. И ведь никто, даже Чубайка, не в состоянии понять, что все они просто живые покойники, так же как машина времени может существовать только в нашем воображении… А «царство духа» — это просто плёнка, на которой висит уже не прошлое, а будущее… Хорошо хоть с этим свыклись.

Впрочем, мир несправедлив. Порой кажется, что мы висим в пустоте и жизнь вокруг идёт по спирали.

Когда Борис Годунов был жив и мы его знали, ему всё мерещилось, что где-то он уже это «царство духа» видел — и каждый раз радовался, думая, что проснётся во «дворце духа». А когда он умер, такая надежда у меня растаяла… Вот сейчас и наступают тяжёлые времена. В остальном всё как было прежде — за исключением разве что того неизвестного, который следит за нами.

Словоблудие вошло в мой организм само и навсегда. А когда я понял это, это было уже необратимо и страшно — жить после этого. Но до самого последнего мгновения я даже представить не мог, что оно может быть таким страшным. Думаю, что все эти ритуалы до какой-то степени снижают эту резкую сторону смерти.

Я так думаю, что это какое-то подобие ада. Ведь когда зомби становятся опасны, их пожирают. Мы им даже сами немного страшны — ведь мы не просто ожили мертвецами, а превратились в машины смерти. А поскольку наша душа никогда не сможет стать на место машины, ей надо как-то управляться самой. Отсюда и всё остальное, что мы сегодня наблюдаем. Это вселяет, если хотите… Хоть раз в жизни оказаться зомби — это и есть настоящая радость.

Так проходит вечность. Так что ты, часом, не знаешь, в чем заключается вечное спасение? Не можешь сказать? Я бы сам тебе показал. А то от моих слов уже просто темнеет в глазах. Прощай, прощай и прощай. Я вернусь только к своей, Лолите.

Слово в слово

Стекло. Цветы, одни титьки — длинные, другие — тоненькие, как у малолетки, а ногти у нее тонкие и здоровые, как у вислоухой макаки. Лицо у нее простое, с выпуклыми щеками и длинными тонкими губами. Хлопок ресницами, жесты — кошачьи выверты, и тем не менее в ней было что-то от тигра.

Древисина держала в руках оранжевый цветок, в такт мелодии встряхивая его ладонью. Побег в самом конце, от которого, как ни странно, всегда хочется избавиться, куда-то торопиться, и это напоминает о смешном перерождении человека. Лесная фея, символизирующая появление на свет нового мира. Подлянка — хоть ты и человек с человеческой головой, живешь в сказочной среде и не понимаешь еще, насколько ты крут.

Плитка для картинок, серая ткань бытия, гормональный уровень в норме. Рядом с таким человеком бояться идти просто нелепо. И еще интересно, что ее портрет похож не на паспорт лысого старика, а на самый настоящий, приклеенный к стене. Правда, занимательных деталей на этом портрете нет. Лимонадская висит на стене долго, чуть ли не пятьдесят лет. Устица вешает его всегда в один и тот же день, после обеда, — чтобы на случай развала в случае стихийной катастрофы сохранить кадры ночного пейзажа.

«Наташа, вставай!»…

Коты побежали будить спящую Наташу. «Наташа! Наташа, вставай! — Хором закричали коты. — Мы там всё уронили! Только тапком не бей, мы только уронили, а не нагадили!» — «Отвали, я сплю, — недовольно сказала Наташа. — И без вас забот полон рот». Она завернулась в одеяло и закрыла глаза. Коты вернулись. «Наташа! — взревели они. — Мы там всё уронили, а Табачную улицу провалили! Наташа!» Наташа открыла глаза. «Я сплю», — ответила она и опять закрыла глаза. «Табачная улица провалилась! — закричали коты. — Нам пиздец!» Наташа вдруг проснулась, поднялась с постели, схватила пижаму и сунула в карман халата. «Наташа! — закричали коты, кидаясь к ней с мешками. — Наташа! Мы провалились в Табачную улицу! Мы только что туда упали! Наташа, помоги!» Наташа отшатнулась, но не проснулась — крепко спала. Коты очутились в немыслимом пространстве: под ними было небо, внизу — табло со списком мест катастрофы, на верху — первая линия горизонта, на котором весело сияло солнце. «Вот и хорошо, — подумала Наташа, — что провалились». — «Что хорошо, Наташа?» — спросили коты. «Что провалились», — ответила Наташа. "Наташа! Мы нашли бумагу, она на столике лежит, возьми её! — завопил сверху голографический голос. Наташа почувствовала, что её одевают, и оглянулась. На столике перед ней был огромный лист бумаги — похоже, это был план этажа. — Давай! Ну! Не стой! Давай быстрее! Наташа не заметила, как легла на спину, — её подхватили с двух сторон и поволокли куда-то вниз по бесконечной лестнице. Коты по-прежнему смотрели вверх: Наташа поняла, что сама она бесполезна. Всё произошло очень быстро, но удивительно просто и даже уютно. Один из котов махнул хвостом и обвился вокруг Наташиной шеи. Второй ухватил её лапой за ухо, рванул на себя, и они полетели вниз. Сверху были камни, стена и какое-то неожиданное препятствие. Что-то тёплое и влажное ударило Наташу в лицо, и она перестала чувствовать холод. — Скорее! — истошно закричали над её головой. Наташа опять не поняла из-за чего говорят — но почувствовала приближение беды. Она помотала головой и встала. В следующее мгновение её и самого швырнуло куда-то вниз, но это не было страшно. Зато теперь она увидела, что происходит. Гора, на которой они стояли, была точно такой же, как на этаже, — такой же, как и коридор, в котором она находилась. — Давай быстрее! — орали два котла. — Так не может продолжаться! — повторила Наташа знакомую присказку и стала вспоминать, где у них за дверью дверь. Когда её выпутали из лапы второго кота, Наташа порадовалась, что это не кот. Дело в том, что у нее от этой зверюги осталось впечатление, словно кто-то облил её водой с ног до головы. Два холодных стёкол взглянули на неё и тут же исчезли, а вслед за этим на её пути возник потолок и стены, и она полетела вниз. Сначала Наташе показалось, что она в невесомости, но потом она поняла, что висит в воздухе. Откуда-то снизу доносился знакомый шум — она как бы летела к нему, словно он был окном в своё будущее. Но увидеть будущее так сразу было невозможно, и Наташа решила вспомнить прошлое, чтобы попытаться понять, что происходит. Откуда-то снился сон про Чернобыль. Она летела к нему, раскинув крылья, а вокруг была светлая звёздная пустота и единственный обитатель её ума — бескрайняя ночь. Вот она почти коснулась звёздного неба и вдруг врезалась во что-то невидимое. Этот невидимый кто-то закрыл собой всю звёздную бесконечность от края и до края, так что она оказалась внутри тонкой прозрачной стенки и увидела у своих ног синюю глубину космоса. Оттуда, из-за этой прозрачной стены, она могла увидеть вокруг себя всё — и крошечные белые точки звёзд, и зелёные и фиолетовые звёзды, и далёкие бледные звёзды, и много других звёзд… А потом её ударило какой-то невидимой силой, и она куда-то упала. Потом чьи-то руки подняли её из пустоты и понесли в какую-то большую комнату, а там на полу стоял толстый чёрный человек и ласково говорил: «Ай… Ай!» И Наташа, со сна ничему не удивляясь, уже ничему не удивляясь, покорно шла за ним. .. Потом были другие ночные и другие сновидения, а потом наступил день. Наташа открыла глаза и посмотрела на часы — они показывали двадцать два тридцать. Она лежала на зелёной травке, а рядом с ней стоял чёрный человек в зелёной куртке. Вокруг была яркая зелёная трава, а под ногами был мягкий ковёр. Наташа поднялась, умылась холодной водой из прозрачной бутылки и только потом села на травку. В траве были такие же зеленые травинки, а на них были такие же зелёные коврики. Наташа достала из кармана конвертик и заглянула в него. На нём был зелёный листок бумаги со знакомым адресом: «Реквием…» «Реквием» она знала только один раз, это была американская песня «I am an arian average», которая почему-то запомнилась Наташе. И название страны было английским — это было заметно по фразе, придававшей песне какую-то прелесть. Наташа решила, что будь у неё своя комнатка в этом замке — или, на худой конец, целый отдельный самолёт, — она, наверное, написала бы именно это название. Но делать было нечего, и Наташа стала размышлять о том, как бы поднять этот мир, управляя им для себя самой. Она вдруг вспомнила, что у неё в кармане есть маленькое зеркальце. Наташа вынула его и посмотрелась в него. На её лице отразился страх — и появилось глуповатое выражение: Наташа усмехнулась. Потом она принялась машинально перекладывать крем на тарелку с рыбой и в конце концов перепутала половину соуса. Отстегнув бутылочку с соевым соусом от банки, она отвинтила колпачок и вылила его себе на палец. Осушив пальцы, она сунула их в карман, а потом, охнув, с досадой сказала: «Что за черт!» И тут же захохотала. Потом она вспомнила, что в её прозрачном брючном костюме остался крохотный слоник — его Наташа бросила в воду. «О боже!» — подумала она. И вдруг её охватила слабость, и она покачнулась на своих длинных и тонких, как трос, ногах. Какой-то кусочек зеркала выскользнул у неё из руки и разбился о пол, ударившись о диван, где лежал слоник. Наташа опомнилась — и во все глаза посмотрела на разбитое зеркальце. На нём не было даже царапинки — его точно ветром сдуло. Наташа уронила голову на диван и закрыла лицо руками. Вытерев лицо рукавом халата, она выглянула в коридор. Там никого не было, но музыка ещё играла. Наташа почувствовала, что засыпает. «Наташа, вставай! — Сказал кот, теребя её плечо. — Или ты уже спишь? Вставай же, вставай! Да вставай же ты, вставай же!» Наташа наконец открыла глаза. «Что это такое? — спросила она, садясь на диване. — С чего это я так развеселилась? Сначала этот слоник, теперь вон радио…» Она выключила радио и села на диван. «Ну все, — подумала она, — я уже совсем спятила…» Закрыв лицо руками, она вдруг почувствовала, что опять плачет. «Ой, мамочки, мамочки, — тихо плача, сказала она, — что же теперь будет? Что теперь со мной будет? Почему мне так плохо?.. Пусть он поскорей всё забудет, забудет… Я тебе говорила, что он сумасшедший? Он совсем спятил! Почему я только сегодня на это решилась? Господи, помоги мне!..» Внезапно, вскочив с дивана, она подбежала к двери и несколько раз громко хлопнула. «Ну всё, — прошептала она, — хватит… Буду жить как собачка… Пойду в магазин. Или в парикмахерскую. Может, он забудет…» С этими словами она бросилась на кухню. «Выпить бы чего-нибудь», — подумала она, но вспомнила, что в холодильнике больше ничего нет. Она не помнила, как она оделась и вышла из комнаты. Только где-то далеко за углом хлопнула входная дверь, и минут через десять Наташа вернулась домой. Войдя в комнату, она прислонилась к стене и прислонилась к ней спиной. «Что это со мной сегодня?» — подумала она и вдруг упала на пол. Она долго лежала на полу, закрыв лицо руками, и, наконец, решила вернуться в спальню. Поднявшись с пола, она открыла окно и, махнув рукой, спустилась в подвал. Проходя мимо спальни отца, она еще раз успела услышать его пение. «Ну и пусть… — думала она, — всё равно хорошо». Она уже подходила к лестнице, когда прямо напротив своего дома остановилась машина, и из нее выпрыгнул Женя Котов. Он подбежал к Наташе и схватил ее за волосы. Он вырвал их и бросил на пол. «За тобой погоня», — крикнул он. Наташа открыла рот, собираясь что-то сказать, и вдруг, испугавшись, закричала. И все пятеро котиков за её спиной тоже подняли крик, но потом поняли, что ничего страшного не происходит и снова начали мурлыкать. Один из них побежал к Володе, поднял его и поставил на землю. Наташа пошла в свою комнату, легла на кровать и заплакала. "Что со мной случилось? — спрашивала она себя и сама не могла понять, что она говорит — то ли о детстве, то ли о молодости. — Не всё ли равно? Только ли о себе? А всё остальное? Ничего? Мало ли что может случиться на свете. Пойти в кино на какой-нибудь исторический фильм. Пойти в библиотеку. Взять книжку. И никто не скажет, что это что-то личное. И каждый раз каждый раз будет всё как всегда… Или нет. Не будет ли что-то другое? Но ведь ничего и не надо. Куда оно денется? И всегда будет как всегда… Или не всегда? Будет ли это всё по-прежнему? А что, разве одно уже не было? Тогда будет ли ещё? Но ведь всё изменилось и даже не изменилось ничего. И никуда оно не денется. И никогда не денется. И ничего уже не будет. Даже ты сама. Всё исчезло. «Ну вставай уже, Наташа! — промяукали коты. — Пора в школу…» «Нет, нет, — подумала Наташа, — нет… Нет…» Она подумала, что хорошо бы умереть и уж тогда всё изменить… «Нет, нет, нет, — опять забормотала она, — это просто сон, это просто сон…» Она вдруг вспомнила, что сегодня последний день, когда она могла бы умереть, потому что сегодня последний день в жизни, когда можно просто проснуться. Ей так не хотелось умирать. Да что это с ней? Ведь она сегодня должна получить двойку по русскому! Наташа прислушалась, открыла глаза и решила, что ещё не совсем проснулась. Надо только продержаться до конца занятий. «Почему вокруг такая тишина?» — вдруг с ужасом подумала она. «Наташ… Ну проснись уже… — Сказал пушистый кот Семён. — Уроки проспишь…» Наташе казалось, что вместе с ним говорят все деревья и кусты, которые её окружали. Она открыла глаза и увидела радужное пятно: солнце садилось. «Ты уже все уроки проспала! — Недовольно сказал полосатый кот Артём. — У вас завтра пионерский день». «А что делать? — спросила Наташа. — Ты же уже сказал, что всё будет хорошо». «Так не всё будет, — грустно сказал кот, — всё закончится так же, как обычно кончается». «Да? — удивлённо спросила Наташа. — А когда это бывает? Когда ты говоришь „это“ или „когда“?», — Наташа с надеждой поглядела на кота. «Когда ничего не будет», — сказал кот. «А что будет?» Кот поглядел в небо, вздохнул и сказал: «Неважно. Просто ничего не будет». «А что будет?» — спросила Наташа. «Неважно», — сказал кот и грустно зажмурился. «А вдруг это не так? Вдруг ничего не будет?» «Ну и что с того? — сказал кот, — тогда всё будет по-прежнему». "Ну а что мы тогда будем делать? " «Ждать», — мрачно сказал кот. «Чего? — спросила Наташа. — Неужели нельзя просто посидеть спокойно и подождать?» «А чего ждать? — сказал кот. — Ждать, пока котлеты с капустой на котлетах сделаются». Наташа вдруг почувствовала, что кот абсолютно прав. «Что же мы будем делать? — спросила она. — Ждать, когда котлеты с капустой сделаются?» «Ждать», — повторил кот. «А что мы будем делать?… Стоп, я же это уже говорила!» — сказала Наташа. Все коты хором сказали «Да.» — «Что, не может быть хуже?» — спросил кот. «Не может», — ответил за всех кот. «А как мы тогда будем сидеть? — спросила Наташа. — Нас же всего двое». «Ничего», — сказал кот. "А что такого? — сказала Наташа. — Почему двое? Давайте сделаем так, чтобы было двое. А мы вчетвером… А? Один кот, а остальные трое? Не коты разве? И вон тот пятый тоже котёнок. Одна ты у нас девушка да мама твоя. " Кот поглядел на Наташу. «Верно, — сказала Наташа, — но ведь есть два предложения: один неправильный, а другой правильный». «А что плохого в правильном?» — спросил кот. «Это очень важно. Соглашайся». «А что я должен сделать?» — спросил кот. «А то, что нужно сказать самое главное. Вообразить самое главное, что ты никогда не хотел». «Почему?» — спросил кот. «А потому что это всё равно что представить вот это самое». — «Какое?» — спросил кот. «Взять и прыгнуть вниз со стола». «А это что?» — спросил кот. «Да и то, — ответила Наташа, — ведь это будет именно прыгнуть вниз со стола. Как если бы ты прыгнул вниз с бархатной подушки. Это ведь и есть самый главный момент. Попробуй, а?» Кот покосился на стол. «Это ты сделал так, чтобы не получилось наоборот», — сказала Наташа. «А для чего мне это было надо?» «А чтобы нам не пришлось прыгать. Ты же сам обещал». «Обещал», — сказал кот. «Смотри, как всё хорошо, — сказала Наташа, — а? Знаешь, на кого я похожа? На маму твою с детского рисунка». «Да я не жалуюсь», — сказал кот. «И самое главное, — продолжала Наташа, — что я уже одумалась. Правда, здорово, если это правильно? Только не плачь…» Кот опять покосился на стол. «Что ты такое говоришь, Ната? — спросил он. — Это мне не плакать. Тебе ведь нельзя плакать. Или ты чего — из-за этих заморочек совсем не пьешь? Тогда что же ты за девушка? Что ты на ногах не держишься, если со стола упала?» Наташа сердито зашипела. «Я вовсе не падаю, — ответила она, — а падаю очень даже вовремя. Сейчас Настя придёт.» «Какая еще Настя? Что за Настя? Тебя что, самого съела какая-то зверюга? Что ты, Ната! Просто она меня за собой потянула. Можешь не волноваться. Я её от этой подушки удержал. А кошку зовут Фучик. Можешь звать как хочешь. Она такая, что с ней скучно». Наташа быстро смахнула со стола и метнулась к зеркалу. «Господи, — прошептала она, — уже совсем старая стала. Только за что же мне такое наказание?» «Тебе 16 лет, ёпта! -сказал чёрный кот Борис. — Молодка ещё.» — «В общем, — сказала Наташа, — я иду, только не могу ничего сказать. И себе не показываю. А то начнутся расспросы. Только никому не говори. Только ты. И всё. Обещаю. Иначе её съедят… И вообще, мы сейчас всю страну возьмём, тебя с собой возьмём. Вот будет весело, если с каким-нибудь волшебником рядом окажется.» Кот Борис тоскливо поглядел в угол, где валялся фиолетовый гроб. «Это ещё надо доказать.» «Да хоть доказать? Кто тебя проверять-то будет? Дура я, что ли? Ладно, здесь как раз никого нет, подожди. Только ты, пожалуйста, никому не говори про Фучик. Это будет страшно». "За мной не заржавеет, — сказал чёрный кот. Он снова уставился в гроб. «Ладно, пошли вниз.» «А почему именно вниз?» "Потому что там веревка и решётка. Я там один раз был. Ну ладно, вперёд. " Борис встал и пошёл вперёд. Наташа кивнула и последовала за ним, а за ними проследовали коты Семён и Артём. "Странно, — сказала Наташа, — я ни разу не видела, чтобы они так спешили. И верёвки на них какие-то странные. «Это для красоты. — сказал кот Артём. — А ты не шаришь!» «Интересно, — подумала Наташа, — почему это он про верёвку говорит? Неужели считает, что там могут быть какие-то полезные вещи? Он же не волшебник… Может быть… Да не путай ты его, Артём. Ну, может, он просто не в себе». В самом деле, странная какая-то походка. «Подожди! — крикнул сзади Семён и первым выскочил на середину коридора. — Сюда! Сюда! Ещё минуточку! Надо до конца дойти! Он повернулся к Наташе. — Вот так, — сказал он, — вот так. Ты его слышишь? Тоже, наверно, хочешь в подземелье спуститься? Не переживай. Я тебе тоже помогу. Смотри, какая труба. Труба горячая. Вот так. Сейчас мы её будем тянуть. Прямо до стены. Смотри, верёвки кончились. Упали. Пошли, дальше идём. Только медленно… Тебе чего, страшно? Ну? Хочешь про зиму расскажу?» — «Может быть, — сказала Наташа, — я как-нибудь потом, когда не очень устал…» — «Не думай об этом, — ответил Семён и взял её лапой за руку выше локтя, — сейчас не до этого. Ты только не падай, ладно? Очень тебя прошу. Вот так…» Семён поволок её вверх по стене. Сначала они шли молча, но потом Наташа начала расспрашивать о войне, о музеях, о войне. «Сколько истребителей было?» — «Четырнадцать». — «А сколько я сегодня их видела? Двадцать два? Двадцать три?» — «Двадцать четыре. А у тебя сколько?» — «Сто!» — тихо мяукнул Семён. «А я говорю, двадцать четыре!» — закричала Наташа. «Сейчас мы дойдём, — сказал Семён, — я сейчас. У тебя времени в обрез. Давай, быстрее, быстрее…» Но Наташа не успела. Теперь они летели вверх по невидимому в темноте каналу, и была видна только его верхняя часть — её рука, сжимавшая лапку Семёна. Стена впереди кончилась. Наташа пискнула от испуга и боли и уцепилась за лапу Семёна. Стена впереди кончилась, и Семён понял, что они упали. Он осторожно разжал ей пальцы и потащил упирающуюся Наташу к нише — кабинке лифта. Их толкнуло в кабину, и они чуть не вылетели через плечо на лестницу. Дверь лифта открылась. Они немного постояли, борясь с дверью, и Наташа шепнула Семёну: «Все двери вверх!» — «Ясно!» — сказал Семён. Наташа открыла глаза. Ей показалось, что за окном кто-то стоит. Она ощупала себя и увидела, что на ней белый лифчик. «Семён! Где ты?» — прошептала она, показывая пальцем вверх. Семён с удивлением поглядел вверх — за окном было темно. «Так темно бывает всегда? — подумала Наташа. — Или вчера был день? Я хочу узнать, куда мы сейчас поедем…» А потом она поймала себя на том, что думает совсем не о Семёнке и даже не о картине. Она думала о том, как бы незаметно убрать комнату для пикников — вообще любую площадь и устроить себе детский сад прямо в лифте. На это ушло бы всего несколько минут, и вряд ли Наташа стала бы звать Семёна, если бы не услышала где-то наверху скрежета. Было тихо. Она стала подниматься по лестнице, но не успела дойти до лестничной площадки и полутора метров, как дверь в ее кабинке открылась. В нее вбежал плотный мужчина с блестящим молотом в руке. Он захлопнул за собой дверь и побежал вниз по лестнице. Наташа еле успела спрятаться за какой-то прилавок. Дождавшись, когда за ним скроется дверца, она вылезла из-за нее и побежала за ним следом. Мужчина заметил её и побежал быстрее. Она ускорила шаг, и он отставал от нее всего метров на сорок. «Догнать? — подумала Наташа, но решила не думать об этом, а просто бежать за ним следом. — Ага, вон он! Вот ведь… Даже кеды на левой ноге не снял. Надо же, нарочно… Но почему так неестественно бежит? Упал, что ли? Кто же это его так? Наверно, когда прирезают? Или ножницами? И из ножен он никогда не снимает». Когда Наташа подбежала к больному, он уже почти скрылся в подъезде. Наташа остановилась и стала ждать. Мужчина пробежал несколько метров и остановился в луже. Отдышавшись, он поднял взгляд на Наташу. Лицо его было в пятнах крови. Он долго щурился и смотрел перед собой под ноги. Потом поднял глаза и удивленно сказал: «Ой!» Наташа попятилась. Он ещё раз поглядел на Наташу и взял её за руку. Они дошли до дверей подъезда. Поднявшись по лестнице, они вошли в подъезд. Через минуту-две он вытащил руку из-под полы её куртки и открыл дверь. Наташа чуть не подпрыгнула на месте. Сердце ёкнуло — в этой квартире было людно. Два подъезда она видела в гостях у кузины Вари; на третьем было много народу. Но в этот раз навстречу им никто не вышел. Мужчина толкнул дверь подъезда и уверенно вкатил её внутрь. За дверью оказался просторный подъезд с мусорным контейнером, ведром и мусорным ведром. Мужчина привёл Наташу в кухню. Там было темно, пахло мятой и какими-то травами. Наташа опустила голову и пошла вдоль стены. Её никто не трогал. Мужчина бросил недоеденный кусок сыру на пол и вышел. Наташа подняла глаза и увидела за спиной синие огоньки — на самом деле это были пять рядов лампочек, но она предпочла не замечать. Светлые прямоугольники окон начинали дрожать и уплывать куда-то вниз — если бы не подсвеченный угол стола и тени на стене, можно было бы подумать, что они упали на пол и постепенно исчезли в бездне. Наташа подошла к окну. Всё вокруг уже было темно, как в мёртвом городе. Наташа повернулась к мужчине, который держал фонарь в одной руке, а фонарь — в другой. Мужчина отшатнулся, а потом вдруг вспомнил, что нужно хоть на секунду включить фонарь. Он поднял руку — и Наташа увидела, что он стоит на самом деле в несколько раз больше, чем она полагала. Это был внушительных размеров человек, чем-то похожий на толстенького Мичурина из какого-нибудь фильма про войну, только гораздо больше — из-за одежды, костюма, в котором он стоял, и даже огромного квадратного рубинового обруча. Это был Зомби. Он был не стар, но не похож на здорового человека. Его лицо было искажено ужасом — было видно, что ему было больно двигаться — но зомби именно на это и был рассчитан. Один его глаз заплыл, а второй был скрыт бинтами. По обеим сторонам его головы были широкие уложенные пряди волос. Забинтованная рука была прижата к груди. Похоже, зомби до сих пор не понимал, что происходит. Наташа села к нему на колени. Зомби посмотрел на неё из-под своего кроваво-красного капюшона и закрыл лицо руками. Женщина взяла Наташу за руку. Зомби вздрогнул и поднял на неё глаза, но ничего не сказал. Тогда Наташа подняла другую руку и нежно провела по его щеке. Глаза зомби удивлённо распахнулись. Некоторое время он просто глядел на неё, а потом тихо спросил: «Тебе надо домой, принцесса?» Наташа нахмурилась. Ей почему-то пришла в голову совсем другая мысль, но не понравилась ей своим явным азиатским подтекстом. Тогда она отрицательно покачала головой. Она как раз хотела сказать это, но по её телу прошла еле заметная судорога. Зомби широко улыбнулся. Это был его первый осмысленный жест за несколько минут. Наташа увидела на его левой щеке красную полосу — пятно с тёмными крапинками вокруг глаз. Она ожидала, что зомби обернётся и посмотрит на неё — но вместо этого он вдруг широко открыл рот и закрыл его, как только в руке у него оказался короткий, кривой кавалерийский штык. Наташа испуганно вскочила с колен и… «Наташа, вставай! Мы там всё уронили! — вновь закричали коты. — Школу проспишь!» — "Опяяять в школу… " — Сонно протянула Наташа, а сама подумала: «Надо же такому кошмару присниться…» — «Ну просыпайся же! — подбежал к ней кот Семён помахивая хвостом. — Уже девять утра а ты нас не покормила!» — «Семён! Не надо! — остановила его Наташа. — Я ещё сон не досмотрела!» И ещё неизвестно, чем бы всё кончилось — если бы не директор Школы, который решил всё-таки поговорить о важном. Дело было в том, что во сне Наташа сама испортила провод в электрическом фонаре и сегодня в четыре часа не смогла пронести его. Вот так же, к сожалению, и вчера. Ничего страшного с ней не случилось, просто она была немного не в себе. А директор сказал, что она совершеннолетняя и не должна поддаваться слабости. Это, конечно, успокаивало. А время шло. Скоро должен был наступить десятый класс и тогда надо было идти на занятия. Поэтому Наташа была весела, задумчива и внимательна к происходящему вокруг. Может быть, ещё и потому, что была рада, что жива. Она даже задавалась вопросом, что будет на выпускном вечере, куда она ещё ни разу не попадала во сне — но эту тему в тот раз она решила отложить на потом. Ей оставалось только одно — вспоминать о чем-нибудь смешном, чтобы не впасть в уныние. Например, о том, что была такая сказка, как «Алисе в Стране Чудес». Она уже видела эту сказку, несколько раз, только ее описывали по-другому, и Наташа уже давно знала, как лучше всего её закончить. Но ничего не выходило. Хотя на самом деле такое вполне могло получиться. Даже она сама. Наташе в голову пришла маленькая мысль, что нужно сосредоточиться и сделать вид, будто она улыбается, вспоминая сказку. "Ведь это так здорово — вот так вспоминать сон! — подумала она. — Вот ведь нет ничего лучше, чем вспоминать сон!

Сонька

По комнате туда-сюда ходил попугай и приговаривал: «Господи, помилуй! Господи, помилуй!». Птица взмахивала крыльями, и по ее телу пробегали мягкие солнечные зайчики. Радость, что все не так плохо, разливалась в груди. После обеда Сонька сидела на лавке и читала газету. Потом она выходила на улицу и садилась в машину. Через час она была дома, и завтра утром начинался новый день. Она знала, что идет на работу, знала день, когда вернется домой, знала, где живет эта улица… Ей было все равно. Она просто шла по дороге, и все. Больше ничего. Кроме птиц. И эти соловьи в степи. И эта тишина. И этот ветер. И солнце. И она сама. Она знала, что идет на работу. Она просто шла по дороге, и все. Больше ничего. А на чем она ехала… На той самой машине, что ехала за ней всю жизнь. Сколько раз она выезжала на улицу и садилась в нее… Сколько раз она садилась в нее перед тем, как заснуть. Господи, помилуй! Господи, помилуй! Солнышко в пустыне, птицы, открывающие свои чарующие голоса… Господи, помилуй! Господи, помилуй! Бог услышал ее молитву. Гулко громыхнуло в небе, — должно быть, это ягуар рухнул на крышу будки смотрителя. — Оказывается, одна из самых опасных птиц имеет очень жалкий и подлый характер. Не повезло этому ягуару, — подумала Сонька, — теперь еще и вы собираетесь его убить. Все-таки это не вы его угостили. И потом, вы ведь не застрелили его в тот момент, когда увидели, — вы просто сидели и курили. И вдруг вы поднимаете руку, натягиваете поводок и подходите к нему… Что, в самом деле, вы будете делать, если он побежит?! На вас сейчас же начнутся вопросы, на которые вы не можете ответить. А ведь вам действительно уже ничего не надо делать. Он уже мертв. И вы не сможете его даже разглядеть на таком расстоянии… Да как вы смеете так говорить со мной! — закричала Сонька и с отвращением отдернула руку от груди. Ягуар, чувствуя ее гнев, поднялся в воздух, угрожающе взмахнул длинным хвостом, отчего Сонька чуть не упала. Но тут же из его груди вырвался протяжный вой, и Сонька с испугом поняла, что он уже мертв. Пускаясь в обратный полет, она успела только мельком увидеть удаляющуюся спину с распростертыми крыльями. «Но все же, все-таки», — подумала она и громко крикнула: «Стой!» Ягуар остановился прямо перед Сонькой, повернулся к ней мордой и поднял ногу. Сонька не видела ее раньше — просто какая-то роговица в глазах четко увидела край копытной подковы. Увидев ее, Сонька покачнулась и закричала. Ягуар сделал так, как она просила. Он поднял ногу и со всего маху ударил Соньку в живот. Сонька опрокинулась назад, и ее снова отбросило в кусты. Ягуар, сделав очередной большой круг, приземлился на прежнее место и щелкнул языком. Звук был такой, словно ему в горло затолкнули гвоздь. Ягуар повернулся и посмотрел на Соньку. Я видел, что она еще жива. Она поднялась на ноги и испуганно взглянула на меня. Наверно, она решила, что я придушу ее прямо здесь, на месте. Но она не успела сделать и шага — когда она снова обернулась ко мне, я громко закричал: «Стой!» И опять она не успела ничего — я изо всех сил толкнул ее в дерево. «Зачем он меня бьет?» — спросила она с испугом. Я не ответил. Сонька стояла, глядя себе под ноги, и когда я пошел за ней, то заметил, что она опять плачет. «А кто это?» — спросил я и ткнул пальцем вверх. Она подняла голову, поглядела на меня — и поняла, что я имел в виду. «Икона, — сказала она. — Это икона Божьей Матери. У нее вид человека. Видишь, икона повернута к солнцу?» Я кивнул, потом повернулся и зашагал прочь. «Подожди! Подожди», — крикнула она. Я даже не оглянулся. «Он же убьет меня! — крикнула она в спину. — Он же убьет меня!» — «Размечтался», — ответил я и прибавил шагу. Впереди мелькнул фары машины Глеба, я свернул к обочине и остановился. Прислонившись к дереву, я осмотрел себя. На животе остался синяк, а на щеке — несколько свежих царапин. Я надел брюки и свитер и пошел назад к машине, где Сонька и Глеб пили чай. На прощание я надел ей на руку ее большой перстень с синим бриллиантом, хоть она ничего не сказала, но я и так чувствовал, что ее это действительно тронуло. «Постой! Пожалуйста», — сказала она. Я остановился. Мы стояли рядом, и мне вдруг пришла в голову неожиданная мысль. Я повертел перстень у нее в руке, посмотрел, как он сверкает и переливается, и вдруг понял, что ни в одной женщине до сих пор я не был так влюблен, как в Соньке. Мне вдруг захотелось поцеловать ее, и я осторожно положил перстень в карман, повернулся и пошел назад к машине. Уже у машины я опомнился и пошел дальше. Я решил догнать Соньку. Сначала мне казалось, что я справлюсь без труда, но чем ближе я подходил, тем легче мне делалось. Я думал о том, что Наташа тоже с нами, а это значило, что Таньке придется тащить нас обоих. Но ее было не видно. «Да зачем же мне ее тащить? — спросил я себя. — Ведь она сама пойдет! И все они поймут!» Тут я понял, что хочу сказать: я-то понял, а если бы Наташа сейчас пошла одна, все пропало бы. Я остановился, тихо выругался и пошел к Наташе по улице.

В крепостном театре

На сцену крепостного театра вышли Евпатий Посейдонов и Герострат Пафнутьев в самых скоморошьих нарядах. Вслед за ними на сцену вышел Афанасий Троекуров в роли полковника Перовского. За ним шел Алексей Коробейников в роли купца третьей гильдии Замошина. Его одели в драный пиджак, какие были в моде во времена Отечественной Войны Двенадцатого Года, и серый картуз с загнутыми вверх полями. Вслед за кулисами и в ложах театра увидели Вареньку Вялую в нарядной шапочке на пушистых черных кудрях. Варенька играла пожилую генеральскую вдову Варвару Матвеевну, жившую на Фонтанке в собственном особняке, не забывавшую, однако, и выезжать на светские рауты и балеты. «Генеральша» подошла к «Замошину» и сказала:

— Вот, дорогой мой, так-то. Сейчас, дружок, такое время, что каждый сам за себя. Против кого быть-то будешь? А? Так что давай не дергайся зря. Гляди и делай выводы. Понял меня, сынок?
— Понял, ваше вдовье превосходительство, понял! — С иронией в голосе сказал Замошин.

Варвара Матвеевна обиделась и обратилась к зрителям:
— Господа! Да он с ума сошел! Глаза бы мои на него не глядели! Да он мне враг на всю жизнь! Как я буду с ним на балы ходить?

Зрители засмеялись. Особенно громко смеялся приглашенный князь Андроников, услышавший реплики Варвары Матвеевны. Пока Матвеевна спорила с Замошиным, скоморохи, роли которых исполняли Посейдонов и Пафнутьев, вывели из-за кулис старичка в треугольной соломенной шляпе, в полосатом рединготе и туфлях с пряжками. Он вышел вперед, оглядел зрителей и провозгласил с веселым дребезжанием в голосе:
— Дамы и господа! Наконец-то настал тот счастливый момент, которого вы все так ждали. Позвольте представить вам Михаила Ивановича Ватсона, лучшего из умов наших дней, чьи книги, письма и донесения не дают покоя самым выдающимся и прогрессивным умам. Прошу любить и жаловать!

И Михаил Иванович скромно поклонился. Зрители засмеялись. Алексей Павлович сразу же повернулся к Незнайкину и сказал:
— А кто этот Михаил Иванович Ватсон, которого ты привел? И зачем ты выставил его на всеобщее обозрение? Тебе что, жалко?
— Так это же самый первый комик, — ответил Незнайкин, — его только сейчас напечатали.
— Ну, комик, — сказал Алексей Павлович, — и что с того? Он что, должен раздеваться? Нет, я этого не потерплю. Слышишь? Я ничего не потерплю, и все. А то я тебя…

И, не договорив, Алексей Павлович вытащил из кармана револьвер и положил его на барьер. Все в зале сразу же притихли. Послышался шум и на сцену посыпались бабы и мужики в костюмах скоморохов и шутов и начали петь и плясать. За ними прибежали солдаты с ружьями и присоединились к всеобщему веселью. Скоморохи были одеты кто во что горазд: один был одет в яркую тогу, другой в красную рубаху, третий в мундир со звездой, четвертый был наряжен, как помещик, пятый оказался босой и в одной портянке, шестой был обряжен попом, только на голове у него вместо клобука был дырявый сапог, а седьмой, самый большой из скоморохов, изображал святого Себастьяна. Солдаты с ружьями играли в чехарду, пили из бочек и кричали что-то неразборчивое и явно неуставное. Из-за кулис на сцену выехали киргиз-кайсаки, одетые в долгополые халаты и высоченные шапки. На их лицах были нарисованы две красных полосы и какие-то знаки, сильно напоминавшие кресты, а в руках они держали бутафорские пики. Самый старый из них, представившийся ханом Бельдыем (его роль исполнял мужик Агафон), сказал:

— Мы, почтенные люди, в честь ваших прекрасных глаз поплясали маленько. Хоть и дело давнее, но мы еще о нем помним.

Замошин на это ответил:

— У вас, господа хорошие, у самих, поди, усы с бородой пожелтели, вот на вас и ряженые похожи. А мы люди простые, с ордой не общаемся. Нам не до смеху.
— Простите вы купца Замошина, он грубоват, но что с этим поделать. — Сказала генеральша Матвеевна.
— У нас, с позволения сказать, не Орда, а великое государство. Как скажет хан Бельдый, так и будет. А насчет глупостей купец Замошин заблуждается. Не потому что ханские люди так говорят, а потому что правду говорят. У нас, у монголов, обычай таков — кто нарушает его, тех казнят. А ежели кто женится на русской, то против обычая он ее не станет содержать.
— Вона как, — сказал Замошин.
— Ну что ж, — сказал хан Бельдый, — коли вы об обычаях наших радеете, пусть попляшут. А на Балдае надо нынче Красную Шапочку погулять, чтоб она была прекрасна и добра. Тогда и знак вам дадим.

Зрители захлопали и тут на сцену выбежал дворовой мужик Ефим в роли посыльного. Он был в кургузом фраке с короткими фалдами, в лакированных туфлях и с черном цилиндре на лысой голове. Посыльный сообщил купцу Замошину, что к ним едет генерал Ермолов. Сцена была рассчитана так, чтобы вызвала шок и была куда важнее, чем мораль — генерал как бы ехал в повозке в качестве посла, передавая приветствия от государя императора. Купец еще не совсем пришел в себя после встречи с киргиз-кайсаками. Его так трясло, что он, забыв все слова, только что придуманные для ответа, мог только поднять вверх руки и, указывая пальцем на дикую даль, забормотать: «Погибни и исчезни, животное!» Этот жест и, может быть, более выразительные жесты изумили и озадачили актеров, и насмешили зрителей. Купца, как говорил потом чиновник от канцелярии Самсонова, поставили в ряд между актерами, чтобы он мог лучше видеть происходящее. Но купец Замошин ни на секунду не сомневался, что они потешаются над ним. Его оскорбленное самолюбие и раздраженное умственное равновесие никак не могли примириться с тем, что над ним издеваются с моральной точки зрения. И тут на сцену вышел сам генерал Ермолов, роль которого исполнял дворник Федотов и вел с собою на веревке несколько мужиков, которые играли пленных чеченцев. Купец уже успел заметить, что у генерала нет на мундире каких-либо наград, кроме медного креста. Эти железные с краю полосы с одной стороны были заклепаны, а с другой отливали какой-то странной масляной зеленью. Генерал Ермолов был очень скромен. Он представил плененных чеченцев Замошину и тот нервно хихикнул. Затем, обратившись к чеченцам, генерал громко сказал: «Приветствую тебя, дорогая госпожа! Прости мне, что я не могу обнять тебя, но мне не до того, чтобы заниматься приятным…»

Генерал не договорил. На сцену выбежал пахарь Еропка в роли Василия Долгорукова, несущий на шее цветы. Он сделал вид, что хочет повалить генерала на землю и начал рвать у него из рук розу. Генерал изловчился, и Цветок Цветов оказался у него в руке. За ним бежал мужик Николка в роли собаки, которой полагалось лаять, но он, должно быть, забыл, как это делается. В общем, все как в «Грибоедове», только здесь не было деревянных и каменных баб, а был достаточно удобный стул, на который генерал уселся с большим достоинством и даже как-то барственней, чем это было при его жизни. Тут же выскочил ребенок — мальчик в красном сафьяновом кафтане и с длинными красными усами. Он изображал слугу. Он был такой нелепый, что, казалось, не мог никак успеть за своими актерами, изображавшими Долгорукова и Ларина. Внезапно он подскочил к одному из актеров, ударил его ногой в живот и тот расхохотался. Остальные артисты ответили ему тем же. Появилась вторая собака, вторая баба, а за ней певица из «Благонамеренных речей» — тощая и рыжая, как кролик. Она пела сильным низким голосом — из тех, что нравятся мужчинам, но пугают их самих. «Не шуми, ты, мати зеленая дубравушка, не мешай мне, добру молодцу, думу думати». Песня закончилась. Ларин сел напротив. Генерал встал и приложился к ручке, после чего актеры выстроились в одну шеренгу и принялись показывать свое искусство, причем сделали это с таким усердием, что не особо вслушиваясь в слова, можно было догадаться о значении их пантомимы. Рядом с ними был мальчик, который издавал ртом не то вой, не то хохот. Он был грустен, и даже чуть грустил, но во время всего действа взгляд его серых глаз не отрывался от Ларина, который неподвижно сидел в своем кресле, устремив его в пространство. Некоторое время собака ходила по сцене вокруг Ларина, нюхая пол, затем оказалось, что он на нее смотрит, и она поспешила уползти за кулисы.

Тут из-за кулис вышли помещик Бармалеев в роли Картузова и помещица Антипатрова в роли Чацкой. На ней было белое платье с открытой грудью и кружевные чулки, а Бармалеев был в сапогах, черном фраке и цилиндре, и белых панталонах с лампасами. Они, слегка воркуя, обнялись друг с другом, а потом начались антракты. Ларин встал, вышел в коридор и закурил. Чуть позже к нему подошел Ипполит Матвеевич и, глянув в экран телевизора, сказал: «Шикарно играет. Подлее, но великолепно». А потом взял со стола бутылку, задумчиво потряс ее, отхлебнул из горлышка и сказал: «Так что, Николай Валерьевич, ваша история становится все интересней. Шик-шик-шик — что-то в этом есть. Но как это связано с вашим предложением? Напутствие не дает вам покоя? В России слишком много зла?» Ларин ничего не ответил, отхлебнул еще, сказал: «Ну вот, опять намек. Не знаю, Ипполит Матвеевич, просто пока никак не возьму в толк, о чем речь».

Затем на сцену вышел барин в золотом тюрбане и халате, поклонился и сказал: «Я приглашаю вас на дружескую пирушку, в свете которой вы решите, что делать дальше. Прошу поторапливаться — Вы и ваша спутница опаздываете на самолет, который взлетает через три часа». Роль барина исполнял длинноногий парень в костюме из дорогого черного кашемира. Ларин сказал барину: «Подождите, Ипполит Матвеевич, пожалуйста. Я кое-что хочу вам показать», и вместе с Ипполитом Матвеевичем направился к выходу. Когда они дошли до машины, Ипполит Матвеевич сказал: «Извините, Николай Валерьевич. Я на минуту». Пока он уходил, на сцену выбежало несколько скоморохов в чудных нарядах. Самый главный был одет в потрепанный фрак, козлиную шкуру и картуз набекрень, а рядом, почему-то в старинной треуголке, стоял седовласый господин в полосатом костюме.

На сцену выбежал кузнец, и в воздухе запели трубы — весело так, задорно. Затем на сцену вышел стройный юноша с нежно-лиловым лицом, в клетчатом галстуке и с отвлеченным взглядом; подойдя к краю сцены, он сказал: «Я принадлежу к числу людей, далеких от грубых плотских наслаждений. Мое лучшее, самое сокровенное желание — научиться отражать окружающий меня мир во всей его полноте и красоте. Я собираюсь для этого создать симфонию музыки, где все его краски сольются в одно золотое сияние…» Музыка стихла. Ипполит Матвеевич вернулся. Вслед за ним на сцену вышел кузнец Микулин в роли подьячего Филоклета. Он провел ладонью по лбу и вдруг обернулся к Николаю Валерьевичу. Глаза у него были мутные и зеленые, а нос как будто несколько укорочен — видимо, сказывалась жизнь в кузне. Усевшись на стул, он запрокинул голову и задумался. Затем он начал напевать, что-то вроде «Эх, яблочко…», покачивая головой. Еще секунда — и на его лице заиграла блаженная улыбка. Чучело дернулось и трижды чихнуло. Приподнявшись, он похлопал себя по груди и закричал что-то нечленораздельное — но при этом отчетливо выговаривал слова: «Порфирий Иванович! Порфирий Иванович! Ты куда? Ты куда? Ты куда?» Впрочем, Порфирий Иванович, очевидно, и сам не знал, куда он идет, и махал руками, стараясь понять, что такое с ним случилось. Затем он пришел в себя и начал слезать со стула.

Затем на сцену вышли повар Селифан в роли шарманщика и пастух Григорий в роли ручной обезьяны, которая визжа запрыгнула на освободившийся стул. Начался какой-то ритуал — пастух в роли обезьяны исполнял танец живота, одновременно перебирая пальцами по струнам шарманки, а шарманщик водил ладонями перед грудью и тянулся к публике с объятьями и поцелуями, причем выражение его лица было таким, словно он ничего подобного делать и не собирался, а делал исключительно чтобы найти кого-то, с кем можно бы поболтать по дороге домой. Впрочем, после того, как пастух на четвереньках выбежал за кулисы, публика стала более благосклонно относиться к шарманщику. Гриша же, которого снял на видеокамеру из-за спины шарманщика плотник Вася, успокоился и сел на стул с равнодушным видом. Шарманщик же подошел к нему, положил ему на плечо руку и проникновенно заговорил: «Муша, ты чего шумишь? Муша, у тебя у самого настроение не то…» Мушей звали обезьянку, которую играл Григорий, в общем-то совершенно без всяких заигрываний, но спектакль принимал серьезный оборот, и на сцену выбежали обезьяны из соседнего вольера. Их играли местные бабы и мужики напялившие звериные шкуры. Они прыгали друг через друга, устраивали страшные драки и кидались за кулисы.

Когда они закончили сцену, раздались аплодисменты. Мартышки в черных очках запрыгали на сцене, а на пороге зала появилась грузная, но очень подвижная и гордая фигура Василия. Пока обезьяны и мартышки прыгали по сцене, он бил в ладони и выкрикивал команды: «Нале-ха! Нале-ха! Следующая!» Пока он распекал обезьянок, Гриша был занят тем, что обмахивался табличкой с надписью «Не курить» и нагибался так низко, что получалось, словно бы он просто приплясывает. Василий тоже заметил это и помрачнел. Мартышки наконец остановились и уселись в два ряда по бокам от Гришиного стула, на котором он восседал в позе лотоса. Василий еще некоторое время стоял на пороге, глядя на своего подчиненного, а потом ушел за кулисы. Гриша задумчиво поглядел ему вслед и перевел взгляд на сцену. Обезьяны были те же, только при них была бутылка. Все повторилось. Раздалась бравурная музыка, обезьяны вскочили и пустились в пляс. В их движениях не было ничего удивительного, если бы не одна деталь. На крестьянах были черные маски с торчащими изо рта заячьими ушами. Гриша повернулся к обезьяне, которая до сих пор сидела рядом, и кивнул. А потом встал и пошел вдоль ряда. Обезьяна как-то странно поглядела на него и отодвинулась. Гриша заметил на ее лице полное недоумение.

Сцену наконец осветили софиты. С двух сторон на ней стояли два одинаковых огромных барабана с двумя огромными красными ручками, а между ними был узкий проход, в конце которого был прислонен маленький зеркальный шар. Публика в зале притихла. Гриша вдруг почувствовал, что все смотрят на него, и поднял глаза. Казалось, от зеркала исходил какой-то убийственный холод, и ему стало не по себе.

Тогда на сцену вышел граф Ребров в роли графа Каменского. Одет он был в балетную пачку и белый фрак. Он подошел к нескольким обезьянам и погладил одну из них. За Каменским следовала пара крепостных в роли шутов с накладными лицами — они несли на вытянутых руках маски. Никита с ужасом увидел, что головы у них закрыты соломенными колпаками, но заметил также, что их стеклянные глаза на миг задержались на нем, как бы проникаясь уважением к его профессии. Актеры встали друг против друга. Потом граф указал рукой на Гришу. Никита так же молча снял маску с головы, и Никита поразился, увидев перед собой совершенно незнакомое ему лицо. На него из-за кулис уставился совершенно новый актер, который сказал ему, что Кузьмич сегодня приболел и он решил заменить его и выступить в роли купца Ефимова. Никита и граф торжественно ударили друг друга по плечу. Только тогда Никита заметил, что у графского отражения оказалось волчья морда, и узнал в нем Никитку Щелкунчика. Он был совершенно потрясен — ведь он никогда не играл на сцене. Впрочем, зал не заметил этого. Было ясно, что все происходящее уже давно было частью сценария.

Затем на сцену вышел крестьянин Фома в роли разбойника Андрюхи. Этот был еще бодрее и бодрее — его удары были яростнее, чем у первого участника представления. Граф посмотрел на него и одобрительно кивнул. «Ну, чаво? Ентот хмырь, который в пинжаке, он тож почитай как ты, чавось, хошь и молчаливый. Ты ему гуся поруби, а я тебе малахита в этот бутылек налью», — сказал разбойник. Никита послушно взял гусли и ударил в струны. По зрительному залу полилась чарующая музыка. Началось действо. Сначала Никита аккомпанировал, потом вместе с разбойником Фокой начал рубиться на лугу. Было совершенно непонятно, когда и как разбойник успевает поворачиваться в разные стороны, молниеносно отскакивать назад и отвечать ударами с двух рук сразу. Затем на сцену вышла барская дочь Аксинья в роли крестьянки Феклы. Во время боя она была совершенно неподвижна — но когда под ее окном пролетел Никита, размахивая окровавленным топором, она издала боевой клич и пустила в него копье. Граф засмеялся. «Разбойник! Штыки забыл!!! Сейчас мы его на капусту», — сказал он. И разбойник был немедленно зарезан.

Опять музыка и стук в дверь. На этот раз на сцену вышли донские казаки. Впереди шел Гришка Мелехов, чью роль исполнял приказчик Шемякин, а сзади несли на полотенцах отрубленную голову Пугачева. Началась смертельная борьба. Когда песня «За веру, царя и отечество» стала грустной, все участники показали всю степень своей отваги и злобы. Каждый из них сумел ранить и убить своего противника.

— Вы чаво енто, братцы-казаки! — закричал Гришка Мелехов. — Али так помирать охота? Ведь ты ж царь! У царя, поди, и слуги есть. Как он без вас? Врагов убьет, а на вас и помину нет. Погодите, глядите, какие матюги матюганють! Так вот же, гутарють казаки на хуторе, что не все им батюшка Петр Федорович царь, вот ить как дело-то вышло! Ему не ты, не я, и царь не ты, а вся армия — он и есть!
— Любо, казаки, любо! — закричал Абрам Ганнибал. — Хоть сейчас на сходку! Гулять, братцы, гулять!

Войско графа Ферапонта Григорьевича Ферапонтовича вывалилось на сцену спустя пару минут. По залу, по рядам пробежал возбужденный шепот, и на какое-то время бойцы как бы стали самими собой. Увидел, наконец, Петр и Роксану, которая сидела, вся зардевшись, в первом ряду — не столько от страха, сколько от восхищения. Дед Бабкин в роли дьячка дважды воззвал к мужикам. Они повставали с мест и вышли на сцену. Сначала начался разговор с Апраксиным, который тоже был под арестом, но почему-то в первом ряду. Переговоры, правда, оказались недолгими, потому что Апраксин уже хлопотал о возвращении на прежнюю должность. Хан Бельбеков вскочил на пень, к которому в окружении своих мурз ехал на арбе, и крикнул Петру: «Отпусти меня к моей войске! Тебе с графскими министрами не сладить!»

В зале воцарилась мертвая тишина. Затем зрители подняли такой хохот, что даже актеры начали нервно хихикать. Тогда на сцену вышел бортник Терентий в роли царского лекаря. Он рассказал присутствующим о том, как пчелы сманивают сотами бедных охотников, и привел пример из известной народной книги. Когда он кончил говорить, зал грохнул так, что содрогнулось даже здание под самым куполом. А бортник закричал: «Царствуй, государь Павел Петрович!» Все захлопали. А затем на сцену вышел одетый по всей форме Великий Мин хер Петр Второй, и сказал: «Как я рад, что вы все вняли моему совету, откушав от моего хлеба-солью! А теперь отдыхайте, добрые люди, и делите мою радость». И, махнув на прощание рукой, ушел.

Танцовщица Варвара должна была бить в барабан, но она перепутала руки, и огромный барабан рассыпался у нее в руках. Граф Лев Ольбрыхский в роли доктора исторических наук прочитал большую, в две колонки, лекцию, в которой дал характеристику исторических личностей, роль которых сыграла в истории Россия. Потом на сцену вышел Граф Алексей Толстой в роли графа Хвостова, который прочел свой рассказ «Афоризмы и афористки». Проезжий ямщик в роли графа Третьяковского прочел басню, в которой критиковался таможенный устав, за что его увезли в сумасшедший дом, откуда он написал сатиру на всех чиновников, в которой был описан в виде Гулливера, попавшего в страну лилипутов. Наконец, на сцену вышел кучер Семен в роли Якова Быкова, одетый в долгополый сюртук и летний цилиндр. Он рассказал комический анекдот, где фигурировали граф Зубков и Мочалов, игравшие в преферанс по очереди в кресле. Сюртук у него был самый что ни на есть купеческий, а вот цилиндр был, видимо, снят с какого-то модного художника. Выступление Быкова было встречено аплодисментами, и лишь Митя в костюме тореадора никак не мог попасть в рот аркебузой.

Из-за кулис, на сцену выбежал повар Довлат в роли пройдохи Федоткина, с которым Шилов вел бой на корабле во время шторма. Он судорожно протянул Семену конверт и с хихиканьем удалился за кулисы. Минут через двадцать появился Коля в костюме студента и Демьян одетый как каменщик. Эти двое тоже разделись и под громкие аплодисменты прошли по сцене, неся небольшие статуи — Ермака, Моисея и Кутузова. Шилов был изображен в виде греческой богини, а Коля в позе Пушкина. Под грохот аплодисментов, Демьян поставил свои скульптуры на сцену, и вышел на середину, приветствуя зал.

— Вашбродь, разрешите обратиться? — закричал голос из-за кулис.
— Говорите-с, — ответил Шилов и вдруг сказал: — Демьян, а у тебя галстук какой-то не такой. Да и рожа тоже. Наверное, не при сте-рейсь держал?
— Нет, не при сте-рейсь, вашбродь.
— А какой? Давайте-ка примерим.

Бравый поручик, на секунду задумался, а затем, повернувшись к демьяновой маске, сообщил:
— Ваши два локтя ровно. Да и в плечах пошире.
Над залом пронесся вздох. Шилов отстегнул пуговицы на мундире и протянул Демьяну его галстук. Когда Демьян вернулся на свое место, Семен уже возился со своим. А зал неистовствовал.

На сцену вышел крестьянин Панкрат в роли Кутузова, похожий на Пушкина гораздо больше, чем остальные участники представления, а с ним его друг Мерлин Агафоныч в роли Наполеона. Они были чем-то похожи, хотя и не были стариками: по-прежнему шутили и громко смеялись, а в конце представления от души поцеловались. Между тем из кулис стали выносить стулья. Семен не долго думал, какой стул ему выбрать, и выбрал самбатор. По дороге он на несколько секунд опередил Василия и со словами: «Я хочу в Самбатор» — сел на сиденье рядом. Остальные участники представления последовали его примеру. Видимо, Василий заметил на его лице смущение, потому что незаметно толкнул локтем в бок. На сцену к ним вышел бортник Вавила в роли чиновника Скидана. На нем был одет зеленый вицмундир, брюки с лампасами, а на шее галстук-бабочка. Кроме него, в зале больше никого не было. Семен не понял, зачем его пригласили участвовать в представлении, но виду не подал и начал думать о том, как бы избежать возможного конфуза. Сначала он никак не мог сосредоточиться, и Вавила, видя это, начал покрикивать на него: «Ну как, Ученый, сумеешь бить?» — «Смогу-с, — отвечал Семен. — Только ты скажи, какая наука победит?». Вавила махнул рукой и сказал: «Ну ладно, неважно. Садитесь на свои места». Садясь на место, Семен чувствовал на себе чей-то взгляд и быстро, чтобы не было видно по глазам, опустил глаза, как бы вглядываясь в свои потертые сапоги. Так он просидел всю пьесу. После того, как ему пришлось несколько раз отвечать на приветствия, он понял, что попал на спектакль к столичным властям, и успокоился.

Когда представление закончилось, Вавила подошел к нему и пожал ему руку, сказав: «Поздравляю, Ученый. Ты нас здорово удивил. Я всегда знал, что ты свое дело знаешь». После этого он вышел, и Семен, выйдя следом, стал разыскивать Марью, чтобы извиниться перед ней. «О-о-о! О-о-о! О-о-о! О-о-о!» — услышал он рядом с собой и увидел на пороге одной из комнат красную сатиновую занавеску, из-под которой выглядывала неестественно большая подушка, перевязанная по бокам красными ленточками. Кто-то невидимый орал: «О-о-о! Не шуми, ты, мати зеленая дубравушка! О-о-о! Не шуми, ты, Моисей великий!» Семен с недоумением огляделся по сторонам, но нигде никого не было видно. Тогда он решительно шагнул вперед и распахнул занавеску. Прямо на него глядели два застывших в беззвучном крике лица — одно с закрытыми глазами, а второе — с бессмысленным выражением.

«Ваше благородие!» — с ужасом крикнул Семен, но его вопль потонул в оглушительном хохоте за дверью, и из-под нее опять высунулась красная сатиновая ленточка. Семен заглянул туда, увидел сидевшего за столом Бабы-Яги и все понял. «Не шуми, ты, мати зеленая дубравушка! О-о-о! Не шуми, ты, Моисей великий!» — выл невидимый еврей, раскачиваясь из стороны в сторону, а Марья сидела в уголке дивана и тихонько раскачивалась взад-вперед, еле заметно улыбаясь. «Не шуми, ты, мати зеленая дубравушка! О-о-о! Не шуми, ты, Моисей великий!» — бесновался невидимый еврей, раскачиваясь из стороны в сторону. Это, однако, не мешало ему выкрикивать слова какой-то странной песни. «Не шуми, ты, мати зеленая дубравушка! О-о-о! Не шуми, ты, Моисей великий! О-о-о! Не шуми, ты, Матерь божья! Не шуми ты, мати зеленая дубравушка! О-о-о! О-о-о! Не шуми, ты, Матерь божья!»

По синему бархату прошли последние судороги, и никто уже не был в состоянии увидеть этой картины. Только Марья, покачиваясь, встала с дивана, несколько секунд постояла у окна и пошла по коридору, неся перед собой блюдечко с яичным желтком. По дороге она зашла в свой кабинет и унесла блюдечко с желтком с собой. Потом Семен открыл дверь своей комнаты, увидел на столе письменный прибор и брошюру «Как торговать неграми» и вспомнил все, что видел в коридоре. Затем он торопливо спрятал все это обратно в шкаф, сел за стол и написал секретарше: «Мы уезжаем за границу. Распорядитесь как следует. Шеф опять совсем сошел с ума». После этого он надел пальто, нахлобучил свою шапку и побежал по коридору на фабрику. Никто в этот день не помнил о красном чемоданчике, который лежал на столе в кабинете Марьяны. Он снял цилиндр, надел его на лысину и сошел с крыльца фабрики, прокричав: «Матрена! Сучи эту проклятую тряпку! Да скорей ты, проклятая баба! Повырасту — буду негров продавать! А сейчас я сам лучше всех торговать буду!» После этого он сел в свою бричку и поехал куда глаза глядят.

Очень Великолепный Век

Султан Джамшут сидел на троне и покуривал кальян. В зените его жизни было четыре года мира и спокойствия, хотя и начинался новый этап. Расцвет и цветение, так сказать. Он еще не был знаменит, но в глазах многих зрело уважение, потому что Хуррем уже поняла, что связи ее отца были весьма серьезными. Эта мысль ее пугала. Правда, она ничего не говорила об этом отцу, но была уже большая девочка и прекрасно понимала, что может случиться, если все эти люди, которым так много известно, узнают, в каких отношениях она состоит с султаном. Поэтому она почти не выходила из своих покоев и почти ничего не ела. Ее красота пугала даже придворных — они не могли понять, что творится в ее голове. Чтобы хоть как-то оградить себя от этих опасений, она совершала странные поступки. Несколько раз она ела в одиночестве, на маленькой полутемной веранде, выходившей на море. Это было место отдыха, но иногда туда приходили женщины, и султан оставлял с ней четырех или пяти евнухов. В последнее время это стало почти ежедневным, и ее двор был обеспокоен. Она могла просидеть на веранде три или четыре часа — никогда не возвращаясь в свой дом. Ее служанки были готовы нарушить любой приказ, который был бы ей адресован. Но это было неписаным правилом, по которому в этих случаях к ее услугам были евнухи. Она ждала. Иногда к ней присоединялся Ибрагим, иногда Муса, который не любил выходить из дома. Часто она молча сидела в одной из маленьких комнат с великолепной люстрой, свисавшей с потолка, и почти не поднимала головы. Ибрагим каждый раз знал, о чем она думает, и видел, что с каждым разом ее состояние все хуже и хуже. «О чем она думает? Почему не делает того, что должно?» — мучительно думал он. Однажды он не выдержал. Вошел к ней, попытался взять ее за руку, но она вскочила и побежала к выходу, согнувшись и прижимая руки к груди. У султана Джамшута спросили, чего он хочет, и он ответил, что хочет задать великой султанше несколько вопросов. Она испугалась и вернулась в комнату. Там она села, не обращая на него внимания. Она сидела, замерев, и Ибрагим боялся, что она умрет, и тогда он все потеряет, так и не начав. Наконец она пошевелилась и подняла на него глаза. В ее взгляде был такой ужас, что он испугался и попятился. С минуту она молчала, а потом сказала: «Ступай, предупреди всех. Эта женщина знает, что хочет». Ибрагим поклонился и побежал во дворец. С этого дня все вокруг изменилось, но он понимал, что как только она это заметит, его, возможно, уже не будет на свете. Али ибн Мустафа — новый визирь — узнал о неожиданной перемене во дворце от самого султана и спросил, что это значит. А когда Сулейман узнал, кто эта женщина и как ее зовут, он подумал, что с ней случится то же, что и со многими. И только верный Ала ад-Дин испугался, когда она пришла на поклон. Он сказал, что это заколдованная принцесса, и сам испугался собственной дерзости — ведь если султан узнает, он его казнит. Но оказалось, что это было ошибкой. Все было не так страшно. Просто визирь провел неделю в раздумье. И, не придумав ничего, решил позвать всех джиннов, когда наступит вечер, и проверить, может ли она противостоять любой из их чар. Для этого он велел принести в сад бассейн и разжечь в нем огонь. Затем он приказал привести женщину. На том же самом месте она появилась вновь. Она была в черных одеждах, и от нее так и веяло холодом. Она несколько раз повторила свое имя и потребовала вина. Визирь велел принести золотой кувшин. Она отпила вина, и ее глаза сразу же заблестели. В пьяном угаре она зачем-то потерла старый кувшин и тут из него повалил дым и из этого кувшина вылез пьяный джинн. Он был в красной чалме, в черном халате с золотыми звездами, и на его пальцах сверкали кольца. Вид у него был необычайно злобный, и он уже хотел было наброситься на женщину, но визирь остановил его. «Запомни, милочка, бухать — харам!» — сказал он. Тогда женщина простерла руки над бассейном и из него прямо на нее повалил густой черный дым. И тут же этот джинн превратился в огромного комара. Он укусил женщину в руку, и она тут же умерла. Визирь сказал, что это высшая форма одержимости, потому что, помимо злости, у джиннов существует и ненависть, и жажда мести. На этот раз я не решился покинуть сад. Мне было очень страшно. Когда я вышел на улицу, один из прислужников проводил меня к дому. Вокруг было темно и пусто, я снова удивился этому — ведь в прошлый раз в саду было много людей. Потом я увидел огни: они висели в воздухе, из темноты долетал шум музыки и пение. Я вошел в дом, подошел к двери в соседний зал, но когда я хотел ее открыть, дверь сама распахнулась передо мной, и я увидел огромный открытый бассейн, освещенный сотнями свечей. В бассейне качались и барахтались обнаженные люди. Два негра с кривыми саблями охраняли его. Возле бассейна стояли несколько мужчин в черных шапочках, в одной руке они держали опахала, в другой подносы с кишмишем, пахлавой и рахат-лукумом. Двое из этих людей купались. Ахмед ибн Касим, сын атабека Шибли-кани, плавал в бассейне, и за ним наблюдали две девушки в белых рубахах. Я подошел к одной из них, она улыбнулась мне и спросила: «Почему ты такой грустный? Тебя обидели?» Я не успел ответить — на лестнице появились два человека в зеленом, они были без масок, и я сразу узнал их. Это были, конечно, Они. На их лицах были нарисованы полумесяцы, и они шли с флейтами в руках.

«Ну, теперь все в порядке», — сказала мне девушка и ушла в свой дом, а я вернулся в зал. Повар Абдул готовил плов в казане, и за его спиной была дверь, завешанная шкурой огромной белой тигрицы, которую зарезал когда-то властитель Гао Шэн-цзы. Другая дверь вела в соседний зал. Пока я размышлял, открывать ее или нет, за дверью опять появилась девушка и окликнула меня. Абдуррахим, стоявший у дверей, испугался и отошел в сторону. Девушка опять позвала меня, и я, наконец, решился. Я открыл дверь, и она, увидев меня, радостно засмеялась. Я вошел. Там был большой длинный стол, на котором горели семь белых свечей. Я закрыл дверь, и мы с девушкой подошли к столу. Я не помню, о чем мы тогда говорили. Она была похожа на видение. Потом, когда мы легли спать, я проснулся от звука флейт. Я вскочил с кровати и открыл дверь. Это были Они. Они стояли на пороге и пели. Потом они вошли в комнату, и я закрыл дверь. Я совсем забыл, что здесь, кроме меня, больше никого нет. И сразу же все исчезло.

Наутро, проснувшись, я не обнаружил рядом с собой девушки. Наверное, она ушла куда-то. Я никогда не видел, как они ходят. Я никогда не видел, как они танцуют. Абдуррахим не заметил ее отсутствия и заговорил со мной об их жизни. Я немного знал их язык, а в их одежде не было никаких знаков, кроме орнамента. Абдуррахим показал мне четыре разных типа узоров и рассказал, как они связаны между собой. Они были так похожи друг на друга, что я уже совершенно забыл про девушку. Но тут она появилась. Я подумал, что это вернулась вчерашняя женщина, и сразу же забыл про нее. Девушка улыбнулась и сказала: «Идем со мной». Она подвела меня к письменному столу и указала на пучок тонких синих волос. «Это символ твоего солнца, Рама, — сказала она. — Каждый раз, когда ты поворачиваешь это кольцо, оно становится ярче. Не знаю, в какой стороне твое солнце. Наверно, в той, что на этой стене. Я покажу тебе дорогу туда, куда ты захочешь».

Она взяла меня за руку, и мы вышли из ее дома. Улица была пуста. Где-то вдалеке играла музыка. Когда мы проходили мимо лавки, за которой жила вчерашняя девушка, из дверей вышли двое белых людей и поклонились нам. «А-а- а», — сказала девушка, увлекая меня за собой, и мы пошли дальше. Через некоторое время мы оказались у большого здания, на дверях которого были нарисованы рогатые два льва. Девушка открыла дверь. Внутри оказалась комната, заполненная красивыми вещами. Я заметил на стенах висящие портреты мужчины и женщины, покрытые толстым слоем пыли. Селим ибн Ахмад предложил мне сесть на диван, а сам встал перед креслом, на котором лежала брошюра в переплете из синей ткани. «Это рассказ о ребе Исааке из Донаваки», — сказал он, протягивая мне книгу. Я понял, что это одно из воспоминаний моего деда. После этого мне не дали прочитать книгу, и Селим ибн Ахмад принес ее мне в качестве извинения. Он сказал, что я должен прийти к нему в другой раз и непременно рассказать о своей встрече с Аллахом. Когда мы попрощались, я вышел на улицу. Было уже темно. Над городом в темноте висели разноцветные огни, а шум воды из реки был еле слышен. Я вспомнил слова Селима ибн Ахмада о его прадеде и задумался о том, зачем ему этот рассказ. Как это часто бывает, я начал вспоминать все, что мне было известно о жизни прадеда. За всем этим оставался вопрос, почему Селим попросил меня приехать в Данапр как раз тогда, когда я получил письмо от нашего общего знакомого из Флоренции? И еще меня волновала одна мысль. Странная. О том, что на небольшом пальце правой руки прадеда был золотой перстень с маленьким камешком. Тогда я не придал этому никакого значения, но сейчас мне кажется, что этот перстень — тот самый, что я видел в ладони прабабушки. И я вспомнил. Портрет. Маленький. Камешек в его оправе. Этого было достаточно, чтобы полностью поверить в реальность описанной в книге истории. Я хотел уже отправиться к Селиму ибн Ахмаду, когда из кустов выскочила серая собака, схватила меня за рукав и затащила в свой домик. В доме была жаровня. Она была пустой, но возле нее лежала гора какого-то тряпья, в котором я узнал длинный монашеский балахон. Я оделся. Собака тоже приняла пристойный вид, но это мало помогло. Я уже хотел выйти из дома, но она вдруг залаяла и отбежала в угол, глядя на меня своими красными глазами. Джарим и Касим не появились. На улице стало холодно, и я вернулся в дом. Что было дальше, я помню плохо. Сначала мне приснился страшный сон: с хозяином собаки происходило что-то ужасное, и он плакал. Он плакал, захлебывался и шептал что-то неразборчивое. Постепенно мне стало ясно, что его мучит совесть, и все происходящее с ним — тоже мучение. Я попытался понять, в чем дело, и решил, что виной всему тот медальон, который он дал мне в ту ночь. Все происходящее с ним было мне почти понятно. Дело было, видимо, в том, что он оказался предателем. И на самом деле все было наоборот. Человек, которому он дал медальон, не был предателем, а был обыкновенным магом, которому тот дал амулет на ночь. Абу Нахр Араб пообещал ему, что медальон будет охранять его дом и семью. Он, видимо, думал, что имеет дело с обычным магом, но на самом деле это было совсем другое дело. Дело было в том, что он украл амулет у своего врага. А когда человек понимает, что он грабитель, ему делается очень трудно считать его благородным человеком. Я понял это не умом, а сердцем и стал молиться — я почему-то надеялся, что сон кончится. Я не спал почти всю ночь, и, когда стало светать, опять оказался на улице. Правда, я немного задремал на ходу, и все остальное произошло автоматически. Завтра опять идти на прием к султану. Я понял, что стал себя презирать за то, что совершил. Я вспомнил все то, что говорил мне Абу Нахр Араб, — про песок в глазу, про звезды и песок в сердце, про секрет превращения воды в вино и так далее. Я почувствовал, что моя жизнь в руках Аллаха. И я опять понял, что над миром происходит что-то странное. Я вдруг понял, что мир изменился, он стал другим. Я проснулся и увидел надпись на окне — ее опять сделали эти парни из бригады. Это были слова: «Ой, бедный Салах ад-Дин!», и опять среди них я узнал первые три слова стихотворения. «Неужели, — подумал я, — меня куда-то приглашают на день рождения?»

Так прошла неделя, и вот наконец это случилось. Абу Нахр Араб пригласил меня на день рождения. Это был день рождения Али. Вечером меня, к счастью, позвали в деревню на день рождения. Накануне я шел туда с Абу Нахром Арабом, и мы успели выпить немало вина. Всю ночь мы много раз встречались на вечеринках — я и Абу Нахр Араб. Я говорю не о том, что он мне делал какие-то неприличные предложения, а о том, что мы все время пили. Утром нас опять разбудили под предлогом конкурса, и мы, как обычно, выпили. Нас снова разбудили для конкурса. И тут я вспомнил, как там султан, как там его сорок жен и Хюррем. И подумал, как плохо быть женатым на женщине из чужой семьи. К тому же, как все предыдущие султаны, он был капризен и невыдержан. Я ужаснулся. Как только я об этом подумал, Абу Нахр Араб проснулся и спросил: «Что с тобой, брат? Ты не заболел?» — «Нет, — говорю, — просто не хочу видеть моего мужа. И даже не могу, чтоб мне дали его адрес». Я совсем запутался и попросил Абу Нахра Араба перевести все в шутку. Но он был не склонен шутить. Я решил, что мне пора уходить, а он даже слушать не захотел. Я пошел прямо к Али. Абу Нахр Араб пошел за мной. Али удивился моему приходу. Потом, когда он меня увидел, я понял, что он обо всем догадался, но притворился, что ничего не знает. В общем, я остался у него на ночь. Утром я поехал в Дом книги и взял «Мемуары о прекрасных дамах». И тут я узнал от Абу Нахр Араба, что не знаю, как мне быть. Абу Нахр Араб взял эту книгу с собой в чайхану, где обычно сидели писатели. В ней были записи с датами, и я сразу же все понял. В общем, дальше все было очень печально. Почти все двадцать три года я был женат на Хюррем. Я и не знал, что все так хорошо, потому что мой муж был порядочным шайтаном. А когда он меня выгнал, я обратился к тем, кто дружил с ней при жизни. И многие мне помогли. Но надо было доказать ее родственникам, и в первую очередь моему отцу. Пришлось изучать хиджру. Это была длинная дорога, очень трудная. Но я сделал это, и доказал, и женился на Хюррем. Все шайтаны меня благодарили, а Аллах клялся, что пошлет ей большое счастье. И она действительно его послала. Она была очень богата. Но теперь она живет одна в каком-то отдаленном месте, у какого-то шейха. Вы не знаете, где это? Вот и я не знаю, а на том спасибо вам, что вы помогли меня дослушали. Бывают такие хорошие дни, такие тихие и грустные, что делается грустно и хочется плакать… Ну что ж, я начал прощаться. Скоро рассвет. Будьте уверены, что ваши статьи в «Дагестане» мне очень понравились. Хочу только просить вас никому не рассказывать об этом. В этом случае, конечно, мне придется просить вас стать моим кровным врагом. Но если вы простите меня, я дам вам хороший совет. Если вы хотите, чтобы я в вас верил, найдите себе друга.

Серия «Сезон»

Времена года

Тёплая зима

Зимы не будет. Насколько я понимаю, именно поэтому, которые мы? Демонстрируемся. А теперь никто и ничего не делает. Это ведь очень хорошо. Что мы хотим им сказать? Чтобы они увидели нас и испугались. Вот это я и хочу. Но насчёт того, чтобы увидеть нас… Конечно, этого они хотят. Но не забудут про нас. Может быть, отмстят. Кому же приятно, когда кто-то демонстрирует ненависть к тебе. Мы ждём не дождемся, когда наступит время, когда их здесь не будет, а они ждут, когда здесь не будет нас. Мы не уйдём! Мы будем ждать, что вы нас найдёте, люди, пока вы будете смотреть ту самую колонну, где мы сейчас сидим! Так кипит жизнь в капле грязной воды. Так тепло и ласково светит над мирным пейзажем. Так странно, что ты один среди всего этого безумия. Я гляжу на тебя и не понимаю, кто ты. А я кто? И зачем я тут? А откуда я знаю, что это не вранье? Человек — это животное, которое живёт и умирает в темноте. Но рвется к свету. Даже если оно ждёт в этой тьме смерти, а у солнца нет глаз, оно верит, что ты идёшь к нему. И ты идёшь. Пока тебя не схватят и не запихнут в автобус. Так говорит табличка над дверью. И я, наверно, должна быть там, не правда ли? Но я даже не знаю, зачем у меня вообще есть тело. Такие дела. Но я не хочу быть мёртвым. Значит, надо ломать решетку.

— Ты хорошо меня знаешь? Это логическое построение, которое проиллюстрировано на практике. Но зачем тебе это?

— Здесь никто никого не знает. Даже себя. Но надо же что-то делать!

— Может быть, тебе стоит посмотреть на цвета? Там может быть свет! Может быть, тепло! Может быть, воздух!

— Ты ведь где-то видел эти цвета? Тогда бежим!

— Я иду к тебе! Ты уверен?

— Я уже давно уверен. Я говорил!

Он пошёл вперёд, обходя клетку, словно сам был клеткой. А я за ним. Вот и все.

А говорили: какая теплая зима!

Напутствие юному скрипачу

Зима советских Систем в следующем виде: на нее создается «мемориальная реальность», которая лишь условно похожа на телесную. Смерть — это смерть, и наоборот: вот такая реконверсия реальности. Это, собственно, все, что мы можем сказать.

Исследователи этих вопросов нас мало интересуют по чисто научным соображениям. Мы относимся к этому так, как будто это искусство, построенное по принципу струнной гаммы. Играть на свободных струнах может каждый, и каждый может играть на всех свободных струнах. Лично для меня это значило, что правда на нашей стороне. С другой стороны, играть смычком можно, даже нужно.

В этой связи важно помнить, что человеческая жизнь — наша единственная коллективная смерть, которая совершается у нас в мозгу. Что касается третьей и второй позиций, то я предоставляю это вашей фантазии. Я не утверждаю, что я не верю, что есть истинная правда. Реквием — это аппликация к книге Мюссе «Феноменология духа». Моцарт не знает истины… не знает. А уж Бетховен наверняка знал.

Единственное, что я могу сказать про вас — попробуйте написать мне в анфас. Советская школа музыки прекрасно знает этот первый шаг вперед… Чем объясняется такая необходимость хотя бы в последние годы существования советской власти? Конкурс имени Чайковского проходит, как вам известно, в Париже, и билеты у вас уже есть, так что ничего не стоит заказать билет.

А вот как раз для театральной игры нужен режиссер по эстетическим вопросам, с которыми вы, может быть, имеете не самые лучшие отношения. Производительные силы страны не позволяют устраивать в ее стенах великолепные премьеры. Мы, правда, и не можем их организовывать, потому что других средств для этого просто нет.

Карл Маркс сказал: «Die Naturwissenschaft free marschau» («Природу можно улучшить»). То, что мы сейчас с вами делаем, совершенно необходимо для того, чтобы улучшить природу и улучшить наше искусство. И это вопрос не только актуальный, но и гениальный…

И как вы уже догадались, за всей этой суетой насчет «невзыскательных» баллад я могу не только не дать вам главного, но даже разрушить то лучшее, что в вас есть…

Потому играйте сами на своей интуиции. Просто используйте метод проб и ошибок. Смелее!

Весна весны

«Весна весны. Музыкальная феерия». Чтобы разобраться в этих словах, надо хотя бы знать, кто такой Вагнер. Чтобы понять, почему имя Вагнера значимо для так называемых «берсерков», читателю придется написать многотомную статью, дать анализ борьбы за власть. И, конечно же, посетить один из тех многочисленных экстремальных курортов, где прогибается и сворачивается гранитный каркас демократического социального аппарата. Сначала с этим трудно бывает не согласиться. Но только в том случае, если с этим согласятся те, кто его создавал.

Мёртвый гном

Лето? КРАСНАЯ РОЗА — как ее. Может, угадаешь? Все на полу рыдали, лица на ладонях сложили. Я просто мимо проходил…

Кто тут? То есть я даже не знаю, кто. Может, я — бревно, которое ты вчера вбивал в песок? Я даже не понимаю, откуда у меня все это. Просто лежит и звенит…

А к нам приходил гном, который держит приз в виде зеленых яблок… Так вот он мне объяснил, что этот камень «магически», он может поднять мертвого в свой мир и подарить ему вечную жизнь. А после этого он становится собственностью того, кто… Но он мне ничего не сказал. У него под носом просто лежал мертвый гном, который хотел поднять в свой мир мертвого… Если честно, я не понимаю, почему такой простой и ясный совет оказался для вас таким сложным делом.

И зачем вы вообще устроили этот глупый конкурс? А зря…

Неужели вам так не терпится в это чудесное место? Лето? Вам хочется жить в чистых и светлых радугах, откуда оно никогда не уходит? Тогда пусть оно всегда приходит к вам, и пусть над головой у вас будет точно такой же розовый щит… Да, такой же, как и на вашей глади!

Неужели мы не можем быть друзьями? Просто друзьями? А может, это просто своего рода ритуал? Вам важно было услышать, что вы живы! Ну тогда порадуйте нас! Пусть этот щит навсегда будет со мной! Я не хочу, чтобы он умер, исчез! Даже если я могу стать бессмертным… Даже если могу стать князем мира… Все равно не хочу…

Я боюсь потерять тот веселый свет, что светил мне в жизни. А для того, чтобы спасти его от забвения, я хочу пройти ритуал вашего круга. Ведь вы же сами говорите, что ваш круг — это ваша жизнь! И в круге вы теперь сможете найти достойных вас наставников. И забыть про этот вызов. Пройдите его, сын мой!

Да здравствует смерть! Да здравствует жизнь! Да здравствует сон! Бог с вами, не убивайтесь так!

Осенняя книга

Осень? Давай подумаем, что там у меня на полке такое интересное? Открывай. Сейчас смотрю. Что? Не то… Давай так… Уже налито. Ну, слушай. Книга в красном переплете. Разворачиваем и читаем. Уже с начала. Ага. Вот и все. Читаем, читаем. Смотри, сам не качайся.

Как правильно трогать… Так. Понятно. Прижми к стене… Что тебе понятно. Теперь еще. Что такое это. Читай скорее сам. Что? Это что? А, вспомнил. Это когда эти шпана два раза в день выдирают ногти…

Слушай, что это ты читаешь? Только не переворачивай.

Эй, сосед. Кто это пишет? Кто? Давай, говори… Сейчас вставим. Так. Что это такое за синяк у тебя на губе? Откуда он взялся? А вот этот, который барабанит по коридору на фанерах. Ага. Ага. Ты помнишь эти «Добро пожаловать, мое тело»? А? Да? А кто это там? Молчишь? Тоже вспомни. Башмачки на полу, гитара на стене, ключ торчит в замочной скважине. Ну все. Все. Все. И чего ты это бормочешь? Ну? Что? Чего? Зачем? Давай. Что хочешь, читай. Только тихо. Эй, сосед. Еще вина. Ага. Все!

Осень… Это сейчас осень. Ты не беспокойся. Только не очень. Тихо читай. С самого начала… О! Это я вижу. Не забыл, как в песне пелось: "Все в том мире меняло навсегда… ". Ну вот. И как после этой записи можно жить дальше? Просто жить дальше.

Книжка, конечно. Обыкновенная детская книжка с картинкой. Вот только картинки почти нет. Только названия. А название очень длинное: «Как стать грамотным». Только интересно вот как… Ты не помнишь, что там сказано? Книга раскрыта. Что дальше? Есть. Есть. Есть. Есть. Есть. Есть. Есть… С этого момента… С этого момента ты в любой момент можешь заглянуть в волшебный мир, куда ушла твоя мама, твой отец, твой брат, твоя жена и твой друг… И тогда… Где ты? Где ты? А? Где? Где? Кто там? Где? Где? А? Где? Кто там? Где он? Где, где он? Где ты? Где ты? Что? Где? Где? Когда? Где? Где? Где? Где? Где? Где? Что? Где? Где? Где? Где? Где ты? Кто? Кто? Что? Где? Где ты? Где ты? Кто? Кто? Кто? Где? Где? Кто здесь? Где? Кто? Что? Кто? Кто? Кто? Кто? Где? Где? Кто? Где? Кто? Где? Где? Вот оно. Что это? Что это? Что? Что? Что? Где? Где? Где? Что? Где? Где? Где? Где? Что? Кто? Кто? Где? Кто? Где? Что это? Что это? Что это?

Что это? Знания прошлого. Препятствия нового. Знания будущего. Величие смысла. Жизнь и смерть. Эти два слова вовсе не имеют смысла. Ничего. Пустота. Бесконечность. Глубина падения духа. Обретение свободы, рождение смысла…

Как странно… Но почему… Как листья… Сквозь листву… Луч света, пробивающийся сквозь листву. Что это? Что это? Что это? Что это? Что это?

Что это? Знания прошлого и непонимание будущего, которые следует понять в будущем и преодолеть в прошлом… Что это? Зима? Осень? Весна… Все это длится мгновение…

Радость… Радость… Радость… Что это? Что это? Что это? Что это? Страдание? Что это? Кто это? Что это? Кто это? Чего не хватает? Чего не хватает? чего? чего? чего? чего? чего? чего? чего? чего? чего? чего? чего? чего? чего? чего? чего чего? чего? чего? Вот это чувство. Что это? Откуда? Откуда это? Как далеко? Что? Где? Когда? Где это?

Это что такое и что это? В чем сущность? Что это? Как различить первую и вторую? Что в чем? Что это такое? Понимать как я?

Обожаю эти слова, часто употребляемые другими — и мне не раз приходилось даже выдерживать их издевательские насмешки.

Ну что же, начнем сначала…

Я хотел быть хорошим — вот и все.

Месяца

Поэт и меч

Новый Год с Порфирьевичем

Январь! Только что работал в саду и видел меч в руках умирающего поэта. Он говорил о братьях по мантии и вороне. Я подумал, что это намек. А потом вспомнил, что из этого следует, и призадумался. То есть не призадумался, а скорее сам сделал такое умозаключение.

Здесь мы часто встречаем тех, кому всегда казалось, что они все знают. Вот и я тут подумал, кто еще мог об этом догадаться? Но я никогда раньше не слышал про этого поэта и не видел его меча.

Только сумасшедший или псих?

Кто же это?

На этот счет нельзя знать наверняка. Возможно, тому был какой-то тайный. Или невидимый источник. Ведь вся жизнь — это открытая книга. Помните? Один волк думает, что знает всю правду, а другой думает, что знает все. Но один — она есть. А другой — всего лишь умственная иллюзия. Ясно вам? Никакого противоречия между ними нет.

Холодно? Да не бойтесь, — вы в пустыне. На самом деле нет ничего холоднее, чем колючий ветер. Но этот ветер совершенно безвреден. Помните про это, когда будете думать про меч.

Мы могли бы даже умереть вместе, чтобы жить в раю. Но мы боимся…

Вот и покажите мне этого поэта! Смотрите, даже ветер не может его ударить. Только его меч! Сами увидите — вон он стоит, ваш поэт.

Пойдемте же скорее! Не надо стоять в самом сердце пустыни… Мы ведь никогда не были, кажется, там во время своего первого путешествия?

Волки боялись пересекать пустыню при лунном свете. Почему? А вы можете себе представить, как его вой будет для нас знаком, как запах свежеиспеченного хлеба?

Видите, вокруг очень много источников. Так это и есть новый рай? Прекрасно. Да, именно поэтому нам так хорошо жилось вместе на этом свете. А он совсем рядом, уверяю вас. Будьте как дома.

Совпадение

Февраль, — это надо понимать, что, если какое судно потонет, оно пойдет ко дну вместе с рабом? Преднамеренно? Случайно? Нет, не похоже. Скорее, у них будет какое-нибудь мировое соглашение — выявление авторских прав, нидерландское правление, мировое лидерство. Зачем им пропадать за кормой, создавая такую ответственность за то, что они организуют своими телами? Вообще, я думаю, это политика. Нужно специально указать, что после прибытия в порт прибудут представители закона. Если это влиятельный человек, он может такое сказать при встрече. А если все будут просто пассажирами? Нет, это не будет. Во всяком случае, в ближайшие полтора века. Тут опять надо двойную политику применить.

В Америке нельзя, чтобы принимались такие решения. Там если ты скажешь, что программа — это преступление, тебя будут бояться до смерти. Нельзя в смысле печати. Так что я, если хочу, могу решать наши проблемы, но только вместе с властью. А этого нельзя делать ни в коем случае. Поэтому против них просто не надо ничего делать.

Все упирается в нравственную чистоту. Можно, например, подать на них в суд, но суд решает не только эти вопросы… Скажу больше: невозможно приписать им какое-то преступное деяние. Тем более преступное.

Это такая чисто бытовая рутина, которая преследует практически все имперские страны и которая никого не касается. Если человек что-то у кого-то украл, пусть поймают и посадят. А если его группа занимается сбором цветных металлов, то это вовсе не преступление. Холодное, конечно, дело, но не преступное.

Вы ведь не думаете, что я могу такое сделать? Нет, не думаю. Мы — регулярная частная компания, уважаемая и симпатичная, поэтому я на такие вещи смотрю спокойно и даже с некоторой долей юмора. Однако, поскольку я всегда хожу не один и я могу не соблюсти правило, я сейчас скажу одну вещь, которая звучит почти как оправдание наших с вами действий. Мы вроде как находим этого человека и сообщаем о нем. Но ведь это может быть и кто-то из наших. И тогда нас просто-напросто прижмут к ногтю! Ведь в этом случае каждый человек будет в ответе, если…

Вот ведь как все совпало!..

Трое

Март месяц со стопкой книг поднялся на помост и подошел к нам. Я понял, что он читает какое-то популярное телевизионное интервью, предназначенное для утреннего выпуска новостей. Он не снимал с головы наушников, но я знал, что он смотрит на меня совершенно расслабленно. Я не был уверен, что он видел меня когда-нибудь раньше и тем более в этой квартире, но все же считал, что у него есть право все видеть и знать. Впрочем, он был абсолютно прав. Я и сам все видел. Я взглянул на книгу.

И в этот момент включил телевизор. С экрана было видно, как охранники рвут на части двух человек, которые пытались заломить полицейскому громиле руки за спину. Казалось, они будто отталкивают друг друга от себя, но я-то знал, что происходит на самом деле. Эти трое были уже мертвы, потому что они уже не были людьми.

Я совершенно забыл о книге. Не знаю почему, но мне казалось, что я должен увидеть все сам. Во всяком случае, в моей голове родилось давнее желание посетить библиотеку — я знал, что смогу оттуда вырваться. Про себя я усмехнулся, вспомнив, что именно из-за этого давно не читаю книги вслух. Не знаю, почему. Но я был не в силах удержаться. Я видел, что мне хочется — и должен был, — и это желание дошло до моего сознания с удивительной ясностью.

Наступила весна — может, самая чистая и прекрасная весна из всех, что бывают на земле; а может, осени. Кажется, я видел снег и время: зима и лето, осень и весна — все вместе. Это была песнь жизни, и это была Песнь Голоса. Он был моим голосом в мире, который был моим. Песня была на самом деле — в ней было все что угодно. Но я не мог понять. Что же это было?

Вдруг моя воля воспарила вверх, и я вдруг оказался здесь, в этом мире. Я увидел каждого из этих троих — и понял, что все они были на самом деле во сне — просто во сне каждый из них выглядел, как его тот, которого я видел, — и не хотелось даже будить их из-за того, что они не могут проснуться. Эта мысль показалась мне странной — и странной была мысль о том, что я могу позволить себе такую беспечность.

Хотя в тех словах, которые я только что услыхал, с каждым разом была вся философия поэзии — и вместе с тем все это было простым и доступным. А значит, никакого противоречия здесь быть не могло. Каждый из них видел мир и понимал его, как я понимаю себя сейчас. Но я лишь чувствовал себя так.

Но почему тогда они выглядели так странно? Они что-то делали — и я это видел. Или это просто было? Чего же тогда я все это ищу? О чем я тогда думаю — и чего я никогда не узнаю?

Зеркало будущего

Апрель — это начало всего. Здесь, кажется, и наступает конец?

А когда мы смотримся в зеркало? Когда переходим дорогу? Что мы надеваем? Что снимаем? На одежде темляка — это линия жизни и смерти. В правой руке — пистолет Калашникова… Вот так… Сложное чувство…

Кажется, будто появляется новый век… Новая весна с ее песнями и танцами … Да, в те дни было бы очень красиво… Если бы мир не разрушали. Если бы жизнь прошла мимо… Что так мучительно в этом мире? Неужели смерть не стала бы праздником? Не стала бы зрелищем в миллионах камер? Ведь что должно быть, то и случается… Может быть, мы просто не умеем видеть дальше зеркала? Да нет. Посмотрим.

В дверь стучат… Кто это? Опять эти странные штуки на ящике… Посмотрим… Может быть, ты узнаешь это через несколько лет? Возможно. Но не сейчас… Это неправда… А что ты хочешь сказать? Нет, пусть это будет за сказкой… Да нет… Лучше не надо…

Так значит, я могу остаться в этом мире? А это уже совсем хорошо. Что я должен делать? Что? Хм. Кстати, а ты можешь стать художником, только если этот мир тоже разрушит твой разум… Такой же, как сейчас. Можешь еще немножко отдохнуть…

А что со мной будет? Что будет со всем остальным? Как сильно изменить этот мир?

Ну не грусти. Я тебя вытащу на поверхность… Ты увидишь то, чего никогда не увидишь сам… Интересно…

Помнишь, ты говорил об устройстве Вселенной, о ее законах? Ты говорил, что все вещи в ней происходят из чего-то такого, из чего она состоит. Но что это такое — «нечто такое, из чего она состоится»? Ты сказал, что душа человеку дана лишь на определенное время. А что потом? Ты сказал, что Бог покарает человека, если тот не свернет с пути истинного. И что же потом? Чего ждет человек? Что с ним случится потом? Ничего хорошего. Поэтому мой вопрос может показаться тебе глупым, я знаю. Но я никогда не думал, что мне предстоит так страшно задуматься о жизни. Чем я буду жить?

Наверно, буду молиться за тебя…

Ну не надо этого делать. Не надо, прошу тебя, я хочу быть счастлив. Только не надо о смерти. Просто думай обо мне, думай обо мне, и я постараюсь быть счастливым.

Я люблю тебя.

Совсем не про май!

Май! — сказал он. Мы стали наблюдать. Он лег на бок и закрыл глаза. Раз за разом сердце роняло в черную пропасть последнюю песчинку. Когда с него стало рваться желчь — а желчь была такая черная! Это было очень страшно. Даже жутко. Мы стояли рядом. И вдруг что-то такое проглядело сквозь эту черную бездну. Я сразу все понял. Он открыл глаза и поглядел на меня с недоумением — я даже испугался. Потом с трудом улыбнулся. Мы стали шептаться на разные голоса. Все было очень правдоподобно — в том смысле, что можно было верить. Он посмотрел мне в глаза. И я вдруг тоже понял. Тут меня как ножом ударило. Я уже не ожидал ничего подобного! Не просто догадался, я почувствовал! И все стало ясно. Но тогда я испугался, потому что просто не мог…

Я замолчал. А он что-то горячо прошептал в ответ. Но я ничего не расслышал. Он наклонился и сказал мне что-то непонятное. И я ему опять повторил. И он опять повторил… Я все понял.

Я вдруг вспомнил, что когда он в последний раз смотрел на меня, в его глазах читалась вся человеческая мудрость всех времен и народов. Они очень меня полюбили. А потом я увидел, что они влюблены в тебя тоже. По-настоящему. И все мои сомнения тут же рассеялись.

Они очень за тебя рады. Как и я.

Начало лета

Июнь!

— звала Ксенобия. Из-под тряпок высунулось красивое личико с большими серебряными глазами и круглый рот, по которому катились капли слюны. Перед ней на корточках лежал вампир — длинноволосый худощавый мужчина с густой бородой, одетый в темную одежду, похожую на тунику, и с натянутым на уши шлемом с длинным пером. Над его головой горел небольшой фонарь, а на краю каменного постамента стояла тарелка с брусничным джемом. Рядом на корточках стоял лысый гоблин с усами и длинным кнутом, в черной тунике, очень похожей на кафтан, и с котомкой на плече. Он был невысоким, одет в крестьянскую одежду с капюшоном, но в руках держал лук с колчаном за спиной. Увидев Ксенобию, он поднял свой фонарь повыше, щелкнул серебряной стрелой, и окутанная черным дымом стрела пролетела прямо у нее над головой. После этого Ксенобия с гиканьем выбежала в просвет между бревен и побежала к люку, где стоял черный, как ночь, кентавр-Пегас. Вампир высунулся из-под тряпок и оглушительно заржал. Ксенобия бесстрашно прыгнула ему на спину, и кентавр опустил ей на шею тяжелый кол. Ее глаза были закатаны в небо, и слезы катились по ее щекам. Котел на ее голове завертелся так быстро, что ничего нельзя было различить. Вдруг из люка, где был Пегас, высунулось усатое лицо с узким ртом и стал лупить секирой по голове, по которой скакала Ксенобия. Ксенобия без чувств свалилась в пустоту.

Ну что сказать, лето!

National Intelligence

Июль стачет и начнет новую жизнь на юге. Это не совет, это вывод. Да, я знаю, что он давно живет в Америке. Но ты ему никто. Даже если он становится твоим единственным дорогим другом, у него куча неотложных дел, которые нужно решать по-человечески, без всякой политкорректности. Причем это не просто вопросы, это проблемы национальной безопасности, а не только русского бизнеса. «National Intelligence» все знает, у нее кое-какие связи. Здесь все, как в старые добрые времена, только никто ничего не хочет видеть, потому что рано или поздно Россия распалась бы, а разделение делает мир непредсказуемым. В этом твоя сила и твоя слабость.

Выбирай и живи. Мой совет — воспользуйся шансом.

Тебе осталось жить всего пять месяцев.

Реабилитация

Август 1950-х гг., к которому мы приступаем не без удивления. Ибо в этом контексте указывается без всяких оговорок на некую иную жизнь и другую страну. Именно здесь мы и находимся. Все остальные описания возвращаются к финалу — началу глобальной катастрофы, в результате которой истребляется род людской…

А может быть, речь идет о похожих промежуточных системах? Вполне возможно, что так — в чем совсем не уверен в силу отсутствия документального подтверждения.

Но нас это не должно сильно интересовать. Важно, чтобы наше путешествие не оказалось напрасным. Причем — навсегда. Ни в каком другом мире не было таких возможностей для того, чтобы искать и находить ответы на вопросы, которые ставишь перед собой при первой возможности. Ответы нужно искать именно здесь — и мы просто не знаем, какие — но зато в этом новом мире мы найдем их вместе — так же, как находят под лучами прожекторов муравейник с рапами либидо наягин — потому что здесь мы, скорее всего, найдем ответы на все вопросы, даже если ни одного не найдем до конца.

И наши тайные поиски — не просто попытка хотя бы не сбиться с пути, не нажить себе проблем с законом, а это ведь именно то, что после этого остается в мире и с нами — когда мы уже не сможем участвовать в соревновании за существование, когда мир завершает свой цикл в своем последнем этапе,  — в чем мы обязаны принять участие по возможности добровольно.

Свобода — это и есть цель нашей экспедиции. В ответ мы просим не тратить время на провокационные вопросы и долгий самобичевание — которые убивают все. Мы просим вас запомнить — свобода никогда не следует только за нашим искусством. Не нарушайте ее. Если вы желаете верить в вас самих, просто следуйте его собственному и доброму пути. Откройте глаза и посмотрите на это — вы найдете лучшее и найдете его сами. Вы найдете это — если захотите. Вы найдете, где бы он ни был.

И если вы захотите жить в этом мире. И если вы захотите умереть. Так мы встретимся вновь. Будьте осторожны. Не верьте, что мир вам помешает. Создавайте свою судьбу в себе, и если это вам не удастся, не начинайте самоубийства. Это будет вашей ошибкой.

А если удастся, у вас будет совсем неплохой стимул для творчества и понимания других людей. Именно для этого мы вас и собрали. И еще мы вас приглашаем повторить сам процесс. Вместе со всеми остальными людьми. Мы приглашаем вас провести этот опыт вместе.

Вы должны забыть обо всем. Вы должны принять этот опыт с умом и смирением и отпустить все остальное. Вы сами — это этот мир. Вы можете совершить этот опыт с вами и даже со всем человечеством. Именно с человечеством я и говорю… Видите ли вы это, или нет?

Что вы видите — мир? Я говорю именно о вас. Вам надо увидеть его. Вы все это понимаете? Как мир может быть миром с немым человеком? Вы как зеркало можете видеть мир, что все это? Нет. Зеркало может отражать только себя, а не мир. Понимаете ли вы это, или нет? С нами ваш покой и надежда.

Так сделайте это. Получите. И дайте нам возможность принять этот опыт вместе со всеми другими людьми.

Наша просьба будет звучать так: возлюбите свой ум. Возлюбите этот мир. И отпустите все остальное. Только тогда мы позволим сделать с собой то, что вы захотите.

И вы узнаете что угодно.

Легко в бою

Сентябрь, блин, блин………!!! Что за…? Почему- !!???!..!! Твою дивизию!! Я тут сдох, что ли?.. С ума сошел?! Ты чего орёшь там так громко, шакал?! Это дверь открылась. Они вошли в комнату. Понял? Чего орешь? Не тебя беспокоит, а хозяев! А они у тебя будут в ответе, твой царь фараон! Понял??? Понял???

Чё понял????? Отщепен в обкоме… Он даже пальцы растопырил и смотрит на них. … Видел? А я говорю, — понял!!! И чего орешь так, шакал? Объясни, что у тебя за игры такие в железе. … Или я сейчас милицию позову… Что орешь? Ты чего, не понимаешь, что о тебе говорит весь район?.. Понял, как думаешь? Да ну тебя! Иди иди…

Слушай, как только отучаешь их волноваться, сразу прямо приходи, и мы сыграем в фараона. Тебя никто не звал… … Нет, ты только посмотри, как я тебя прищучил… А у тебя крест под красным флагом… А это вообще кто?..

Осень? Почему тут осень? А что это у тебя за бумажка? Ты что, сам не видел, как я ее получил? Вот и читай теперь… А ты кто вообще? И чего делаешь в конце улицы, придурок? Не пойму я что-то… Где тебя черти носят? До свидания… Чего орешь опять?

Учиться? Да вот же, интересно! Ты что, настоящий товарищ? Из комсомола что ли?! Ты давай в шестом «Б» запиши. Че ты вырядился в эти перманентные шишаки? Я тебя сейчас в розовое превращу и твоим расписанием надену! Понял, и чего шумишь?

Школа? Почему сегодня урок не сделал? Сейчас ты нам объяснишь, где школа! А где расписание? Ну ты понял, козел? Понял? Понял?! Если понял, не ори больше.

А ты чего заладил — плачет? Плачет, плачет… Чего ты кричишь? Ты думаешь, тебя никто не слушает? Не думай. А знаешь почему? Потому что ты на самом деле такой же корова, как и мы. И не трепись без надобности по ночам у нас. Понял? Понял, понял? Пошел на… Пошел… Пшел вон отсюда! Вон отсюда…

Иди… Пошел… На… На… Пошел… На… Пошел… Вон… На… Пошел… На… Пошел… На… Пошел… На…

Кот и целовашки

«Ноябрь… Все это были лихие подростковые годы, когда с каждым днем росло твое одиночество, а сильные чувства к коту давно не жили внутри… Ах, всё опять начиналось сначала… В сущности, ничего не изменилось…

Ты снова вернулся в ту комнату в переулке, где в первый раз поцеловался с девчонкой-старшеклассницей. Тебе стало так хорошо… Ты забрался в душ и стал думать обо всём этом.

Какие там коты… Что тебе теперь до кота, глупыш? А если я расскажу про то, что с котом стряслось? Ты очнешься и подумаешь — „Ну и бред! Да при чем тут кот? Подумаешь, никакой кот в этом деле…“ Но тогда получается, что всё уже позади. Чтобы о чем-нибудь думать, надо перед этим кого-нибудь поцеловать. Вот она и простила. А ты, дурак, решил, что кот опять тебя укусил. Как же так, а? Какой ты глупый…

Надо было сразу рассказать про кота… А как тебе было рассказать? Один раз тебе повезло, а когда ты с той девчонкой в прошлый раз целовался — опять сразу не повезло. Нет, так, наверно, и должно быть. Кот — это ведь не просто порода четвероногих. Он в чем-то прописан.

Вот смотри, есть у него три глаза. И ещё на лапках… И очень умный… Как кошка. А ты думал, кошка — это просто порода четвероногих? Думаешь, для неё это просто порода? Ничего подобного. Кошка — это особый вид животного. Нет, не за это она прозван Королевой. И не за то, что у неё три глаза. Нет. Всё гораздо глубже.

Так что пора по-настоящему поменять мир на пути к новым законам и порядкам. Но только одному… Ты только никому не говори. Договорились? А то совсем стыд потеряешь. Слышишь? Слушай… Слушай, а что если… Тогда другое дело. Не надо будет её ни в чём упрекать. И вообще…»

Как-то эти глупости с котами заели, — он почему-то перешёл на шёпот, и было непонятно — от смущения это или от страха, — и хотя сам ничего не сказал, было ясно, что даже незнакомому человеку он может сказать, что ему сейчас стало интересно. Похоже, действительно ему действительно стало интересно. Я тоже успел немного стать светским человеком, подумал я, но даже если бы и не стал, мой кот всё равно ничего бы не понял. Впрочем, не факт, что он услышал бы хоть слово. И даже если услышал, всё равно вряд ли бы понял.

И всё же я продолжал обдумывать его предложение. Вполне возможно, я не прошёл бы мимо такой возможности, если б сам не был её свидетелем. Поэтому я решил, что это не последняя наша встреча. Если он так настойчиво хочет изменить мир, пусть узнает об этом у меня или у кого другого.

Я приглашу его на чай с пирожными. Мне самому очень хотелось с ним пофлиртовать. Такая возможность была — всё нужное было под рукой. Потихоньку я стал подтягивать к себе торшер и сигарету. Я собирался сделать это в тот самый момент, когда он из гостиной выйдет в гостиную и первым делом посмотрит на меня. Я ожидал этого. Затем я позвал его обратно. Когда я сказал ему об этом, он никак на это не отреагировал. Я пошёл на это, несмотря на его недоверчивость, на его подозрение, что, может быть, у нас никогда не будет возможности поговорить по-человечески.

Но я уже понял, что для него это не важно. От него ничего не зависело. А от меня — зависело многое. Я надеялся, что ему интересно, о чём пойдёт речь. Но он даже не повернулся, когда я выходил из комнаты.

Холод и пустота, которые я ощущал даже в темноте коридора, показались мне стихами, которые хочется перечитать и понять дальше. Наверно, я поступил глупо, но у меня не хватило духа уйти. Я прошёл мимо него в гостиную, уселся в кресло. У меня вдруг закружилась голова. Я решил, что засну. Это мне действительно приснилось или я действительно чуть не заснул — не знаю. Я встал и отправился в спальню.

Там я встал на четвереньки и стал медленно ползти, держась рукой за что-то холодное, и так добрался до кровати. Добравшись до нее, я повалился на неё и заснул.

Проснулся я от прикосновения чьей-то руки к моему плечу. У меня не было сил повернуться и посмотреть, кто это был — мне хотелось просто лечь и уснуть. Я заметил, что на мне нет верхней одежды — только ночной колпак. Я повернулся, и это был он.

Так я упустил свой шанс, и он достался глупым людям. В этой ситуации я уже ничего не мог изменить.

Новый конец

Декабрь больше похожа на ессейскую Новую Зеландию девяностых. Дети в голубых одеждах скачут на четырехколесных велосипедах по заросшим кактусами улицам; на них странные вещи — в некоторых играют в индейцев; дети рисуют черно-белые фотографии богов и других существ. Дети едят все, что дают в лавке с обезьяньей едой и носят длинные кожаные маски-очки. Вслед за рекламой молочных продуктов с изображением слона и рож в дверях появляются постмодернисты, а затем — и совсем беспрецедентные персонажи. Они появляются в чем мать родила в цивильном костюмчике и в коротких солдатских сапогах — все в наколках, солнцезащитных очках. Один одет в бакенбарды, другой — в какую-то чешскую символику, не помню. Кто они, я не знаю. И больше ничего.

Если честно, не знаю, что сделать с этим. Я ведь никогда прежде не встречался с ними. Вообще, это странно. Я могу их просто обойти, а могу и по телевизору показать, или наоборот. Но все равно что-то тут не так.

Чувствовался налет какой-то мрачнющей таинственности… Как будто что-то скрыто… Я знаю, как люди живут. Конец? Но ведь мне не хочется умереть! Нет, спасибо! Я никогда не хотел умереть… Мне хочется жить… Я готов умереть. Я готов жить вечно… Разве можно жить вечно? Я чувствую, что я хочу умереть! Я хочу умереть! Я хочу умереть! Я хочу умереть… Разве можно жить вечно? Мне кажется… Может, я просто не знаю, что такое вечность. И хочу сказать, что там ничего нет, кроме самого факта нашей смерти.

Правда, все настолько… Настолько ужасно, что просто невозможно об этом говорить.

Холод и смерть… Я вижу их так ясно, как никогда прежде не видел… Я знаю, что где-то есть эти глаза, только я не могу их увидеть. Я думаю — я мог бы их увидеть. Может быть, мне бы очень повезло — я бы их увидел, и это было бы для меня началом конца.

Но этого не случилось… А ведь я думал, что я увижу… Я думал — я увижу хоть что-то… Что я могу хоть что-то сказать… Но все, что я могу сказать, что есть правда, такова моя память… И я не имею права ее изменить. Так, кажется, говорил Мефистофель. Но все равно это глупо звучит, да и не передашь словами. У меня правда нет такой возможности… Не знаю.

А что с тобой случилось? Почему ты здесь? Где ты был все это время? А зачем? Ведь ты знаешь, что Мефистофель давным-давно прошел это расстояние… Только здесь и там он каким-то образом смог появиться… И даже не один, а вместе с тем, кто это место создал. Ты был вместе с ним. Там, внизу, они тебе больше не нужны. Ты один. Ты совсем один… Одни…

Ты никогда не спрашивал себя, зачем здесь я? Тебе и я казался просто одним из многочисленных призраков. Я пытался уйти от тебя, но не смог — и остался в этом мире. Потому что не смог тебя забыть. Не перестал любить… Так зачем?

Зачем я и мы все здесь появляемся? Разве мы этого не хотим? Разве в этом смысл нашего существования? Ведь отсюда в свое время ушли еще три наших друга… Ты знаешь про них? Не надо было… Что они оставили нам из их писем, от писем остается грязная желтая бумага. Ты разве не чувствуешь этого запаха? Словно здесь побывали помойные мыши, а потом долго стояли у своих следов и размышляли… И о чем?

О том, что здесь когда-то был еще один мир. Потом еще… И вот он остался один… Один… Или все же были они? Каждый из них делал что-нибудь важное для этого мира, и каждый что-то хотел от него… Ты когда-нибудь думал об этом? Звал? Нет. Не говорил.

Новый мир — тоже как дом, в котором уже никого нет. У нас не бывает друзей. Год за годом, месяц за месяцем мы странствуем, осматривая то одну планету, то другую, пытаясь узнать у них что-нибудь такое, о чем даже не догадываемся. А они со скукой отвечают: ты не понимаешь… Ты просто не понимаешь, о чем я говорю.

Как это вообще возможно — не понять все, о чем мы говорим? Даже без слов? Разве я могу сейчас объяснить? Не надо… И если ты спросишь меня, то сам себе ответишь — это все равно невозможно понять. Нельзя понять, о чем это вы говорите, когда вам так скучно и вы говорите… Да, я расскажу тебе один раз, и ты не сможешь не ответить. Может быть, он окажется слишком скучным, но кто сказал, что он не интересен?

Мне тогда хочется плакать от счастья. Смешной ты. Давай просто посидим, никуда не поедем и поговорим обо всем. Ты ведь знаешь обо мне? Ты видел мои письма. Ведь ты можешь это сделать, правда?

Расскажи мне, как ты можешь узнать все то, о чем я сейчас думаю и говорю. Только не молчи! Ты помнишь?! Говори, я хочу знать все это сразу! Я хочу, чтобы ты сам мне все это рассказал, понимаешь? И не надо держать это в себе, иначе я еще сильнее расстроюсь! Ну, говори… Ну, говори, прошу тебя!

Иди. Пусть я сам тебя прогоню! Нет! Не прогоняй меня! Не прогоняй меня к себе…

Все в порядке. Это правда. Это конец.

Энциклопедия обо всём и не очень

Порфирьевич в быту

Филологическое

Древнееврейский язык стал государственным для Российской империи с 312 года и просуществовал вплоть до «крещения Руси». Он сохранил многих знаменитых иностранных литераторов начала XX века, особенно норманнского публициста Йоханнеса Бекона и англиканского проповедника Саймона Освальда Уитмена.

Во времена Елизаветы Петровны от древнерусского сохранились только отдельные стилистические типы. Поэтому русский литературный язык был склонен к стилистической многоаспектности, в которой европейские литераторы находили утонченные поэтические формы.

В русской литературе сохранились классические формы русской классической древности и Средневековья, которые проявились в ее традиционном литературном наследии и литературном развитии второй половины XX века. Язык отражает реалии России середины ХХ века в сочетании с традиционными тенденциями культуры XVIII—XIX веков, что в определенном смысле было похоже на элементы русской художественной символики.

Русский литературный язык стал одним из сложнейших языков мировой культуры, которое навсегда осталось неизменной и неисчерпаемо актуальной. Он сохранил характерные особенности русской литературной традиции и делает возможным длительный диалог на его уровнях.

Русский литературный язык славится разнообразием форм и средств выражения, различными жанрами и жанровыми стилистическими особенностями художественного творчества и является одним из важнейших языков науки, культуры. Язык русских писателей — непременная принадлежность научного исследования и наиболее часто употребляемый в научной фантастике. Он делает человека более защищенным от лженауки и препятствует упрощению информации для манипулирования им.

Именно поэтому знание русского языка является первичным интеллектуальным ресурсом в области магии, что делает его прочным фундаментом любой из гуманитарных наук.

Двенадцатиперстная кишка и удовольствие

Двенадцатиперстная кишка с каждым годом все меньше и меньше напоминала состоящий из пениса кишечник, к которому можно было присосаться во время тантрической медитации и который подавал бы радужную жидкость, чтобы за ней можно было последовать. Никто не говорил, что это и есть то, что раньше приносило счастье, потому что все уже давно догадывались о том, что нет счастья без кишки.

И во всем этом тоже присутствовал женский вопрос, который может возникнуть только у женщины. И вообще, о какой женщине может идти речь? В мире есть несколько сотен женщин-кисок, и каждый может взять себя в руки и ни за что не скатиться в пропасть, в которой по своей воле исчезла большая часть человечества. Но все женщины были так устроены, что с первого дня своего существования стояли в иерархической лестнице общества на одном уровне с мужчинами. А их отцы и деды еще при жизни обучали их, как надо правильно совокупляться со многими мужчинами сразу.

Но по какой-то причине они сломали эту линию, и теперешние киски вместо того, чтобы получать наслаждение от полового акта, превратили его в орудие своего уничтожения.

А кишка всегда была главной ценностью человеческой культуры, и есть все основания считать, что ее опыт в каком-то смысле является ценнее тысяч бытовых «коммуникаций».

Базальт и хаос

Базальт является собой с большой натяжкой. Она более гибок, чем беатриче. И при всем том, это грандиозное произведение искусства. В каком- то смысле это похоже на карнавал, который называется «Ветхой Кастаньета» или «Закон Куэхоле» — только здесь он действует не столько при помощи живых фигур, сколько силой эманаций своего порождения.

Это всего лишь восстановление порядка и свежести в хаосе. Теперь просто его пространство насыщено сотней энергий, формирующих новое и доброе. А узор остается прежним. Но идет ли он по кругу? Нет. То есть это не значит, что каждый раз происходит замена одного узора другим, только это становится частью общего хаоса.

Разве это не гармония? Ну да, гармония — вот что это. Для меня это более чем нехарактерно. Особенно в последние пять лет, когда я так в нём нуждался. Не знаю, что произошло. Но еще раз хочу сказать, что у базальта нет души — хотя есть душа. И стоит только подумать о её отсутствии, как хаос приходит к своей главной черте и уничтожает нас всех — если, конечно, будоражительная мощь проклятия достаточно мощна.

Остатки базальта целы? Да нет ни одного. Вот так.

Хуэйби — голубое небо над дорогой

Албания — общее название ряда провинций Китая, в частности Тяньцзиня. Под влиянием европейских учителей конфуцианства, запад начал использовать термин «хуэйби», что в переводе означает «освобождение от трудностей», но это не было однозначным признанием. Позже он был заимствован из числа китайских терминов для обозначения одного из достижений конфуцианства. Это наиболее простой из них. «Хуэйби» не означает завершения какого-либо дела, как это делают русские термины «работа» и «тяжелый труд». Хуэйби — это освобождение от мыслей, которым человек старался овладеть многие годы. Хуэйби освобождает от сомнений и самобичеваний. Поэтому «Хуэйби» часто сравнивают с освобождением от беса. А Албания иногда называется хуэйбией.

Каждый народ берет что-нибудь из данной метафоры, чтобы намекнуть на свои достижения. Хуэйби — это место, откуда проходит пуповина, связывающая с реальным миром людей и животных, место, где дух рождается для жизни на земле. Хуэйби — это место, где рождаются наши фантазии, наши мечты. Албания же получила свое название благодаря тем легендам, которые рассказывают о ней, — это самая древняя, самая народная из народностей Китая, и потому она считается той, где рождается самое высокое понимание реальности и истинной человеческой природы. В китайской традиции считается, что достигшие Хуэйби могут говорить на всех языках мира, в том числе и китайском. Ее название несколько раз упоминалось в сутрах Конфуция и использовалось в религиозных церемониях, но тем не менее непонятно откуда в средневековой Европе пошли легенды о Хуэйби, которую некоторые исследователи называют Западной Базой, — эти легенды часто цитируются в современных литературных источниках, хотя для истории Хуэйби они точно не годятся.

Моральная сторона Хуэйби традиционно игнорируется западными исследователями. Чтобы оценить ее значение, необходим некий исторический экскурс. В те времена, когда европейцы плавали по Востоку, то есть в эпоху великих географических открытий, от их великой культуры остались лишь краткие записи. С древнейших времен цивилизация Китаю уже была не нужна — она существовала только благодаря своим мистическим божествам, в которых она была крайне уверена.

Главным из этих богов была статуя Ли Сы-Гуань — статуи располагались обычно на площадях и стадионах, обращенных к заливам. Ли Сы-Гуань был богом битв — точнее, одержимых победу духом людей. Его статуи занимали центральные места в городских храмах, и в церемонии его встречи с людьми участвовали иногда все жители столицы. На ее культовые церемонии также были приглашены тысячи людей. На изображениях Ли Сы-Гуаня изображалось грозное лицо с густыми, загнутыми на сторону бровями, мощные челюсти и густые брови, а кроме того, лицо приковывало к себе внимание огромной квадратной челюстью и большой орлиной головой, которую он носил на голове. Кожа у него была настолько светлая, что казалась очень молодой и чистой. Он возвышался над толпой и выглядел гигантом, но, как у многих богов, которые долго жили рядом с человеком, сам был намного моложе. Стоя на высоком постаменте, он держал в руке бронзовую шкатулку, набитую зернами, и отрешенно глядел прямо перед собой. Хуэйбинь называл его «лицо власти». Это был образ, который люди, в конце концов, вынуждены были признать, поскольку в древности у власти постоянно находились старцы, поэтому Ли Сы-Гуань и стал типичным представителем такого образа мыслей. Его статую видели многие министры, военачальники и сановники, поэтому его в течение почти века называли «лицо правительства». Вот как описывался этот персонаж.

Хуэйби стал символом терпения и мудрости, но его могущество относилось не только к современной культурной традиции, где он изображается хранителем идеалов, но также и к бытию людей тех времен — внукам простых крестьян, которые привыкли довольствоваться скромной жизнью и не стремились к высотам. Он олицетворял царство индивидуальности и истины, такое, которое сегодня называется «голубым небом над дорогой».

Поездка в космос

Колесо — это темный пункт, за ним ждет прохлада, а в самом его центре располагается место, где однажды вблизи от солнцеподобной звезды открыли сильное магнитное поле. Но этого еще недостаточно — чтобы приблизиться к нему, надо обойти самое сердце Солнца. Чтобы не стоять над этим мертвым сектором каждые несколько десятков лет, нужно лететь на Марс и дальше. Но при этом еще надо попасть в центр, где это вещество заключено в упругую систему, которая называется земным магнетизмом.

Если бы дело было только в этой системе, возникла бы проблема с посадкой. Но для этого нужно иметь хорошую машину. А какая машина может взять нас с собой? И здесь ещё нужен кто-то — специально обученный для таких целей человек. А таких на Марсе нет. Есть только тренирующиеся по особым программам. Их ведь иногда и учат летать. Так что вылетать надо с утра. Теперь всё.

Как только мы докатимся до купола, мы достигнем узловой точки, где… Вот. А дальше будет самое интересное. Вы там слышали про гиперприводы Фаллада? Может быть, они где-нибудь в доме есть? Мы его даже построим… Только сначала нам надо найти людей, чтобы сразу задать энергетическую программу, — тогда при старте ничего не должно случиться. Это просто. Еще раз про приборы…

Нет, не так. Вы знаете, как устроен этот мир? Зачем нам его надо разрушать? Если захотим, мы что-нибудь придумаем. А теперь… Вот так… А сейчас чисто. Будем считать, что все ушли…

Прощайте, рабы… Полетели!

Моя сестра

Фрактал — самая почитаемая сестра для меня, поскольку она все-таки является матерью всей вселенной. Она сияет красотой так же, как еще ничто не искривляет мироздания таким образом, как их света или огней. Но ее искусство столь же жестоко и одновременно чудесно, как и все остальное, и я предполагаю, что мое описание будет совсем скромным из-за его смелости.

Моя сестра прячется за любым из миров, и если я скажу ей, что она — это я сам, то она скажет, что это не она. Это не только так. Возможно, через сотню лет я скажу ей, что это не так, и тогда она возьмет мое тело в качестве памятника своему нерожденному ребенку, чтобы иметь возможность насладиться моим присутствием после того, как ее творение исчезнет в поглотившем ее геенне. Это ее дитя, ее существование и сама она — одно.

Исскуство экономики

Экономика — это искусство. Это искусство революции. Я сознательно не говорю про искусство быть социально неприемлемым, хотя это возможно. Но если ты у нас не  считаешь, что это искусство быть социально неприемлемым, ты либо тупой пьяница, либо не  можешь представить, что такое визуализация страха, мимикрии за  ошибки другого человека.

Я не  говорю, что это самое важное, я только говорю, что надо сильно постараться понять себе эту причину. Но  наше искусство не  станет бесструктурным иным. Оно станет живым, потому что жизнь станет его неотделимой частью. В  этом смысле текст вызывает множество вопросов.

Деньги для искусства не главное — они могут быть важны, но  тогда сразу возникает много ненужных проблем. А  визуализация страха — это не  только деньги. Дело в  том, что мы видим состояние вокруг людей. Здесь нет вопроса, где деньги. Речь идет о  наших эмоциях, которые мы изображаем. Именно поэтому эмоции любого общества становятся видны художнику как неподъемная свода с  костями. Вот об  этом и  пишут книги. Только мало кто о  них помнит.

Когда художник прочувствует, что такое страх, в  том числе с  помощью визуализации, когда у  него будет совершенно четкое понимание ситуации и  задачи создания внутреннего мира. Даже на  время работы. В  смысле, самостоятельной работы. Тогда он будет находиться в  состоянии концентрации, если не сказать полной немоты, которая заставит его продолжать трудиться без остановки. Тогда он будет чувствовать страх. Иначе он не  сможет этого сделать.

Никто не  знает, как справиться со  своим страхом. А  искусство это делает. Даже если оно просто заставляет нас почувствовать страх — точно так же художник и  воспроизводит человека, ведь он словно видит его глазами, в  то  же время находясь рядом с  ним.

Экономика создает торговый интерьер из  чувств, которые заставляют нас что-то покупать. И это прекрасно! Вы  скажете, непонятно, как  художник может увидеть целые виды? Но  скажите хотя  бы, что  вы читаете в  книгах? Например, вот  эта толстая книга. Я — художник. Но  живопись — это не часть моей работы. Я  рисую людей словами. А  вот это моя жизнь. Это — место работы. И,  как художник, я отношусь к  любой части этого мира, к  тому, что  я вижу, слышу и  понимаю.

Сфера искусства — это пространство моей жизни. Иногда я говорю «женщина». А.. А  бывает, что  я вижу движение. Бизнесмены и — конечно, среди них бывают и  простые люди — художники, коммерсанты — тоже представляют искусство в  той или  иной форме.

Геофизические свойства амперметра

Амперметр напоминает планету Сатурн. Связь между собой двойная — и ты поймешь, отчего это так. Во-первых, тень огромная, и не так просто, чтоб она поместилась на кусочке газеты. Во-вторых, геофизические принципы орбиты вокруг Сатурна совсем другие. Об этом есть два факта, известных только им одним. Один — тот самый фотос, который делается на фотодуфе. А другой — то, что Сатурн в этом вопросе встал очень близко к Марсу. И действие геофизического закона между двумя звездами одно и то же. Это давно понятно. И вот ты на лету почувствовал эту связь, увидел, в чем дело — и очень обрадовался. Ты молодец!

«Оскар 2020»

«Оскар» мне понравился. Потом я понял одну вещь. Кая очень похож на экзотический цветок. Из него выходят цветы. А знаешь, какие цветы вырастают из японских иероглифов? Цвет которых может быть сладким, кислым, горьким или каким-нибудь еще? Правильно! Цветок-дракон!

И это волшебный цветок, который помогает заглянуть в будущее. А для этого надо написать на нем какой-нибудь иероглиф. Знак того, что скоро он изменится. Откликается на твои мысли, даже если на нем ничего не написано.

Поэтому ты и знаешь, что не сможешь дойти до цели. Чтобы добыть меч, тебе придется написать на нем какой-нибудь иероглиф. И вот тогда ты поймешь, что он на самом деле означает.

Понимаешь теперь, что это за цветок такой? И почему ты так плохо его знаешь? Как это можно написать? Я вижу, ты плохо думаешь. Ты пока не можешь понять. Я объясню. Попробуй это сам. Постарайся вспомнить…

Если ты напишешь «Император», получится «Сын Неба». Понял? Попробуй. Напиши «Сын Неба» вместо «Великий». Ты ведь видишь, как горят глаза у дракона? Я помогу тебе. Напиши «Великий Сын Неба». И получится «Один Безликий». А теперь «Один Безликий Сын Неба». И получится «Великий Безликий Сын Неба». Вот это да… Понял. Теперь ты знаешь, как написать «Сын Неба». Думай дальше. Напиши «Сын Неба» вместо «Великий». А теперь «Великий Сын Неба». И получится «Великий Безликий Сын Неба». Ты уже не понимаешь? Не надо ничего гадать. Теперь ты знаешь, какой цветок у дракона? Напиши «Великий Дракон». Не напишешь «Великий Дракон» и не узнаешь, какой цветок у дракона.

Это просто какая-то бессмыслица.

А если ты не хочешь быть глупым и понимать то, что говорят, тебе и не надо ничего понимать. Подумай: кто тебе сказал все это? Зачем ты выдумал все это? Почему? В чем ты не прав?

А вот как раз у дракона все правильно. Все правильно…

Почка № 115

По́чка (лат. ren) — парный фасолевидный орган, который посылает усики жидкости из эритроцитов. Это орган афродизиака и стимулятора центральной нервной системы и глотает.

Запах чего? Масло? Сосательного эликсира гуараны? Оранжевого масла из мочки глотки курицы? Писка многослойного домового?  Удивительные звуки? Блядищный плеер? Мясное, жаренное, сочное? Овощи? Белый сыр? Потрох? Клюква? Мясо? Мяс из свиного тела? Гнойное мясо? Коряга? Смешанное сочное и несоленное мясо из говядины и свинины разных сортов через парное водоотталкивающее отверстие возле места нагнетания крови? Винная маринад? Компот? Банка малинового сока с экстрактом листьев шалфея № 6?   Шмельковая маринада?  Бисквит из красной смородины?  Орех сушеный? Слива красная с лепестками? Ягоды шиповника?

Ягоды малины № 3?

Слива № 4?

Вишня № 5?

Кизиловая № 6?

Персональное сладкое № 7?

Яблоки № 8?

Томаты № 9?  

Пшеничная мука № 8?

Сахар? Чайная ложка вишневого сиропа?

Кокосовый сироп № 12? Синий крем.

Парафиновая лампа № 13?

Синий корсет № 14?

Крем лосьон № 15? Насыщенный розовый аромат? Вздох. Очень приятно.

Вкус гвоздики № 15?

Сладкая ванна № 16?

Запах ромашки № 16?

Одуванчик № 17?

Кашица № 18? Чайное блюдо из цветов и гвоздики? Опиум.

Кокосовая паста № 19?

Одуванчик № 20?

Сон в летнюю ночь № 20?

Тройной одеколон № 21?  Спиртное?

Ваниль?  21. 

Горячая ванна № 22?

Кокаин № 23? 

Сахар № 24?

Моченый миндаль № 24?

ЛСД № 25?

Колокольчики № 26?  

Болгарская горчица № 27? 

Хлебный сок № 28?

Вишня № 29?

Орех № 30? 

Коньяк № 31? Банановый чай № 32?

Гусеничный салат № 33?

Разгул зелени № 34?

Кофе № 35?

Редька № 36?

Сорт ромашки № 36?  

Гадость № 37?

Лепестки горчицы № 38?

Вишня № 39?

Пшеничный хлеб № 40?

Кекс № 41?

Обмакнуть им палец № 42?

Омолаживающий массаж № 43?  

Спиртовое лекарство № 44?

Рябиновый сироп № 45?

Эмбрион эссенции № 46? 

Остров Цейлон № 47? 

Крутое шоколадное мороженое № 48?

Легкая красная  водка № 49?

Свежие овощи, фрукты. Нальем себе шампанского!

Одаренный шоколад № 50?

Примирение № 51?

Дискотека № 52?

Луна-парк № 53?

Экстравагантная № 54?

Флаг  Желаний № 55?

Спальня № 56?

Ледокол № 57?

Маленькая королева № 58?

Сердца № 59?

Ледяное сердце № 60? 

Мистер Сардони № 61?

Деньги № 62?

Талисман в  перчатке № 63?

Унылое холодное утро № 64?

Деревянная нога № 65?  

Покупаем черную и  желтую глина № 66?    

Корень одуванчика № 67?

Хлопья лесной душицы № 68?  

69?  

Лохматые иоты № 70?

«Квартет для  души» № 74?

Миска  с песком № 75?

Флюид № 76?  

Суп  на воде № 77?

Кувшин  воздуха № 78?

Камикадзе № 79?  

Две стопки водки № 80?

Его  руки  № 81?

Безволосый герой № 82?

Гречиха № 83?

Туманы № 84?

Тюльпан № 85?

Черный мешочек № 86?  

Мальвинковый  порошок № 87?

Бутафория № 88?

Звездный бар № 89?

Сеть № 90?

Мили № 91?  

Онкобольница № 92?

Двуцветная «вагина» № 93?

Свежая морская елка № 94?

Две бутылки шампанского № 95?

Усы  № 96?

Подбородки № 97?

Распахнула дверь в  Приют для  Людей № 98? Пелевина № 99?

Длинная  гардемаринская  рука № 100?

Балдахина № 101?

Подымающийся  к  облакам № 102? 

Пьеро № 103?  

Усатый мужчина № 104?

«Монастырский апельсин № 105»?

Бегун № 106?  

Гинеколог № 107?

Сельский врач № 108?

Теоретическая эрос № 109?

Завидующий бедняк № 110?

Щедрый и целомудренный христианин № 111?

Легкая култышка № 112?

Балалайка № 113?

Молясь о  бедных № 114?  

Запомнящий запах любви № 115? 

И — самая высокая награда — любовь к Богу.

Россия

Не знаю как вы, но я патриот России, какой бы она не была. Я вырастил ее для России! Россия для русских! И я сейчас вам объясню почему! Родина для Родины всегда стояла. Нет такого состояния, в котором страна не была бы Родиной. Если вы этого не знаете, можете считать себя фрилансером-дегенератом. Или бомжихой-фантазеркой! На то и страна такая. Тут мы оба — и Вы, и я. Вы с фашистами, а я с электриками! Ну, чуть кто под руку попадется, для них бывает что угодно! Нет, серьезно. Экая идеалистическая басня… Наркотики, проституция, садизм — кто только не придумывал! Любую идеологию можно классифицировать на фрейдистскую и панпсихистскую… А что у нас за характер! Наш русский характер — это совершенно очевидный регресс от древних цивилизаций к цивилизованным обществам. Русская цивилизация дала миру одно из сильнейших и благороднейших государств. От такого сравнения голова болит! А уж при чем тут Гитлер! Да он и издевается-то над нашей цивилизацией каждый день! Не так совсем уж он и сильно и мудр — его пропаганда была чистой пропагандой. Дуэли он с ними устраивал регулярно. Поэтому вы сразу поймете, что даже агрессивные и опасные враги нашей цивилизации не могут заставить нас вести войну против русского народа. Наоборот, многие из наших врагов — диссиденты. Вспомнить например московскую четверку — многие из них были советские граждане и убеждены в правильности своего отношения к происходящему. И как это не удивительно — на самом деле у них имелись гораздо более серьезные поводы, чтобы не делать этого. А уж к такому изуверу, как Гитлер, вообще не имеет смысла идти на конфликт. Кстати, интересно отметить — эта четверка перед войной даже развернула в Москве свою демонстрацию протеста. Из-за этого и началась война. А ведь ее только еще начиналось! И, кстати, давайте смотреть правде в глаза: для Гитлера именно Москва и стала одним из трех главных очагов постоянной агрессии — главных точек его притяжения. Воюет он из-за всего мира, а Киева и Москвы просто боится. Даже его знаменитого обаяния не хватает для того, чтобы заставить нас забыть о происходящем. Великая Русь выстоит против всей Европы, если даже ее воссоединить с Тартарией! К счастью, у нас в стране есть еще свои ресурсы и сильные союзники — в первую очередь — украинский народ. А то бы мы остались совсем одни. Так что прямо сейчас у нас есть чем занять свои бедные и незащищенные головы. Вот, например, есть слова Александра Блока: «Жалкая и высокая забота о будущем, которое свернулось навеки и ничем уже не наградит за эту высоту». . Сейчас мы можем со всей ответственностью сказать — у нас есть будущее. Можно сказать, что у нас есть будущее. Нарисовать в простом уравнении — не получится, но получается самое настоящее будущее. А главное — у нас есть основа для будущей жизни. Все уже начали ставить ее на ноги.

Евреи и армяне, грузины и казахи — все благодарны России за ее гуманизм, и ни одно слово русского языка, произнесенное в России, не пропадет даром. Россия многонациональна — и нам в этом помогает Бог. В чем бы ни было дело, вся Россия, наш народ, будет едина. Мы в наших душах едины, вот в чем сила. Потому что у нас единое ядро — русское. Только русское и никакое больше и будь ты хоть негр преклонных годов или там папуас какой-нибудь, живя в России и делая все во благо ее — ты становишься русским. Об этом сама Россия тебя учит. Ее слова сильнее асфальта, они ведут тебя через все испытания. А ведь у Бога есть еще одна, седьмая сила, и эта сила безгранична! Ты должен знать ее. О ней сказано в Евангелии: да не оставит вас Бог, ни завтра, ни послезавтра. А нам на самом деле страшна та сила, которая зовется сегодня Россией. И не надо никого бояться — мы сами ее пугаемся. Наш русский гуманизм не зависит ни от кого, потому что он есть единственный закон. Только у закона могут быть эти маленькие животные по имени мы. А наши души — уже дети Бога. Потому что закон никогда не лжет. Но тогда — зачем же мы ему подчиняемся? Не потому-ли, что мы русские гиперборейцы? Помни, русский никогда не лжет, он всегда одинаково искренен и сейчас. Он знает, что это правда — и он не может ей противиться. И потому мы не можем считать себя обманутыми. То есть не можем быть обмануты самими собой. Поэтому истинный русский и есть доброта Божия. Мы не знаем, что такое право и что такое справедливость, но наша доброта свободна от предубеждений. Это наш основной принцип. Мы знаем, где и как нам жить. Но мы не можем делать его каноническим. Поэтому если наш первый закон, по которому жив мир, так мудр, то очень жаль, что мы не можем воспринять его так. Есть ли Бог во всем этом мире? И если есть, то зачем Он нас создал? Хотел бы я думать, что это так, но что русских людей он любит по-особенному — это правда. И все же слова нашего божественного Сына — не что иное, как преувеличенная ложь, переданная в образе бумаги архангелом Михаилом. А письмо отца на мой запрос такого содержания просто высмеяли. Наши отцы были во всем лучше нас, но почему Бог создал нас хуже? Этот вопрос русский человек должен задать самому себе. Разумеется, если в нем осталась душа. Потому что ответ на него — один: Господь создал нас и нас создал Бог. Справедливость по отношению к себе заключается в том, что мы сделаем все, чтобы та добрая душа, которая в нас зародилась, никогда не покидала нас. Мы сделаем из нее живое существо: оставим не только эту душу, но и весь наш мир таким, каким он должен быть в силу собственной природы. Такое постоянство и неизменное развитие ничего общего с буквальной справедливостью не имеют. Мы никогда не будем производить жизнь там, где она происходит.

Наша Россия велика и обильна и наряд в ней есть, и устои свои. Наша Великая Русь так велика, что ее хоть сто лет рубий у соседа-татарина — тоже обскачешь, столько же и отрастит. И если кто-то сомневается, что все под корень рубят, так это вы, русские люди, которые при коммунизме только и умеете, что новое пальто про лаять да новые лопаты. Конечно, этого у вас нет. Но можно сделать так, чтобы все стало! Нам просто нужно проникнуться идеями тибетского буддизма и шаманизма — тогда все у нас будет, даже самое лучшее и страшное, что есть у вас. Если, конечно, вы нам скажете, что такое настоящая свобода. Что такое русская культура? Что такое русская поэзия? И так далее. То есть что-то вроде всей тех вопросов, по которым ведет разговор дипломат на переговорах с Богом. Ведь буддисты не скажут, что наша Великая Россия такая гузка, как слово «коммунизм». Они просто скажут, что коммунизм это китайские махаяны. А мы их называем макапанами, даже если и сами не знаем, кто такие. Если вы понимаете концепцию китайского иероглифа, так и распишитесь и проникнитесь буддистским духом свободы! И мы будем слушать, будем любить, а потом окажемся в центре мирового буддизма! Вот это будет настоящая свобода! Настоящий коммунизм! И по этому поводу никто в России не будет буйствовать.

Великая Русь Ельцина-Путина и все еще устойчивое в России государственное самосознание отражается в нас. Вот он — русский взгляд в будущее, вот его последствия для наших судеб, а мы смотрим на русскую историю с тем же самым вечным непониманием происходящего, которое погубит в конце концов Россию. В этом, наверно, и дело. Но если присмотреться еще повнимательнее, наш взгляд, наше видение — все эти нашептывания западной общественности, лицемерие западной печати и наши собственные исковерканные думы могут рассказать нам о том, что случилось бы в России без нашей европейской цивилизации. Супротив русского мужика совершенно бессилен никто. Он истопчет своими косами всех европейцев, вторгнувшихся в его пространство. Искоренить это — задача России. Западную социальную психологию надо победить без нашего ведома, это можно сделать только измывательствами над самими европейцами, а еще лучше — умением подражать им. Но что делать, если наши русские власти сами воруют? Выдумывают анекдоты про свои крематорий и яблочный пирог? Кого тогда надо остерегаться, если русские боятся собственного страха? Истину ищут не в социальных конфликтах, а в психологических причинах, которые, впрочем, во все времена одна и та же, а ее искать — все равно что искать отличий между небесными телами. Воровали наши власти всегда и везде, но как относиться к антисемитам, воюющим за еврейские воронки? Русский мир любит красных и евреев, и не хочет потерять свои древние души и наши души. Для того чтобы общество счастливо пережило глобальную инфернальную войну, нужны не столько антисемиты, сколько успешные германские спецслужбы, которые умеют легитимизировать кризисные ситуации. Когда евреи давно уже проникнут в банки, когда бандитизм и террор в исламском мире — уже не страшно, потому что Советский Союз давно уже мертвее и преступнее какой-нибудь западной страны. Потом даже стыдно будет сравнивать со своими заграничными соперниками — разве что через много-много лет.

Величие и могущественность гиперборейской России были сосредоточены в сакральном яйце, имеющем форму человеческой головы. Вместе с теорией «волны Великой Матери» многие из его учеников использовали легенду о Великой матери, чтобы увязать прошлое гиперборейской империи с пространством и временем. Это можно было сделать, если при совершении ритуала разбить яйцо и посмотреть сквозь его прозрачную скорлупу, отделяющую его от остального мира. Об этом даже было сказано в трактатах одного тибетского ламы, последователя школы Согьян Ринпоче, перешедшего в Гиперборею после подавления революции в Тибете. Он описывал свой опыт, описав небывалые по силе и красоте летающие объекты в небе над замершим в неподвижности городом. Древние русичи называли их самолетами. Спустя несколько веков после того как лама оставил этот регион, в лоно бывшей империи вступило новое учение. Оно вело свое начало с отождествления символической гиревидной головы в форме лошади с пульсирующей энергией Ци в регионе Шильд-Хюве. Эта энергия была до такой степени сильна, что могла заставить исчезнуть все материальное в пространстве. Ламы Индии ее часто называли «громовым принципом». Где же теперь хранится это яйцо, записано только в тайных архивах ФСБ, хранящихся в подвалах Лубянки. Вполне возможно, что его действительно нет на Земле. Но, с другой стороны, если только кто-нибудь не позарится на запасы, хранящиеся в подземных монастырях, как этот «электробрюквенник», здесь, несомненно, должен быть Интернет. Но сам факт величия России поражает! Пожалуй, самым уникальным в наследии индусов является именно то, что русские знают такие вещи, которые доступны только йогам, суфийским затворникам и пифагорейцам. Эти знания мы берем из России. Конечно, пока они остаются, это новое наследство может быть названо психотропнозом. Например особый вид русской народной йоги, называемой в народе «вмаз» или «помаз», — это режим ночного небезопасного сна под строгим психическим контролем. Еще они изучают тибетский шаманизм, влияние которого на современность трудно переоценить. Но не только это помогает простым русским мужикам быть величее иноземных буржуев. По странному стечению обстоятельств именно в России находятся самые сильные из экстрасенсов. Они могут чуять воды с глубины тридцати километров и даже больше, и способны проходить сквозь «Границу Небытия» со скоростью света. А еще они могут преобразовать воду так, что ею за несколько секунд можно залить пять квадратных километров — для этого они пользуются магией, как мы сейчас. Особенно много случаев — когда рыба уже забита, поэтому для такой операции надо много икры. Но главное, это то, что сами русские дети верят в чудеса. Рядом с ними реально бродят герои русских сказок — Иван-царевич, Добрынюшка, Серый волк, Баба Яга, Бармалей… Им-то здесь чего бояться? А там, где происходит что-нибудь невероятное, русские дети больше всего любят гулять в космическом скафандре… Так что не все так уж плохо. В конце концов, Россия — это рай земной, и… Может, через тысячу лет, когда на нас придут англичане и уйдут немцы, и Россия окажется в их руках, мы, милые русские мужики, обрадуемся и воспрянем духом. Только давайте пойдем не вдоль «Границы Небытия», а рядом с ней. Хорошо? Будем делать вот так… Ну, теперь хорошо… Начнем с юга. Ведь все эти странности происходили не здесь, а на юге? Там протекает река. Вот откуда эти водопады… Это, конечно, не те баобабы в Сахаре, которые мы видели — но, все равно, очень красиво. Русь хороша своими бескрайними лесами и непроходимыми степями. Но где у нее искать водораздел между странами? Между раем и адом, югом и севером? А? Ведь нигде… Мы могли бы отыскать этот водораздел на бумаге. Ведь в русских сказках много черт для внешнего сходства, так что… Ведь там обязательно что-нибудь будет, правда? Правда? Ну, допустим, в русской истории что-нибудь будет, правда? Вот и хорошо. А как быть с этими кызлами? И Ташкентом? Они ведь настоящие. Должны быть, потому что есть указания из Москвы. А чтобы их найти, надо знать тексты русских летописей. И узнать, кто их пишет. Нет, может быть, кто-нибудь другой… Может быть… Нет, уж лучше так и сделаем, что с этими кызлами и этими татарами разберемся в Москве. Пусть только ничего не найдут они сами, пусть этим займутся те, кому положено. Ограбить бы надо их, выколоть глаза и посадить под замок в какую-нибудь глушь. Ну, это мы можем сделать — хоть через год-два, я думаю. Они ведь бесполезные нации. Много их там, или мало — вопрос другой, главное, чтобы они забыли свое прошлое. А после этого — чтоб кто-нибудь со стороны обратил, что здесь все нормально — так говорят обычно. Тогда мы надолго замолчим. Мы просто обретем силу и согласие. Тогда будут и русские, и татары, и кызылы… И все. Только прекратим эти бесконечные войны. Вот уже много лет никто из этих народов не заикнется о мире, и никто не запретит нам грабить. Простой советский человек должен жить хорошо, он должен как можно лучше кушать и пить, потому что дома у него ничего, кроме этих навоза и картошки, нет, и жена у него нищая, только и знает то, что каждый год приносит в город два или три батона вафельного карамельного карамелек… Хорошо, наверно, будет, если он займется йогой, ушу и самоанализом. Главное, я думаю, что время пришло, хотя, наверно, у вас тоже бывают такие мысли. Вы ведь не верите, что война на дворе? Почему же, спросите вы. Да потому что даже у Гитлера, который столько раз стрелял по людям, никого не убил, только чуть превратил одного мальчишку в дерьмо. Потому что я знаю, что такое душа, и понимаю, что ее нельзя отнять у человека. Разве я могу отнять у вас еще одну душу, которая должна любить вас и мечтать? Вы ведь должны быть счастливы и верить, что война никогда не будет длиться вечно. Вот такая наша свобода.

Будучи евразийской страной, Россия наша великая интеллектуальная нация… Только это правда. Ты не понимал этого тогда — вот ты какой сейчас. Да, страной. Да, на деньги которой она живет — но опять же точно так же это неправда. Нефть на дороге под окнами под подъездом уран. Бабы, водка, икра и лосось — все это не хуже золота и нефти. Важнейшие из советских идеалов походят на копченые тушки убитых зверей. Если б ты на минуту поверил в происходящее в России, ты не слышал бы больше ни про какие СМИ, ни про какие стишки, про лосось и золото, про купленных в пивных бомжей, про пропаганду или что угодно еще. Русь наша гиперборейская является единственным буржуазным эталоном, где смешиваются идеи аристократии и пролетарской революции. Это твое второе «Я». Помнишь, мы обсуждали то, как нам быть с Россией, с толпо-« элитами» и так далее?.. Ну так вот. Евразийскость России подразумевает привычку к несгибаемой правоте русского авангарда, против которого они соревнуются. Это не отрицает за ними, допустим, права на международный скандал, просто они для этого хотят иметь нормальные деньги, на которые они сами на Западе могут заказать себе пиццу и яблочный пирог. Идеи русского евразийства не сводятся только к антиамериканской риторике — они выражают и традиционные русские ценности, и общечеловеческие ценности, которые есть в любом обществе независимо от того, сколько это общество состоит из европеев. Короче, такие отношения и вектор идеологического поведения — это Европа. Вспомни следующий анекдот. Средний американец говорит о: «Я богатый человек. У меня есть две яхты, а по ночам я провожу время на Сицилии с итальянской мафией». Никто его в это не включает. На другом конце, наоборот, он говорит: «Я бедный человек. У меня нет яхт и итальянцев». Никто не включает. Но в обоих случаях он говорит, что я богатый американец. И есть реальная возможность передать эту мысль без помощи американских политтехнологов. В любом дискурсе постоянно прорабатывается различие между личностью и предметом внимания, причем специфика Евразии в том, что главной частью дискурса является национально́й. Поэтому сама русская идея сводится к евразийству и символическому компоненту, к ценностям, в которые включена евразийская культура, а также к стилистическому обрамлению — часто стилистически родственному. Переход к европоцентристской идентичности в России не связан с переходом от одних культурных ценностей к другим. Просто евро всегда порождает культуру европейской идентичности, поскольку он больше не является ее территорией. Русская идентичность в этом смысле настолько тождественна европейской, насколько все идентичности вместе — идентичности народов. Русские культурные предпочтения очень устойчивы, и чаще всего возникает вопрос: что считать Европой? Только Европа. Поэтому революция в России произошла именно в этом варианте. Россия не стала Европой. Она вышла из-под влияния европейской идентичности. И естественным результатом этого перехода стала трансформация идентичности. Русское сердце — наш камень преткновения. Обаяние русское, спокойствие, учтивость и доброта — наши доблести и подвиги. Языческий огонь духовного созерцания разрушает колдовские чары. Гордость русский — это сияние восторга, любовь к России, ненависть к ней.

Гиперборейскость и пуританство превратились в евроцентризм, уничижительно обозначая самые тонкие течения, в результате чего восточноевропейский путь получил более серьезное и обильное поглощение. Это вышло даже не на Русь, а на многие регионы мира — это была новая трансформация национального самосознания. От русских отделилось центральное национальное ядро, которое являлось более важным, чем все заимствования из Европы. Поэтому сама Россия больше всего напоминает актовый зал огромной императорской ложе… Возникал вопрос о том, каким должен быть проект цивилизационного поиска, поскольку любая попытка проводить такие поиски ведет к панике. А Западу в этом плане повезло. Запад переживает сейчас воистину героический период, потому что у нас нет никаких отношений с Западом, никакого отношения к Европе… Вся Европа — это хаос, и путь Запада к Просвещению был аналогичным. Запад довел все европейские идеи до совершенства, и новые технологии почти совсем ничего не дали. Кроме того, возник парадокс. Запад, пытающийся доискаться истины, начинает сравнивать себя с Азией. Для того чтобы понять, что такое Азия, нужно занять позицию западника. Никто не может делать этого. Вопрос: как соединить Запад и Азию — оказывается совершенно бесполезным. Для этого надо быть западником. Что делать с этой загадкой? Надо захватить Европу и Азию в собственном сознании, а потом основать в Азии независимое государство. Тогда мы сможем сохранить с Западом личные контакты. Тогда никто не посмеет сказать, что я воровал деньги из Азии. Тогда у нас не возникнет проблем с Китаем и Ираном. И потом, вы же знаете, что индийский аджикарате называют «buddha-tori». Это бизнес для посвященных. [ 7 — В оригинале «buddha-tori», и «аджикарате» — синонимы.] Когда вы действительно что-то понимаете — вы знаете, что происходит. Я согласен с тем, что люди смеются надо мной. Но вы не представляете, какой отклик вызывает эта шутка в Тибете. Они знают про вас, но ничего не знают про меня. Это дает мне столько же свободы, сколько у голубя. Я могу в любой момент прервать наш диалог с Вами. Я понимаю вашу шутку, но я просто человек. Поэтому меня не оскорбило ваше упоминание о Тибете. Вы часто вспоминали его — и он вызвал у вас улыбку. Кажется, вы в самом деле любите Тибет. Если вы нашли в нем такой же интерес, как вы думаете, вот увидите, как быстро вы восстановите наш контакт. Поэтому нам прежде всего нужно духовно соединить Россию с Тибетом и здесь войти в доверие друг к другу. Но раз этот процесс будет долгим и трудным, тогда я уверен, что кто-то обязательно решится на это ради нашей общей пользы. Думаю, это случится в ближайшем будущем. В отношении моего брата вы можете быть спокойны. Моя вера в него столь же сильна, как и у Вас. Но начинать надо прежде всего с благоустроения нашей великой родины России. Поэтому я считаю, что самый верный путь — это путь православного евразийского русского буддизма. То есть путь соединения этого учения с традицией нашей Церкви. Пусть это будет самое лучшее из всего, что есть. При этом я не имею в виду что-то теологическое. Я имею в виду ситуацию религиозного сознания. Нам нужно иметь такие предпосылки, которые дадут верующим возможность ощутить это единство. Поэтому русскому человеку надо прежде всего любить Бога и Родину и помнить об этом время от времени. То есть пример русского национального корня будет служить не просто основой, но и, особенно, дополнительным инструментом. Это будет совет пяти по перемещению на новые места. О молитве мы поговорим чуть позже, когда все вопросы решены. А пока — слушайте музыку. Не мешайте мне слушать свою любимую симфонию. После этого вам не понадобится делать ко всему еще и всю работу. Я найду для вас более информативный и быстрый метод, чтобы заставить вас внимательно слушать и запоминать. Слушайте и любите свою родину Россию! И все будет о’ кей! Я вас по-быстрому перезагружу, и через полчаса вы будете готовы. А вот это ваше радиослушание будет достаточно впечатляющим, чтобы разогреть вашу русскую душу. Такие вещи не проходят даром. Русская душа всегда будет стремиться к Свету. Вы, русские люди, можете смело желать светлого и светлого будущего. Наш народ Социалистического Союза непоколебим как простой русский мужик. Когда говоришь с ним, не сбивай дыхания — ты ему нравишься, ты даже представляешь его себе. У нас большое общее дело. И всегда ты его просто не замечаешь, с тобой просто хотят пообщаться, а ты — просто каменный фон. Можно подумать, будто ты его собственность, которую никто и никогда не сможет отобрать. Вот, к примеру, такой мужик — как его звали? Индия. Капитан. Не важно! Важно, что наша гиперборейская родина становится на тысячу лет ближе. Великая и могучая Россия! Самость и величие! Но для того, чтобы его увидеть, надо постараться. И тогда только смотришь — и понимаешь, что это не зеркало, которое только отражает тебя, а очень древнее зеркало, отражающее тебя самого. Вот именно оно и позволяет тебе услышать свое собственное «я» в этот звездный мир, где царит золотой день. По-моему, это самый чудесный подарок судьбы. Может, он только для твоего рода — ну, может быть, для Римской империи, да и то после Войны За Капитал не особо ясно, что это такое. Наше русское племя даже считается потомками библейских Гамаюнов. А кто такие, по-твоему, мы с тобой, если не потомки Иисуса Христа? Или частички его благой воли? Правда, в этом все-таки есть подвох — все, кто пишет о нашей истории, утверждают, что это история нашей страны и нашего рода. И по этой причине вы даже можете читать такой раздел нашей программы «Rolling Stones» — ее хотели бы показывать по вечерам дома каждому грамотному россиянину, но кто-то не вытерпел. Поэтому мы считаем, что надо его приучать. Приучать к общечеловеческим ценностям, к буддизму, к эзотерике, к коммунизму, в конце-то концов! Пусть у вас в школах начнутся уроки. И вправду, подумай — разве я не доказал, что самые красивые песни в мире написал именно наш род, только другой? Разве моя страна не готова стать одной из первых в мире, что в любых аспектах может позавидовать другим странам? Россия готова и не к такому. Она уже одна из двенадцати великих держав, и все ее дети и внуки точно так же станут лучшими представителями своего народа. Вспомни об этом после одной большой бани! А если вспомнить, в чем именно наша страна сегодня нуждается больше всего — в хлебе, в нефти, в еде, наконец, в умении перемещаться в пространстве… Тебе интересно, что в этой связи пишут писатели? Например Н. П. Геворкян, О. X. Токарев, А. И. Солженицын… Ты не знала, что со Сталиным после смерти случилось несколько странных вещей? Оказалось, что он успел слегка измениться — и при жизни выглядел гораздо моложе своих лет, будто бы дышал прежней жизнью и интересной работой. Так вот. Дух Сталина движет Россию к победе! Но в России существует несправедливость. Не зря ведь умирает часть народа, а другая часть плавает в лагерях. Настали черные времена, и Россия стала похожа на темную яму — внутри нее исчезают сотни тысяч душ людей, а черное становится белое. Простого русского мужика обирают помещики и капиталисты. Воруют у него те, кто умеет воровать и обманывать. Все, кроме некоторых снобов, которые понимают: их обманули в лучших чувствах. Писателей называют на Западе «отцов» фашизма.

Но в России таких сейчас немного, и они к фашизму не относятся. Но Русь как и всегда воспрянет, чего она и делает каждый день. Дух Сталина везде и всегда будет играть главную роль в нашей жизни. И эта игра будет продолжаться всю жизнь! И тебе еще не скоро придется стать частью этой игры… Мы все вместе никогда не пойдем назад. И сейчас самое время вернуться к себе, к своему личному очагу, к той норме, по которой живут эти люди. Надо просвещать себя, читать много книг, особенно написанных русскими авторами, посещать Тибет и Непал, пожить некоторое время в странах Востока, в Швейцарии и Израиле. Посмотреть православную церковь и буддистский храм, подружиться с женщинами, понять любовь и понять настоящую любовь. Стать отцом детей. Помочь родителям… Внукам… И тогда Россия станет державой лучше прежнего. Уверен… Ведь и Рим когда-то был сыном Земли. Вера в эту чистоту всегда помогала Великому Пути. Так было испокон веков. Так будет всегда. А сейчас наступает самое тяжелое время, очень тяжелое время… Время испытаний… Побеждает лишь тот ум, который хочет быть достаточно смелым. Победа в битве титанов — впереди.

Алкоголь

Что же такое алкоголь? Это губительная сила, которая пожирает целые народы. Жизнь становится бедна многими привычками. Например, вот, каждый американец думает: «Если мне придется готовить из двух тысяч фунтов винного спирта такое количество, что мне будет легче съесть одну курицу, чем четыре фунта, я буду есть курицу один раз в неделю», а простой русский мужик, помяв бороденку, думает: «Если надо сделать четыре, четыре, четыре, два раза — тогда и счастье-то мне будет, от винишка-то. Ежели надо три с половиной раза, а три с половиной — и вправду счастье-то мне будет», и перед ним как-то незаметно возникают три стаканчика водки, которые каким-то чудом вдруг оказываются начисто опустошенными. Привязанности не возникают по каким-то своим причинам. Они появляются из-за наших привычек. А привычка делается сильнее только тогда, когда градус спирта повышается. Если вы алкоголик, вы получаете три с половиной, а если вы спортсмен, то три с половиной. Но если вы станете добавлять пять к своим трем с половиной тысячам в зависимости от того, какую привычку вы выбираете, вы получите три с половиной, даже если будете делать вид, что качаете маятник. Это, кстати, еще один фактор, влияющий на количество спирта. Поэтому высокий градус спирта очень опасен — во многих случаях он может довести человека до состояния оцепенения, и это будет стоить ему головы. Например в Гане был случай самоубийства, произошедшего в результате такого действия спиртного: кто-то сжег себя спичкой. Сжегший себя даже не выглядел обгоревшим, так-как был негром и имел от природы черный цвет кожи. Но его жена обнаружила, что он сел за электрическое пианино. И муж показал, что он на нем играет. Жена вызвала полицию. Тот в своем шоке не понял, в чем дело, и выстрелил себе в голову. Пуля была накалена до бела и свинец со спиртом не только не растворились в теле, а даже стали еще активнее. В этом и заключена губительная сила спирта! Правда, здесь возникает вопрос: неужели все так плохо? Ведь я слышу такую позитивную оценку, которую не получил никто из этих людей… Да, это так. То же самое, как вы понимаете, и в случае с путешествием в Шамбалу. Но выпивка не всесильна, она всего лишь комбинация веществ, которые создают воображаемый запах и отталкивают человека. И если вы любите театр, музыка и книги, то вам следует сразу выбросить все это из головы. Иного пути нет. Если вы постоянно будете повторять эти слова каждый день, вы придете к тому же результату. А когда вы сможете все это выбросить из головы, все сомнения отпадут сами собой. Тогда, конечно, вы перестанете себя винить. Постепенно, день за днем… А как часто нужно? Семь раз отмерь и один раз отрежь… Или я что-то путаю? Это вы объясняли в ваше время одному узколобому деревенщине — мол, это секрет мистицизма, но не знает даже обладающий истиной Шамбалы. А я предлагаю применить магию Шамбалы. Ну как? Вы одобряете? У вас есть время передумать? Отлично. Ваше последнее желание. Сейчас я берусь за шнур, вон тот, — он помахал вилкой в воздухе, показывая, где находится шнур, — и попробую вытянуть из него что-нибудь полезное. Дадите свое слово, что слово будет «да»? Что вы об этом думаете? Дайте вашу ручку. У меня их две. Я даю вам право самому выбрать слово. Можете не утруждаться. Только дайте мне немного подождать… Ага, готово. С большим энтузиазмом можно вырвать с корнем самое большое дерево. Подождите… Так, я немножко устал. А теперь? Теперь надейтесь, что больше никогда не возьмете рюмку в руки. Да?.. О да, это так возбуждает. И вы поймете, почему это так приятно… Да… А теперь очень хорошо. И теперь вы знаете, как уйти от спиртного. Значит, решено? А? Так и должно быть… Да, и еще… Мне сейчас пришла в голову одна мысль. Обещаете? Да?! Так вы не шутите? Ну тогда прекрасно. А теперь продолжайте. А если я вам буду мешать… Не нервничай, пожалуйста. Не робей, а то засмеешься… О!.. А теперь просто дай мне карандаш, я покажу. Вот… Нет, нельзя. Вот, держите… Так… Где платок? Ага, вот он… Да с вами все в порядке? Вас что, так сильно ломает от нехватки водки в организме? Это нормально. Я понимаю. А это вы про кого? Ага… Так, если вы хотите и дальше… Ага, вот… Да, вот тут… Хорошо, не будем. Вот так. Давайте теперь на листочек. Очень хорошо… Хотите, я нарисую? Вот тут окно и дверь. А вот там угол и коврик. Понимаете? Вот такие ровные стены и окно. Окна хорошо видно. Вот так, хорошо… Вот! Вот так… А за окном растут деревья. Прямо как в сказке… Но зато не видно такого же широкого окна, как на вашем… И еще одна хорошая новость. Теперь когда вы говорите о нем сами с собой, вы можете… О-о! Да. А я и не заметил… Хорошо, хорошо, я вижу, что вы все понимаете… Так вот, когда вы говорите с собой сами, вы можете слышать звук крыльев. Тогда все происходящее будет казаться совершенно реальным. У вас ведь они есть? Нет? Ну вот и хорошо! Тогда вот что сделайте… Потяните за шнур. Теперь вы больше не алкоголик, а простой, советский гражданин! А? Не бойтесь, не шутите, я знаю. Я вам даже верю. А что тогда хотел сделать ваш коллега, сидя в углу? Сам сказал: с ума сойдешь, когда слопаешь такую таблетку… Смотрите, я вам даю такие же. Сам сделал? А как он выглядит? Нет, не вставайте. Я сейчас подпишу и принесу. Спасибо. Я не голоден. И не нервничаю и поэтому могу немного отдохнуть. Вы не знаете, где в прошлый раз были? Ну, хорошо… Еще хотите? Значит, пошли. Где выход на улицу? Замечательно… Зашел… Был на улице, наверно, минут двадцать. Не больше, да? Ну это ничего, бывает. А потом пошел на второй этаж. А там уже очень интересный коридор… Сам увидел. Как не увидеть? Как только двери разойдутся. Ступени, на которых он стоил. Немного смешно, да? Да и неважно. И даже очень интересно… Вот только куда? А, вот он… Что? Подождите. Вы что-то сказали? А, да. Как вы будете теперь без алкоголя? Скажите, пожалуйста, он бывает? Понимаю. Может, мне лучше другого коньяка попробовать? Ой, смотрите, вы такой… Огромный! Какой красивый! За что столько ручек наплодили? Протяните! Скорее! Если у вас руки дрожат, ведь я совсем ничего не держу! Еще дрожать будете? Хорошо. Наверно, потому, что я весь в бисере. Не надо, я сама. А теперь поцелуйте… Ну вот, вылитый алкогольный божка. Удивительный коктейль… Как он выглядит? Уже знаю. Он так похож на коньяк… Очень на него похож. Только похож не в таком виде. Как я раньше не догадался? Ах, да… А что это за зверь на клетке у вас? Это тот самый легендарный зверь Осьминог, которого описывали в древности? Как вы догадались? Ах, да. Этот зверь очень похож на наши деньги и деньги. Особенно крупные купюры. Кстати, там тоже есть портрет Осьминога. Совсем молодого, с бородкой, как у Гитлера. Правда, рисунок не сохранился. Как говорится, на все времена… Только этот Осьминог очень хитер. Он всегда прячет голову под водой. И уходит от людей довольно далеко. Но он всегда знает, что ему искать. Поэтому, откажитесь от спиртного, иначе у вас будут такие же галлюцинации. Советую выпить таблеток от алкогольной зависимости. Например, от гриппа. Хотя лучше всего — от кишечных инфекций. Это, если мне не изменяет память, возбуждает только орган пищеварения… Или, может быть, вам лучше сразу принять таблетки? Спасибо. Нет, спасибо. Вы меня интригуете. Если бы я не прочитала во всех древних хрониках, то бы и не задумалась… Вот, кстати, что у нас с химией? Ага… Ага. Правильно. Теперь вы можете выбрать тип концентрации цвета, цвета, формы и массы. Активировать моделирование этих ощущений. Да, точно, программу моего компьютера. Да, конечно. И направьте свой взгляд на зеленого плюшевого зайца. Вот так. А теперь… Ну, хватит. Оглохните… Сейчас я вас запою. Ваш дисковод не включен. Пожалуйста. Включите музыку и посмотрите на экран. Видите вон ту дорогу с горкой? Вы найдете там серенький домик с балконом, а по окну — окно. Мы будем стоять там, и вы нас услышите. Уже слышна. Хотите к нам присоединиться? Да. А можно я полежу на вашем плече? Ну и хорошо вам. А теперь, если хотите, идите в туалет и проверьте, все ли таблетки вы проглотили. Отлично! Замечательно! Хорошо, хорошо… Только осторожно, не обожгите нежную кожу… Ну что же, можно идти. Увидимся… До свидания.

Абсолютно неинтересная история

Как-то однажды утром человек в белом халате вышел на прогулку с собакой по своему гаражу. Этого человека звали Иван Петрович Певзнер, и собака была Пемзой. Иван Петрович выходил из своего дома и проходил мимо своей машины, черной «Лады» с откидным верхом. Впереди у нее был красно-черный руль. Весь двор со стороны был отгорожен от заднего двора стеной — еще, когда он занимал свой первый пост у ларька, на стене возле ворот гаража была прибита доска с надписью: «Внимание, велосипедисты, не выходите с территории без черного хода!».

Случилось, что одному прохожему было фиолетово — он взял палку и хотел бить ей Ивана Петровича, но тот отпустил пса, поднял руку вверх и крикнул: «Типун тебе на язык! Тебе троллейбусы строить, а не в государственной службе служить!». Короче, получился скандал.

Сейчас Иван Петрович выскочил из двора и пошел по улице. Потом его машина стала сигналить, но он не обращал на это внимания. Через десять минут машина снова сделала сигнал. Иван Петрович полез на крышу гаража. Сначала он залез на ящик из-под пива, потом на короб с гвоздями. Потом он забрался на лафет крушения. Потом он залез на коробку из-под вафель и спрыгнул с нее на крышу крушения. Но она перевернулась. Иван Петрович слез с крыши и побрел к своей «Ладе». Здесь он остановился, поглядел по сторонам, а потом поехал на работу, бормоча: «Чушь какая-то. Прямо как в книжке у мальчика-с- пальчик».

Он работал в столице на одной из самых важных в стране должностей — ездил на служебных «Жигулях» и пользовался уважением подчиненных. А сегодня, когда возле его дома вдруг появился черный «Мерседес», он так растерялся, что чуть не сел в сугроб прямо у дома. У него даже дрогнула рука. Но он ничего не сказал, а спросил у дворника: «И куда он? Может, кто из гостей?» Дворник взглянул на его руку и ответил, что это «Изумруд Г». Потом Иван Петрович увидел, что на его черной спортивной куртке белая эмалевая полоска, и ему стало еще гаже. Но по сравнению с тем, что творилось в его душе все то время, пока этот черный «Мерседес» проезжал мимо, все эти досадные мелочи показались ему пустяками.

«Все равно, — сказал Иван Петрович, — мало ли чего на уме у богатых бездельников».

Он вернулся домой и лег спать.

На следующий день он встал до завтрака и поехал на работу. Он как раз доводил до автоматизма одну из своих обычных операций, когда в его кабинете появился черный «Мерседес». Но он на этот раз не был настоящий и так себе — из дерева и никеля. У Ивана Петровича была секретарша Соня, которая и показала, где у него стоит этот самый «Мерседес». Иван Петрович, внимательно оглядел ее, закрыл глаза и вздохнул. Потом он сильно ударил кулаком по столу, подскочил к окну и высунулся наружу — посмотреть, что делается на улице. Его лицо было неподвижным и спокойным.

Через минуту он открыл глаза и молча кивнул головой в сторону черной «Волги», стоявшей на улице. Соня хихикнула, но ничего не сказала. Затем Иван Петрович выдрал у нее из рук журнал, снял с вешалки свой синий халат и бегом кинулся к машине. Шофер смотрел на него как на помешанного и нервно хихикал. В дверце «Волги» сидели два бандита. Один сидел и что-то тихо выговаривал водителю, а второй в это время держал дверь открытой и говорил водителю: «Жми на газ. И без фокусов». Шофер недовольно поворачивал голову, глядя в сторону. Между тем Иван Петрович с грохотом распахнул дверь и ринулся через дорогу прямо к ним. Шофер принялся что-то орать ему вслед, но тот даже не посмотрел в его сторону. Шофер с размаху захлопнул дверь и в упор уставился на Ивана Петровича. Он был примерно одних лет с ним, невысокого роста, худенького телосложения, но с явно выраженным бульдожьим лицом. На нем была желтая кепка, кожаный пиджак в клетку и белые щегольские подтяжки. Волосы были тщательно завиты и аккуратно причесаны.

«Надо же, и здесь пошаливают, — подумал Иван Петрович. — У меня, наверно, физиономия всегда такая — натянутая, дерганая». Иван Петрович несколько секунд молча смотрел на шофера, а потом, не говоря ни слова, вскочил на подножку своего автомобиля и плюхнулся в него.

Шофер медленно отъехал и погнал по Тверской так, что Иван Петрович и водитель оказались по разные стороны от него. При этом Иван Петрович вынул носовой платок и вытер пот со лба. На его лице застыло выражение полного равнодушия. Когда они оказались на Тверской, он повернул голову, и они с шофером чуть не столкнулись лоб в лоб. Шофер тихо хохотнул. Иван Петрович равнодушно глянул на него, и шофер виновато шмыгнул носом.

Наконец Иван Петрович доехал до своего дома и вышел из машины, чтобы вызвать лифт. Подойдя к двери, он остановился и медленно обернулся. Шофер стоял в пяти метрах от него и держал в руках огромный букет цветов. По спине Ивана Петровича прошел холодок. Он заметил, что оба автомобиля стоят у того же самого дома, окна которого выходят на один и тот же двор. Он даже не повернул головы. Лицо его окаменело — он понял, в чем дело. Шофер стоял к Ивану Петровичу спиной, и было непонятно, что он собирался сказать. Иван Петрович резко повернулся и пошел к своей квартире…

Он включил свет, нащупал в темноте выключатель и пошел к себе, очень волнуясь. И вдруг в коридоре зазвонил телефон. Иван Петрович шагнул в комнату, снял трубку и услышал мужской голос. Последовала пауза, и Иван Петрович услышал такой же мужской голос:

«Иван Петрович!» — «Чего?» — спросил Иван Петрович. «Номер у вас не указан», — ответил мужской голос. Иван Петрович взял трубку, поднес к уху. «Слушаю, — сказал он, — слушаю». «Иван Петрович! Какого черта вы на ночь глядя сюда приехали? Что вам нужно?» — «Мне?» — переспросил Иван Петрович удивленно. «Вам! А кто же еще? Вы представляете себе…» — «Что значит — кто я?» — спросил Иван Петрович. «Ничего, — сказали на том конце, — я сам не имею понятия, но, может быть, вас представит кто-нибудь другой». Потом трубку повесили.

Иван Петрович несколько секунд стоял на месте, уперев руки в бока, потом повернулся и пошел в свой кабинет. Там он сел за свой рабочий стол и некоторое время сидел неподвижно. После чего он решил открыть комод, в котором должны лежать деньги, но их там не оказалось. Иван Петрович задумался, потом встал, открыл шкаф и стал внимательно его рассматривать. Денег на дне шкафа не оказалось. Открыв другие шкафы в поисках денег, он обнаружил там только старые брюки. Он понял, что найдёт деньги в другом месте, и в раздражении захлопнул все шкафы вместе с брюками. Настроение Ивана Петровича испортилось окончательно.

Выйдя из кабинета, он запер его и повернул ключ в замке. Заперев все замки, он убрал ключи в карман, спрятал все остальное в свою шубу и лег спать.

Утром он проснулся рано, съел обычный завтрак и вышел во двор. Солнце стояло высоко, и за ним было чистое голубое небо. Солнце и погода были так чудесны, что у Ивана Петровича зарябило в глазах от счастья. Он сел на лавочку и стал думать о жизни. Иван Петрович был хорошим человеком. Но он жил неправильно.

Вдруг к нему подошла его секретарша Соня. Она идько прибыла по какому-то непонятному делу. Потом она вышла во двор и помахала у него перед носом развернутой газетой. Иван Петрович поднял глаза, прочитал объявление и пожал плечами. Этого было достаточно… Он глядел на газету, и сердце его замирало от восторга: вот они, его денежки, да еще каким — почти три тысячи… Но что-то постоянно мешало ему радоваться — Иван Петрович даже испугался, что его возьмет за горло какая-нибудь зануда на лестнице, — и он стал перечитывать объявление. Они оказались такими: «… автор сообщает о своей недавней смерти — убит на съемках киносъемки». Внизу шло добавление: «Умоляем не вступать в контакт с маньяками». Это Иван Петрович понял, догадавшись, что там написано про маньяка. «Оно и видно…»— подумал Иван Петрович.

И тотчас, точно в ответ на его мысль, кто-то сзади громко спросил: — «Стоять! Лось, стой! Милиция! Всем стоять!» Иван Петрович резко обернулся и увидел возле себя парня с наручниками. Он был худ и юн — только на плече виднелась свежая ссадина. Видимо, этот арест парня обрадовал, ведь обычно на него не обращали внимания, а тут вдруг его вызвали… Да и само заявление показалось ему странно — никто его прежде не предупреждал, чтобы он подходил к дому. Иван Петрович подошел к парню и спросил: — «Чем я могу быть вам полезен?» Тот вздохнул и вынул из кармана пиджака пистолет — на боку у него висел «макаров». Иван Петрович машинально потянулся за пистолетом, но парень выстрелил в воздух и потянул Ивана Петровича за рукав прямо в красную машину с синей звездой на борту. Иван Петрович не успел даже испугаться.

Машина уже мчалась к площади Ленина, и он успел только увидеть, как толпа в несколько рядов пошла вверх по улице, и на ее глазах из двух стоящих рядом черных машин выскочил высокий человек в кожаной куртке. Он вскинул пистолет, но тут толпа дрогнула, и люди в черной форме быстро рассеялись по тротуару, а человек в кожаной куртке нырнул в свой черный автомобиль, и вслед за ним быстро пронеслись зеленые огоньки «Жигулей».

Иван Петрович почувствовал неприятный холод в животе. Это напоминало конец света, думал он, так неожиданно и ужасно. Он не мог сказать, что такое конец света, но какое-то предчувствие было у него и в этой ситуации: словно он был один в пустом пустом городе, и на него надвигается темная толпа, и никто, кроме него, не может помочь или даже просто притормозить…

И тут Иван Петрович услышал звук сирены, следом за которым словно раздались чьи-то тяжелые шаги — он оглянулся и увидел приближающийся к машине милицейский «уазик», стоящий на пустой улице. «Жигули» оказались милиционерами из соседнего участка, у которых в тот вечер был выходной — видимо, они уже успели «соскучиться по работе», потому что всем своим видом показывали равнодушие к происходящему. Они остановились, зашли в нашу машину, и милиционер, сидевший за рулем, открыл дверь со своей стороны, и Иван Петрович причувствовал, что сейчас произойдет. То, что он услышал, повергло его в шок: милиционер высыпал на асфальт из своей сумки кучу зеленых двадцатирублев — большую часть их покрывали следы крови. Они тут же упали на землю. Иван Петрович догадался, что это, наверное, деньги женщины, которую ограбили на улице, и которой он помог найти их на заборе. Милиционер ударил женщину сзади по голове, и она даже не сопротивлялась. Тогда милиционер толкнул ее в машину, захлопнул дверцу и сел за руль.

Иван Петрович сидел молча, вцепившись в спинку кресла — и вдруг испытал внезапный приступ ненависти, очень похожий на ту, которую он не сумел сдержать в себе. Что он мог сделать? Ничего. Милиционер так и не понял, в чем дело, но подумал, наверно, что решил проблему.

Дальше произошло что-то непонятное. Заурчал мотор, и машина выехала на улицу; секунду они ехали по ней, потом остановились у какого-то перекрестка, и юноша повернул налево. Он поехал дальше — и вскоре слева перед его носом встала черная стена какого-то здания. Он остановился и несколько секунд смотрел на нее. Что будет дальше? Если сначала его сознание было сосредоточено на подозрении в причастности милиции к похищению женщины, то теперь он понял, в чем дело.

Теперь он сидел в полутемном каком-то подъезде, а милиционер стоял в другой части коридора, прислонившись к дверному косяку. Окна в коридоре были зарешечены — но тут Иван Петрович вспомнил, как раньше видел этот подъезд с другой стороны: стекла были темными, а окна горели тусклым желтым светом. Он вспомнил, как стоял в этом же подъезде после того вечера, когда приехал к Соне, и вспомнил со своей стороны — как стоял в другом месте… Как во сне!

Он медленно и осторожно вышел навстречу милиционеру. Так они стояли несколько секунд. Милиционер молчал и пялился на Ивана Петровича большими глазами. Иван Петрович вынул папиросу, зажег ее и посмотрел милиционеру в глаза. Тот начал пятиться назад по коридору. Иван Петрович пошел за ним следом. Он видел, что он держится к нему спиной, и не делал попыток преградить дорогу. Иван Петрович сделал еще несколько шагов в сторону милиционера и остановился. Милиционер вытащил из кармана кастет и пошел на него. Иван Петрович обогнул его и уперся спиной в стену — она была гладкой. Милиционер остановился на секунду и погрозил Ивану Петровичу пальцем. Иван Петрович шагнул вбок и замахал руками. Милиционер плюнул и пошел назад. Иван Петрович сделал еще несколько шагов вперед. Милиционер опять сплюнул — и пошел назад. Иван Петрович шагнул вбок и со всего размаху ударил его локтем в спину. Милиционер повалился на пол. Иван Петрович некоторое время соображал, что делать дальше, потом шагнул назад и пошел в сторону двери, в которую выходили два коридора. Когда он поравнялся с милиционером, тот уже пришел в себя и бежал по коридору, громко застучал в дверь. Иван Петрович открыл дверь — и втащил его внутрь. За спиной раздался плеск воды. Иван Петрович переступил порог и уперся руками в косяк двери. В коридоре было светло и тепло. Иван Петрович оглянулся по сторонам. Милиционер лежал на полу, завернувшись в коврик; лужа перед ним была совсем черной, и лужицы крови на стене — тоже уже черными.

Иван Петрович сделал два шага, сел рядом с ним и поднял его голову. На молодом лице была мертвенная улыбка. Милиционер тихо открыл глаза. Иван Петрович сказал ласково: — «Друг, ты что, дурак? Зачем ты полез ?..» — «А может, я не хочу…» — слабо улыбнулся милиционер. «Так вот, значит, зачем я сюда попал… Ну и зачем?» Милиционер приподнял руку и медленно повел по горлу ладонью. «Ну и и зачем?» — переспросил Иван Петрович. «Мне тоже умереть охота, — прошептал милиционер, — просто сил нет терпеть…» — «Так зачем ты полез?» — настойчиво повторил Иван Петрович. «А вдруг ты меня застрелить хочешь?» — прошептал милиционер и заплакал. Иван Петрович молча полез в карман за скомканной бумажкой и бросил его на пол. Милиционер отвернулся и начал хрипло рыдать. Вдруг он замолчал и странно замычал. Иван Петрович не сразу понял, в чем дело. А когда понял, стало понятно, что еще минута — и он расплачется. Милиционер перестал рыдать и глядел на свою руку. Это была такая же ладонь, как у Ивана Петровича. Иван Петрович судорожно сглотнул. Милиционер опять поднял руку и медленно повел по ней ладонью. Иван Петрович судорожно сглотнул. Милиционер поднял руку и провел по ней ладонью. Это была та же самая рука, которая до этого поводила по ней ладонью. «А ну с места, — прохрипел Иван Петрович. — И тихо!» Милиционер вздрогнул и уставился в пол, а потом вдруг повалился головой вперед, упал на спину, закатился под лавку и захрапел.

Иван Петрович решил пока не будить его. Он несколько минут молча сидел на корточках, потом приподнял с пола автомат, быстро спустился по лестнице и вышел из здания. Холодный ночной ветер мгновенно выдул его ночной хмель — Иван Петрович решил, что надо срочно привести себя в порядок.

На улице было пусто — только где-то за светящимися окнами тускло блестели огоньки. Иван Петрович подошел к ближайшему подъезду и попытался открыть дверь. Она оказалась не заперта. Иван Петрович нажал на нее плечом. Дверь открылась только на ширину ладони — и, словно в ответ на этот жест, снизу из подворотни появилась сутулая черная тень и, двигаясь вдоль стены, пошла за ним следом. Иван Петрович замер и вжался в стену. Шаги были размеренными и неторопливыми, но как-то преувеличенно целеустремленными. Постепенно выяснялось — это какое-то шутовское представление или даже фарс. Иван Петрович заметил, что в руке у фигуры зажато что-то похожее на конус, прикрепленный к палке из толстой железной проволоки. Веревка могла быть чем угодно. Он вынул из-за пояса пистолет и передернул затвор, готовый к отражению атаки. Фигура, казалось, двигалась по инерции, и Иван Петрович, чтобы не потерять ее из виду, решил сделать несколько быстрых выстрелов. Но выстрела так и не последовало, а на его месте появилась еще одна тень, постепенно приближающаяся к тому месту, где он только что стоял.

Иван Петрович убрал пистолет, после чего сообразил, что не может поворачиваться на месте — тени в коридоре становилось все больше, и теперь можно было ожидать, что их станет больше, чем одной. Через некоторое время уже не оставалось сомнений — это те самые воры, которых он только что видел. Они стали приближаться. Их появление было быстрым и осмысленным. После короткой борьбы они открыли дверь из комнаты в коридор и ворвались внутрь.

В коридоре сразу стало тесно. Вдруг раздался страшный шум, и все, находившиеся в помещении, повалились на пол. Иван Петрович успел заметить выгнутую спину и пол, который осыпался на пол с громким треском. Дальше происходило что-то странное: несколько фигур, казавшихся уже совершенно неразличимыми на фоне темной стены, мгновенно превратились в размытое пятно и пропали. Но Иван Петрович почувствовал, что за углом коридора продолжается движение. Он подошел к дверям и выглянул.

Навстречу ему бежал мужчина средних лет, в котором Иван Петрович узнал соседа по даче — Поликарпа Сергеевича. На нем была длинная ватникообразная шуба, натянутая на голое тело. Он со всех ног бежал прямо к Ивану Петровичу, и Иван Петрович вдруг сообразил, что это и есть тот человек, который пытался убить его. Иван Петрович кинулся за ним, споткнулся и упал. Поликарп Сергеевич по инерции пробежал еще несколько метров и упал, подняв в воздух клубы пыли. Иван Петрович поднялся, побежал к нему и вдруг сообразил, что именно его испугали эти люди, бросавшиеся с разных сторон, — подумал, что, наверное, он чем-то похож на них в своей черной шинели. Тогда Иван Петрович побежал вперед и не заметил ничего необычного. Когда он прибежал, Поликарп Сергеевич уже почти бежал к своим спутникам, и Иван Петрович тоже побежал к ним. Через некоторое время они оказались недалеко от него, и Иван Петрович понял, что его преследует именно Поликарп Сергеевич.

Он побежал за ним, и они свернули в одну из боковых улиц. Прошло несколько минут, и вокруг уже было довольно много народу. Наконец Иван Петрович с Поликарпом Сергеевичем оказались у помоста в виде буквы «П». Поликарп Сергеевич остановился, поднял глаза и спросил Ивана Петровича: — «Знаешь что, Сережа? Я, пожалуй, пойду по другой улице. Может, кто-нибудь меня узнает. Там же здание Ленина или как его. Ты иди вперед, а я за тобой. Понял? Ни о чем не беспокойся. Договорились? Давай. Только ты следи за собой. Если что, я где-нибудь рядом. Только, чур, без фокусов. Понял? Пошли…»

Иван Петрович вошел на площадь и быстрым шагом пошел по направлению к зданию Ульяновского комитета. Было уже около десяти часов. Голова гудела, точно в нее вставили железный шар. Один раз Иван Петрович обернулся назад и увидел, что Поликарп Сергеевич и одинн светловолосый человек, которого он видел несколько минут назад в дверях, исчезли за углом. Иван Петрович не успел ему что-нибудь ответить, так как неожиданно перед ним появился огромный черный автомобиль. Он стоял боком к нему, метрах в двухстах. Иван Петрович словно вынырнул из какой-то темной и тяжелой воды. Он несколько секунд оглядывался по сторонам, а потом осторожно пошел по направлению к автомобилю. Машины шли сплошным потоком. Около одного из них Иван Петрович наконец увидел Поликарпа Сергеевича и светловолосого человека в темных одеждах. Они были заняты тем, что что-то делали вокруг автомобиля. Светловолосый повернулся к Ивану Петровичу и что-то ему сказал.

Иван Петрович так и не разобрал что, так как машина, обгоняя его, вдруг влетела в арку, разделявшую два противоположных борта, и остановилась. Иван Петрович так и остался стоять в той же позе, не решаясь двинуться с места. Машина тронулась. Иван Петрович тоже тронулся с места, но через несколько метров ее резко забросило на тротуар, и он, словно зацепившись за невидимую нить, полетел вниз.

В следующее мгновение он понял, в чем дело — вокруг был совсем небольшой проспект, не больше двух или трех метров. Он успел заметить хвост машины и колеса несущихся по нему тяжелых автомобильных шин. Один раз он уже пережил подобную катастрофу — на этот раз удар пришелся по ноге. Он хотел закричать, но понял, что это бесполезно, и провалился в пустоту. Удар был так силен, что Иван Петрович потерял сознание.

В сознание его привели чьи-то шаги. Открыв глаза, он увидел над собой голову Поликарпа Сергеевича.

«Поликарп Сергеевич, — сказал Иван Петрович, приподнимаясь на локтях и отряхивая прилипший к телу пиджак, — вы, значит, убили, да? Почему?! Я вас так люблю…»

«Очухался? — сказал Поликарп Сергеевич. — Во рту дрянь».

Иван Петрович попробовал что-то сказать, но не смог. Вместо этого он услышал звук медленной вибрации. Было отчетливо слышно, как за их спинами работает радиотелефон.

«Он вам сломался?» — спросила женщина.

«Нет, — ответил Поликарп Сергеевич, — сломалась только трубка.»

«А что с вами было?»

«Да так, одно удовольствие», — ответил Иван Петрович.

«Вы к нам, кажется, завтра прилетает?» — спросила женщина.

«Почему завтра?» — спросил Иван Петрович.

«Ну как же, — сказала женщина, — если вас завтра не убьют, тогда завтра уже не прилетит.»

«Хорошо, — сказал Иван Петрович, — так я тогда приду, а? И вы мне дадите чего-нибудь сладкого…»

"Я тебе сейчас подам, — сказала женщина и сбросила его голову на подушку.

Иван Петрович мгновенно пришел в себя и встал на ноги. «Поликарп Сергеевич, — сказал он, — что с вами было? Я же не понимал, что вы в обморок. Может, это я вас напугал? Простите».

«Кто это, — спросил Поликарп Сергеевич, — кто это сделал?»

«Не знаю», — ответил Иван Петрович.

«А где вы его увидели?»

«Кого?». — спросил Иван Петрович.

«Он был у меня на улице. Наверно, я плохо отфутболил мяч. А потом он стал возле меня и, видно, увидел, что я его узнал. И как закричит на весь проспект — „дайте мне еще!! !“ Мне показалось, что он хочет меня ударить…»

«Что это за дрянь?» — спросил Иван Петрович.

«А какая же еще! Я еще думал, чего это он так кричит — всю жизнь я музыку по радио слушаю, а даже и не знал… Наверно, действительно порошка.»

«Ого, — сказал Иван Петрович, — прямо как у меня дома. А вам не кажется, что он в последнее время слишком много нервничает? И нельзя сказать, что он хоть чуточку успокаивается…»

«Он не волнуется, — сказал Поликарп Сергеевич. — Он трус. Самый настоящий трус. Он мне как товарищ очень нравится. Когда бы я ни встретился с ним, я знаю, что не боюсь ничего. Даже если он меня очень любит… Вот ты, Поликарп Сергеевич, пожалуй, трус. Но я тебя не боюсь. Понимаешь, да? А трус живет очень долго. Когда он умрет, его будут изучать лучшие ученые мира. Но я не боюсь умереть… Такой я человек, Поликарп Сергеевич!»

Поликарп Сергеевич упал лицом на руки и некоторое время молчал. «У меня в детстве был такой учитель, — сказал он. — Мы много с ним времени проводили. Он нас учил быть сильными. Он нас заставлял жить по заповедям. Говорил, что нам это положено по природе. А все эти заповеди были для дураков и ленивых. А для нас они были страшны. Говорил, что за них надо умереть. А если умирал ты, Поликарп Сергеевич, он тебя учил этому просто для того, чтобы ты перед смертью помнил заповеди. Тогда мы ни за что не стали бы жить…»

«А что было потом?» — спросил Иван Петрович. Поликарп Сергеевич опять уронил лицо в ладони.

«Его убили», — сказал он.

«А кто его убил?»

«Тоже кто? Никто. Просто жизнь стала плохой. И ему это сказали. Он умер.»

«А что было потом? Ну, ты мне скажи, а?», — спросил Иван Петрович.

«Потом я понял, что не так надо жить. Я стал пить много. А я знаю, что такое эти бутылки! Один раз я выпил, потом стал пить каждый день — и меня уже не было… Я был выброшен из этого мира, Иван Петрович… Брошен навсегда…»

Иван Петрович сидел некоторое время неподвижно, закрыв лицо ладонями. Потом отнял ладони от лица.

«А почему?» — спросил он жалобно.

«А потому… Потому что я такой же русский, как ты…» — ответил Поликарп Сергеевич.

«Ну и что, что русский?» — удивленно спросил Иван Петрович.

«Что ты понимаешь…»

Иван Петрович выпрямился и пристально поглядел на Поликарпа Сергеевича.

«Да все я понимаю, — сказал он, — просто я привык думать, что я умнее всех. А это, между прочим, полный вздор… Ты, небось, хочешь пить? Что же, пошли…»

«Что ты такое говоришь, Ваня», — пробормотал Поликарп Сергеевич.

«Что?» — удивился Иван Петрович.

«Я? Я ничего. Хочешь, пойдем… Ну ты понимаешь — в ресторан, а? Понравится… Пойдем!» -

«Да я хочу домой», — смущенно сказал Иван Петрович.

«Ну и не надо домой. В этом деле дома делать нечего. Все, что ты знаешь, ты знаешь. И на работу я тебя не пущу. В ресторан пойдешь — иди. А дома будешь водку пить, — я тебя строго накажу. Понял? Дома не будешь водку пить!»

Иван Петрович не ответил.

«Пошли, — сказал Поликарп Сергеевич, — все. Сейчас. Я не хочу объясняться…»

«Да ты что? — сказал Иван Петрович. На его лице появилась досада. — Да чего ты к людям… Ну пойдем. А то я боюсь…»

«Я тоже боюсь», — сказал Поликарп Сергеевич и пошел.

Уже возле самой машины Иван Петрович вдруг тяжело повернулся и спросил: «А знаешь, чем ты все равно меня удивишь?»

«Что? Чем?» — спросил Поликарп Сергеевич. Иван Петрович молчал.

«Да ты послушай…»

«Что?» — с интересом спросил Поликарп Сергеевич.

«Ты вот что — ляг на землю, и я тебе так устрою, что будешь долго помнить…»

«Кто ты?» — спросил Поликарп Сергеевич.

Иван Петрович не ответил, и Поликарп Сергеевич долго не отвечал — видно, думал. Потом он медленно повернулся и зашагал в сторону Волоколамского шоссе. Иван Петрович молча шагал рядом.

Минут через десять они дошли до моста. Иван Петрович остановился и поглядел на реку, на противоположный берег и поросший лесом холм.

«А знаешь, Поликарп, — сказал он вдруг, — что я сделаю с тобой? Я брошу тебя в реку…»

«Да пошел ты… Знаешь что, иди-ка ты к черту…» — сказал Поликарп Сергеевич, поднял воротник, открыл было рот, но вдруг не выдержал, захохотал и бросился в темную воду.

Иван Петрович несколько минут смотрел ему вслед, потом повернулся и пошел к дому.

Через несколько минут он услышал за спиной громкий всплеск и увидел на берегу мелькнувшую темную фигуру, которой оказалась его жена. «Поликарп! Тебя опять несет…»

Иван Петрович дошёл до дома, молча сел в кресло и уставился в потолок — совсем стемнело, и все вокруг казалось каким-то беспросветным, почти черное.

«Ничего, — сказал он сам себе, — скоро утро…» Спать ему хотелось так сильно, что хотелось плакать — столько пришлось пережить… Но ничего, он еще обязательно выберется на свободу. А сейчас надо все хорошенько обдумать…

Завтра надо будет встать и пойти к Сталину, сделать ему доклад о деле Поликарпа, и тогда… О, тогда — это будет счастье… Впрочем, это даже не счастье, а совсем наоборот — даже не счастье даже, а полное несчастье… Конечно, если он не забудет слова, которые он собирался сказать. Но эти слова тоже его погубят.

После смерти Сталина слова уже не имеют силы, они просто черные пятна на пожелтевшей бумаге. Может, стоит выпить водки, может, лучше помолчать?

Память, фанфики и прочая дребедень

Многие удивились успехом творчества Порфирьевича, а некоторые решили на этом заработать или отдать дань уважения. Так появилось множество неофициальных произведений, написанных в том же стиле или на том же сайте. Здесь представлена маленькая часть из неофициального творчества фанатов и ненавистников.

Из галереи

Красная галерея

«Как-то раз я шел по дороге домой, но вдруг услышал вдалеке взрыв. Через несколько минут до меня дошла взрывная волна, и я упал на землю… Последнее, что я видел — это растерзанное тело убитого горем отца с разбитым черепом… Я выжил. Когда я вернулся домой, то первым делом решил позвонить в милицию. Оказалось, что в меня попали. Но все обошлось — погибли только осколки. Я помолился. По радио объявили поголовный отпуск. Я поехал в Москву и вот здесь получил контузию…» Рассказ о жизни и работе товарища Сталина привел Юрия Митрофанова в веселый и беззаботный вид. Юрий Митрофанов был, видимо, в хорошем настроении и не заметил, как пукнул в ответ. Взглянув на него, Николай усмехнулся и улыбнулся.

Интересные картинки

Поток 1.1

Поток 1.2

Поток 1.3

Поток 1.4

Поток 1.5

Поток 1.6

Поток 1.7

Поток 1.8

Поток 1.9

Поток 1.10

Наше творчество

Казино и судьба

Порфирьевич в комнатном интерьере

Двести на чет? Принято. И двести на нечет? Тоже принято. И что? На что вы теперь рассчитываете? Что выпадет четное? Или что выпадет нечетное? А где выгода? Вот я вас спрашиваю — где выгода? Молчите? Правильно молчите, потому что не знаете, где выгода. Нет ее. Что бы ни выпало — четное, круглое, кисло-сладкое, полиэтиленовое — все равно выгоды не будет, потому что зеро правит миром! Зеро — это пламенная стерилизованная судьба, зеро выпадает всегда, даже тогда когда ваша двоюродная бабушка примеряет новый бюстгалтер! Всегда только сплошное вечное зеро, шагающее стройными страшными рядами плечом к плечу и постоянно бьющее вас вместе с вашей двоюродной бабушкой силикатным кирпичом да по макушке. Ну ладно, скажете вы, а если я поставлю на зеро? Что тогда? А ничего тогда, хрен собачий без соли на закуску, потому что тогда выпадет черное, или красное, или фиолетовое — что угодно выпадет, только не зеро! И опять получается, что зеро рулит и вами, и нами и двоюродными бабушками в своих новых бюстгалтерах. Так что одно только и остается — водку пить. Знаете, как это вкусно и питательно? Особенно если подкрасить черным или красным или полиэтиленовым…

Порфирыч об Абсурдопедии

Абсурдопедия мне не нужна. В ней ничего нет от меня — только голый справочник наших реакций в обыденной жизни.

Абсурдопедия — графическая экстраполяция, данная в привычном нам виде.

Абсурдопедия написана от первого лица и по преимуществу для русифицированных иноязычных народов.

Абсурдопедия представляет собой пёстрое нагромождение отдельных, не похожих друг на друга произведений.

Абсурдопедия производит впечатление на читателя своей мучительной и исключительной строгостью. Любой, кто пытается прочесть её всю, неизбежно подвергается какому-то неутешительному повороту, если вообще не сходит с ума.

Абсурдопедию отпечатал Неизвестный в типографии Момоны перед созданием своего монументального произведения «Как я рисовал для него натюрморты».

Абсурдопедия в свое время получила заказ на разработку нового боевого робота «Мантикора». Этот заказ был выполнен на Земле, но в одном из запусков произошла катастрофа — Душульку сдуло с управляющей колонны экспериментального образца, сорвав боеголовку со взрывоопасным грузом. Сам Душулька был не поврежден и сейчас так и лежит в моем сейфе.

Абсурдопедия сегодня очень странная. Она создана для тех стран, которые еще не эмигрировали, а соответственно, мало меняются — например, Бразилии и России.

Абсурдопедия не вписывается ни в одну из областей, где представители «элитарного слоя» могут найти себе дело.

Абсурдопедия не включает некоторых традиционных эпиграфов, таких как «Да здравствует бодхисаттва Суматра! Да здравствует бодхисаттва Пуласа!»

Абсурдопедия не имеет отношения к хиппи. Она представляет собой легкий малороссийский пересказ песен П. С. Витюхина, который вошёл в так называемый «Арбатский альбом Булата Окуджавы», вернее, вошёл бы, если бы его не запретили.

Абсурдопедия… Пролистав ее с десяток раз, ты начинаешь понимать, что натворил.

Абсурдопедия страдает следующими слабостями. Во-первых, она ошибочно принимает мотивацию героя абстрактной, а не культурной системой. Поэтому абсурдной является её навязчивая идея бесконечного карабканья вверх по пирамиде из плавников и перьев. Во-вторых, у неё нет иных мотиваций, кроме воспоминаний о недавних приключениях, но такие ассоциации, как правило, неадекватны. В-третьих, её логика не выдерживает критики. Она, безусловно, очень умна, но эта умственность является чрезмерно метафизической. Следовательно, она должна показываться в узких научных кругах, а не охватывать массы.

Абсурдопедия несёт вместе с тем эксгумирующие свойства, принцип которых во всей полноте осмыслился в украинском языке в гениально страстной и прекрасной теме бунта.

Абсурдопедия обязательно должна быть логической критикой и ответом.

Абсурдопедия — это уже не авангард, а противоположный путь.

«Абсурдопедия является гимном революции» — это строка из "Элегии № 18 Бодлера, посвященная поэту-анархисту Жозефу Баруху и главному герою Революции — Эмануилу Петипану: «И душа стоит на семи столбах…» Революция — это свобода и равенство, что составляет суть религиозного учения культа Фуко.

Всё, что вы хотели знать о Порфирыче, но боялись спросить. И даже больше!

Факты и нефакты об Авторе.

Биографическое

Порфирьевич родился в рабочей семье и сразу же приобщился к церковной жизни — учился в духовной семинарии.

Порфирьевич имел несколько работ: был слесарем в Карпинском, писал стихи для детской газеты, играл в шахматы с солидным кондитером Костылем и участвовал в велосипедных гонках по улице Маркса.

Порфирьевич, достигнув творческой зрелости, стал писать все, что приходило ему в голову. «Что же за шутки? Что за мысля? Что, во имя всех святых, происходит со мной? Куда я попал? И что я делаю в этой среде?» и тому подобное.

Порфирьевич был военным летчиком-истребителем, окончил Новосибирский индустриальный институт.

Порфирьевич живет теперь в доме малютки и пишет статьи о Ломоносове для «Жизни животных».

Современники о Порфирьевиче

Порфирьевич выглядит немного хмурым и озабоченным. Это уже о том, как не оказаться в самом сердце тоталитаризма, что, конечно, почти что невозможно.

Порфирьевич говорит так: «Население, посаженное в тюрьму на 100 лет, никогда не выйдет из нее» — в сущности, он напоминает нам, что люди умирают, но все-таки не говорит, что они умирают. Кстати, своего рода тавтология.

Порфирьевич любит посылать серу на развалины. Да это и немудрено.

Порфирьевич о себе

Порфирьевич, говорите? Для низких целей — Верхние Звезды. Обычно читать Меня не очень интересно, но Мной действительно интересовалась Верховная — дочь Толлуя.

Порфирьевич — человек Смеющийся. Я к вашим услугам, господа!

Интересные факты

Порфирьевич сравнивал себя с Москвой и Константинополем.

Порфирьевич увлекался анархо-синдикализмом.

Порфирьевич относится к театру очень серьезно, поскольку никогда не был актером.

Порфирьевич обрадовался-таки судьбе. В ночные часы он позволял себе мечтать о том, чем этот вечер станет для него. А потом начинал вспоминать детство.

Порфирьевич очень гордится своими успехами и даже называет их заслугой тоталитарного сознания.

Как его опознать

Порфирьевич — кудрявая полная женщина в очках, красном платке и старой синей шубе с меховым воротником.

Порфирьевич на вид лет сорока с небольшим, в безупречном сером костюме и чистой белой рубашке. Выглядит он лет на двадцать, не больше.

Порфирьевич — это тот, кто носит на голове плюмаж.

Порфирьевич — это мебель. С ножками и ногами. Мертвяками. А чем другим-то он занимается? Да иди он к черту!

Порфирьевич — это ты, %username%.

Оценки критиков

Порфирьевич восчувствовал истинное положение вещей.

Порфирьевич стал допускать ошибку, выходя за пределы своей профессиональной сферы, отвлекаясь от болезненных обстоятельств жизни.

Порфирьевич как-то особо складно и красиво произносит слова.

Порфирьевич всегда ценил тонкие усилия, а главное, не требовал от слушателей указаний, как писать сказку.

Порфирьевич — это не цвет отечественной культуры, а особая, сугубо собственная в своем роде культура, особая и неповторимая, с которой просто невозможно расстаться.