Ясос Биб

Вклад Ясоса Бибы в копилку знаний человечества поистине неоценим.
Жаль, что он покинул нас. Хороший был философ.

~ Подпоручик Киже

Произведения господина Бибы всегда привлекали меня своей особой манерой письма.

~ Леди Мондегрин

Ясос Биб Ясос Пидоралес-и-Биба исп. Yasos Pidorales y Biba
(Портрет)
Род деятельности	Философия и проч. хрень
Псевдоним	{{{Псевдоним}}}
Дата рождения	17 января 1876
Дата смерти	28 февраля 1936 (60 лет)
Место рождения	Херес-де-ла-Фронтера, Испания
Место погребения	Кладбище Закопай, Вильнюс, Литва
Звание	магистр философии (Варшавский университет); «вечный докторант»; доцент (Университет Стефана Батория); Почётный гражданин Вильнюса (посмертно)
Гражданство	Испания (1876—1891), Российская империя (1891—1917), Литва (1917—1918), Литовско-Белорусская ССР (1919), Срединная Литва (1920—1922), Польша (1922—1936)
Национальность	японогрузинский литовец
Вероисповедание	котолицизм
Мать	Данута Бибайте де Пидоралес (1853—1878)
Отец	Хермандо Пидоралес-и-Соса де лос Хуасе́ (1846—1913)
Жена	Яша Лава (1889—1944)
Муж	{{{Муж}}}
Дети	Анджей (Андрей) Биба (внебрачн.)
Открытия и изобретения	«На ё~ бывают японцы»
Награды	Лауреат Шнобелевской премии
Разное	Любитель женщин и габербушского
Ветеран войны	Руссо-японская (1904—1905); Война тонгов (Нью-Йорк, 1912); Первая мировая (1914—1915)
Хронология жизни Ясоса Бибы и К° Первоисточники на Абсурдоскладе

Ясос Биб, также Ясос Биба, сокр. от  Ясос Пидоралес-и-Биба (исп. Yasos Pidorales y Biba; имена на других яз. — англ. Yasos Bib, греч. Иассос Бибусракис, лат. Iasus Bibius, латв. Jēzus Bibovskis, лит. Yasos Biba, польск. Jasos Byba, рус. Ясос Германович Биба (устар. Ясосъ​ ​Хермандовичъ​ ​Бибъ), чешск. Jasoš Bibka; 17 января 1876 года, Херес-де-ла-Фронтера, Испания — 28 февраля 1936 года, Вильно, Польша) — известный литовский и польский философ, филолог, этнограф, фольклорист, поэт, прозаик, музыкант, дирижёр, композитор и педагог. Прожил яркую и насыщенную жизнь в разных городах мира, но большую её часть провёл в Вильнюсе.

Объехал вдоль и поперёк Литву, и с запада на восток — пол-мира, встретив на своём пути много интересных субъектов, многие из которых были приличными людьми, некоторые — ни то, ни сё, а отдельные оказались кровожадными диктаторами, самодурами и людоедами. Написал огромное количество статей и книг, сочинил несколько музыкальных произведений, и обучил уму-разуму ораву школьников и студентов. По мнению экспертов, внёс неоценимый вклад в философию искусственного интеллекта, поставив жирную точку в горячих спорах о том, может ли машина шутить и можно ли считать интеллектом то, чем напичкана её голова.

Успел повоевать на фронтах мировых, региональных и местных войн: в Маньчжурии (1904), где был ранен в голову; в китайском квартале Нью-Йорка (1912), куда попал совершенно случайно; и в Восточной Пруссии (1914), где служил штабным писарем и втихаря от начальства написал снискавший ему всемирную славу приключенческо-эротический роман «Сказочное Бали».

В середине 1920-х годов Ясос Биб стал известен большому кругу людей своими исследованиями в области фольклористики, которым была дана высокая оценка специалистов и за которые он получил почётное пожизненное членство в некогда престижном Обществе любителей российской словесности. Предметом этой научной работы, которую он проводил в сотрудничестве со своей женой Яшей Лавой, были неумелые шутки на русском языке, заставляющие людей сказать непристойные и зачастую обидные для них вещи.

Пережил несколько вооружённых ограблений, в двух из которых отделался лёгким испугом. Последнего ограбления в 1936 году, однако, пережить не смог, трагически погибнув от смертельного пулевого ранения в сердце.

Рождение и детские годы

Ясос Биб родился 17 января 1876 года в Испании в семье сапожника и домохозяйки. Рос без матери, которая умерла, когда Ясосу было два года. Отец и дед мальчика были пьяницами и к исполнению своих родительских обязанностей относились спустя рукава. Воспитанием ребёнка занималась бабушка. Будучи всесторонне образованной женщиной, она привила Ясосу любовь к чтению и музыке.

У Ясоса было двое братьев: родной старший брат Дон Ягон Биб (1872—1917 год), которого все называли Ягон Дон, и единокровный младший брат Аёб Ядолб Биб (1893-1939). Младший был жертвой пьяного зачатия и, получив от сильно поддавашего в то время отца генетический подарок в форме врождённого шизофренического слабоумия и височной эпилепсии, провёл всю свою жизнь в Виленском доме призрения для умалишённых на Дворцовой улице.

Мама Ясоса хотела дать сыну традиционное литовское имя: к примеру, Игнорамус, Жопарукис, Блядунис или на худой конец Страпонас. Однако дед мальчика, будучи знатоком античной истории и приверженцем символизма, настоял, чтобы ребёнка назвали Ясосом в честь древнегреческого города-крепости на берегу Иасийского залива. Последствия такого решения не заставили себя долго ждать. Как только ребёнок подрос и попал в круг сверстников, он по полной программе получил набор обидных прозвищ и дразнилок: «Ясос-молокосос», «Ясос-кровосос», «Ясос-хуесос», «Ясос глазом кос», «Облизал забор Ясос, языком к ниму прирос», «Гвозди кушает Ясос, пьёт на завтрак купорос», «Съел Ясоска абрикос, прохватил его понос» и тому подобное.

Наиболее поэтически одарённые дети вроде соседских хулиганов Педрило Ибасиаса де Моски Затрахеса и Мудильяре Блядурио Идиотеса терзали бедолагу эпиграммами:

Раньше пас пастух козу На поляночке в лесу, А теперь пасёт козу У Ясоса на носу. У Ясоса нос курнос, Весь кустарником зарос. Полюбил козу Ясос, Целовал её взасос. Плачет маленький Ясоска: Потерял он где-то соску, Где-то соску обронил, Потому что он — дебил. Мама сунула Ясосу Вместо соски папиросы. Накурился папирос, У него теперь склероз!

Ясос Биб стойко выносил оскорбления, но иногда не выдерживал и горько плакал от обиды. «Скажи спасибо деду, Сосик! Ведь могло быть гораздо хуже, если бы родители назвали тебя Пиздю́касом или Ибанутисом, — пытался его успокаивать старший брат Дон Ягон. — Вот меня обзывают «Дон-гондон», но я не жалуюсь, а просто даю им в морду».

Дедушки и бабушки

Свадебная фотография дедушки и бабушки Ясоса Бибы. Осака (Япония), 1843 год

Дедушкой братьев Биб был известный в Мегрелии поэт Уймураз Могулия (1805—1892), а бабушкой — майко Атомули Ядалато (1823—1913). Батоно Уймураз и Ядалато-сан познакомились в Японии, куда Уймураза занесла судьба в поисках вдохновения и успокоения от кошмара нескончаемых колониальных войн Российской империи на Кавказе. Ядалато трудилась в сфере досуга в качестве «осяку» в борделе «Писюдай» в Осаке, хозяином которого был Комухари Комусиси, главарь синдиката Адзума-гуми. Молоденькая майко поначалу с сомнением отнеслась к чужестранцу, который много пил и расплачивался исключительно сенами и ринами (Похоже, йены в карманах бедного мегрельского поэта не водились.), однако была очарована его зелёными глазами, волосатой грудью, мастерской игрой на чонгури, мелодичным пением — гладким и нежным как журчание Йодо во время таяния снегов — и стихами, из которых она не понимала ни одного слова.

Суть любви всегда прекрасна, непостижна и верна,
Ни с каким любодеяньем не сравняется она:
Блуд — одно, любовь — другое, разделяет их стена.
Человеку не пристало путать эти имена.

~ Уймураз Могулия. Поэма «Батоно в каракулевой папахе»

С трудом освоив пару-тройку иероглифов, Уймураз как-то раз написал жалобу на имя управляющей борделем, мадам Наёбато. В жалобе он, как смог, описал то, что Ядалато недодала ему, Уймуразу, сдачи за саке́, выпитое во время последнего посещения о-тяя. После вручения письма, сопровождавшегося церемониальными поклонами, к удивлению Уймураза в доме начался радостный переполох, в ходе которого его быстро раздели, обмыли и переодели в праздничное кимоно, затем под руки вывели во двор, где торжественно обвенчали с Ядалато. Как выяснилось позже, содержание письма было истолковано японцами как официальное обращение к Наёбато-сан с просьбой попросить разрешения у Комухари-сэнсэй отдать Ядалато-тян в жёны Уймуразу-кун. По императорскому указу периода Асука, письменно оформленный брачный обет имел силу договора, и отказ его исполнять карался смертной казнью. Поэтому Уймуразу деваться было некуда, и связанный супружескими узами свободолюбивый грузинский сокол покорился своей участи, как покоряется охотнику-киргизу заморенный голодом и бессонницей дикий беркут.

Комухари Комусиси на производственном совещании в кабурэндзо докладывает о финансовых итогах второго квартала. Осака (Япония), 1841 год

Спустя несколько месяцев Уймураз отвёз молодую жену в его родное село Охарчуэ в Мегрельском княжестве, где она была представлена его родителям и прошла весёлая и шумная свадьба по мегрельским обычаям. На свадебном пиршестве, продолжавшемся неделю, родственники Уймураза пили вино, сверкали красноречием, то и дело поднимая нескончаемые тосты и закусывая жареной бараниной. Не знавшая ни слова по-грузински Ядалато почтительно кивала головой и грациозно кланялась, каждый раз вызывая у гостей бурю восторга и новую волну неиссякаемого грузинского красноречия.

Тамада кормил дорогих гостей байками о том, что клан Могулия якобы происходит из древней династии Геловани, представители которой являются потомками арабских шейхов, которым пророк Мухаммед поручил хранить ключи от входной двери в Каабу. Когда Уймураз попросил тамаду Лажу Нисулия предъявить доказательства, тот приказал своему сыну сбегать на чердак. Через полчаса биджо вернулся с покрывшейся толстым слоем пыли деревянной шкатулкой, в которой оказалась связка ржавых ключей. Лажа долго ковырялся в шкатулке, затем вытащил чугунную загогулину, больше похожую на изготовленную кустарным способом отмычку, и гордо продемонстрировал её присутствующим, чем вызвал среди собравшихся очередную бурю восторга и новый тост за японских женщин, которые умеют ценить мегрельских мужчин.

В последний день свадебных возлияний, заключительный застольный тост от лица совета старейшин Охарчуе произнёс аксакал Тархун Ахачулия. Подняв трясущейся рукой стакан лимонада, приправленного эстрагоном, седовласый старец заявил, что он слишком стар, чтобы пить вино, поэтому поднимает стакан лимонада за молодых с пожеланием новобрачным помнить, что если приправить жизнь в браке горьким вкусом сорняка, тогда она сразу же перестанет казаться такой кислой, какой она представлялась до того, как стала горькой. В заключение, батоно Ахачулия попросил тамаду Лажу Нисулия передать ему принесённую с чердака шкатулку с ключами, порылся в ней и извлёк из под груды ржавого хлама старинную монету. «Это не простая монет, — проскрипел старец, обведя притихших гостей мутным взглядом. — Это аббасидская динара. Её привёз из Царь-града в Кутаиси князь Георгий, муж царицы Тамары. Там её у него украл разбойник Тамаз Пиздони, мой далёкий предок. С тех пор эта монета хранится в нашем селе. Лёжа на смертном одре, батоно Пиздони завещал своим детям вернуть монету туда, откуда она родом — в Багдад. Сегодня я хочу передать её батоно Уймуразу, чтобы он выполнил эту почётную миссию». Уймураз поблагодарил старика за оказанную честь, сунул монету в карман и тут же забыл про неё.

Дальше начались странствия в поисках вдохновения, которое почему-то у Уймураза катастрофически улетучивалось после 1-2 месяцев пребывания в отдельно взятом населённом пункте: Батум, Одесса, Кокемяки, Санкт-Петербург, Конотоп, Жмеринка, Бердичев, Константинополь, Загреб, Мюнхен, Марсель, Вобольники, Рига, Тамбов, Карс, Дамаск и Волковышки. На длительное время молодая семья задержалась в Вильне, поселившись на съёмной квартире у старого еврейского кладбища в Снипишках, где наплыв вдохновения в душу Уймураза продолжался дольше всего: один год, два месяца, семь дней, 13 часов и 58 минут. Уймураз с женой развлекались довольно долго, путешествуя по городам и весям, пока не осели в Испании.

Прибыв в Испанию, семья японо-грузинских иммигрантов поселилась в Андалусии, в небольшом городе под названием Херес-де-ла-Фронтера. По словам Уймураза, городок привлёк его живописными виноградниками, простиравшимися до горизонта во все стороны света, что напоминало ему пейзажи родной Колхиды. Однако Ядалато позднее рассказывала внукам, что их дед Уймураз был большим любителем выпить, и главной причиной его любви к Хересу-де-ла-Фронтера был дешёвый креплёный херес, которым город был буквально залит после каждого сбора урожая винограда.

Со временем, Ядалато освоила мегрельский язык и научилась готовить купаты, кучмачи, хачапури, мамалыгу и гебжалиа. В 1846 году она родила сына.

Парадный подъезд клуба «Los Caballeros Penduras en Popen» в Хересе-де-ла-Фронтера. Слева от входа виден сарай, в котором Уймураз разводил кроликов

Пребывание в Испании стало самым плодотворным в творческой карьере Уймураза, однако его финансовые дела на литературном поприще шли плохо: испаноязычная публика не проявляла никакого интереса к его стихам, написанным на грузинском языке, и за всё время жизни в Испании они были изданы всего дважды — первый раз в Тифлисе, в сатирической газете «Фаланга», а второй — в журнале «Душеполезное чтение» Московской епархии. Чтобы хоть как-то свести концы с концами, Уймураз подрабатывал сезонным рабочим на винодельне — давил ногами виноград, а в свободное время от написания стихов разводил в домашнем сарае кроликов, бренчал на чонгури и гнал чачу из краденых отжимков винограда. Большим подспорьем в семейном бюджете был доход от мужского клуба «Los Caballeros Penduras en Popen», который содержала Ядалато. Предлагаемые посетителям клуба дешёвые анальные услуги делали его популярным у заезжих кабальеро нетрадиционной ориентации из портового Альхесираса. Впрочем, доходы были невелики, их едва хватало на еду и одежду, и о том, чтобы выделить деньги на высшее образование сына не могло быть и речи. Когда мальчик достиг подросткового возраста, его отдали на учёбу в сапожную мастерскую.

Родители матери Ясоса Бибы скончались задолго до рождения братьев Биб, и об их жизни практически ничего не известно, за исключением того, что дед работал челноком и попал за решётку по обвинению в подпольной торговле контрабандой.

Родители

Отец Ясоса Бибы — испанский обувной мастер Хермандо Пидоралес-и-Соса де лос Хуасе́ (1846—1913) — родился и вырос в Испании.

Родители отца дали сыну испанское имя Хермандо, чтобы ребёнок лучше вписался в испанское общество и пользовался уважением мужчин и любовью женщин. Помимо испанского имени они ему также присвоили выдуманную Уймуразом испанскую фамилию, подпоив церковного писаря абсентом домашнего приготовления из негниючки, один лишь запах которой мог бы с лёгкостью свалить 60-пудовую ломовую лошадь. У хлебнувшего дьявольской настойки представителя духовенства пошёл пар из ушей и ему привидилось, что небеса разверзлись и оттуда в лучах солнечного света на грешную землю снизошёл господь (почему-то говоривший с сильным грузинским акцентом) в сопровождении девы Марии с раскосыми глазами и младенцем на руках. Сообразив, что является свидетелем наступления ожидаемого со дня на день Дня Господня, писарь в смятении пал на колени и стал целовать сафьяновые ичиги Мессии, моля о прощении за пьянство и блуд. Господь смилостивился, ласково поднял церковнослужителя с колен, похлопал по плечу и, сунув в его дрожащие руки перо, по слогам продиктовал, как следует правильно вписать имя младенца в метрическую книгу.

Отец Хермандо, всецело поглощённый написанием стихов, подпольным производством чачи и разведением кроликов, практически не занимался воспитанием сына, и мальчик был предоставлен самому себе. После школы маленький Хермандо пропадал в мужском клубе «Los Caballeros Penduras en Popen», помогая матери разносить приготовленные ею абсент и закуски, и роль отца ему заменили завсегдатаи клуба Хуелесито Педригес, Пидоро Сракалиарес де Пипе и Хуанито Пиздарио Жопамария де Гомез.

Выучившись на сапожника, Хермандо вначале работал по найму, а затем, подкопив денег, открыл своё дело под вывеской «Мастер Соса». Первыми клиентами мастера стали его знакомые по мужскому клубу. Молва о высоком качестве услуг быстро распространилась по городу, и к концу 1860-х мастерская обслуживала практически всё мужское население Хереса-де-ла-Фронтера и его окрестностей.

Родители Ясоса Бибы

Спустя четверть века после рождения Хермандо, его родители затосковали по Вильне и сосватали сыну литовскую девушку — Дануту Бибайте (1853—1878). После введения запрета литовской печати латинским шрифтом, отец Дануты — Букинистас Биба (Бибас) — начал подрабатывать книгоношей, нелегально переправляя из Германии в Литву книги на литовском языке, однако вскоре был схвачен властями и по приговору суда выслан вместе с женой на поселение в Сибирь. После смерти родителей, Данута осталась сиротой, бедствовала и была вынуждена эмигрировать из Российской империи. Она много раз переезжала с места на место, пока не осела в Испании. Прожив восемь лет в браке с Хермандо и родив от него двоих детей, умерла от чахотки.

После смерти жены, Хермандо в память о ней настоял на том, чтобы сыновья носили фамилию их матери и изучали литовский язык. Поскольку сам Хермандо говорил только по-испански с сильным мегрельским акцентом с примесью японского жаргона, для обучения детей пришлось искать няню, владеющую литовским языком, что в Испании, несмотря на её полиэтничность, было нелёгкой задачей. Как выяснилось впоследствии, с трудом найденная няня — сеньора Фигле Поебене де Похуарес, внучатая племянница литовского князя Похуистаса Поебениса и вдова капрала Королевской гвардии Испании Мудилио Похуареса — не знала ни слова по-литовски и несколько лет учила детей вымирающему диалекту арагонского с примесью сефардского. Ясосу затем пришлось изучать литовский самостоятельно, а его брат Ягон Дон махнул на изучение иностранных языков рукой и ни говорить, ни читать, ни писать по-литовски так и не научился.

Хермандо сильно переживал смерть жены. Оставшись с двумя малолетними сыновьями на руках, он впал в депрессию и начал сильно пить, пытаясь заглушить горе дешёвым креплёным хересом, в котором буквально утопал Херес-де-ла-Фронтера. Дети очень любили отца, несмотря на пьянство последнего, однако к его сапожному ремеслу относились презрительно, видимо из-за того, что к отцу прилип устойчивый и довольно зловонный запах свежевыделанной кожи и палёной резины с примесью ароматов ядрёной махорки и слащавого хереса.

Беспробудное пьянство Хермандо, а также его тяга к азартным играм, не могли не сказаться на работе его предприятия «Мастер Соса»: заказчики начали жаловаться на плохое качество обслуживания, невнимание к нуждам клиентов, гнилые нитки, вкривь и вкось сшитую обувь, неровно обточенные каблуки и отваливающиеся заклёпки. Масла в огонь также подливали мастерские механического производства обуви и обувные фабрики, которые начали плодиться после изобретения швейных машин Зингера, Гровера, Беккера и Китса и заполонять рынок массовой обувной продукцией, вполне похожей на ручную, но превосходящей её прочностью и чистотой отделки. В дополнение, кровопролитная гражданская война с карлистами на востоке страны и беспрерывные колониальные войны Испанской империи в Латинской Америке выкосили значительную часть мужского населения Испании. Заказы начали стремительно иссякать, и Хермандо залез в долги. Пытаясь спасти свой бизнес от банкротства, он снизил цены, продлил часы работы до поздней ночи и даже побелил потолок в мастерской. Ничего не помогало! Не помогло даже рекламное объявление в местной газете «El Mundo de los Pezdobolos», которое Хермандо разместил на последние деньги: «Мастер Соса гарантирует: Придёшь без сапог, уйдёшь счастливым! Купи два сапога и получи ещё два от Соса в подарок бесплатно». Маркетинговые усилия Хермандо оказались тщетными: к концу 1880-х ручному производству обуви пришёл конец, доходы от ремонта обуви и оказания сопутствующих услуг были мизерными и не покрывали расходов, и мастерскую пришлось закрыть. Скрываясь от кредиторов, Хермандо бежал из Испании в Италию, а оттуда с детьми и родителями в 1891 году перебрался в Литву.

Любимые папиросы отца Ясоса Бибы

После переезда семьи в Вильну, Хермандо устроился сторожем на фабрику по производству обувных щёток, однако своих привычек не бросил: продолжал пить как сапожник, курить дешёвые папиросы «Шалунья» и играть в карты на деньги. Состоял в Общине иностранных католиков при костёле св. Анны на Суворовской улице и сожительствовал с Фимой Климакс, буфетчицей привокзального ресторана «Nablevaitis» С.-Петербурго-Варшавской железной дороги. Буфетчица была старше Хермандо на восемь лет и, так же как и он, питала слабость к алкоголю. От неё у Хермандо родился сын Аеб Ядолб Биб, которого сдали в приют для слабоумных.

За двадцать лет своего пребывания в Вильне, бывший сапожник так и не научился говорить ни по-польски, ни по-литовски, ни по-русски, за что фабричные рабочие называли его «немцем» и обращились к Хермандо Пидоралесу-и-Сосе не иначе как «херр Швухтель дер Шванцлутчер». Скончался Хермандо в 1913 году от прогрессирующего цирроза печени и гепатоцеллюлярной карциномы.

Учёба в школе

В детстве Ясос Биб хорошо развивался, и отец отдал ребёнка в католическую школу.

Поощряемый бабушкой, Ясос рано начал читать и особенно любил сказки и смешные истории. «Он читал на уроке чтения, на уроке рисования, на уроке арифметики…», — вспоминал первый учитель мальчика, Писсаро Педро Аррастиа. Впрочем, привычка читать на уроках не помешала Ясосу Бибу успешно справляться со школьной программой.

Арабская песня про родину в исполнении детского хора:

Биляди живут, биляди!
Ма-ахнатые биляди!
Денег мало мне на шмаль —
Ты кибитка не ходи!
Биляди, биляди, биляяяди,
Биляди, биляди… не биляди!

Любимыми учителями Ясоса были преподаватель литературы Иаго Мочи́ла и учительница французского Мадам Сижу, которую школьники очень любили за доброту, несмотря на то, что на уроках она была строга, требуя от учеников прилежания и усидчивости. В музыке Ясоса наставляла известная испанская пианистка Октава ля Фальшива. Под её чутким руководством мальчик приобщился к классической музыке, а также увлёкся изучением музыкального фольклора разных народов. Особенно ему полюбилась арабская народная песня «Моя родина». Мальчик был заинтригован этим прекрасным музыкальным произведением: он то и дело насвистывал себе под нос его зажигающую мелодию и напевал загадочные слова, чем сильно раздражал свою няню, флегматичную сеньору Фигле Поебене де Похуарес, которую, как правило, не так-то просто было вывести из равновесия.

Вскоре у Ясоса Бибы проявился и поэтический талант. Однажды во время аномальных холодов в Испании отец мальчика, Хермандо, приобрёл у проезжих цыган поношенную шубу, сделанную, как утверждал продавец, из шкуры марала. Шуба была хороша: мех лоснился, блестел и переливался всеми цветами радуги, полы спускались до самых пят, спинка элегантно расширялась книзу, рукава были широки и просторны, и всё это великолепное творение скорняжного искусства венчал большой отложной воротник, который закрывал всю голову. Однако после первой же носки дорогая покупка расползлась по швам, полиняла, облысела и стала похожа на драную кошку, чудом оставшуюся в живых после злобной атаки стаи бродячих псов. При внимательном рассмотрении, мараловая шуба оказалась грубо скроенным ватником, кторый был мастерски обшит собачьим мехом. Будучи предметом насмешек членов семьи и соседей, расстроенный Хермандо сердился и огрызался. Последней каплей для незадачливого владельца цыганской шубы стала сочинённая Ясосом едкая эпиграмма, написанная от лица некоего субъекта по имени Херман, который задаётся вопросом о том, на кой чёрт его дёрнуло купить у цыганских мошенников данное меховое изделие. Разозлившись, отец снял ремень и нещадно выпорол автора пасквиля как сидорову козу.

Иллюстрация к повести Яниса Блядкевичуса «Детство и отрочество Ясоса, или Его университеты», 2001 год

Себя от холода страхуя,
Купил доху я
На меху я.
На той дохе дал маху я…

~ Эпиграмма Ясоса Бибы «Херман доху купил нахуя?»

Плата за первое в жизни поэтическое произведение, сочинённое Ясосом, была щедрой и болезненной: отец снял со своих штанов кожаный ремень и всыпал юному литератору по первое число, наградив задницу последнего красными рубцами. Экзекуция запомнилась мальчику на всю жизнь, так и оставшись незаживающей душевной травмой. Некоторые исследователи творчества литовского стихотворца отмечают, что порка отцовским ремнём оказала огромное влияние на поэзию Ясоса Бибы, внеся в неё нотки боли, горечи и разочарования с едва заметными оттенками садомазохизма. В процессе экзекуции появился первый ясосовский хокку — «Свист в тишине»:

Жара, пот,
Ремень свистит
У задницы.

~ Перевод с японского Колбаяси Наризато

В то же время, когда Ясос купил доху и на улице стояли холода, запомнился Ясосу и другой случай, когда он по дороге домой забежал ненадолго погреться в местный кабак. Увиденное в тот день в городском кабаке его шокировало, поскольку у одного из посетителей из-под тулупа торчала конская уздечка, но после порки, чтобы больше не попадать под ремень, Ясос Биб решил не использовать в своих стихах мата и тем самым стал родоначальником нового жанра, которому дали название «куплеты Евы». Стишок об увиденном в кабаке был следующим:

Себя от холода страхуя,
В кабак вошли четыре… деда,
Там просидели до обеда,
О прежней юности тоскуя.

~ Эпиграмма «Воспоминания и размышления»

Тем не менее, порка не погасила страсти юного Ясоса к поэзии. Спустя некоторое время вместе со своим отцом он отправился на охоту и был сильно напуган тем, что возле старой ели увидел двух злых волков. Несмотря на то, что отец Ясоса метким выстрелом завалил одного из волков, а второму волку удалось сбежать, страх перед ними ещё долго преследовал Ясоса, о чём он сочинил новый стишок:

Ах у ели,
Ах у ёлки,
Ах у ели злые волки!

~ Эпиграмма Ясоса Бибы об охоте

Данная эпиграмма спустя много лет после смерти Ясоса оказала большое впечатление на Владимира Высоцкого, именно ей он вдохновлялся, когда написал одну из своих самых известных песен «Охота на волков».

Занятия спортом

Юный Ясос Биб активно занимался спортом.

Лёгкая атлетика

Первым спортивным наставником мальчика был Огого Добегулия — грузинский энтузиаст физической культуры, легкоатлет, тренер, учёный-самоучка и внучатый племянник деда Ясоса Бибы. Поборник гигиенической гимнастики и контрастного водолечения, дядя Огого был колоритной фигурой в спортивном сообществе города. Он обучил Ясоса многим полезным и нужным вещам, в том числе:

Тренер Огого Добегулия (четвёртый слева в заднем ряду) среди членов тифлисской команды по гребле на судах с уключинами

• бегу на длинные дистанции за водкой для тренера;
• бегу по пересечённой местности от назойливых кредиторов;
• толканию ядра в только что застеклённое окно в квартире любовника жены;
• бегу с препятствиями от разъярённой супруги;
• прыжкам с шестом через лужи и ручьи;
• метанию молота в стаю ворон;
• стрельбе сигарет;
• стрельбе по пивным бутылкам и
• спортивной ходьбе по граблям.

Ясос и другие воспитанники Огого Добегулия с радостью следовали его указаниям на тренировках, жадно впитывая уроки жизненной мудрости и набираясь практического опыта. На вопрос о том, почему Ясос среди тренеров выбрал именно Добегулию, тот невозбранно отвечал «У него ж опыта больше».

Дядя Огого был единственным в городе обладателем неработающего передвижного парового двигателя

Несмотря на отсутствие медицинского (или какого-либо другого) образования, отчисленный за неуспеваемость из Тифлисской духовной семинарии Добегулия перевёл на грузинский язык книгу «Комнатная оздоровительная гимнастика» немецкого врача Шребера, чем навлёк жёсткую критику грузинских светил медицинской науки. Так, профессор тифлисского отделения Императорского медицинского общества Багратион Наполиони подверг сомнению аутентичность переведённого Добегулией текста. В частности, профессора смутила рекомендация совмещения табакокурения — в особенности, кальянного курения смешанного с патокой неочищенного табачного листа с высоким содержанием никотина — с занятиями физическими упражнениями в непроветриваемых помещениях. Внимательно изучив текст, профессор Наполиони пришёл к выводу, что ни рекомендации о пользе курения табака во время физкультурных занятий, ни многих других присутствующих в добегулиевском переводе «медицинских» советов, нет и в помине в немецком первоисточнике; единственным материалом, который не был в переводе отсебятиной, оказались чертежи изуверских корсетов Шребера для исправления осанки у детей и приспособлений безумного немецкого учёного для предотвращения неправильного прикуса.

Другим увлечением Добегулия была механотерапия с применением специальных устройств шведского врача Густава Цандера. Ппохожие на средневековые орудия пыток разнообразные механотерапевтические аппараты в коллекции дяди Огого произвели на юного Ясоса Бибу сильнейшее впечатление, возбудив в пытливом уме юноши интерес к испанской инквизиции и её изощрённому инструментарию: гарротам, испанским сапогам, маскам позора, железным девам, стульям ведьмы, дыбам, грушам, колодкам, фалакам, кошкам, трипалиям, позорным столбам, тискам для пальцев и, конечно же, к венцу гениальнейших изобретений человеческого разума — кошачьему фортепиано.

Бейсбол

Японcкие аборигены внимательно изучают технику игры европейских варваров из Йокогамского загородного физкультурного клуба, чтобы 20 лет спустя разгромить тех на бейсбольном поле Токийского университета. Спустя 70 лет, эта стратегия предков вдохновила и была успешно применена на практике архитекторами японского экономического чуда.

Помимо занятий лёгкой атлетикой, Ясос Биб обожал играть в регби и бейсбол. К сожалению (или, скорее, к счастью) для Ясоса и его сверстников, командные виды спорта были за пределами компетенции и творческих способностей тренера Добегулия, поэтому на активное занятие этими видами спорта Ясоса вдохновляла бабушка мальчика, Ядалато, обожавшая популярный в Японии бейсбол. Вдвоём с бабушкой они болели за бейсбольную команду подготовительной школы Токийского университета, чьи бэттеры Накатика Наебнука и Херанука Помячука стали кумирами юного бейсболиста. Ликованию бабушки и внука не было конца, когда в 1896 году их команда с разгромным счётом 29–4 обыграла команду европейцев из Йокогамского загородного физкультурного клуба.

Сколотив из учеников школы, в которой обучался Ясос, любительскую бесбольную команду, Ядалато была её тренером, называя своих питомцев «котятами». Из-за нежелания местных богатеев раскошеливаться на содержание детской команды непонятного для них вида спорта, бабушка также выступала в роли спонсора, покупая котятам за свои деньги бейсбольные биты и мячи. Финансовое состояние её клуба для мужчин нетрадиционной ориентации «Los Caballeros Penduras en Popen» было довольно шатким, поэтому на настоящие бейсбольные мячи денег катастрофически не хватало. Изобретательная Ядалато заменила бейсбольный мяч футбольным и, тем самым, положила начало софтболу — новому виду спорта, который с лёгкой руки японки получил название «киттенбол» (от англ. kitten — «котёнок»).

Футбол

Стороной не обошла Ясоса Бибу и набирающая силу в конце 19-го века футбольная горячка. В Испании этот вид спорта стал популярным благодаря морякам и студентам, которые привезли его из Великобритании. Весной 1890 года Ясос умолял отца отвезти его на исторический матч андалусийских футбольных клубов «Севилья» и «Рекреативо». Хермандо согласился, однако накануне поединка внезапно ушёл в запой, и поездка сорвалась, несказанно разочаровав сына.

Схема передвижения по полю фигуранта «Руки Хуялы», наспех накарябанная Ясосом Бибой на бумажной салфетке

Спустя много лет, Ясос Биб не переставал сожалеть о пропущенном футбольном матче, в котором в составе обеих команд было по два испанца и по девять британцев, а победу одержала «Севилья» со счётом 2:0. После дюжины бокалов габербушского в компании своих друзей, Ясос частенько начинал плакать, вспоминая отцовскую порку и то, как по вине отца он не смог воочию насладиться легендарным голом, который на последней минуте матча забил с разворота нападающий «Севильи» Хуяриос Хуяла.

Ясос мог без устали пересказывать историю о том, как мяч очутился в сетке ворот «Рекреативо» после того, как Хуяла получил пас навесом от Хуивьера Болванеро де лос Твердолобоса. Болванеро получил пас длинной передачей от Руби Паскаля, который, отобрав мяч у нападающего «Рекреативо» Мазильеро Иебанутеса, обошёл защиту англичан Джавы Скрипт и Перла Сишарп и затем, под одобрительный рёв болельщиков, со всего маху засандалил мяч с другого конца футбольного поля прямиком в голову Болванеро де лос Твердолобоса, от которого мяч попал в руки ноги Хуялы. Вратарь «Рекреативо» Бейсик Хакер зевнул, и мяч молниеносно очутился в сетке его ворот. Игроки проигравшей команды утверждали, что Хуяриос Хуяла, автор гола, получившего название «Гол столетия» и признанного лучшим голом в истории футбола 19-го века, забил мяч рукой (Этот случай стал известен как «Рука Хуялы».), однако рефери посчитал, что мяч был забит ногой, и, несмотря на возмущение игроков «Рекреативо», гол был засчитан. Ясос, закоренелый болельщик «Севильи», был полностью согласен с таким решением футбольного судьи и отвергал всяческие домыслы о том, что мяч был забит не ногой, а рукой Хуялы.

Примечательно, что после окончания школы Ясос Биб ни разу не притронулся к мячу, но всю оставшуюся жизнь с удовольствием слушал репортажи о футбольных матчах по радио.

Друзья детства

Десятилетний Ясос Биб на веранде отцовского дома в г. Херес-де-ла-Фронтера, Испания

В школе вместе с Ясосом Бибой училось много детей иностранцев. Это сподвигло Ясоса, родными языками которого были испанский и японский, изучать другие языки, чтобы он мог общаться со своими школьными приятелями на их родном языке. Интерес к изучению языков стал впоследствие для Ясоса Бибы ключевым обстоятельством в выборе профессии филолога.

Лучшими школьными друзьями Ясоса стали француженка Анаже Д’Ура, отличавшаяся низкой успеваемостью и странными шалостями, которые вредили ей самой, и армянин Агазон Засеян, отец которого — городской садовник-озеленитель грек Ананиос Слюнидополу — страдал хроническим насморком, и дети наделили его прозвищем «Гундос Красный Нос». Троица стала неразлучной, часами пропадая в уединённых уголках городских парков и в придорожных кустах, за что получила прозвище «Менаж, А и Труа». Все трое обожали сало, которое готовил отец Ясоса Бибы на дубовом кухонном столе, который по особому заказу изготовил для него знакомый гробовщик Нап Ерекосяк. «Отца сало на столе, хорошо и ей и мне» — с теплотой вспоминал Ясос Биб о застольях с друзьями.

Также близким приятелем Ясоса был Ибус О’Бак — парнишка из семьи выходцев из Ирландии. Мальчиков объединила любовь к животным: Ибус любил собак, а Ясос — бабочек. Любимой темой Ибуса, который обожал животных и страстно желал завести щеночка, были собаки. Он мог говорить о них часами и настолько всем надоел, что его даже бросила подруга Лия, которая снисходительно относилась к странному и подозрительному увлечению Ибуса суками собак. Ибус, однако, считал, что истинной причиной разрыва была ревность, о чём он в стихотворной форме писал своим друзьям из психушки в Севилье, куда его от греха подальше упекли родители после досадного инцидента, о содержании и последствиях которого они предпочитали скромно умалчивать:

Друзья! Зовут меня О’Бак, Безумно я люблю собак, Они — моя стихия. Моя подруга Лия Всем говорит, Что я — «чудак, Что в голове моей бардак». А я считаю, что она — Химера в юбке, сатана, Зловредная змеюка. Меня ревнует, сука. Друзья мои, Считаю так. Навеки ваш, Ибус О’Бак

К радости друзей и родителей Ибуса, его безумие было успешно излечено севильскими светилами психиатрической науки — профессором Дурдомиресом Бредованейро Психулиаресом и доктором Урофагитой Описалинас. Большой вклад в исправление мозгов Ибуса внёс врач-педиатр Антимонио Депрессантес де Пилюльяр, который прописал мальчику слабительное и опиум. После проведённых медицинской сестрой Чиканутой Шизорес восьмидесяти сеансов интенсивной шокотерапии и прописанного докторами лечения кровопусканием и обливанием ледяной водой, пациент окончательно и бесповоротно избавился от чрезмерной привязанности к четверолапым. Возвратившись из Севильи с чистым как лист белоснежной бумаги сознанием, Ибус О’Бак быстро нашёл себе другие развлечения: его новые подруги — Фроттерия Парафилита, Урина Писсинг, Вуайерита Писелар Описеландро-и-Фетишиста и Серита Пердуэлла де Копрофилорес — пристрастили выпускника психушки к экстремальным формам проведения досуга, вытеснив из его жизни дружбу с Ясосом Бибой.

Примечание: Спустя много лет во время войны за независимость Ирландии Ибус О’Бак вместе с отрядом ирландских добровольцев с Пиренейского полуострова в феврале 1920 года прибыл на охваченный войной остров. В мае 1921 года с боевым кличем «Я — Ибус О’Бак! Всегда готов!» повёл своих солдат против британских подразделений, расквартированных в Дублине, и погиб в бою. В своих мемуарах Яша Лава написала об обстоятельствах того, как Ясос узнал о гибели своего друга детства. Через своих знакомых Ясос вышел на одного из сослуживцев Ибуса и, с трудом подбирая английские слова, спросил его: «My friend... uh... O'Buck... uh... Where he comes?». И услышал в ответ: «To Dublin». «Куда, блин?!» — растерянно вскричал Ясос, от шока перейдя на русский язык, вспомнив, какие жестокие бои охватили Дублин в 1921 году, и осознавая, что шансов выжить у плохо вооружённых ирландских добровольцев в бою против британских карателей там было крайне мало. «To Dublin» — ответил сослуживец Ибуса. Написав в Дублин, Ясос получил письмо с подробным описанием обстоятельств последнего боя Ибуса у здания таможни в Дублине, где находилась колониальная британская администрация.

Друзья часто ходили в гости к Ясосу Бибу и, сидя на балконе, пили чай с шоколадным рулетом, который готовила бабушка Ясоса, Атомули Ядалато, по рецепту, которым с ней поделилась её старая виленская подруга Ахава Нагила, проживавшая у старого еврейского кладбища в Снипишках. Об этом друзья сочинили песню, которую часто распевали хором, идя домой из школы:

С рулетом на балконе Гоняем мы чаи.

Впрочем, Агазон и Ясос гоняли не только чаи, но и на жёлтом велосипеде-тандеме, принадлежавшем Агазону. Про это развлечение они тоже сложили песню «Hа велосипедике вдвоём, -педике вдвоём, -педике вдвоём! Hа велосипедике вдвоём — Yellow submarine…»

Переезд в Вильну

Дом на улице Опохмеляйтеса, в котором жила семья Ясоса Бибы после переезда из Испании

В 1891 году, из-за накопившихся долгов отец Ясоса с сыновьями, дедушкой и бабушкой перебираются в Литву и поселяются в Вильне, в доме 3Г по улице Опохмеляйтеса. После долгих поисков покупателя старый дом согласился купить местный латифундист французского происхождения Пьер Д’Ун, занимавшийся выращиванием гороха на своих полях и которого в тех местах узнавали по специфическому запаху. Переезду предшествовала длительная задержка из-за отказа деда Ясоса поставить свою подпись в документах о продаже дома в Испании. Старый Уймураз долго упрямился, вставляя палки в колёса своими угрозами о том, что переезд будет только через его труп, но в конце-концов согласился, из-за своей деменции позабыв, о чём идёт речь. «Подпись деда была важна», — вспоминал Ясос Биб. Спустя полгода после переезда в 1892 году пожилой дед скончался, бабушка пережила на много лет, посвятив дальнейшую жизнь заботе о внуках.

Учёба в гимназии

В Вильне отец Ясоса Бибы отдаёт мальчика учиться в 1-ю Виленскую гимназию на Благовещенской улице, соврав директору, что члены его семейства являются потомками древнего рода арагонских герцогов, а сам Хермандо Пидоралес-и-Соса де лос Хуасе́ — бывший депутат кортеса, офицер испанской армады, участник Кубинской войны, был ранен и за отвагу представлен к ордену Золотого руна. Глядя на монголоидные черты испитой физиономии потомка арагонских герцогов, директор гимназии усомнился в правдивости рассказанной ему истории, но тем не менее зачислил Ясоса в гимназию с условием, что к началу учебного года мальчик выучит русский язык, на котором ведётся преподавание в учебном заведении.

Школьные товарищи

В одном классе с Ясосом учились Феля Дзержинский и Вася Шверубович. Шверубович, сын белорусского священника, был застенчивым и худосочным подростком, любившим пение и литературу. Дзержинский же, сын польского шляхтича, был двоечником, второгодником и хулиганом, и каждый день после уроков, как по расписанию, лупил одноклассников, включая Шверубовича и Бибу, и отбирал у них карманные деньги. Годы спустя, когда Ясос вспоминал о своей учёбе в гимназии, его каждый раз пробирал мороз по коже от воспоминаний о своём обидчике:

Подвижный как ртуть. Эпилептически нервный. Бледное малокровное лицо поминутно искажается гримасой. Зелёные глаза, в которых то и дело вспыхивают сатанинские огоньки. Резкий пронзительный голос болезненно вибрирует. Неистово носится ураганом по гимназическим корридорам, шумит, шалит, скандалит и дерётся… У меня тогда не было никакого сомнения в том, что из этого парня вырастет бандит и головорез! Человеконенавистнический садизм, который стал самой яркой чертой Дзержинского, когда он сделался верховным палачом русского народа, недвусмысленно проявлялся у него ешё на школьной скамье. Избавиться от этого качества ему не помогло ровным счётом ничего, даже любовь к Юльке, младшей сестре нашего однокашника Бори Гольдмана. Женившись на бедняжке, Феликс смог вогнать в гроб даже её.

В своих наблюдениях Ясос Биб не ошибся. Оба, Шверубович и Дзержинский, после окончания гимназии стали знаменитыми: первый подался в актёры и стал артистом В. И. Качаловым, а второй пошёл грабить банки, поезда и почтовые отделения и на вершине своей творческой карьеры даже занял пост председателя Всероссийской чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией и саботажем при Совнаркоме РСФСР, где продолжил лупить зажравшиеся классы сограждан и отбирать у них деньги.

Музыкально-драматический кружок

Гимназист Ясос Биб, 1892 год

После уроков Вася и Ясос, в который раз побитые и до нитки обобранные хулиганом и задирой Феликсом, шли на занятия в Виленский музыкально-драматический кружок любителей.

По причине ограниченности финансовых ресурсов кружка, должности руководителя музыкального отдела, руководителя драматического отдела, заведующего хозяйственным отделом и казначея занимал один человек — местный куплетист, обрусевший грек Ахинеос Дундукис-Туканский. Не отличавшийся острым умом грек тем не менее имел феноменальный дар сочинять сатирические куплеты и считал себя знатоком древнегреческой и древнеримской драматургии. Однако его многократные попытки постановки грандиозных и пышных римских адаптаций древнегреческих сатировских драм с собой, любимым, в главной роли Юпитера неизменно заканчивались провалом по двум причинам:

• во-первых, отсутствие желающих заучивать многостраничные дифирамбы на латинском языке, написанные трохеическим тетраметром и киклическим анапестом;
• во-вторых, отсутствие желающих исполнять роли сатиров, совершающих на сцене ритмические прыжки, порою непристойного характера, в не менее непристойном наряде в виде козлиной шкуры с пристёгнутым спереди фаллосом, а сзади — конским хвостом.

Как правило, музыкально-драматический репертуар завхоза-режиссёра Дундукис-Туканского состоял из комедий более скромных и современных, в числе которых были грибоедовская «Горе от ума» и гоголевская «Ревизор». В первой Вася Шверубович играл Чацкого, а Ясос Биб — полковника Скалозуба. При этом, оба юных актёра имели проблемы с дикцией на русском языке: первый декламировал свою роль с карикатурно-белорусским акцентом, а второй — с тяжелейшим испанским, что зачастую меняло смысл сказанного, порою до непристойного характера, и приводило зрителей в состояние гомерического хохота и долго не проходящей икоты.

Однажды спектакль чуть не закончился смертельным исходом одного из зрителей: поперхнувшись от безудержного смеха, инспектор городской исполнительной комиссии по осмотру извозчичьих экипажей Ржалнис Труселяописявичус начал задыхаться, посинел, и был вынесен из зала на свежий воздух, где ему оказал скорую медицинскую помощь лекарь Пилюлис Глотайтес, за которым срочно послали гонца в ближайшую аптеку. Этим гонцом стал Ясос Биб, который увидел среди стоявших в очереди пожилого британца, проездом находившегося в городе, которому в гостинице стало плохо и он в одной рубашке примчался в аптеку купить лекарство, но в суматохе он забыл надеть жилетку, в которой у него были деньги и документы, и об этом Ясос Биб написал очередную эпиграмму:

Зашёл в аптеку сэр Гордон,
Чтобы купить себе… таблетки,
Но деньги он забыл в жилетке,
Чем был ужасно огорчён.

Новость о происшествии в театре была освещена в разделе криминальных курьёзов вечернего выпуска газеты «Wileńska Gazeta Policyjna» и, на следующее утро, в неофициальной части «Виленских губернских ведомостей», облетев весь город. Общественное внимание к спектаклю сыскало режиссёру любительского театра взыскание от его непосредственного начальника — председателя правления Виленского музыкально-драматического кружка любителей, генерала от инфантерии Резуна-Колиштыковского, а от публики — славу театрального чародея и прозвище «Главного сатира виленского ломового извоза».

Помимо любви к театральному искусству, куплетист Дундукис-Туканский также питал слабость к алкоголю. Со временем, зелёный змий начал доминировать в его творческой и управленческой деятельности, что не могло не отразиться на качестве театральной продукции руководимого куплетистом кружка, а также на состоянии дел в его хозяйственной и казначейской части, которой тот заведовал по совместительству. Вскоре бухгалтерская проверка обнаружила растрату, и Дундукис-Туканский был вышвырнут на улицу. В условиях отсутствия производственного, хозяйственного и финансового руководства, у председателя кружка, генерала Резуна-Колиштыковского, не оставалось иного выхода, кроме временного закрытия музыкально-драматического кружка любителей до замещения образовавшихся вакансий. Однако поиски квалифицированного кандидата затянулись, положив конец любительской театральной карьере гимназиста Бибы.

Оказавшийся без работы Дундукис-Туканский ушёл в длительный запой, был выселен за неуплату из съёмной квартиры, скитался, побирался. Какое-то время обитал в городском ночлежном приюте на Трокской, а после того, как опального режиссёра выперли оттуда за пьянку и дебош, прятался от непогоды в угольных ящиках у локомотивного депо железной дороги. Там, на насыпи земляного полотна, его обнаружил путевой обходчик. В стельку пьяный куплетист, крепко прижавшись щекой к стальному рельсу, мирно спал в обнимку с воняющей креозотом шпалой. Рабочий оттащил безработного режиссёра за ноги в припаркованную неподалёку Свято-Николаевскую церковь-вагон. Спустя несколько часов, успевший слегка протрезветь Дундукис-Туканский был допрошен церковным старостой, но кроме бессвязного бормотания и часто повторяемой фразы «Молилась ли ты на ночь, Дездемона?», от находящегося в белой горячке куплетиста добиться ничего не удалось, и тот был доставлен на подводе в управление Полесских железных дорог для выяснения личности, сословия и рода деятельности.

В конторе управления, куда был доставлен бывший заведующий хозяйственной и казначейской частью музыкально-драматического кружка любителей, он был допрошен помощником начальника дорог, инженером путей сообщения и заядлым театралом Флорианом Фиалкиным. В чумазой, изрядно помятой беспробудным пьянством и заросшей щетиной физиономии нарушителя, помначдор Фиалкин распознал героя газетных криминальных курьёзов Дундукис-Туканского. По приказу Фиалкина, «главный сатир виленского ломового извоза» был отмыт от угольной пыли и креозота, подстрижен, побрит, осмотрен участковым врачом Полесских железных дорог на предмет вшей и венерических болезней и накормлен в столовой управления. После этого, дав обещание бросить пить, опальный режиссёр получил место распорядителя на семейных вечерах в конкурирующей конторе — Виленском музыкально-литературном железнодорожном кружке в доме Прозоровой на Херсонской улице.

Много лет спустя куплетисту Дундукис-Туканскому и его набравшим в рот каши актёрам-любителям была посвящена ¼ строчки в биографии народного артиста СССР В. И. Качалова.

Музыкальные классы

Попутно с театральным кружком Ясос Биб посещает музыкальные классы при виленском отделении Императорского Русского музыкального общества в доме Зарцына в Игнатьевском переулке, где искусство скрипичной игры ему преподаёт выпускник Бесплатной музыкальной школы по классу элементарной теории музыки Нолемоций Тупеус, а общее фортепиано — португальский тапёр Мимо Клавиш. Про последнего благодарные ученики сочинили песенку: «Тапёр Мимо на всё горазд, он пианист и пе… дагог». Обучаясь игре на струнных и клавишных инструментах, Ясос изучает технику виртуозов. Среди его кумиров — японская пианистка Херанука Пороялю, которой Ясос пытается подражать к ужасному недовольству своих школьных наставников, особенно Клавиша, которому самому на праздничных вечеринках, свадьбах и юбилеях приходилось играть на дрянных инструментах, буквально стуча по клавишам. «Господин Биб, тотчас прекратите барабанить по клавишам. Вы же не дятел!» — то и дело раздражённо указывает ему учитель Клавиш.

Как и любому пятнадцатилетнему мальчишке, которому на ухо наступил слон, Ясосу быстро надоедют скучные скрипичные и фортепьянные гаммы, и он начинает интересоваться другими, более «весёлыми» с его точки зрения инструментами. Очень скоро любимыми музыкантами Ясоса Бибы становятся турецкий барабанщик Обстул Хуембей и болгарский аккордеонист Порвал Баянов, с которыми он познакомился во время их гастролей по губернским столицам Российской Империи. Большое впечатление на юного музыканта произвела бразильская певица Оридо Пота, могучий раскатистый голос которой он впервые услышал в фонографической записи в магазине нот и музыкальных инструментов «Нотыните» возле железнодорожного вокзала, в доме Нилаптямищихлибавичуса на Шопеновской улице.

Первые литературные опыты

Служил Гаврила хлебопёком,
Гаврила булку испекал…

~ Дарт Херохито. «Гаврилиада». Сборник, 1893 год

В школьные годы появляются первые литературные произведения Ясоса Бибы, написанные в творческом содружестве с его школьным приятелем Колей Сергиевским, младшим сыном попечителя Виленского учебного округа. Для хохмы мальчики сочинили серию мелодраматических рассказов, главной героиней которых является молодая актриса по имени Белуга Завывалкина. Несмотря на то, что эти произведения полны пошлого подросткового юмора и зубоскальства, в них, тем не менее, тусклой желтизной просвечивает золотая жилка писательского таланта.

В рассказе Бибы и Сергиевского «Не жизнь, а малина» повествуется о том, как в погоне за красивой жизнью, начинающая актриса Белуга Завывалкина становится любовницей «старикашки-купца» Реститута Проституткина, превращается в «полуголую, раскрашенную куклу» и растрачивает остатки своего актёрского таланта на то, чтобы дурить старому бармалею голову, выманивая из него деньги на платья, украшения и развлечения с молоденькими любовниками. Однажды кухарка купца докладывает ему, что видела Белугу в городе, в весёлой компании полупьяных юнкеров. Старика Проституткина одолевает ревность. Договорившись с кухаркой, он решает отомстить девушке. История заканчивается сценой, в которой кухарка варит из рубленной на куски белуги холодец с малиновым вареньем.

Авторы отправили рукопись своего рассказа под псевдонимом «Никосос Сербибовский» в «Виленский вестник», и, что интересно, старейшая газета Литвы, за неимением ничего лучшего, не только опубликовала эту галиматью, но и даже выплатила юным прозаикам гонорар. Выплата гонорара за работу, на которую было потрачено ровно 36 минут, настолько сильно удивила мальчиков, что Коля решил стать профессиональным писателем, а Ясос… просто удивился тупости главного редактора газеты.

Успеваемость

В целом, Ясос Биб окончил гимназию с весьма неплохими, по его мнению, результатами, получив твёрдую пятёрку по французскому и немецкому языкам, истории и географии. Закон божий и гимнастику он сдал на четвёрку, а точные науки — на тройку. Единственными предметами, выпускные экзамены по которым Ясос едва не завалил, были русский язык и логика. В ответах на вопросы экзаменатора по русскому языку он то и дело вставлял в свою речь испанские, грузинские и японские слова, чем довёл экзаменатора до белого каления. В дополнение, экзаменатора сильно раздражал тяжёлый испанский акцент мальчика, от которого за три года обучения в 1-й Виленской гимназии Ясос так и не смог избавиться.

Учитель логики 1-й Виленской мужской гимназии Головась Тупоревич

В логике гимназист был тоже не силён, показав слабое знание законов тождества и непротиворечия, а также вступив с экзаменующим его преподавателем логики в философскую дискуссию на повышенных тонах относительно истинного смысла термина «истина». Терпение экзаменатора лопнуло после того, как Ясос задал преподавателю вопрос: «Может ли абсолютный монарх издать закон, который лишит его абсолютной власти?» Пока учитель логики напрягал свои мозги, силясь понять, где в данном вопросе кроется подвох, экзаменуемый уверенно заявил, что если монарху удастся издать такой закон, тогда он лишится абсолютной власти, которой обладал до издания такого закона, а если же государь такой закон издать не сможет, значит монарх абсолютной властью никогда не обладал, и никакие законы не смогут лишить его того, чем он не обладал изначально. Экзамен по логике закончился тем, что экзаменатор схватил гимназиста за шиворот и, с воплями «Бунтовщик! Как вы смеете подвергать сомнению власть нашего государя-императора, богопомазанника и самодержца?!», оттащил Ясоса к директору гимназии. Видя, что умственные упражнения в философской логике могут легко перерасти в политический скандал, и дело может закончиться вызовом директора в губернское жандармское управление, директор счёл разумным замять его: успокоив разгневанного педагога обещанием разобраться и строго наказать виновника, он попросил учителя логики подождать за дверью и, оставшись с учеником наедине, картинно наорал на гимназиста и громко пригрозил Ясосу карцером; затем, хитро подмигнув, пожал ему руку и вытолкал из кабинета.

По латинскому языку Ясос получил двойку за то, что назвал латынь «мёртвым языком». Учитель латыни, обрусевший немец Иди-Отто Антиквариатович фон-Тормознуттенберг по прозвищу «Cтолетвобед» — глухой на оба уха и дряхлый как камышитовая мазанка, помнящая хоругви конницы гетмана Хмельницкого — возмутился и назвал гимназиста «недоумком». Юноша не остался в долгу и в ответ назвал учителя «пенде́хо», продемонстрировав тем самым, что у плебейских правнуков старушки латыни — острые зубы и они могут больно кусаться. К счастью, пользующийся слуховой трубкой немец этого не услышал, иначе гимназист повторил бы своё путешествие в кабинет директора, и на этот раз от гимназического карцера ему было бы не отвертеться.

Что же касается критерия «внимательность» по всем этим предметам, то учителя оценивали поведение Ясоса Бибы на уроках как удовлетворительное, что отражало скорее не степень его усидчивости и прилежания, а недовольство педагогов тем, что вертлявый гимназист любил во время уроков задавать каверзные, скептические, провокационные и зачастую возмутительные по своей непристойности и вольнодумству вопросы.

Разбитое сердце

«Портрет гимназиста Ясоса Бибы». Художница-депрессионистка Адура Намалюйте, холст, масло. 1912 год

Сын поварихи и лекальщика,
Я в детстве был примерным мальчиком,
Послушным сыном и отличником.
Гордилась мной моя семья.

Но мне, непьющему тогда еще,
Попались пьющие товарищи,
На вечеринках и в компаниях
Пропала молодость моя.

~ Трогательные слова, которые не выкинешь из песни

Помимо мужских гимназий, в Вильне действовали также и женские учебные заведения — Мариинское высшее училище, парочка духовных училищ и классическая гимназия. Общаться с попо́вскими дочками-малолетками из «духовки» у пубертатных подростков не было никакого интереса, в то время как заносчивые мариинские институтки смотрели на прыщавых гимназистов свысока, отдавая предпочтение будущим офицерам из юнкерского училища или, на худой конец, будущим медикам из фельдшерской школы. Зато взаимный интерес у учащихся мужской и женской гимназий был обоюдным и неподдельным. Личные контакты между гимназистами и гимназистками не поощрялись администрацией обеих школ во избежание романтических связей, однако изобретательные ученики находили подпольные каналы передачи письменных сообщений между учебными заведениями.

Одним из таких нелегальных каналов гимназической переписки был учитель Пиздяслав Блудословец, который преподавал словесность в обеих гимназиях. Средством передачи сообщений служили мокроступы учителя словесности. Автор послания незаметно вкладывал его под стельку галош педагога, и ничего не подозревающий Блудословец затем натягивал их на свои ботинки и доставлял корреспонденцию по утопающим в грязи и слякоти улицам Вильны к месту нахождения адресата, где галошная почта таким же образом извлекалась.

Фотографическая карточка Поли Куликовой, доставленная Ясосу галошами учителя словесности

В 1894 году Ясос Биб, у которого к тому времени отросли небольшие усики, чем он очень гордился, встретил свою первую любовь — девочку-вундеркинда Полю Куликову. С ученицей Виленской женской гимназии Ясос познакомился заочно, по галошной переписке. На протяжении года они обменивались записочками пикантного содержания и отправили друг другу свои фотокарточки. В написанных изящным слогом письмах, Поля заигрывала с Ясосом, признавалась ему в вечной любви и даже как-то раз прислала локон волос. На выпускном балу, который обе гимназии по традиции проводили совместно, Ясос Биб набрался смелости, чтобы пригласить красавицу Полю на танец, но сильно разволновался и, обливаясь по́том и испытывая сильное головокружение, вместо приглашения сделал ей предложение руки и сердца. Девушка покраснела как корнеплод свёклы, но затем взяла себя в руки: презрительно взглянула на вспотевшего гимназиста будто он был тараканом, который выполз на свет божий из-под прогнившей половицы, вяло встряхнула веером, словно хотела отогнать от себя назойливую муху, фыркнула и высокомерно рассмеялась в лицо незадачливому жениху.

Позже выяснилось, что Поля Куликова никакой переписки с кем-либо не вела и знать не знала никакого Ясоса Бибы из 1-й Виленской мужской гимназии: это был розыгрыш, устроенный одноклассницами Поли с целью проучить и опозорить заносчивую красавицу. Несчастный гимназист в этом коварном плане девичьей мести был всего лишь расходным материалом, исполняющим функцию очкарика-ботана. Любовные записки на самом деле сочиняла гимназистка Захава Лахумус, старшая дочь известного в городе еврея-талмудиста Пинхуса-Мордехая Лавы. Получаемые от Ясоса записки девушки зачитывали вслух, хохотали над их содержанием и делали комментарии. Затем Захава сочиняла и отправляла Ясосу новую записку; от него приходил ответ; и эта в высшей степени развлекательная для гимназисток процедура повторялась в той же последовательности.

Убитый горем Ясос Биб забросил музыку и литераторство и засел в английском пабе «Rat & Bat» заливать за кадык в надежде залечить душевную рану алкоголем. Владелица паба — британская подданая мисс Порция Виски (англ. Portia Whiskey) — всеми силами пыталась утешить юношу, но его разбитое сердце требовало всё более крепких напитков, что впрочем вполне устраивало госпожу Виски, поскольку цена на данную продукцию в её заведении росла прямо пропорционально её крепости.

В пабе «Rat & Bat» молодой Ясос познакомился с известными в Вильне пьяницами Рюмкевичем и Наливайтесом. Между новыми собутыльниками завязалась крепкая мужская дружба, которая продолжалась до самой смерти Ясоса. Иногда к ним присоединялись внебрачный сын Порции Ал Коголик (англ. Al Coholic), поставщик вин Набздел Перепьян и завсегдатай паба Мартинис Выпивайтес, снимавший комнату в соседнем клоповнике доходном доме известного в городе домовладельца Козюлиса Ковырявичюса. Нередко подвыпившая компания дружно распевала песни и громко барабанила по столу, от чего на соседних с ними столах весело подпрыгивали бокалы и блюда с закуской. Тем не менее, многие посетители, напившись до чёртиков, часто распевали слишком много и слишком громко, затем начиная буянить и привлекая излишнее внимание полиции, и будучи выставленными за дверь, начинали распространять в городе клеветнические слухи о персонале заведения, несмотря на уговоры хозяина паба не делать этого: «И если хочешь петь здесь, то много не надо петь здесь». Став персонами нон-грата в этом пабе, они затем пели уже в другом месте, в пабе «Double Yat» в соседнем квартале. «Всем хочется много петь здесь, поэтому они поют там» — такими словами описывал Ясос Биб клеветников паба, для которых путь сюда отныне был заказан.

Я б в рабочие пошел, пусть меня научат

У меня растут года,
будет и семнадцать.
Где работать мне тогда,
чем заниматься?
Нужные работники —
столяры и плотники!

~ Маньяковский про то, кем быть

Специалист по обточке

Через несколько месяцев горе отверженной любви было основательно проспиртовано и заглушено. И когда Ясос Биб вышел из запоя, он задумался о дальнейшем жизненном пути и карьере. В Вильне было не так много мест, где можно было бы найти приличную работу: из предприятий фабричного характера в городе было производство табака, гильз, конвертов, карандашей, конфет, искусственных цветов, шляп, обуви, пуговиц, обувных щёток и чугунных изделий. Поскольку из глубокого запоя Ясос вышел возле мебельной фабрики «Вильняус балдай», то именно туда он и устроился на работу в качестве подмастерья по обточке древесины, проработал нескольких месяцев, но был уволен за систематические прогулы. «А в цеху его нет» — только и было слышно от рабочих, которых начальство постоянно опрашивало в безуспешных поисках Ясоса Бибы. (Вместе с Ясосом администрация фабрики также уволила распиловщика заготовок Нивцехуя Овцехуева — по мнению сотрудников, да и самого Ясоса, весьма незаслуженно.)

После увольнения с мебельной фабрики Ясос Биб отправился в Шавельский уезд, где пытался устроиться в торфяной карьер землекопом, но уже наслышанный о его похождениях по месту прежней работы начальник участка Марк Шейдер категорически отказался брать его к себе на работу.

Эти хождения по мукам изрядно надоели Ясосу Бибу и, впервые в жизни ощутив сильную тягу к интеллектуальной деятельности, он решил, что физический труд не для него. Начался поиск работы, состоящей из умственного труда…

Адъютант его превосходительства

Весной 1895 года Ясос Биб поступил на службу в Виленский центральный архив древних актовых книг. В архиве, располагавшемся по соседству с публичной библиотекой на третьем этаже в здании бывшего Виленского университета по Дворцовой улице, была собрана обширная библиотека исторических документов Виленской, Гродненской, Минской, Ковенской и Люблинской губерний.

Выдержка из статьи архивариуса Виленского центрального архива древних актовых книг И. Я. Спрогиса в Памятной книжке Виленской губернии на 1902 год.

Принимавший Ясоса на работу архивариус И. Я. Спрогис похвалился, что архивная коллекция состоит из 20 миллионов записей, и если выстроить все полки архива в прямую линию, то их протяжённость составит две версты. «Это, молодой человек, длиннее, чем путь отсюда до Виленской тюрьмы, — гордо заявил седовласый архивариус, и затем, задумчиво глядя в пустое пространство и озабоченно почёсывая бороду, с горечью добавил: — К сожалению, многие из этих записей — фальшивки».

Архивариус Виленского центрального архива древних актовых книг И. Я. Спрогис о потерянной географии

«Куда дѣлось всё это драгоцѣнное наслѣдіе нашего русскаго народа въ здѣшнемъ краѣ Россіи…? Куда дѣлись дорогія для нашего русскаго слуха древнія ​географическія​ названія и ​личныя​ имена … нашихъ русскихъ юго-западныхъ губерній? — недоумённо и, в то же время, пафосно задаётся вопросом архивариус Спрогис в своёи опусе о Виленском центральном архиве в Памятной книжке Виленской губернии на 1902 год. И, лукаво избегая ответа на эти мучающие обрусевшего латыша вопросы, галопом в карьер переходит к практическим предложениям: — Будемъ надѣяться и горячо вѣровать, что въ близкомъ будущемъ этотъ польскій ​кунтушъ​ будетъ снятъ съ здѣшняго русскаго народа и возвращенъ ему свой природный и дорогой русскій кафтанъ…»

Архивариус также поинтересовался, хватит ли у юноши сил поднимать тяжести, поскольку в архиве попадаются актовые книги толщиной в аршин и весом более 30 фунтов. Ясос без тени сомнения ответил, что конечно же хватит, так как на мебельной фабрике ему приходилось таскать брёвна по 150 фунтов весом. Уверенность щуплого на вид молодого человека пришлась начальнику архива по душе, и Ясос был зачислен на должность помощника архивариуса по особым поручениям, которая немного не дотягивала до чина коллежского регистратора. Впрочем, юноша не собирался делать головокружительную карьеру на государевой службе, и его нисколько не расстроило получение должности, располагавшейся ниже плинтуса в Табели о рангах, что было не так уж плохо, поскольку нет адъютанта без аксельбанта.

Особые поручения юного помощника архивариуса состояли в том, чтобы нагреть воды в самоваре, принести чаю, наполнить чернильницы, очинить перья, сделать истопнику нагоняй за остывшую печь и, по просьбе архивариуса, добраться по стремянке до верхней полки архивного стеллажа, чтобы снять оттуда почерневшие и полуистлевшие от времени фолианты и сдуть с них пыль. Особые поручения шли беспрерывным потоком, зачастую отменяя друг друга и меняя приоритетность их исполнения. Ясосу приходилось крутиться как белке в колесе, и под конец дня он чувствовал себя как выжатый лемон.

Изредка молодому специалисту выпадала и творческая работа — разыскать в каталоге актовых книг постановление земского суда или сделать выписку из раздела о наследственном праве Статута Великого княжества Литовского. Благодаря таким поручениям, Ясос Биб познакомился с белорусским фольклористом, этнографом и историком Ю. Ф. Крачковским, председателем Виленской комиссии для разбора и издания древних актов. Не смотря на своё духовное образование, Крачковский имел репутацию богохульника и бунтаря. Среди служащих архива даже ходили слухи, что когда тот директорствовал в Виленском учительском институте, куда принимали только лиц православного вероисповедания, по распоряжению вольнодумствующего директора туда приняли на обучение магометанина из Куляба. Когда весть об этом дошла до начальства учебного округа, разразился скандал. Директора уволили и в наказание сослали в Туркестан учить туземцев закону божьему.

Старик Крачковский частенько заглядывал в архив, поскольку работал над составлением очередного тома Актов Виленской археографической комиссии. В одной из бесед с юным помощником архивариуса, Крачковский раскрыл Бибе глаза на то, что целью возглавляемой им археографической комиссии является не поиск и обнародование исторических фактов, а пропаганда имперских устоев. Этой цели подчинена и основная задача комиссии — выковыривать из фондов Виленского и губернских архивов только те юридические памятники, посредством которых можно наглядно и безоговорочно доказывать исконно русские и православные корни Виленской губернии, при этом игнорируя тот факт, что, даже после многолетней кампании обрусения местного населения, на территории губернии проживает менее 5 % русских. «Те же документы, что противоречат этой цели, — откровенничал Крачковский, — мы просто-напросто объявляем подложными или поддельными. У нас уже набралось таких „подделок“ более 50 тысяч!» Эти заявления маститого историка настолько возмутили Ясоса Бибу, что он дал себе клятву бороться за историческую справедливость и решил посвятить жизнь поиску ответа на вопрос «Есть ли жизнь на Марсе русские корни в Литве?».

За ответом далеко ходить не пришлось. Туго сплетённое помело́ русских корней Ясос Биб обнаружил в соседнем здании публичной библиотеки, где располагался Виленский музей древностей. Образованный в 1856 году из пары сотен предметов древности и редкостей, составлявших собственность графа Тышкевича, музей постепенно разросся до десятков тысяч экспонатов, касающихся истории Западного края, включая древнее оружие, монеты, медали и произведения искусства. К своему глубокому разочарованию, начинающий этнограф узнал от смотрителя музея, что к коллекции музея приложил свою руку небезызвестный поборник чистоты в искусстве, граф М. Н. Муравьев. Недовольный тем, что польских предметов в музее было гораздо больше, чем русских, Его Превосходительство генерал-губернатор гродненский, минский и виленский немедленно после открытия музея назначил комиссию из надёжных и верных царю и Отечеству людей, которым приказал польские предметы из музейной коллекции изъять, и наводнить её русскими предметами старины. Из-под какой земли эти предметы будут раздобыты, генерал-губернатору было наплевать — главное, чтобы они были русского происхождения. В результате, как по секрету сообщил Ясосу смотритель музея, через несколько месяцев после учреждения муравьёвской комиссии, из коллекции музея таинственным образом исчезло сначала 265 предметов польской и литовской старины, потом ещё сотня-другая, затем ещё и ещё, пока коллекция не приобрела исконно русский характер.

Работа в Центральном архиве древних актовых книг и общение с Крачковским пробудили в душе молодого Ясоса интерес к гуманитарным и общественным наукам. Он запоем читал рекомендованные стариком Крачковским книги по истории и фольклору Северо-Западного края и даже предпринял попытку самостоятельно изучать философию и этнографию. Однако очень скоро юноша ощутил пробелы в своих знаниях и понял, что восполнить их самообразованием ему не по силам.

План дальнейших действий стал для Ясоса Бибы ясен, как капля росы, которой коснулись первые лучи восходящего солнца: нужно получить высшее образование.

Не хочу жениться, хочу учиться

Вот так в Вильне печатали литовские книги

Место проведения Ясосом Бибой одиночного пикета перед резиденцией генерал-губернатора Северо-Западного края на Дворцовой площади

Получение высшего образования в Вильне в конце 19-го века было проблематичным. Город переживал последствия репрессивной политики Николая I «Палкина». По указу напуганного восстанием поляков императора всея Руси и Царства Польского был закрыт основанный в 1570 году Виленский университет. Генерал-губернатор Муравьёв-Виленский, известный в народе под прозвищем «Муравьёв-людоед», в 1864 году запретил печатать на польском языке и латиницей на литовском языке учебники, газеты, журналы и книги. Понять что-либо в учебниках, написанных литовской кириллицей, было абсолютно невозможно. Из библиотек были изъяты запрещённые цензурой книги. Контрабандной литературы не хватало на всех желающих приобщиться к литовской культуре. Многие костёлы были закрыты или переделаны в православные храмы. Практически все учебные заведения, администрация и преподавательский состав которых был настроен антироссийски, были закрыты. Многие преподаватели уехали в Европу, а те, кто отказался эмигрировать, были жестоко наказаны за участие в восстании — либо казнены, либо отправлены в ссылку, арестантские роты или на каторгу.

У молодого человека, желавшего получить в Вильне более-менее приличное духовное или военное образование, было только три выбора: римско-католическая семинария в Юрьевском переулке, православная духовная семинария на территории Свято-Троицкого монастыря или пехотное юнкерское училище на Закретной. Ни то, ни другое, ни третье Ясоса не устраивало. В городе также было два учительских института — один христианский на Дворцовой улице, другой еврейский по соседству с Александро-Невской часовней на Георгиевском проспекте — для подготовки учителей для воскресных школ и городских, уездных, приходских, сельских и еврейских училищ. Однако эти институты не были высшими учебными заведениями, да и учительствовать в то время Ясос Биб был не настроен.

Возмущённый отсутствием возможности получения высшего образования в своём родном городе, Ясос Биб объявил голодовку: 1 июня 1895 года юноша расположился перед генерал-губернаторской резиденцией на Дворцовой площади с плакатом «Восстановите Виленский университет — старейшее учебное заведение Восточной Европы». Для разгона этой несанкционированной акции, жандармское управление и городское полицейское управление выслали по вооружённому отряду жандармов и городовых, однако Ясосу Бибу удалось скрыться. В итоге полицейские и жандармы избили друг друга, приняв другую сторону за вооружённых бунтовщиков. Воспользовавшись неразберихой, Ясос Биб собрал свои скромные пожитки и бежал в Польшу.

Потасовке жандармов с городовыми была посвящена коротенькая заметка в разделе криминальных курьёзов неофициальной части «Виленских губернских ведомостей». При этом, ни о голодовке Ясоса Бибы, ни о его требовании открыть в Вильне университет в заметке не было сказано ни слова. Напротив, три года спустя, в 1898 году, на Дворцовой площади установили помпезный памятник генерал-губернатору Муравьёву-Виленскому, а площадь переименовали в Муравьёвскую. Известный имперец, славянофил и юдофоб Розанов сильно горевал, что памятник его любимому кровопийце и людоеду решили поставить на отшибе от «живых и людных частей» Вильны. Эти страдания Розанов красочным языком описал в своей статье для газеты «Свет», в которой назвал преувеличенной и лживой молву о муравьёвских казнях и жестокости, похвалил палача за то, что тот «знал поляков, их робкий, пугающийся дух», и призвал последних раскрыть глаза, облагоразумиться и наконец-то рассмотреть в Муравьёве «не столько победителя, сколько сурового и более всего им нужного дядьку». К стенаниям Розанова прислушались, и в 1901 году в здании кордегардии открыли посвящённый «нужному дядьке» музей. Что касается Виленского университета, восстанавливать его, естественно, никто не собирался.

В Польше

У нашего молодца нет забавам конца

Площадь у Венского вокзала в Варшаве, 1890 год

Сойдя с поезда, прибывшего на Венский вокзал в Варшаве, Ясос Биб стал жертвой вокзальных мошенников. Воспользовавшись наивностью молодого иностранца, напёрсточник Кидалбрехт Шуллер предложил Ясосу сыграть в игру в напёрстки. Заинтригованный тем, под каким из напёрстков находится шарик, Ясос внимательно наблюдал за манипуляциями Шуллера с шариком и несколько раз отгадал правильно. Стоящий рядом подручный Шуллера, Шарль Латен, тоже принимал активное участие в игре: проигрывая одну партию за другой, он каждый раз картинно расстраивался и возбуждённо увеличивал ставки, чтобы отыграть потерянные деньги.

Втянувшись в игру, Ясос Биб решил, что хватить играть на Демидов счет и поставил на кон чистые. Окрылённый первым выигрышем, он удвоил ставку и… неожиданно начал проигрывать. Наивный игрок не успел опомниться, как банда хитрых аферистов обобрала его до нитки. «Стоило мне выиграть, чтоб перестать бояться проиграть. В результате, доплясался, что без хлеба остался, — расстраивался облапошеный вокзальными жуликами юноша. — Недаром говорят: первому кону не верь, первому выигрышу не радуйся. Кому жаловаться — городовому? Начнёт докапываться — мол, кто таков, откуда прибыл, по какому делу? Не успеешь глазом моргнуть, как окажешься в арестантской». Успокоив себя мыслями о том, что выигрыш с проигрышем на одних санях ездят и слезами горю не поможешь, Ясос смирился с потерей денег и приступил к поиску крова и пищи.

Жили у бабуси два весёлых гуся

Оставшись без гроша в кармане, Ясос Биб поселился в маленькой деревне под Отвоцком, у старой овдовевшей бабушки, жившей с одним лишь гусём. «Я и гусь с бабусей» — описывал Ясос Биб реалии сурового деревенского быта. Отрабатывая предоставленные бабусей харчи и тёплую постель, Ясос помогал ей по хозяйству: кормил гуся, колол дрова, косил траву, полол грядки в огороде, починил покосившийся забор и выкорчевал пень в саду. По вечерам Ясос и его хозяйка, сидя на завалинке, лузгали семечки и неторопливо вели беседы. Старушка рассказывала юноше захватывающие истории о любовных приключениях своей молодости и пела незамысловатые частушки, заставляя начинающего фольклориста краснеть и громко сморкаться в носовой платок, чтобы скрыть своё смущение:

Жирно наше молоко Да болота тописты. Девки тоже о-го-го — Сисясты да жописты. Не ходите, девки, замуж — Ничего хорошего! Утром встанешь — сиськи набок И пизда взъерошена. Пароход плывет по Висле, Дым вонючий стелется. Девки едут без билета — На пизду надеются. Я, бывало, всем давала По четыре разика. А теперь моя пизда Стала шире тазика. Если я тебе не пара И характер не такой, Вынимай свой хуй обратно И уёбывай к другой. На опушке два дубочка В памяти осталися: Под одним ебались ночкой, Под другим рассталися.

Ясос же, в свою очередь, учил бабусю грамоте и арифметике и отвечал на её наивные вопросы про жизнь в большом городе и за границей. Попутно следует упомянуть, что жанр частушек настолько заинтересовал Ясоса, что он даже начал сочинять частушки самостоятельно. Правда, отсутствие польских корней в его родословной мешало начинающему куплетисту глубоко проникнуть в самую душу частушечного жанра. По этой причине, большинство сочинённых Ясосом опусов смахивали скорее на неудачную пародию услышанных им от бабуси частушек. К примеру, хитро прищурившись, бабуся подзадоривала юношу:

У бабуси жили гуси, Ну а мне-то что же? Я с бабусей не ебуся, И с гусями тоже!

На что Ясос отвечал:

Я иду к бабусе, братцы, Поболтать о том, о сём. И душевно поебаться И с бабусей, и с гусём.

Клеменс Юноша (Шанявский)

В середине июля в Отвоцк стали съезжаться дачники. На другом конце деревни поселился «человек с огромными усами», как охарактеризовал его Ясос Биба. Из дома, где остановился усатый дачник, раздавался стук пишущей машинки. Изнывающий от скуки Ясос крутился около этого дома. Однажды он встретил дачника на деревенской улице, поздоровался и сам не заметил, как новый знакомый втянул его в беседу. Только что они не знали друг друга, и вот уже Ясос рассказывает новому знакомому о желании учиться, работе в архиве, учёбе в музыкальных классах, интересе к этнографии и надеждах поступить в Варшавский университет.

Новый знакомый отрекомендовался Ясосу Бибу как Клеменс Шанявский, и Ясос припомнил, что как-то видел в журнале его рассказ. Рассказ был опубликован под именем Клеменс Юноша, но в сноске была указана фамилия Шанявский. Смущённый Ясос сказал, что очень рад знакомству с писателем, а затем набрался наглости и спросил, нет ли у того каких-нибудь интересных книг почитать. Пан Шанявский ответил, что может одолжить Ясосу томик стихов Мицкевича, а затем пожаловался, что медленно печатает, а ему нужно подготовить рукопись к изданию, и предложил Ясосу совместить приятное с полезным и подработать печатанием рукописей, а заодно и почитать. Ясос с радостью согласился.

Так Ясос оказался причастен к изданию повести «Пять книг жития и деяний почтенного Симхи Боруха Кальткугеля». Тема повести немало удивила Ясоса Бибу. Пан Шанявский объяснил свой интерес к евреям так:

Наше общество знает посредника, купца, ремесленника, но не знает еврея таким, каким он бывает дома, в школе, в обществе своих собратьев, в молельне.

К этому он добавил, что евреи принимали активное участие в Польском восстании 1863 года и могут считаться истинными патриотами Польши.

Благодаря новому знакомому Ясос узнал много интересного о хасидизме, цадиках, чудотворцах, каббалистах, скрытых праведниках и всяческих чудесах. В ответ он рассказал, что виленские евреи ничем подобным не занимаются, а в основном, изучают Талмуд, обширные тома комментариев к Пятикнижию и толстые книги по этике, а также пытаются заработать мелкой торговлей или ремеслом.

— Верно, — отвечал пан Шанявский. — Хасидизм зародился на Карпатах, но именно в Польше получил наиболее полное развитие и достиг расцвета. Это потому, что именно с поляками евреи живут в наиболее полной гармонии! Наши два народа наделены особой миссией и оттого чувствуют особое родство. Недаром Польша по-еврейски называетася «По-лин», что означает «Здесь ночуй».

Писатель посоветовал Ясосу Бибу перечитать поэму Мицкевича «Пан Тадеуш» и обратить внимание на образ корчмаря-цимбалиста Янкеля.

— Но всё-таки, — добавил он. — Следует избегать излишней романтизации и стараться узнать людей такими, как они есть.

Он рассказал, что перевёл с идиша на польский роман «Путешествие Вениамина Третьего» Менделе Мойхер Сфорима, живописующую реальную жизнь нищих еврейских местечек.

— Вот ещё сходство судеб, — продолжал он. — Некогда великая Польща разделена между Российской империей, Австро-Венгрией и Германией, а евреи дважды теряли свою страну и уже восемнадцать веков живут без своего государства, но каждый день молятся о возвращении на родину, также и поляки не теряют надежду на восстановление целостности Польши и обретение независимости.

От всех этих рассказов у Ясоса голова пошла кругом. Он сказал, что в жизни не слышал ничего интереснее, и поведал, что хочет заниматься антропологией и фольклором, но только литовскими. Клеменс Шанявский горячо одобрил это желание, но добавил, что жизни народов неразделимы, и, если литовцы, поляки, евреи, белорусы живут на одной земле, то и фольклор и судьбы из неразрывно связаны между собой, так что в любом случае придётся изучать всё вместе.

Когда в начале осени писатель вернулся в Варшаву, Ясос решил во всём подражать своему новому знакомому, и для начала отрастить точно такие же усы.

Как-то раз хозяйка пожаловалась своему литовскому квартиранту, что одного гуся в хозяйстве маловато; чтобы жизнь вдовы была не так скучна, было бы здорово, если бы гусей было, как минимум, трое, и попросила Ясоса помочь в строительстве гусятни. Тот с готовностью согласился и через два дня отправился в Блоню на поиски подрядчика. Через неделю нанятая Ясосом бригада кочующих по Варшавской губернии строительных рабочих — бетонщики Гравий Хапну́л и Циментас Тащил, кровельщик Тырил Шифер, плотники Брус Кралл и Лес Тибрил, маляр Олиф Услил, каменщик Про́пилка Мень и их бригадирша Галька Ще́бень — прибыла в деревню и, после получения аванса и закупки необходимых материалов, приступила к работе. Через неделю пахнущая новой краской гусятня была готова. Отметив сдачу объекта в эксплуатацию шумной попойкой, подрядчики съели практически весь бабусин годовой запас квашеной капусты, выпили имевшийся у неё в наличии подпивок и, получив причитающееся им вознаграждение, укатили на заработки в неизвестном направлении.

На следующий день погода испортилась и невесть откуда взявшийся сильный штормовой ветер сдул бабусину гусятню с бетонного фундамента как серый волк из известной народной сказки сдул соломенный домик поросят. У расстроенной потерей недвижимого имущества и своих денежных сбережений бабуси приключился апоплексический удар, и старушка померла. Прибывшие на похороны сыновья усопшей зарезали гуся на поминки, доели остатки квашеной капусты и, выставив Ясоса Бибу за дверь, заперли дом на замок и уехали восвояси.

Работа в кузнице

Оставшись без крова и средств к существованию, Ясос поступил помощником в кузнечную мастерскую, куда его пригласил местный кузнец, к которому Ясос обратился за помощью. «Куй с нами!», — заманчиво предложил он Ясосу. Спустя некоторое время он освоил кузнечное ремесло и самостоятельно выполнил заказ группы крестьян, которым нужны были шампуры для жарки шашлыка. «Вертел накую я — просят мужики», — вспоминал впоследствии Ясос Биб о своём новом ремесле, позволившем ему относительно безбедно просуществовать следующие месяцы. Более того, кузнечное ремесло настолько понравилось Ясосу, что он и сам советовал другим обучиться премудростям этого дела — «Хочешь счастья? Иди накуй!».

Кузнецов в округе было трое: Коваль, Ковач и Ковачек. Коваль и Ковач работали вместе с сыновьями. У Ковачека было пять дочерей от двух до двенадцати лет и восьмилетний сынишка Томек, слепой и хромоногий. К Ковачеку и поступил работать Ясос, ведь известно, что кузнецы работают втроём: один мехи раздувает, двое молотом бьют. Сынишка Ковачека раздувал мехи, а Ковачек и Ясос работали молотом. Коваль по большей части подковывал лошадей, Ковач изготавливал плуги, косы, ножи и прочие инструменты. А Ковачек делал тонкую работу: изготавливал ажурные решётки, оградки для могил, карнизы для штор и тому подобное. «Мы не можем не куя!» — гласила надпись на заборе возле кузницы, которая была данью страсти Ковачека к кузнечному делу.

Томек по вечерам играл на суке — инструменте, напоминающем скрипку с расширенным грифом. Поставив суку на колено, мальчик меланхолично водил по нему смычком и пел. В отличие от старушки-частушечницы, мальчик по большей части пел печальные любовные песни:

Ты поедешь горой, а я — долиной. Ты расцветёшь розой, а я — калиной. Ты будешь панной в высоком дворце, а я буду ксендзом в белом костёле. А когда мы умрём, добрые люди положат нас в одну могилу И напишут на ней: «Здесь покоится великая любовь»…

От песен мальчика Ясоса пробирала тоска, но он говорил себе: «Терпи. Ты хотел фольклора? Так вот он, запоминай и записывай.» К счастью, весной и летом на Ковачека с помощниками посыпались заказы, и стало не до пения. А там и время поступать в университет подоспело.

Люблю их ножки; только вряд
Найдете вы в России целой
Три пары стройных женских ног.
Ах! долго я забыть не мог
Две ножки… Грустный, охладелый,
Я всё их помню, и во сне
Они тревожат сердце мне.

~ Пушкин про женские ножки

Уезжая, Клеменс Шанявский оставил Ясосу Бибу стопку журналов. Ясос читал их зимними вечарми после работы в кузнице. Среди журналов попался ему номер альманаха «Русские символисты». В нём, на 13-й странице, было опубликовано стихотворение, состоящее из единственной строчки: «О закрой свои бледные ноги». Стихотворение настолько восхитило и взбудоражило Ясоса, что он потерял аппетит и сон. В течение недели его мозг сверлил только один вопрос: «Чьи это ноги?» Воображение юноши рисовало картины прелестной барышни с белоснежной кожей: красавица в пышном платье кружится, танцуя вальс в залитой светом зале; её кружевное платье развевается и кружится вместе с юной танцовщицей; плиссерованная оборка приподнимается над полом и парит в воздухе, оголяя возбуждающие юношу стройные женские ножки…

Сгрызаемый любопытством, Ясос написал письмо главному редактору альманаха, поэту Валерию Брюсову. Через месяц из Москвы пришло ответное послание Брюсова, в котором тот сообщил, что однострочное стихотворение написано им, Брюсовым, и дал такое разъяснение: «Чего, чего только не плели газетные писаки по поводу этой строки, … а это просто обращение к распятию. В одном романе я прочитал восклицание Иуды, увидевшего „бледные ноги“ распятого Христа, и мне ужасно захотел воплотить этот крик предателя в одну строку». В свою очередь, Ясос поблагодарил основоположника русского символизма за исчерпывающий ответ, выразил своё восхищение и сообщил Брюсову, что в лице Ясоса Бибы тот обрёл не только самого жаркого почитателя брюсовского таланта, но и преданного ученика и последователя. В ответном письме, Брюсов написал, что весьма польщён признанием своего таланта, призвал Ясоса не бояться новаторства и экпериментирования и пожелал успехов на поэтическом поприще. Ясос Биб отправил Брюсову своё первое хокку «Свист в тишине», которое Брюсову чрезвычайно понравилось своим символизмом и простотой, а Брюсов выслал Бибе первый сборник своих стихов «Chefs d’oeuvre» с автографом «Не современникам и даже не человечеству завещаю я эту книгу, а вечности, искусству и тебе, юный поэт Биба!». Между молодыми людьми завязалась переписка, которая продлилась почти четверть века.

Учёба в университете

Главное здание Императорского Варшавского университета, 1890 год

В сентябре 1896 года Ясос Биб поступает на историко-филологический факультет Императорского Варшавского университета по кафедре истории изящных искусств и словесности под руководством академика Амозгитто Заржавелли.

В Варшаве Ясоса Бибу находит письмо от тётушки Далико Добегулия из Кутаиси, в котором она сообщала о том, что её сын, Огого Добегулия, поехал в Афины на первые Олимпийские игры 1896 года и там пропал без вести. Приложенная к письму тётушки Далико вырезка из газеты «Кавказ» содержала коротенькую заметку о массовом заплыве на 100-метровую дистанцию в олимпийском бассейне. В заметке рассказывалось о том, что, к большому сожалению организаторов заплыва, финишной черты достигли не все. Когда мокрым участникам заплыва раздавали махровые полотенца, недосчитались одного человека, которым оказался спортсмен из испанского Хереса-де-ла-Фронтера, Вахвах Доплывулия. Ясос был сильно расстроен известием об исчезновении любимого дяди и огорчён тем, что нерадивые грузинские журналисты переврали имя его бывшего учителя, тренера и мудрого наставника молодёжи Огого Добегулия, который был также и умелым пловцом, любившим вкусно поесть после занятий и не только поесть, сил хватало и на остальное. В память о своём тренере Ясос посвятил ему следующую эпиграмму:

У чемпиона после гребли
Всегда являлась склонность… к пище,
Еду он судорожно ищет
И всё съедает — сыр ли, хлеб ли.

~ Эпиграмма «Послетренировочное»

Студенческий быт

Варшава очаровала Ясоса. Опьянённый колоритом городских площадей и улиц, пропитанных духом свободы и очищенных от городских помоев усилиями генерала Старынкевича, он первые дни беспрерывно катался на конке от Краковского предместья до Праги; часами стоял на мосту, заворожённо глядя на степенно несущую свои воды Вислу; гулял от Замковой площади до Мокотува; наслаждался прохладой и смотрел спектакли в летних театрах в Саксонском саду и Лазенках; любовался памятником Копернику работы великого Торвальдсена у корпусов университета; глазел на шикарные витрины на Маршалковской и пропадал в маленьких книжных магазинчиках на Фрета. Однако снимать квартиру в центре города студенту было не по карману. Поэтому поселился Ясос Биб в бедном квартале города, сняв комнату в двухкомнатной квартире вместе с тремя товарищами-первокурсниками. Многоквартирный дом № 10 по Крохмальной улице был мрачной кирпичной постройкой, судя по её состоянию возвёденной задолго до появления на карте мира Варшавского герцогства, оборудованной удобствами во дворе и отапливаемой печками-буржуйками.

В товарищи-квартиранты Ясосу достались сплошные аристократы:

• Казимир Черторыльский, уверявший всех, что состоит в ближайшем родстве с князьями Чарторыйскими. На вопрос однокашников, не произошёл ли его знатный род из Нового Чёрторыльска, наследник Гедиминовичей отвечал, что о таком не слыхал, и что в искажении его фамилии виноват ризничий, который зака́пал метрические книги свечным воском. Тех, кто сомневался в правдивости этой истории, Казимир отсылал к Бархатной книге, где, дескать, имеется соответствующая сноска по соседству с примечанием, объясняющим, почему князья Чарторыйские вдруг превратились в род Черторыжских.
• Франтик Парижский — щеголеватый молодой человек из Бобруйска, родословная которого, согласно рассказам самого пана Парижского, уходила корнями в дворянские семьи паричских шляхтичей.
• Жише-Ехиел Гамбургер — сын рабочего мануфактурной фабрики Познаньского в Лодзи, который клялся, что происходит от древней династии гамбургских раввинов.

Если же говорить о финансовом положении молодых аристократов, поселившихся в доме № 10 по Крохмальной улице, его можно было бы описать незамысловатой формулой «нищета прочней богатства». Поэтому, чтобы свести концы с концами, отпрыск гамбургских талмудистов Гамбургер занялся репетиторством, подтягивая гимназистов по алгебре и тригонометрии; литовский княжич Черторыльский подрядился давать уроки латыни и обмывать трупы в университетском морге, где читали медицинские лекции; а потомственный шляхтич Франтик Парижский по вечерам бегал по улицам, выкрикивая во всё горло последние новости и продавая прохожим «Варшавские губернские ведомости» и дешёвые бульварные романы в бумажном переплёте.

Как говорится: I ja waść, i ty waść, a kto będzie świnie paść?

У Ясоса дела тоже были не ахти: этнографические экспедиции, от которых невозможно было отказаться, требовали серьёзных затрат, и от этого заработанные кузнечным ремеслом деньги быстро таяли. В дополнение, в подмётке левого ботинка образовалась дыра, а старенькое гимназическое пальтишко начало расползаться по швам. Настало время серьёзно задуматься о заработке. Первая пришедшая в голову мысль была об уроках. Вскоре и ученики нашлись — два студента с историко-филологического факультета, заимевшие «хвосты» по древним языкам. Занятия прошли так успешно, что уже через пару месяцев оба ученика пересдали экзамен, и Ясос снова остался без работы.

Франтик Парижский посоветовал Ясосу Бибу давать уроки музыки. В самом деле, уроки музыки в Варшаве были популярны, но и учителей было пруд пруди. Только в одном доме № 10 на Крохмальной проживало трое: квартиру сверху снимал учитель скрипичной игры, в квартире справа жил трубач, который также давал уроки духовой музыки, а снизу обитал хазан, обучавший пению мальчиков и часами разучивавший канторские композиции со своей капеллой. В дополнение, переполненный профессионалами рынок музыкального образования постоянно подвергался набегам полчищ голодных дилетантов, желающих подработать. Ясос сам относился к последним, однако подобная ему братия как раз-то и вызывала особое раздражение студента.

Однажды в комнату напротив вселилась молоденькая девица, которая на следующий же день вывесила в парадном объявление об уроках фортепианной игры. То, что доносилось из её комнаты, стало настоящим испытанием для ушей Ясоса Бибы: от завтрака до ужина девица без устали терзала своё плохо настроенное пианино излишне бравурным исполнением шопеновских баллад, сопровождавшимся многочисленными нарушениями ритма и странным интонированием. После ужина музыкальная вакханалия продолжалась в несколько ином жанре: до поздней ночи в комнате раздавался хор мужских голосов, перемежающийся с выстрелами откупориваемого шампанского, звоном бокалов, раскатистым смехом и женским визгом. Завершались эти полуночные оратории оркестровыми эпизодами и многоголосым хоровым исполнением эротического охания и ахания. Насилие над музыкальным инструментом продолжалось довольно долго и неизвестно когда бы закончилось, если бы не чудо, случившееся в студенческой квартире дома № 10 по Крохмальной улице.

Как-то раз поздно вечером Ясос Биб возвращался домой и, отворив дверь своей квартиры, услышал божественно чудесные звуки, лившиеся из комнаты пианистки. Не в силах противиться искушению, он на цыпочках подкрался к двери соседки и повернул дверную ручку. Дверь оказалась не заперта. Ясос осторожно приоткрыл её и, засунув голову в образовавшуюся щель, увидел за инструментом незнакомого мужчину. Незнакомец был абсолютно гол. Из своего наблюдательного пункта Ясос мог видеть лишь худую спину и затылок музыканта. Торчащие из спины лопатки ходили ходуном и походили на сложенные крылья летучей мыши. Пышная шевелюра на голове незнакомца сотрясалась будто стог сена, который ворошат крестьянские вилы. Из-за спины пианиста то и дело показывались его длинные как бамбуковые тростья пальцы и проворно бегали по клавишам, извлекая из них мелодичные звуки, которые пожалуй невозможно была бы услышать даже душе праведника, прибывшей к вратам райского сада. Ясос замер в дверях в полусогнутой позе и, затаив дыхание, слушал. Доиграв балладу, незнакомец подошёл к незастеленной кровати, молча порылся в груде хаотично разбросанных простыней, одеял и подушек, извлёк из-под неё махровое полотенце и, небрежно замотавшись в него, обернулся. Затем, обратившись к лежащей на подушках квартирантке, строго спросил: «Надеюсь, теперь Вы, мадмуазель, наконец-то поняли, как это надо играть?». Изумлённый Ясос Биб узнал в исполнителе великого пианиста Игнация Падеревского, на выступление которого давно мечтал попасть, но не мог ввиду нехватки денег. Бесплатный концерт закончился, когда проходивший мимо Франтик Парижский снял с плеча мокрое полотенце и шлёпнул им по торчащей из соседской двери заднице приятеля.

На следующий день Ясос Биб обнаружил на двери подъезда новое объявление:

Одарённая ученица Падеревского даёт уроки фортепианной игры. Дёшево.

Совершенно очевидно, что конкурировать с подобными талантами коммерции, как его соседка по съёмной квартире, не было абсолютно никакой возможности. Около года Ясос перебивался случайными заработками: иногда удавалось перевести статью с испанского или французского для ленивого студента, иногда приходилось разгружать вагоны на вокзале. Потянулись голодные дни, когда трапезы Ясоса и товарищей зачастую состояли из ржаных сухарей и купленной из под полы самопальной зубровки, которая ужасно драла горло и вызывала мучительные колики в желудке. Страдания студентоов усугубляли запахи: на улице их преследовал запах свежего хлеба из пекарни напротив, а с лестницы доносились манящие ароматы тушёной капусты и варёной требухи.

Не стоит думать, что дом снимали сплошь музыканты. Обстановка была совсем не богемной.

В квартире напротив жил раввин с семьёй. К нему ходили за советом евреи в длиннополых сюртуках и женщины в платках и закрытых платьях. Прямо под раввинской квартирой жил «коммивояжёр», к которому ходили вороватого вида парни с какими-то тюками. Иногда в квартиру коммивояжёра наведывалась полиция, тогда оттуда доносились крики, ругань, но арестом дело никогда не кончалось; ходили слухи, что «коммивояжёр» торгует конрабадным товаром и подкупает полицию, чтобы она закрывала на это глаза.

Первый этаж делили дворник Войцех, молочник Ошер и угольщик Шимен-Вольф. У молочника были лошадь и телега, на которой он каждый день на рассвете отправлялся к поезду за молоком, его жена целый день обслуживала покупателей. Хотя у Ясоса и его товарищей редко находились деньги на молоко или простоквашу, они хорошо знали Ошера-молочника: тот приветливо здоровался с каждым соседом и расспрашивал о делах, он жалел студентов, и, если им не хватало денег на квартирную плату, давал им деньги взаймы. Угольщик был человек злобный, каждого покупателя встречал и провожал проклятиями, даже уголь отпускал со злобой: швырял в корзину с рычанием: «На, бери и проваливай!». Дворник Войцех имел обыкновение напиваться после утренней уборки двора; в особо пьяном состоянии он переставал узнавать жильцов и преграждал им путь с хриплым криком: «Кто такой? Посторонних не пускать! Вход запрещён! Проваливай!» К счастью, пьяным Войцех плохо держался на ногах и валился на землю при попытке поймать петляющего по двору жильца, так что домой жильцы всё-таки попадали.

Во флигеле жила старуха по имени Малгожата, которую все называли баба Малгося. Баба Малгося присматривала за маленькими детьми, матери которых уходили на работу. Присмотр заключался в том, что баба Малгося выпускала их во двор играть камешками, прутиками и всем, что попадется под руку, а сама сидела на крыльце и вязала, а когда малыши расшумятся, грозила им спицей и покрикивала: «Ну, вы, пёсьи дети, вот я вам покажу!»

В выходящей к улице арке вечно толклись наглого вида парни, которые задирали проходящих мимо девушек и свистели студентам вслед.

Улица была грязная и всегда полна народа. Толчея, крики, суета, туда и сюда носились мальчишки с гиканьем и свистом наскакивали на прохожих. Женщины торговали с лотка несвежими овощами, вялой зеленью, подгнившими яблоками и всякой всячиной. То и дело торговки поднимали крик: то у одной, то у другой стащили товар прямо с лотка. У Ясоса, казалось бы, красть было нечего: за нехваткой денег он не имел и кошелька, а заработанную мелочь тут же тратил на еду; тем не менее, у него из кармана дважды крали мягкий футляр для очков.

Особым кошмаром был уличный туалет — холодное помещение, с вечно занятыми кабинками; зимой соседи спускались туда с «ароматными» вёдрами, которые нередко выливали мимо дыры.

Ясос поклялся, что съедет из этого места при первой же возможности.

Полуголодных студентов спасло случайно обнаруженное объявление в газете: таблоиду «Kurjer Warszawski» («Варшавский курьер») требовались переводчики с немецкого. Франтик Парижский отлично знал немецкий и устроился в редакцию переводчиком, а затем похлопотал за Ясоса, которого взяли переводчиком с испанского после того, как из редакции был со скандалом уволен переводчик Хуанчо Околесиас. Как выяснилось, испанец был малограмотен, и его переводы не только не соответствовали первоисточникам, но и нещадно перевирали их. Это выяснилось случайно, когда испанское посольство выразило протест в связи с появлением в «Варшавском курьере» заметки о том, что вдовствующая королева Испании Мария Кристина Дезире Генриета Фелицитас Раньера фон Габсбург-Лотарингская скончалась от чахотки, что не соответствовало действительности: испанская регентша была жива и здорова, а от чахотки 15 лет назад скончался её супруг, Альфонсо XII. После увольнения Хуанчо Околесиаса и приёма на работу Ясоса Бибы, дела с переводами испанской прессы пошли успешно, и после пробного периода Ясоса зачислили в постоянный штат.

Со временем, финансовое положение молодых людей стало улучшаться, и вместо сухарей и палёной зубровки на столе появился сначала ржаной хлеб, а потом и анисовая контушовка. Почувствовав себя богачами, товарищи переехали на Мировскую улицу, в дом с отоплением и удобствами прямо в квартире. Особенно прибыльной подработка оказалась для Ясоса Бибы. Несмотря на то, что золотой век Испании давно закатился и империя находилась в состоянии перманентного анабиоза, всё же иногда происходили всплески безумия, и тогда поток новостей с баррикад Филиппинской революции и фронтов Испано-американской войны 1898 года становился настоящей золотой жилой для молодого переводчика. Переводческой работы привалило так много, что студенту Бибе даже пришлось взять академический отпуск и оформиться в «Kurjer Warszawski» на полную ставку.

На заработанные деньги Ясос справил новое пальто и ботинки, и даже смог пару раз прокатиться в Европу — в Париж, на Всемирную выставку, летом 1900 года и в Германию, на эльстеровские железные источники, в 1902 году.

Культурная жизнь

Жизнь в Варшаве кипела и била ключом. Действовали театры, проходили концерты и выставки. Первые пару лет, однако, Ясос Биб и его товарищи за неимением денег довольствовались чтением библиотечных книг и литературных публикаций в газетах, которые они брали в читальных залах. Посещали они также литературные кружки, на собраниях которых обсуждали прочитанные книги и показывали свои собственные литературные опыты.

Большинство однокурсников и все товарищи Ясоса Биба по квартире зачитывались новеллами и романами Сенкевича. Без конца спорили о том, какой роман сильнее: «Огнём и мечом» или «Пан Володыёвский», спорили о достоинствах «Без догмата», плакали над новеллами «Янко-музыкант» и «Фонарщик на маяке». Казимир Черторыльский носился с идеей встретиться с писателем, Жише-Ехиел Гамбургер вторил ему, но опасался показаться навязчивым. Тем временем студенты передавали друг другу и зачитывали до дыр экземпляры «Gazeta Polska», в которой печатался новый роман «Quo vadis».

У некоторых варшавян увлечение Сенкевичем переходило всякие границы. Многие всерьёз верили, что все герои романов Сенкевича реально существовали, и отождествляли себя с рыцарями, защищавшими Речь Посполитую. Ясоса особенно развеселила муссируемая газетами новость о массовых протестах против строительства школы в Збараже: протестующие были возмущены тем, что школу собираются строить возле костёла, «где находится могила Подбипенты».

Мало кто знает, что косплей зародился не в Японии, а в Варшаве

Отдельные поклонники писателя заходили так далеко, что разгуливали по улицам одетые, как персонажи исторической трилогии, а, собираясь вместе, разыгрывали сцены из романов или отправлялись в фотографию и позировали для «живых картин». Другие подражали самому Сенкевичу: отпускали бородки-эспаньолки и старались загореть, чтобы приобрести смуглый цвет лица. Некоторые женщины, пытаясь подражать героиням романа, занимались фехтованием.

Ясос Биб скептически относился к такому экзальтированному поклонению, и называл его «сенкевичеманией». Это, увы, сказалось на его личной жизни: знакомые девушки одна за другой заявляли ему, что «человек, который не понимает всего величия гения Сенкевича, не стоит близкого знакомства». Впрочем, денег на маскарадный костюм у Ясоса всё равно не было. Однажды, он для студенческого праздника постригся «под горшок» и, завернувшись в простыню, изобразил императора Нерона, но, хотя ему удалось рассмешить публику, успеха у дам не снискал.

Как-то на литературном вечере Ясос Биб познакомился с тремя весьма хорошенькими девушками — сёстрами Эльжбетой и Марией Заблоцкими и их подругой Алицией Полонской. Девушки был курсистками и снимали втроём квартиру в Муранове. Ясос в этот день был в ударе: говорил о Мицкевиче и о Монюшко, читал свои ранние хокку, вспоминал своего приятеля Гамбургера, переводившего на идиш французских символистов — и явно произвёл впечатление на девушек. Сам же Ясос не знал, на какую из них смотреть: каждая казалась ему по-своему красивой. Результатом общения стало приглашение в гости к девушкам на чай.

В скудно обставленной квартире курсисток не было картин, но одну из стен украшал не очень умело выполненный пастелью портрет Сенкевича, а на другой висел написанный каллиграфическим почерком плакат. Подойдя поближе, Ясос прочитал следующее:

Я есмь Генрик Сенкевич, который вывел тебя на поле славы всемирной. Огромно Величие Мое.

1. Не ставь Мицкевича, Словацкого, Красинского и других выше Меня.
2. Не произноси всуе имя Мое.
3. Помни день юбилея Моего, чтобы святить его.
4. Почитай Скшетуского, Заглобу, Володыёвского и Баську Его, а Меня выше всех.
5. Не насмехайся над произведениями Моими.
6. Не разжигай огонь листами из книг Моих.
7. Не распространяй творенья Мои без дополнительной оплаты в руки Мои.
8. Не искажай мысль Мою.
9. Не возжелай Обленгорека, ибо то дар народный!
10. Люби каждого литератора по мере возможности и желания, а Меня безоговорочно.

Ясос весело рассмеялся и сказал, что это просто замечательная шутка. В итоге, не успев досмеяться, Ясос был выставлен за дверь, а вслед ему вылетела его шляпа. Удачно начавшееся знакомство завершилось полным фиаско.

В довершение Ясос Биб подвергал сомнению историческую достоверность Трилогии, заявляя, что в романах много фантазийного, и это, скорее, приключенческие романы, чем исторические хроники. Однажды он в сердцах заявил, что «по сравнению со сценами осады Збаража создатели былин об Илье Муромце, который шапкой валил улицу, а рукавицей переулочек — скромнейшие люди», что чуть не привело к дуэли с Казимиром Черторыльским. Примирил их Гамбургер, заявивший, что, хотя «Хамелюк» был беспримерный злодей и разбойник, да сотрётся имя его, много невинной крови пролили также и польские шляхтичи, и, слава богу, что прошли времена кровавых сражений и ратных подвигов, и пусть они навсегда останутся в эпосе — с этим тезисом согласились оба спорщика.

Однажды Казимиру Черторыльскому удалось подстеречь Сенкевича возле здания редакции «Gazeta Polska». Черторыльский устремился навстречу своему кумиру.

— Добрый день, пан Сенкевич! — восторженно воскликнул он.

На это Сенкевич, изящным жестом приподняв шляпу, ответил:

— Увы! Это не я, это мой брат-близнец, очень на меня похожий!

Черторыльский так и застыл на месте, раскрыв рот, глядя вслед уходящему прочь писателю.

Услышав эту историю, Ясос Биб про себя подумал, что Сенкевич изрядно зазнался, хотя, с другой стороны, кому угодно надоест постоянно общаться с бесчисленными поклонниками; однако вслух он ничего не сказал, чтобы не расстраивать своего друга.

Учебник, по которому Ясос Биба выучил эсперанто

В конце октября 1987 года, бредя по бедному еврейскому кварталу, в котором он проживал в то время, Ясос Биб встретил на улице интеллигентного вида человека в европейской одежде. Человек был больше похож на университетского профессора, чем на типичного обитателя Крохмальной улицы и её окрестностей. К удивлению Ясоса Биба, человек тащил корзину с продуктами и вошёл в один из мрачных кирпичных домов, которыми был застроен район.

В последующие дни Ясос Биб ещё несколько раз встретил нового обитателя квартала, и в конце концов набрался храбрости и представился заинтересовавшему его человеку. Новым знакомым Ясоса Биба оказался профессор Людвик Лазарь Заменгоф, Доктор Эспера́нто, о котором Ясос Биб был наслышан. Оказалось, доктор Заменгоф недавно переехал в Варшаву и обосновался в этом квартале временно, надеясь со временем, поработав в качестве офтальмолога, перебраться в место получше.

Как раз в это время у Ясоса Биба и его товарищей выдалось хорошее время, и Ясос зазвал Доктора Эсперанто в кофейню. За чашечкой кофе новые знакомые обсудили проблему мирного сосуществования различных народов и культур. Доктор Заменгоф признался, что отошёл от работы над эсперанто, так как уже не уверен в том, что единый язык может решить проблему напряжённых отношений между народами, однако продолжает в свободное время переводить шедевры мировой литературы на универсальный язык. Ясос Биб горячо поддержал идею «Lingwe uniwersala» и попросил Заменгофа не бросать проект. Доктор Заменгоф спросил, а знает ли эсперанто сам Ясос, и Ясос обещал, что непременно выучит этот язык, как только выдастся свободная минутка.

Обещание Ясос Биб сдержал: во время академического отпуска, который он взял несколько месяцев спустя, Ясос Биб выучил эсперанто, добавив ещё один язык к внушительному списку языков, которые он изучил. А Людвик Заменгоф вернулся к проекту Эсперанто в 1902 году, подписав контракт на издание книг на эсперанто с французским издательством «Ашет» (Hachette).

И. Л. Перец — писатель с большими усами

Сосед Ясоса Бибы, Жише-Ехиел Гамбургер мечтал стать писателем, а пока сочинял стихи. Правда, он никак не мог выбрать, в каком жанре писать, и пробовал все подряд. Увлекаясь сиволизмом, он перевёл на идиш несколько стихотворений Поля Верлена и Стефана Малларме, а также и сам написал несколько «символистских» стихотворений. Помимо этого, он написал небольшой сборник «Песен в народном стиле», в которых простым языком писал жалобные плачи о тяжёлой доле фабричных рабочих Лодзи, эмигрантов в Америке и ремесленников маленьких нищих местечек. Ясосу особенно запомнилась печальная песня фабричного рабочего, сетующего, что, работая по шестнадцать часов в день, не видит, как растут его дети.

Жише-Ехиел Гамбургер восхищался произведениями еврейского писателя Ицхока-Лейба Переца, не пропускал ни одной журнальной публикации его рассказов, приобретал его книги и мечтал встретиться с ним и показать свои опыты, но не решался. Наконец, весной 1901 года Жише-Ехиел Гамбургер он набрался храбрости и уговорил Ясоса навестить писателя вместе с ним, так как всё же стеснялся идти к нему в одиночку: «В одиночку не одолеешь и кочку!» — вздыхал он. Ясос с удовольствием присоединился к своему товарищу.

Писатель Перец показался Ясосу совсем не похожим на еврея: крепкосбитый человек с пышными казацкими усами, в европейском костюме, с непокрытой головой и без признаков пейсов. Но Гамбургер так восторженно смотрел на писателя, что Ясос решил отойти в сторонку и понаблюдать, что будет.

Ицхок-Лейбуш Перец тепло принял молодых людей: напоил их чаем с пирожками и расспросил об учёбе и дальнейших планах. Жише-Ехиел Гамбургер показал писателю свои первые литературные опыты. К радости юноши, Перец сказал, что, хотя стихи слабоваты, но в них чувствуется талант, и посоветовал Гамбургеру продолжать писать переводы и сочинять стихи.

Затем Перец втянул в разговор и Ясоса Биба, расспросив его об этнографических экспедициях. Перец поделился с Ясосом своим опытом поездок по провинции и проведения опросов, результатом которых стала книга «Картинки с путешествия по провинции», которую он издал на идише в 1891 году и которую недавно перевели на польский язык. Он также рассказал, что недавно выпустил сборник «Хасидских историй» и теперь работает над сборником «Народных преданий», которые, хотя и основаны на фольклоре, но на самом деле являются стилизацией под еврейские сказки и хасидские истории и содержат помимо сюжета философские размышления и вопросы. «Просто собрать и пересказать литературным языком народные сюжеты — недостаточно для создания полноценного литературного произведения. — сказал он. — Хотя работа собирателей сюжетов очень ценная сама по себе».

На прощание Перец подарил Ясосу один из имеющихся у него экземпляров перевода «Картинок» на польский.

Выйдя от писателя, Ясос Биб осторожно поделился своими впечатлениями с Гамбургером. Гамбургер нисколько не обиделся на Ясоса и сказал, что тоже обратил внимание на усы. В итоге товарищи договорились отрастить усы, как у любимых писателей: Ясос — как у Шанявского, а Жише-Ехиел — как у Переца.

Однажды отпускающий усы Гамбургер проговорился о сговоре товарищам по квартире. Это вызвало приступ неудержимого веселья у Казимира Черторыльского и Франтика Парижского: показывая пальцем на Ясоса, они, смеясь, повторяли: «И этот человек осуждал нас за подражание Сенкевичу!» Черторыльский сказал, что по сравнению с усищами Шанявского, и эспаньолка Сенкевича, и усы Переца выглядят как образцы разумности и благопристойности. Франтик Парижский добавил: «Жише, у вас же говорят: Борода не делает козла раввином… а студента усы — писателем». Гамбургер смутился, и пробормотал, что дело не в усах, усы — это одно, а литературные опыты — другое. Ясоса, однако, насмешки не расхолодили, и усы он отрастил, правда, на это ушло много лет.

Экспедиции

В период обучения в Варшавском университете, Ясос Биб много путешествует по Северо-Западному краю, Остзейским губерниям и Скандинавии, собирая материалы для дипломной работы. Эти материалы затем легли в основу его магистерской и докторской диссертаций.

Лапландия

Забравшись в глухие места Лапландии, Ясос облачается в яры и печок и на оленях кочует между погостами, ночуя в вежах гостеприимных и дружелюбных лопарей, изучает их традиции и язык, записывает истории о равках и чаклях, кушает куропаток, рыбу, оленье и медвежье мясо, и учится доить самок оленей, однако от многочисленных предложений местных жителей выпить свежей оленьей крови категорически отказывается.

Эстляндская губерния

В 1899 году Ясос Биб в составе группы сокурсников отправляется в этнографическую экспедицию на самый север Прибалтийского края — в Эстляндию. Там, у берегов Финского залива и Чудского озера, он вместе с товарищами записывает народные песни и поверия о троллях, гномах, оборотнях, водяных и прочей нечистой силе, а также свадебные и похоронные обряды эстов.

В Эстляндии члены экспедиции столкнулись с двумя проблемами:

1. Где разыскать информантов? и
2. Как из них вытянуть информацию?

В отличие от других прибалтийских губерний, в Эстляндии практически не было селений, через которые проходила бы улица и вдоль неё рядком выстраивались бы крестьянские дворы с домами и подсобными постройками. Строго следуя завету своего духовного учителя и наставника Мартина Лютера о том, что в жизни ни на кого нельзя полагаться, кроме Библии и самого себя, эстонцы предпочитали селиться особняком — в мызах и фольварках. Этнографам приходилось несколько вёрст трястить на подводе, прежде чем на горизонте появлялась ближайшая усадьба. После традиционого обмена приветствиями с её хозяином, перед членами экспедиции возникала гораздо более трудная проблема — на каком языке общаться с местным населением? Дело в том, что ни Ясос Биб, ни его товарищи практически не владели эстонским языком, который, по выражению Ясоса, был «ни на что не похож», а информанты не владели ни литовским, ни польским, ни русским, ни, тем более, родным языком Ясоса Бибы — испанским. Объясняться приходилось, комбинируя язык жестов c отдельными эстонскими словами. Огромной удачей было, если информант владел ломаным русским языком. Однако такие случаи были редки, и понять что-либо, а тем более записать услышанное на русском языке, было весьма затруднительно. Члены экспедиции приуныли, увидев бесперспективность общения с аборигенами без услуг переводчика. Радости фольклористов не было конца, когда в попавшемся на их пути дворянском имении обнаружился их коллега-эстонец Яак Ула — приехавший из Санкт-Петербурга на каникулы домой и изнывающий от скучной деревенской жизни студент-филолог, младший сын члена ландратской коллегии и предводителя уездного дворянства. Катавшегося на бричке молодого человека повстречали на просёлочной дороге, разговорились, посетовали на проблемы, и тот с готовностью вызвался помочь и присоединился к экспедиции.

Другой огромной проблемой фольклористов было то, что лютеране-эстонцы практически не употребляли алкогольные напитки. Если бы дело происходило где-нибудь в Гродненской или Минской губернии, вопрос был бы решён щелчком пальца — достаточно было бы откупорить бутылку зубровки, чтобы у информанта развязался язык. С эстонскими крестьянами такой трюк не проходил. Поэтому наличие в команде местного проводника, знавшего, как лучше подступиться к неразговорчивому эстонцу, было настоящим подарком для членов экспедиции и позволило им успешно выполнить летнее задание.

С помощью своего нового знакомого, Ясосу Бибе удалось выведать у эстонских рыбаков и записать несколько леденящих душу историй про одиноких пастушек и дровосеков, замороченных троллями-оборотнями. Впрочем, среди услышанных им рассказов встречались и добрые сказки про гномов, опекающих скот и подкладывающих подарки в сапожок хорошим детям.

Перед возвращением в родную гавань, экспедиция заехала на несколько дней в губернский город Ревель. Там Ясос со товарищи посетили фабрику по солению кильки, а также встретились с известным литовским лингвистом Йонасом Яблонскисом, который преподавал древние языки в одной из гимназий города. Яблонскис рассказал студентам о необходимости систематизации диалектов литовского языка, стандартизации грамматики и создания литературного общелитовского языка. Он также ознакомил молодых людей со своей работой над толковым словарём литовского языка, составленным Антанасом Юшкой. Словарь состоял из 70 тысяч слов, каждое из которых сопровождалось толкованием на литовском и переводом на польский язык. Теперь нужно было подготовить словарь к изданию, в частности, сопроводить каждое также и русским переводом, так как только это давало шанс, что словарь когда-нибудь будет разрешён к использованию в Российской империи. Первый том словаря уже был издан в Пруссии.

Яблонскис расспросил Ясоса и его однокашников о предпринятой ими эстляндской экспедиции и поделился своим собственным опытом работы с информантами, рассказав, как проводил опросы жемайтов, чей диалект сильно отличается от прочих литовских диалетов не только произношением, но и особенностями грамматики. В конце встречи студенты поблагодарили литовского лингвиста за интересную беседу и подарили ему банку солёной кильки, а Ясос выпросил у лектора один том из сборника литовских песен, собранных Антанасом Юшкой. Получив предупреждение от Яблонскиса, что эта книга запрещена цензурой, отважный студент заверил учителя гимназии, что искусство перевозки контрабанды впитал с молоком матери. Ясос не соврал: его дед был профессиональным книгоношей, и этот драгоценный груз Ясос провёз до Варшавы в целости и сохранности через десять (!) губерний, как и полагается настоящему контрабандисту, зашитым в набитую ватой подкладку вещевого мешка.

Ковенская губерния

Летом 1901 года Ясос Биб отправился в Самогитию, где присоединился к своим друзьям Рюмкевичу и Наливайтесу. Троица прокатилась от Ковно до Тельшевского уезда. Во время этой поездки Ясос узнал много интересного: он познакомился с местными обычаями и стал свидетелем языческих ритуалов жмудинов. Научный руководитель будущего магистранта, профессор Нематюкайтес, горячо одобрил поездку. Попыхивая папиросой, которую никогда не выпускал изо рта, он наставлял молодого этнографа:

Без глубокой Жемайтии, голубчик, вам Литвы не понять!

Поездка «на воды» в Германию

Предводитель дворянства П. А. Столыпин с домочадцами на отдыхе

За год до защиты магистерской диссертации, Ясос Биб совершил короткий вояж за границу. В начале мая 1902 года у него разыгрался катар желудка, скорее всего, вызванный нерегулярным питанием в сочетании с неумеренным употреблением алкогольных напитков. Врачи посоветовали ему съездить на воды подлечиться. Отложив работу над дипломной работой, Ясос махнул «на воды» в небольшой немецкий городок Бад-Эльстер.

Изнывая от курортной скуки и вынужденного воздержания, студент начал посещать грязевые ванны и там познакомился с уездным предводителем дворянства из Ковно Петром Столыпиным. Предводитель оказался убеждённым трезвенником, доморощенным философом и заядлым шахматистом. Беседы со Столыпиным и игра в шахматы помогали Ясосу отвлечься от навязчивого желания выпить. Часто собеседники вели дискуссии о политике и будущем Российской империи. Студент критиковал колонизаторскую и репрессивную политику царского правительства в отношении коренного населения имперских окраин и возбуждённо призывал к изменению существующего порядка, на что предводитель ковенского дворянства рассудительно отвечал:

Вам, молодой человек, нужны великие потрясения, мне же нужна Великая Россия. Дайте государству 20 лет покоя внутреннего и внешнего, и вы не узнаете нынешней России!

Во время одной из посиделок, речь зашла о смерти. «Меня убьют, и скорее всего убьют члены охраны», — мрачно заявил Столыпин, задумчиво поглаживая бороду. Ясос Биб удивился такому несуразному пророчеству и возразил, что нам не суждено знать, где нас найдёт смерть. Чтобы разрядить внезапно помрачневшую атмосферу беседы, Ясос пошутил, что шансы быть застреленным таджиками из Куляба во время ограбления почты гораздо выше вероятности погибнуть от рук охраны. Столыпин рассмеялся, подкрутил усы и поставил Ясосу мат. На вопрос студента, где бы Столыпин предпочёл быть похороненным, предводитель дворянства ответил, что «хочет быть погребённым там, где убьют». Эту идею Ясос нашёл весьма разумной и сказал, что такое пожелание нужно обязательно внести в завещание, иначе близкие, не долго думая, похоронят где-нибудь «в Тигулях», с чем предводитель согласился и заявил, что обязательно внесёт такое требование в своё завещание.

Спустя десять дней идиллия неожиданно завершилась. Шахматный партнёр Ясоса получил телеграмму от российского министра внутренних дел фон Плеве с требованием срочно явиться в Петербург. На прощание Пётр подарил Ясосу привезённые из Парижа ватермановскую перьевую ручку и шикарный шёлковый галстук, пожелал творческих успехов на благо империи и укатил с женой и дочерьми в столицу. От диковинной письменной принадлежности, которую не нужно макать в чернильницу, студент был в восторге. Что же касается подаренного Столыпиным галстука, то Ясосу, который считал галстуки и прочие шейные украшения глупыми излишествами мужского гардероба, столыпинский галстук был ни к чему, «разве только на случай, если захочется повеситься от тоски». К счастью, пребывание студента «на водах» подходило к концу, и Ясос был рад возвратиться в Варшаву для продолжения учёбы и дружеских университетских попоек на литературных вечерах.

Исследователи отмечают, что бад-эльстерские встречи со Столыпиным оказали огромное влияние на мировоззрение и политические убеждения Ясоса Бибы. Взгляд молодого литовского философа на историю и текущие события в стране и за её пределами стал претерпевать изменения, и с течением времени Ясос превратился из революционного романтика в консервативного монархиста. Влияние предводителя дворянства также принесло и практическую пользу: Ясос сталь меньше пить.

Встреча царского сановника с революционно настроенным студентом не прошла даром и для Столыпина: получив должность председателя Совета министров Российской империи, бывший предводитель дворянства вошёл во вкус и стал раздаривать галстуки направо и налево, пока его тело случайно не оказалось на пути следования пули, выпущенной в скрипача Киевского городского театра Берглера.

Великий магистр философского ордена

Папиросы «Варшавскiя» — любимое курево проф. Нематюкайтеса

Научным руководителем для своей диссертации Ясос выбрал профессора Нематюкайтеса, перед которым будущий магистр преклонялся за эрудицию, аналитический склад ума и феноменальную способность ясно излагать свои мысли. В своих воспоминания Ясос Биб очень тепло отзывался о своём наставнике:

Многочисленные философские беседы с профессором Нематюкайтесом сделали меня тем, чем я являюсь сейчас в гораздо большей степени, чем то, чем я являлся до того, как стал тем, чем был тогда, когда мог бы стать тем, чем стал до встречи с этим выдающимся светилом науки и замечательным человеком.

 

Профессор Нематюкайтес был сторонником идеи национального возрождения литовцев, причём полагал, что литовскую культуру нужно создавать на основе фольклора. Польские и русские коллеги считали проофессора странным, а декан Амозгитто Заржавелли иначе как «чокнутым литвоманом» не называл. «Если этот поборник народной культуры называет себя таковым, ему следовало бы собирать и курить влагалищную пушицу, а не смолить эту зловонную смесь русских фабрикантов», — ворчал профессор Заржавелли, недовольный привычкой Нематюкайтеса не выпускать изо рта папиросы С.-Петербургской табачной фабрики Колобова и Боброва.

Под руководством профессора Нематюкайтеса, Ясос Биб в апреле 1903 года защитил магистерскую диссертацию по теме «Юмор в фольклоре народов Восточной Европы и Крайнего Севера». В ходе работы над диссертацией, Ясос глубоко проникся идеями своего научного руководителя и решил посвятить свою дальнейшую деятельность собиранию и изучению фольклора.

Был бы доктор, больной найдется

Ознакомившись по совету профессора Нематюкайтеса с работами Людвикаса Резы, посвящёнными реконструкции литовского фольклора, Ясос Биб загорелся идеей провести глубокое исследование, посвящённое литовским богам. Для этого помимо литовских источников, юному фольклористу пришлось изучать также немецкие и латышские, поскольку боги нередко были общие у пруссов, литовцев и куршей. Особое внимание он уделил Пизюсу (лит. Pizio, Pizius — блудник) — богу супружеской любви, секса и фаллического духа, и Гунде (лит. Gondu) — свадебной богине, приводящей девушек к женихам, покровительствующей семье и сексуальным отношениям.

К началу осени 1903 года Ясос Биб собрал достаточно материала для написания докторской диссертации, и осень и конец года прошли в работе над ней. В середине января 1904 года Ясос Биб сдал экзамен на степень доктора философии и готовился к защите диссертации. Однако 27 января грянула война, и последующие события помешали докторанту Бибе завершить диссертацию и получить докторскую степень. «Это мне подстроил бог судьбы Дуринтас, за то что я так мало написал о нём», — сокрушался впоследствии Ясос.

Обобщить и привести в академическую форму собранные для диссертации материалы Ясос смог только десять лет спустя, выпустив серию книг, среди которых выделяется «Пизюс и Гонду — покровители влюблённых». Примечательно, что Дуринтас в написанные Ясосом книги так и не попал, продолжая строить козни литовскому фольклористу на протяжении научной и учительской карьеры последнего: до конца своих дней Ясос Биб так и не смог защитить докторскую диссертацию и умер без докторской степени.

Русско-японская война

Господа, вы внутреннего положения России не знаете. Чтобы удержать революцию, нам нужна маленькая победоносная война.

~ Шеф жандармов В. Плеве про войну с японцами

Как всегда, масштаб недооценили, а цели нафантазировали…

~ Историки про войну русских с японцами

С началом русско-японской войны в конце января 1904 года, в университетах Российской империи начались студенческие волнения. Повсеместно устраивались сходки и уличные шествия, на которых часть учащихся выражала патриотические чувства и, стоя на коленях со свечами и иконами в руках, пафосно распевала «Боже, Царя храни!», а другая часть, стоя на ногах, шумно и, зачастую, в нецензурных выражениях протестовала против войны. Ясос Биб, к тому времени уже выдержав экзамен на степень доктора, но не успев защитить еще диссертации, не мог оставаться в стороне, и выходил на антивоенные протесты вместе со студентами Варшавского университета.

Если к патриотически настроенным лицам университетские власти относились с пониманием, то к протестующим незамедлительно применялись репрессивные меры. В ход были пущены принятые правительством в 1899 году по предложению министра просвещения Н. П. Боголепова «Временные правила об отбывании воинской повинности воспитанниками высших учебных заведений, удаляемыми из сих заведений за учинение скопом беспорядков», согласно которым должны были отдаваться в военную службу студенты, увольняемые из высших учебных заведений за участие в беспорядках. В Варшаве никто слыхом не слыхивал о том, что «Временные правила» были отменены в 1901 году после убийства министра Боголепова выстрелом в шею из револьвера «Смит и Вессон», и весной 1904 года докторант Ясос Биб, будучи чинителем беспорядков, был отчислен из Варшавского университета. Ему была вручена повестка на фронт, и уже в июне того же года Ясос оказывается на передовой в Маньчжурии, где развернулись ожесточённые бои.

Маньчжурские окопы

Вальс «На сопках Маньчжурии»

Оказавшись на русско-японской войне против своей воли, Ясос Биб критически относился к ней и нёс военную службу спустя рукава.

Драматические события на фронте пробудили в Ясосе былую склонность к стихосложению. Вспомнив японские песни и стихи, которые ему читала в детстве бабушка Атомули Ядалато, Ясос Биб успел написать за время службы несколько десятков хокку, за что командование взяло его на заметку как подозрительную личность, которая, возможно, сочувствует противнику. Боевые товарищи, наоборот, высоко ценили творчество Ясоса.

«Размышляю о том, что на фронте все солдаты и командиры как одна семья»

Фельдфебель мне мать,

А отец мой — капеллан.

Осиротеть бы!

Пехотный полк, в который довелось попасть Ясосу Бибу, представлял собой многонациональное сборище разношерстной публики, которую российские власти сумели наскрести по дальневосточным окраинам Российской империи: были в нём и хабаровские китайцы, ранее работавшие на лесных концессиях в Корее; и благовещенские китайцы, чудом выжившие в кровавом погроме 1900 года; и бывшие ихэтуани бежавшие в Маньчжурию после подавления Боксёрского восстания и считавшие китайскую императрицу Цы Си продажной тварью и предательницей своего народа; и сахалинские корейцы, напуганные намерениями Японии аннексировать остров; и подданные Корейской империи, недовольные тем, что японцы хозяйничают на Корейском полуострове как у себя дома; и многие другие.

Новыми фронтовыми приятелями Ясоса стали кореец Хо Мо Сек из Пхеньяна и китаец Бляо Дун, уроженец города Даньдунь. Последние без устали рассказывали истории о своих любовных похождениях до войны, чем приводили в ярость полкового батюшку, осуждавшего гомомсексуализм и внебрачные связи. Литовского философа их рассказы развлекали и смешили — особенно хвастовство Бляо Дуня о том, что тот переспал за свою жизнь более чем с сотней женщин.

«После полученной от капеллана очередной порции патриотизма, чувствую прилив любви к царю и отечеству и гордости за русское оружие»

Бляо Дун с Хо Мо Секом

Несут русский мир японцам.

Дрожи, Англичанин!

Как ни странно, командир полка не оценил это патриотическое хокку рядового Бибы — либо из-за того, что Ясосом был нарушен классический размер хайку «5-7-5», что неприятно резало ухо знавшего толк в японской поэзии полковника, либо просто из-за того, что полковник был солдафоном и не любил поэзию и поэтов. Командиру также не нравилось то, что Ясос учит грамоте своих однополчан и вслух зачитывает им газеты и японские листовки. Будучи выпускником Михайловского артиллерийского училища, где помимо зубрёжки уставов и изучения материальной части ствольных орудий также преподавали историю и танцы, полковник в глубине души подозревал, что образование облагораживает душу, однако был твёрдо убеждён, что «этого на военной службе не требуется»: по его мнению, душа нужна солдату только для того, чтобы отдать её Богу во славу царя и Отечества, когда наступит подходящий для этого момент, а будет ли душа отдана в облагороженном виде или нет, не имеет практического значения. В результате, вольнодумный хайдзин был в очередной раз отправлен на «губу», что, впрочем, дало Ясосу дополнительный заряд вдохновения и только усилило его тягу к стихосложению.

Находясь под воздействием галлюциногенов, Ясос Биб часто брался за карандаш и пробовал себя в графике. Этот, сделанный на фронте, рисунок называется «Герои и химеры войны»

Фронтовая жизнь в сырых окопах Маньчжурии тяготила Ясоса Бибу. Регулярно приходилось отстреливаться от наступающих японцев, которые, выстроившись в каре, бесстрашно маршировали под монотонный бой барабанов словно колонны голодных зомби, которых нарядили в белоснежные усмирительные рубахи, обмотали ноги в онучи, выдали каждому по винтовке и указали направление, куда двигаться, чтобы разыскать людей и сожрать их мозги. Стоя в стрелковом окопе, Ясос заряжал свою трёхлинейную винтовку, направлял дуло в сторону противника, жмурился и, не целясь, нажимал на курок — либо утку хлоп, либо парня в лоб. От многочасового стояния на колене и беспрерывной стрельбы болела нога и ныло плечо. От муссонных дождей и ни на минуту не прекращающегося ледяного ветра у него разыгрался ревматизм, а от плохого питания — застаревший катар, который вскоре перерос в язвенную болезнь желудка. Повар полевой кухни, весёлый толстяк-кореец Ким Чи Ел пытался скрасить однообразие сухого пайка острыми приправами из кореньев, которые вызывали ужасные колики в желудках не привыкших к корейской кухне солдат. Двое братьев-близнецов из Куньмина, По и Бень, после очередного отравления дезертировали из части и отправились в Тибет на паломничество к легендарной горе Кху Ям, дальнейшая их судьба осталась неизвестной.

У Ясоса стряпня корейца выворачивала наизнанку кишечник, и большую часть службы он проводил не в окопе, а на койке в палатке полкового фельдшера Зали Чудогроба. По единодушному мнению пациентов, Чудогроб по-видимому не имел никакого медицинского образования и просто-напросто проводил на больных эксперименты, не имеющие отношения ни к медицине, ни к медицинской науке. Каждый раз при выписке из полевого госпиталя у Ясоса продолжительное время кружилась голова и он несколько раз даже падал в обморок, после которого не мог вспомнить, что с ним произошло и где он находится. Единственное спасение для него было в опиуме, который полковой лекарь выписывал направо и налево в качестве универсального средства от всех болезней.

«Заля Чудогроб дал мне чудное средство от колик»

Зёрнышки мака

Унесли на седьмое небо.

Мамочки! Где же Земля???

В сентябре 1904 года, пехотное подразделение, в котором служил Ясос Биб, отправили на оборону Порт-Артура. Японская артиллерия под командованием полковника Токосо Томимо обстреливала обороняющихся из 11-дюймовых гаубиц, которые вдребезги крошили всё на своём пути. Попав под обстрел, Ясос был контужен и получил тяжёлое осколочное ранение в голову. Брошеный умирать на поле боя отступившими товарищами, он бредил: истекающему кровью Ясосу чудилось, что он в батистовых портянках прогуливается по морскому пляжу под ручку со своей школьной подругой Анаже Д’Урой и кушает крем Марго со взбитыми сливками и фисташковым сиропом. Вдалеке раздаётся ласкающий ухо шум прибоя, изредка нарушаемый карканьем чаек и раскатистым грохотом салюта, озаряющего небо цветастыми вспышками… На следующее утро его, находящегося в бессознательном состоянии, подобрали из-под обстрела русской артиллерии японские санитары, насилу отбив от стаи хищных стервятников. Так рядовой Биб попал в плен, где пробыл несколько месяцев.

Плен

Рисунок Ясоса Бибы «Забытый»

Капитан Накоси Сукасено, комендант лагеря для военнопленных, в который попал Ясос Биб, был агрономом по гражданскому образованию. Коменданту было глубоко наплевать на требования Гаагской конвенции к содержанию военнопленных: в лагере не хватало еды, питьевая вода была цвета ржавого железа и воняла падалью, среди пленных свирепствовали цынга и брюшной тиф. Накоси Сукасено больше интересовала урожайность риса, нежели забота об интернируемых, и комендант заставлял пленных до седьмого пота работать в полях на уборке урожая. Стоя по колено в ледяной воде рисового поля, Ясос со смешанной реакцией встретил новость о том, что 1 января 1905 года Порт-Артур был сдан японцам, а русская армия потерпела поражение под Мукденом.

Впрочем, не самые приятные для подданного российской монархии новости недолго занимали голову литовского филолога: ранение нарушило функционирование кратковременной памяти, и печальные события войны были быстро вытеснены повседневными впечатлениями от общения с местным населением и сочинением стихов. К счастью, осколочное ранение в голову Ясоса не задело жизненно важные области мозга, не считая глубоких провалов памяти и потери способности запоминать имена, лица и названия улиц.

Осколок разрывного снаряда, засевший в мозгах Ясоса Бибы. Музей-квартира Бибы, Вильнюс

«Па-ба-ба ба-ба-ба па-ба-ба-ба о-е»

На сопках манчжурских

Отупел я. Скучаю по дому.

И дырка в голове!

Находясь в плену, Ясос Биб сделал два важных открытия. Первое касалось кулинарно-обувных вопросов:

«Вынужденно постясь в штрафной яме, открыл некоторые преимущества японской обуви перед русской»

Оголодал самурай,

Ищет по комнате гэта —

Мисо хлебать…

Второе открытие касалось ономасиологии. Знакомясь с японцами, Ясос Биб часто удивлялся японским фамилиям и именам, начинающимся на букву Ё, в то время как среди китайских братьев по оружию обнаружилось много имён и фамилий, заканчивающихся на УЙ, чего Ясос не встречал ни в Испании, ни в Литве, ни в Польше. Об этом он также сочинил хокку:

«О таких чудесах не рассказывал мне учитель мой Йаго Мочилла»

Китайцы на ~уй.

На Ё~ бывают японцы.

Что делать здесь Ясосу Бибу?

Японские критики невысоко оценили армейские хокку Ясоса Бибы, указывая на недостаточно изящный стиль и, главным образом, на нарушение классического размера 5-7-5.. Ясос Биб, однако, говорил, что главным назначением этих стихотворных опытов было выжить на фронте и не сойти с ума.

Вскоре между русскими и японцами состоялся обмен пленными. Во время интернирования к пункту обмена, сносно владевший японским языком Ясос разговорился с одним из конвоиров. Гунсо Тояма Токанава оказался весьма интересной личностью: он родился в Мито — небольшом городишке в 140 километрах от Токио — и до войны работал там бригадиром в дорожно-ремонтном отряде, отвечая на вверенном ему участке за состояние дорог и мостов в городе. Несмотря на ошибочно выписанную на его имя похоронку, дома в Ибараки Токанаву ждала семья — жена Такая Икота и дочери Ибуся Нататами и Напиласи Многосаки — и сам Токанава ждёт, не дождётся, окончания войны, чтобы вернуться домой и заняться любимым делом. Оптимизм японца настолько поразил Ясоса Бибу, что он дал себе обещания немедленно приступить к научной работе в случае возвращения с фронта живым.

Несмотря на то, что войне не было видно конца и принудительная мобилизация новобранцев в Российской Империи для отправки на фронт шла полным ходом, после прохождения фильтрационных мероприятий Ясос Биб был комиссован с пометкой «Склонен к дезертирству». Благодаря ранению в голову и неблагонадёжности, Ясос получил наконец перспективу возвращения к научной работе.

Хождение за три моря

Воодушевлённый тем, что скоро попадёт в родную Литву, Ясос Биб сел на поезд Маньчжурской железной дороги и отправился во Владивосток. До пункта назначения ему однако добраться не удалось. Во время остановки поезда в Харбине Ясос решил сбегать на станцию за кипятком, отстал от поезда и, стоя посреди перрона с чайником кипятка, с горечью глядел вслед поезду, который уносил вдаль его саквояж с рукописями армейских хокку и мечту быстро попасть домой. Выяснив в кассе вокзала, что ближайший поезд до Владика будет только через три дня, Ясос Биб с чайником в обнимку отправился в город, где заглянул на часок в местную пивнушку при доме терпимости. После нескольких бутылок соджу в весёлой компании китайских проституток и унтер-офицеров Б. Е. Зногова и З. А. Булдыгина, гренадёров М. Е. Даль-Пропиловского и З. А. Воротник-Заливайского, егеря В. С. Егдапьянченко, очнулся Ясос через неделю на корабле в открытом море. Вот как об этом вспоминает сам Ясос Биб:

Посидели с ребятами. Выпили за встречу Николая II с вице-адмиралом Макаровым. Угостили девочек. Пошли танцевать… Очнулся — сам лежу, а танцуют пол и стены. Чайник исчез. А надо мной висит странная рожа.

Пятнадцать человек на сундук мертвеца

Ясос Биб. Портрет рулевого О'Тина.
На оборотной стороне рисунка приведён текст песни, авторство которой приписывают знаменитому разбойнику Димитриосу Аркузе (греч. Δημήτριος Αρκούδα):

Пей же до дна!
И снова до дна!
Встретит за гробом нас Сатана!
А может, Иблис!
А может, Шайтан!
Или зубастый Левиафан!
Люцифер, Агасфер,
Азазель, Самаэль,
Вельзевул, Белиал, Асмодей!
И только, ей-богу, с Господом Богом
Не встретиться нам никогда!
Так пей же до дна!
Пей же до дна —
Пока не утащит тебя Сатана!

Обладатель странной рожи сказал: «Ну, что, парень, нам нужен кок. Будешь работать — высадим в каком-нибудь порту с хорошей долей. Будешь артачиться — пройдёшь по доске». Поскольку перспектива пройтись с завязанными глазами по доске над морем Ясоса Бибу не устраивала, он согласился поработать коком. Вскоре он с ужасом обнаружил, что корабль принадлежит пиратам, но деться было некуда. Корабль продвигался на юг, грабил суда, курсирующие между Юго-Восточной Азией и Америкой, а Ясос Биб работал на камбузе. На время боевых действий Ясоса Бибу вместе с ещё несколькими пленниками запирали в трюме. А в промежутках между боями пираты нещадно помыкали им, особенно его донимали суровый капитан Джок Стрэп, особой страстью которого было связывание пленников в особо извращённой форме, и толстозадый боцман Хью Джесс, усаживавшийся на связанных пленных верхом и пивший ром, сидя на них, как на диване. А вот среди младшего состава у Ясоса появились приятели — юнга Майк Ротч и охрипший от жевательного табака рулевой Ник О'Тин.

Единственное, что утешало Ясоса — это возможность заняться исследованием пиратского фольклора, записывая их солёные морские выражения и бравурные песни.

В один из набегов на китайские коммерческие суда, трофеями пиратов стали допотопный кинопроектор и киноплёнка первого китайского короткометражного боевика «Битва при Динцзюньшане». При отсутствии иных развлечений на борту пиратской шхуны, просмотр эпической картины, повествующей в жанре немой «пекинской оперы» о героической битве на горе Динцзюнь, стал единственным времяпрепровождением команды в промежутках между грабежами и стычками с береговой охраной.

К счастью для Ясоса, через несколько месяцев морского разбоя и ночных кошмаров, вызванных непрекращающимся просмотром «Битвы при Динцзюньшане», в начале сентября 1905 года пиратский корабль был атакован и захвачен кораблями британского флота и приведён в Калькутту. Главарей повесили, пленников отпустили, матросов направили на перевоспитание на мирные суда.

В Индии

В Калькутте Ясоса настигла радостная новость о заключёнии Портсмутского мира с Японией и окончании русско-японской войны. Философ отпраздновал это событие грандиозной пьянкой в компании бродячих музыкантов, с которыми Ясос успел познакомиться и подружиться в трущобах китайского квартала столицы Британской Индии.

Несмотря на народные волнения, вызванные попыткой британских оккупационных властей разделить Бенгалию, Ясос Биб принял решение задержаться в Индии, чтобы поближе познакомиться с богатой и разнообразной культурой этой древней страны.

Ясос Биб во время посещения Индии

Первое полугодие 1906 Ясос провёл в храмах Каждурахо, изучая технику камасутры, делая зарисовки с натуры и закрепляя полученные знания на практике в местном борделе. Последнее однако не осталось без последствий: литовский этнограф подцепил сифилис, и ему пришлось перепробовать множество препаратов — от мазей из ртути и мышьяка для втирания в пятки до 5-процентного раствора иодистого натрия и смолы южноамериканского дерева гваякум — прежде чем ему удалось избавиться от бледной трепонемы. Самолечение привело к полному выпадению волос, что впрочем не смутило любознательного фольклориста: индусы принимали его, лысого и обёрнутого в дхоти, за своего, и несколько раз его даже путали с Махатмой Ганди. Последнее как-то раз вызвало международный скандал, когда Уинстон Черчилль, случайно увидав Ясоса, неспешно прогуливающегося перед резиденцией генерал-губернатора Индии в Калькутте, написап следующее:

Вызывает тревогу и отвращение зрелище Ганди, этого бунтаря из мелких адвокатов, выступающего в роли полуголого факира, разгуливающего по ступеням дворца вице-короля.

Любовная связь Ясоса Бибы с исламофеминистками Хервамни Хераникомунидам и Травкукури Лапоутрам открыла ему глаза на творчество мастеров Бенгальского Ренессанса, крупнейшим представителем которого в то время был начинающий индийский поэт, будущий лауреат Нобелевской премии Рабиндранат Тагор. Ясос провёл несколько месяцев в ашраме Тагора в Шантиникетане в западной Бенгалии. Литовский фольклорист не мог упустить шанса лично познакомиться с Тагором, поскольку был наслышан о том, что стихотворения бенгальского поэта пользовались такой популярностью у простых бенгальцев, что часто воспринимались ими как народные.

Тагор и Биб обсуждают задумку Тагора написать роман «Чокхер Бали». 1906 год

Сенкевич в модном купальном костюме на рыбалке в Пыжице

Когда Ясос Биб нежданно-негаданно появился на пороге ашрама, Тагор принял его за Ганди, окружил литовского философа вниманием и заботой, ежедневно вёл с ним многочасовые беседы и даже распорядился построить для почтенного гостя отдельную виллу с видом на рощу. Однако литературно-философским беседам внезапно пришёл конец после приезда в ашрам настоящего Ганди, который прибыл на недельку из Южной Африки для покупки семян для своего кибуца в «Толстой-фарм» под Йоханнесбургом. В заключение немой сцены, последовавшей за этим явлением настоящего Ганди, лже-Ганди был выдворен за пределы усадьбы с предупреждением начальника охраны ашрама «больше не показывать свою лысую тыкву в Шантиникетане, иначе она станет кормом для королевской кобры». Изгнанник из ашрама решил не испытывать судьбу, пожелал индийскому поэту подавиться рыбной костью или впасть в ко́му, и затем перебрался в буддистский монастырь Таванг близ Гувахати. Популярный в то время гуру, йог Уртпрокис, стал духовным наставником литовского философа и научил его медитации в соответствии с нормами дхармы и искусству достижения нирваны. Ясос часами просиживал в позе лотоса, стоял на голове, силясь познать высшую истину, и делал ритуальные омовения в Брахмапутре. Предположительно именно из-за этих омовений Ясос Биб подцепил холеру, провалялся три месяца в беспамятстве и чуть было не отправился на тот свет. Также от длительного стояния на голове Ясос заработал гипертонию, от которой у него стали случаться сильные головные боли и мелькать мошки перед глазами.

Из письма своего приятеля Наливайтеса Ясос узнал, что польский филолог и писатель Генрик Сенкевич женился на своей племяннице Марии Бабской и стал лауреатом Нобелевской премии по литературе. В первой новости Ясос не нашёл ничего удивительного. (Он всегда предполагал, что Сенкевич был бабником, склонным к инцесту.) Вторая же новость его чрезвычайно расстроила. Ясос помнил Сенкевича ещё по Варшавскому университету, где тот читал лекции, и все студенты-однокурсники Ясоса считали Сенкевича выскочкой и бездарностью. Когда в декабре 1896 года Сенкевич был избран членом-корреспондентом Императорской Санкт-Петербургской академии наук по отделению русского языка и словесности, Ясос Биб счёл это издевательством над здравым смыслом и несмываемым позором для филологической науки.

От новости о том, что Сенкевич стал нобелевским лауреатом, у ослабевшего от холеры Ясоса случился нервный срыв, и остаток своего путешествия по Индии он провёл в монастыре неподалёку от храма Шри Карни Мата, подальше от людей и мирских забот. Там он приобщился к санньясу, готовил корм для крыс и в свободное время изучал санскрит и Бхагавадгиту, а также труды индийского теолога Кришнухаря Едватутбылали. Из Бхагаватгиты Ясос усвоил, что карма — это великая штука, которая бумерангом воздаёт по заслугам. С помощью чрезвычайно сложных расчётов Ясос Биб вычислил карму бывшего преподавателя, и узнал, что кармой «не по заслугам вознёсшегося бездаря Сенкевича» станет то, что в следующей жизни он родится в тоталитарной людоедской стране, рано облысеет и будет влачить жалкое существование председателем трёхкопеечного клуба путешественников и на протяжении 30-ти лет смешить людей рассказом одной и той же унылой истории о том, как он в компании полоумных антропологов катался на папирусной лодке по Атлантическому океану. После этого Ясосу неожиданно стало жаль Сенкевича, и он помолилися родному христианскому богу о смягчении его участи, но явившийся ему во сне ангел сурово сообщил, что Иисус не отвечает за карму и будущие жизни.

Снова в море

Имея опыт морской жизни, Ясос Биб нанялся матросом на судно, идущее в Стамбул. Судно называлось «Yalda Yatoma». Владелец шхуны, он же шкипер, капитан Лазарь Йохай или, как он сам себя называл, Лузер Йохуй объяснил Ясосу, что на святом языке название означает «Девочка-сиротка» (евр. ילדה יתומה). Матросы шхуны любили собираться в кают-компании и петь печальную матросскую песню:

Плывёт по волнам океана одинокая девочка-сиротка, одна, совсем одна среди волн и ветров…

В конце концов, у Ясоса Бибы возникли подозрения относительно названия судна, и он выпытал у капитана признание: «Хотя судно приписано к Галату, сам я, как и изрядная часть команды, происхожу из Галичины, так что „Е-То-Ма“ было первым, что я произнёс, увидев это ржавое корыто. Теперь-то мы её подлатали, а название осталось…»

Порт-Натал и Йоханнесбург

Первую длительную останову «Yalda Yatoma» сделала в Порт-Натале. Судну предостояло потратить несколько дней на выгрузку одних товаров и погрузку других. Ясос Биб, давно мечтавший снова почувствовать под ногами твёрдую землю, отпросился у капитана в город. Размышляя, осмотреть ли достопримечательности, сходить в стриптиз-театр или предаться пьянству в каком-нибудь кабачке, юный матрос набрёл на хаммам и решил: чистота прежде всего.

Памятник Ганди и Калленбаху в Русне

Когда пропаренный и отмытый, завернувшись в банное полотенце, Ясос вышел в предбанник, к нему устремился незнакомый человек, кричавший: «Махатма! Махатма!» Незнакомец кинулся к нему с объятьями, что-то лопотал на смеси английского, немецкого, иврита и хинди; из всей речи Ясос разобрал только: «Как же так — вы тут и вы там?» От удивления Ясос ответил по-литовски, что он ничего не понимает. Теперь удивился незнакомец, который к изумлению литовского философа, обратился к нему по-литовски, с трудом подбирая слова: «Земляк! Кто вы? Откуда?» После короткого рассказа Ясоса о том, как его занесло в Африку, незнакомец на минутку задумался, переваривая услышанное, а затем заливисто расхохотался. «Теперь я, наконец, понял, почему газетчики болтают о том, что Учитель в Индии, в то время как он в Южной Африке! Поистине, стоило отправиться по делам в Порт-Натал, чтобы отгадать эту загадку!» — давясь от смеха, заключил собеседник Ясоса.

Незнакомец представился, рассказав Ясосу, что его зовут Герман Калленбах, что он родился в Нове Място (совр. Жемайчю-Науместис, Литва), в 1896 году отправился в Южную Африку, где жил его дядя, и поселился тут и работает архитектором. Он также поведал о том, что три года назад встретил здесь Мохандаса Ганди, учителя, великого Махатму, который приобщил его к идеям Сатьяграха и равенства между людьми. Герман также заявил, что Махатма — его лучший друг, а Ясос как две капли воды похож на Махатму, и что когда Герман увидел его в бане в Порт-Натале, Герман подумал, что сошёл с ума, потому что Махатма в данный момент живёт в поселении «Толстой-фарм» под Йоханнесбургом.

Мохандас Ганди и Ясос Биб в Йоханнесбурге

Удивлению нового знакомого Ясоса не было конца, когда Ясос в свою очередь поведал земляку о том, что он тоже лично знаком с Махатмой Ганди, с которым они встречались в ашраме Рабиндраната Тагора в Шантиникетане несколько месяцев назад. Ошеломлённый этим сообщением Герман начал настойчиво уговаривать Ясоса немедленно отправиться с ним в Йоханнесбург. Ясос отпросился у капитана и съездил на денёк в дом Калленбаха под Йоханнесбургом. Там он опять повстречался с человеком, с которым его всё время путали, Махатмой Ганди. Выпив за повторное знакомство, оба долго потешались над простаком Тагором, который принял Бибу за Ганди и даже построил тому отдельную виллу в ашраме. «Одного дня хватило на то, чтобы перевернуть моё мировоззрение и запомнить эту встречу на всю жизнь!» — потом рассказывал об этой встрече Ясос Биб. Наутро Герман Калленбах отвёз новых приятелей в город, где они отпраздновали знакомство и сфотографировались на память в корейском фотоателье «Сни Ма Ю, Дэ Ву Шек и Ко Шек».

В Русне, где любил отдыхать в юности Герман Калленбах, открыли памятник Калленбаху и Ганди работы индийского скульптора Кальяна Кумар. По свидетельству ассистента ваятеля, памятник был слеплен по старинным фотографиям, любезно предоставленным Еврейским университетом Иерусалима, где хранится архив Калленбаха. Исследователи жизни Ганди до сих пор спорят о том, кто изображён рядом с Калленбахом на той фотографии, сделанной в Йоханнесбурге, — Ганди или Биб — и не изображает ли памятник на самом деле Ясоса Бибу вместо Махатмы Ганди. К однозначному выводу так до сих пор и не пришли.

Несостоявшийся хадж

Продвигаясь из Порт-Натала к Константинополю вдоль Восточного берега Африки, «Yalda Yatoma» подверглась нападению сомалийских пиратов. Команде относительно легко удалось отбиться от компании авантюристов, атаковавших большое судно на лодочках, однако «Yalda Yatoma» получила пробоину, которую кое-как на скорую руку залатали. Для дальнейшего путешествия потребовался серьёзный ремонт, и судну пришлось встать на ремонт в порту Суэца.

Священная Кааба, до которой Ясос Биб так и не добрался. И хорошо, что не добрался, иначе его там наверняка раскусили бы и отрубили голову, и на этом история жизни литовского фольклориста закончилась бы.

Оставшись не у дел, изнывающий от сухого закона Ясос Биб отпросился у капитана на берег. В портовой харчевне он познакомился с египтянами, которые рассказали ему, что собираются совершить хадж. Прикинувшись мусульманином, любознательный Ясос напросился с новыми знакомыми, и троица из двух арабов и одного литовца — Мухтар ака-Новкуш ал-Сырыми, Насер ил-Тут Итам и Ясос Биб — отправилась в Мекку. Однако добраться до Каабы Ясосу не удалось: уже в начале пути к мусульманской святыне он раздобыл у местных армян бутылку арака, напился и в пьяном бреду начал бормотать отрывки из Пятикнижия на библейском иврите, которому его ещё в Испании обучил католический священник и теолог Мэнолито Амброзио-и-Лопе Лэло Яго Отпуза да Панчо-и-Джудио де ла Балдомеро Нахес, чем вызвал подозрение своих спутников. Попутчики сдали пьяного гяура стражам порядка, и Ясос был брошен в тюрьму, где начальник Ахмед аль-Зараб Отал грозил отрубить литовскому философу голову.

Спасли Ясоса члены местной еврейской общины, которой руководил знаменитый рабби Цагонт. Прослышав, что в зиндане томится человек, читающий наизусть Тору на иврите, общинные деятели устроили сбор «на выкуп пленных», убедили тюремщиков, что узник — член местной общины, к сожалению, совершенно сумасшедший, и взяли его на поруки, выплатив залог. Обнаружив, что спасённый не еврей, а, наоборот, католик, суэцкие евреи посоветовали Ясосу немедленно бежать подальше и даже проводили до порта, проследив, чтобы он не влип в новые неприятности. Так Ясос Биб вернулся на родной борт, где с радостью был встречен командой «Девочки-сиротки», которая блестела, как новенькая, источала зловонный запах свежей краски и была готова отправиться к берегам Константинополя.

В Стамбуле

Сенкевич калымит таксистом в Стамбуле

В Стамбуле команда шхуны уговаривала Ясоса Бибу остаться на судне и идти в обратный рейс, но Ясос отказался, сославшись на то, что он ужасно соскучился по дому и ему пора возвращаться в Вильну. Однако сойдя на берег в Галате, литовский фольклорист с головой окунулся в колоритную атмосферу портового Константинополя. Ясос мгновенно позабыл всё на свете, попав в водоворот турецких базаров, наполненных дурманящими ароматами жареной барабули и балык-экмека, с бескрайними рядами красочных сухофруктов, орехов и специй, звенящей многоголосицей молотков жестянщиков, несмолкающим гомоном покупателей со всех концов света, криками торговцев и воплями муэдзина в соседней мечети, и неисчислимым количеством закусочных, ресторанчиков, борделей, подпольных игорных притонов и опиумных курилен.

Ахмед Овухидер Ябнул, владелец галатской забегаловки, в которую частенько наведывался Ясос, посоветовал заезжему иностранцу держаться подальше от игорных притонов, если тот не хочет остаться без штанов и средств к существованию. Однако одурманенный липким константинопольским маревом Ясос не прислушался к совету мудрого турка и, проиграв и пропив заработанные тяжёлым матросским трудом деньги, увяз по уши в долгах и за неуплату был продан в рабство Кибабу Нажарил, владельцу шашлычной «Шаверма Измясакрыс» в трущобах неподалёку от Гранд-базара. Там его, оборванного, небритого, полуголодного и исхудавшего до неузнаваемости, три недели спустя обнаружил капитан шхуны «Yalda Yatoma» Лузер Йохуй. Сжалившись над своим бывшим матросом, капитан выкупил Ясоса за горсть курушей и мешок гуджаратского хлопка, привезённого из Бомбея, помог ему выправить турецкий паспорт, подарил свои штаны и лапсердак из толстого сукна и даже отсыпал на дорогу курушей. В качестве турецкоподданного, Ясос Биб сел на пароход, направлявшийся в Батум.

В Тифлисе

Дорога от Батума до Тифлиса с её горами, скалами, речушками, водопадами, туннелями и Сурамским перевалом произвела на Ясоса огромное впечатление. В Тифлисе Ясос Биб намеревался наведаться в городской архив в надежде разыскать информацию о том, где находятся могилы родителей его деда, грузинского поэта Уймураза Могулия, и вообще побольше узнать о предках с его стороны. В случае успеха, дальнейшим планом было посещение кладбища и поиски родственников в Кутаиси, где проживала тётушка Далико Добегулия, мама пропавшего без вести дяди Огого Добегулия. Этому плану не суждено было сбыться, о чём Ясос Биб подробно написал в своих мемуарах.

Отрывок из главы «Тифлисская экспроприация» в книге Ясоса Бибы «Моя борьба. За чистоту языка»

Эти честные глаза симпатичного усатого грузина Ясос Биб запомнил на всю жизнь.

Прибыв рано утром 26 июня 1907 года в Тифлис, я решил не останавливаться в гостинице и сразу же направился на площадь Эриванского. Архив, к моему сожалению, был ещё закрыт, и я решил зайти в располагавшуюся по соседству таверну «Атраваэтиваших Ачапури», чтобы спрятаться от жары, скоротать время, перекусить и выпить бутылочку Кипиани. При входе в таверну я столкнулся с симпатичным усатым грузином в крестьянском камзоле. Усач извинился и учтиво уступил мне дорогу. Внезапно я почувствовал необъяснимую тревогу. Отчего умные, колючие глаза крестьянина, его большой лоб и пышная шевелюра совершенно не соответствуют простецкой одежде, в которую он одет?

От души выпив и закусив, я расплатился с половым за завтрак, вышел на улицу и направился к зданию архива. Переходя площадь, я зацепился ботинком за камень брусчатки, потерял равновесие и чуть было не попал под лошадь, запряжённую в фаэтон. Пассажир фаэтона, капитан кавалерии, обматерил меня за невнимательность, и фаэтон помчался дальше по площади, унося высокомерного капитана в гущу толпы. Пока я отряхивал свой сюртук и искал на мостовой оброненные очки, на многолюдной площади прогремели сильные взрывы и выстрелы, началась паника, и я, попав в круговорот обезумевшей от страха толпы, был буквально вынесен в ближайший переулок.

Прижавшись к ограде особняка, чтобы не быть раздавленным бегущими с площади людьми, во дворе здания я заметил симпатичного усатого грузина в крестьянской робе, с которым столкнулся у входа в харчевню двумя часами ранее. Крестьянин стоял, покуривая как ни в чём ни бывало сигарету, и с невозмутимым спокойствием наблюдал за происходящим. «Что это было, генацвале?» — хотел выкрикнуть я, обращаясь к крестьянину, но в пересохшем горле застрял ком, и вместо вопроса получился невнятный хрип. Окинув меня злым колючим взглядом, усач бросил окурок на землю, что-то пробормотал по-грузински и торопливым шагом скрылся в темноту подворотни особняка.

Переведя дыхание и немного придя в себя, Ясос Биб выбрался на улицу. Позабыв о цели своего визита, он поймал извозчика и спешно выехал из Тифлиса, то и дело повторяя грузинское заклинание «Цаха чуэба, цаха чуэба…». На перекладных добрался до Самтреди, оттуда по Поти-Тифлисской железной дороге до Батума, и первым же пароходом отбыл в Севастополь.

Из вечерних газет Ясос узнал, что в день его посещения площади Эриванского в Тифлисе, он стал свидетелем ограбления бандой большевиков кареты казначейства, перевозившей крупную сумму денег в Тифлисское отделение Государственного банка. В фотографиях подозреваемых в ограблении преступников Ясос узнал симпатичного усатого грузина. Грабителя звали Иосифом Джугашвили по кличке «Коба». В фотографии его подельника по кличке Камо, Ясос Биб распознал бравого капитана кавалерии в фаэтоне, под колёсами которого литовский философ чуть было не оказался на площади Эриванского.

В Севастополе

Поэт Николай Гумилёв, 1906 г.

Посещение Севастополя Ясос Биб запланировал ещё во время своего пребывания в Индии, когда получил письмо от московского приятеля Валерия Брюсова. В своём послании Брюсов писал, что познакомился с молодым поэтом Колей Гумилёвым, что юноша засы́пал его своими стихами, статьями и рассказами, что гумилёвские творения «показались Брюсову довольно слабыми», но где-то глубоко внутри юноши зарыт талант. В конце письма Брюсов сообщил, что Коля сейчас находится в Париже, где очутился «сам не зная как, не зная зачем», но в июле 1907 года будет в Севастополе, откуда затем отправится в турне по Леванту. Брюсов настоятельно просил Ясоса встретиться с Гумилёвым, чтобы морально поддержать начинающего стихотворца и помочь тому выковырить застрявший в непотребном месте талант.

Ожидая прибытия в Севастополь Коли Гумилёва, Ясос не стал терять время и пустился в экскурсию по городу:

• прогулялся по Еранцевскому саду, где поглазел на степенно прогуливающихся барышень;
• полюбовался видом на море с Графской пристани;
• попялился на диковинных морских рыб в городском аквариуме на Нахимовской улице;
• взглянул на позор Андреевского флага, увековеченный памятником заграждения фарватера затопленными кораблями;
• и в заключение посетил недавно открытую панораму «Оборона Севастополя».

Панорама потрясла литовского философа своим размахом и грандиозностью и, вместе с тем, вызвала чувство брезгливости своим слабо замаскированным пропагандистским тоном. В своих воспоминаниях о посещении севастопольской панорамы, Ясос Биб писал:

Затеяли захватническую войну, ухлопали на неё 800 миллионов рублей, просрали все битвы и получили по морде. В результате, потеряли Бессарабию и Дунай, профукали Босфор и Дарданеллы, собственноручно затопили в море все свои боевые корабли и, будто этого показалось мало, лишились на 15 лет права держать в Чёрном море военно-морской флот! И теперь эти придурки пытаются воспевать героизм пущенного на мясной фарш народа какими-то безумными историями о бесстрашном матросе Кошке и батальными полотнами о кровопролитной обороне русского города, в чём не было бы нужды, если бы старому дуралею Николаю Палкину не вздумалось бы „защищать русский мир“ на востоке басурманской Оттомании. И у них ещё хватает наглости называть всю эту околесицу „патриотизмом“! Для полноты картины не хватает только ансамбля песни и пляски Черноморского флота, который бы отплясывал севастопольский вальс и пафосно распевал песню о легендарном городе.

Напоследок Ясос заглянул в злачные портовые заведения — выпил и перекусил в пивнушке «Морская пена», где подавали вяленую тюльку и ужасно горькое, солёное и воняющее тиной пиво, а после этого весело провёл ночь в укомплектованных румынскими и болгарскими проститутками борделях «Якорь — в рот», «Капля в море» и «Бабий узел», услугами которых бывший матрос не упустил случая воспользоватья.

Встреча Ясоса Бибы с Николаем Гумилёвым прошла в трактире «Адмирал швейцарского флота». Стены заведения были увешаны разнообразной корабельной утварью, портретами героя Синопского сражения вице-адмирала Нахимова и почтовыми открытками на военно-морскую тематику. На одной из них был изображён забавный кот в матроске на фоне ялтинского курорта; на голове животного красовалась беска с надписью «​Матроскинъ​-Таврическій», и подпись гласила: «​Чѣмъ​ дальше отъ моря, ​тѣмъ​ длиннѣе ленточки на безкозыркѣ». На другой открытке посетители трактира могли обозревать окровавленного матроса с запрокинутой назад головой и закатившимися глазами, который безжизненно лежал на коленях Смерти, изображённой в виде скелета в чёрном плаще с косой в руке; под костлявыми ступнями Смерти было написано: «Боцманская дудка — покойникамъ побудка». Кухонная утварь заведения тоже была в духе флотского аскетизма и состояла из ложки, кружки и деревянной доски, служившей тарелкой для солонины и макарон.

Узнав, что Ясос возвращается с русско-японской войны, Коля рассказал собеседнику о том, как ему удалось отбояриться от службы в армии: в апреле Гумилёв прошёл приёмочную комиссию по воинской повинности, переврал все глазные тесты, через которые его пропустил фельдшер, и получил освобождение от воинской повинности по причине астигматизма. Литовский философ подивился изобретательности юного поэта и с сожалением заметил, что если бы получил этот рецепт тремя годами ранее, Ясосу бы сейчас не пришлось добираться домой через половину земного шара. Затем собеседники обменялись своими впечатлениями о путешествиях. Ясос посмешил молодого поэта историей о своём походе в Мекку, во время которого литовскому паломнику чуть было не отрубили голову. Коля, в свою очередь, рассказал Ясосу о своей жизни в Париже и сообщил, что после Леванта собирается в Африку, а также рассказал про Среды Иванова в Петербурге и выразил надежду, что у литовского поэта найдётся время принять в них участие.

От юноши Ясос Биб остался в восторге, пожелал ему всего хорошего, распрощался и отправился в Одессу.

Семьдесят процентов петроградской интеллигенции были одной ногой в стане врага. Мы должны были эту ногу ожечь!

~ Опер Особого отдела ВЧК Янкель Соренсон про расстрел Гумилёва

Ясос Биб также посоветовал Гумилёву оставаться верным своим юношеским идеалам и не продавать душу дьяволу. Коля не придал значения этим словам Ясоса, сочтя их за шутку. Однако много лет спустя, истинный смысл совета, данного литовским философом, открылся поэту-символисту дважды: первый раз — в виде трагедии, когда осенью 1917 года прапорщику Гумилёву, служившему офицером по особым поручениям при представителе Временного правительства, довелось участвовать в расстреле мятежных солдат русского экспедиционного корпуса в лагере Ла-Куртин во Франции; и второй раз — в виде фарса, когда осенью 1921 года палачи Петроградской ГубЧК арестовали тогдашнего преподавателя Пролеткульта Гумилёва по сфабрикованному чекистами делу об антисоветском заговоре, и поэт получил пулю в лоб. Его новые хозяева бросили тело Гумилёва в братскую могилу вместе с телами полусотни других жертв красного террора, расстрелянных по тому же делу.

Одесса

Одессой Ясос Биб был совершенно очарован. Однако, пока бывший матрос разевал рот, осматривая местные достопримечательности — Фонтан, Оперный театр, Потёмкинскую лестницу и памятник Дюку, — ушлые одесские воры обчистили его парусиновый сухарный мешок со скудными пожитками, а карманники стащили из его штанов последние куруши. К счастью, воришки не добрались до ценностей, спрятанных в подштаниках: паспорт Османской империи и мошна, в которой осталось немного монет, были на месте. Околоточный Вынька Мелоч, к которому с жалобой обратился Ясос, заявил, что уличных воров в Одессе много, всех не переловишь, но за небольшую плату он бы взялся за частное расследование. Однако литовский философ счёл это предложение полицейского чиновника крайне возмутительным и вежливо отказался.

На последние деньги Ясос Биб купил на Привозе старенькую скрипку и отправился играть по местным питейным заведениям. За годы армейской службы и скитаний по миру его пальцы уже многое забыли и немного огрубели, но после нескольких ночей практически беспрерывной игры в прокуренных шалманах и трактирах одесской Молдаванки, он уже вполне сносно мог сыграть «Мурку», «Дочечку Броню», «Каким меня ты ядом напоила?», «Свадьбу Шнеерсона» и шлягер сезона — «Коньяк рекой лился́ на Молдаванке». Вскоре скрипач обнаружил, что звенят бубны хорошо, да плохо кормят: зарабатывать на кусок хлеба в одиночку — не только выше его физических сил, но и опасно для жизни. Забросив сольную карьеру, Ясос присоединился к капелле кочующих из кабака в кабак музыкантов. В число бродячих оркестрантов входили дирижёр и кларнетист Моня Хальстух, флейтистка Ия Свистун, барабанщик Абба Бах, контрабасист Ябас Струнодёр и певица Лета Зелёная. Им однако не хватало скрипача, и нищенствующий музыкальный коллектив быстро сообразил, что тоскливый вой рвущихся от натуги струн инструмента Ясоса Бибы, способный выжать скупую слезу из зажмуренных от удовольствия глаз биндюжников — это золотой ключик к коммерческому успеху. Впрочем, успех был весьма скромным: обеды из недоеденных посетителями вонючих трактирных котлет с макаронами позволяли не умереть с голоду, а чаевых за исполнение душещипательных дворовых песен в стиле жестокого романса хватало только на то, чтобы оплатить ночлег и откупиться от местных бандитов-вымогателей. На проезд до Вильны накопить было невозможно.

Решение проблемы с деньгами пришло в лице одного из завсегдатаев кабачка, мудрого еврея Якобы Выгоднера, который послал Ясоса ко бениной матери:  «Беню знаешь? Так его мама знает за как заработать! Таки бениной матери иди и спроси, шо она скажет». Мать Бени, Циля Шкурник, владела магазином «Европейский торговый дом „Лучшие колониальные и заграничные товары гг. Контребуц и Пшик“» на Дерибасовской. Ясос отправился в магазин по указанному Якобой адресу и поимел с бениной матерью деловой разговор:

Отворив тяжёлую дубовую дверь, я вошёл в крохотную, тускло освещённую залу с низким потолком, представлявшую собой нечто среднее между лавкой старьёвщика и складом потасканной и давно пришедшей в негодность мебели. Каждый аршин этого музея хаоса был заставлен какими-то склянками, тарелками, чашками, фарфоровыми статуэтками, шляпными коробками, пожелтевшими газетами «Русское слово» и засохшими цветами. Посреди этого нагромождения разнообразных и не имеющих абсолютно никакой взаимной связи вещей висело густое облако табачного дыма. Когда от сквозняка, образовавшегося в результате отворения парадной двери, дым немного рассеялся, облако оказалось бениной мамой — тощей сморщенной старухой лет сорока с маленькими колючими глазками, огромными кривыми и пожелтевшими от беспрерывного курения зубами и копной жидких волос на голове, походившей на разорённое лисицей куриное гнездо. Я представился и вкратце описал своё положение.  — Молодой человек, ви-таки адиёт! — безучастно процедила старуха, не выпуская папиросу изо рта. — С пачпортом турецкоподданного ви уже смогли бы торговать самую лучшую контрабанду на Невском, в самом Петербурге! Я дико извиняюсь, но слушайте сюда: кто взбредёт на голову чинить препятствия турецкоподданому и проверять за «правожительство», как за бедного одесского еврея?!  — Ой, нет, нет: я уж наплавался, и дел с пиратами и контрабандистами иметь больше не имею желания! — твёрдо возразил я.  — Молодой человек, я вас умоляю! За шо и где ви собрались плавать? Самую лучшую контрабанду делают у нас в Одессе, на Малой Арнаутской улице! Ви-таки можете помочь честным ремесленникам немного подзаработать на стакан чаю с сахаром, да и таки не забыть за себя. В Егупце дают отличную цену за наши «токайские вина», «шампанское „Veuve Clicquot“» и «швейцарские часы „Breguet“».

Ясос Биб резонно рассудил, что деньги не пахнут, и согласился.

Киев

Молодцы-удальцы, ночные дельцы.

~ Загадка про торговцев марафетом

Бздых Западловский из банды Цили Шкурник сопровождает товар в одесском порту. Любительское фото. 1907 год

Вскоре отмытый и одетый в модный костюм и новенький котелок «коммивояжёр из Константинополя» отправился в Харьков, где проживала крупная еврейская община, с вагоном «заграничных товаров» в составе одесской торговой миссии в сопровождении «секретаря» Блата Монеты, «бухгалтера» Гада Хамерклопа и «камердинера» Бздыха Западловского из банды бениной мамы. Сев на поезд и взяв товар, они отправились в Киев, дабы там пересесть на другой поезд по направлению на Харьков. Всё шло гладко, пока на станции города Казатин в вагон не сел местный склочный купец Мыкола. Расположившись в купе, где ехал Ясос Биб со своими подельниками, он занял нижнюю полку прямо напротив Ясоса, на верхней полке над ним располагался Бздых Западловский, у которого казатинский купец сразу вызвал отвращение. В один момент Бздых плюнул Мыколе прямо на лысину. Мыкола вытер плевок с лысины и гневно воскликнул «Хто нахаркив?!». Ясос Биб, будучи полиглотом, в Севастополе и Одессе успел освоить азы украинского языка, в этот момент находился в полудрёме, и подумав, что встретил попутчика, которого можно вовлечь в свои дела, сквозь сон ответил «Я на Харків», в ответ на что Мыкола ударил Ясоса кулаком в бок, но дремавший Ясос фактически не почувствовал удара. Вскоре Бздых снова плюнул Мыколе на голову. На весь вагон были слышны крики Мыколы «Хто нахаркив?!», который затем ввязался в драку с Гадом Хамерклопом. Ясосу Бибу всё это надоело, и решив, что до Харькова он терпеть склочного попутчика не сможет, ответил «Та ладно, мы вже до Києва, а там пішочком». Вместе с подельниками они решили не ехать в Харьков, а попробовать провернуть дело в Киеве, и сошли на Киевском вокзале.

На встречах с покупателями его подручные суетливо проводили сделки — расхваливали продаваемые изделия, торговались о цене, пересчитывали полученные деньги и таскали коробки с товаром, — а Ясос в это время стоял посреди комнаты, деловито заложив руки за спину и раскачиваясь вперёд-назад на своих лакированных туфлях. Исполняя роль несговорчивого османского купца, он важно раздувал щёки, нехотя давал согласие на приемлемую для контрабандистов цену (или, наоборот, изображал гнев и недовольство, если покупатель запрашивал слишком низкую цену), подписывал липовые накладные и изредка покрикивал на своих «нерадивых работников», грозно размахивая тросточкой. Товары ушли на ура. Особенно крупную партию контрабанды удалось продать на кирпичном заводе Зайцева, а заводской приказчик Менахем-Мендель Бейлис, застенчивый скромный еврей из хасидов, пригласил членов торговой миссии отобедать у него на квартире, где жена Менахема содержала кухню для столовников.

Делёж прибыли прошёл ночью в Лукьяновке, недалеко от Киева, на частной квартире. Хозяйка квартиры, невзрачная женщина невысокого роста с испитой физиономией, синяками под глазами и окровавленной марлевой повязкой на голове, была известна в преступной среде под кличкой «Верка-Чеберячка». Партнёры константинопольского коммивояжера рассказали Ясосу, что Верка — страшная скандалистка, и что однажды в припадке ревности она плеснула серной кислотой в лицо своего любовника, француза Миффле. У Ясоса сложилось впечатление, что наполненная едким зловонием табачного дыма, алкогольного перегара, чеснока и кислой капусты квартира служит притоном: в неё через парадное постоянно заходили какие-то подозрительные личности и затем с мешками или свёртками под мышкой выходили через заднее крыльцо; в окно беспрерывно стучали и спрашивали налить самогона; из спален слышались пьяные крики, женский смех, визг и звуки граммофона. Во дворе валялись пьяные, а из амбара доносились душераздирающие вопли и стоны, будто кого-то пытали калёным железом. От этих звуков душа Ясоса уходила в пятки и сердце колотилось так отчаянно, будто пыталось вырваться из груди, чтобы бежать из этого ада куда глаза глядят. К счастью всё обошлось без инцидентов, если не считать то, что львиную долю прибыли забрали себе подельники. Однако учитывая щекотливые обстоятельства и злачную атмосферу Веркиной квартиры, Ясос принял разумное решение не оспаривать финансовую сделку, тем более что его доли с лихвой хватило на билет второго класса Юго-Западной железной дороги, по которой можно было добраться до Брест-Литовска, а оттуда до Варшавы.

Привокзальная площадь в Брест-Литовске, 1907 год

Столкнувшись в Одессе и Киеве с преступным миром мошенников, подпольных цеховиков, контрабандистов, грабителей и торговцев краденым, Ясос Биб решил написать серию коротких рассказов о них. Однако местом действия описываемых в рассказах событий, он решил выбрать свою родную Вильну, а рассказы опубликовать под общим заглавием «Виленские рассказы». Ясос даже придумал, как назовёт главного героя-бандита: Моня Хряк по кличке «Принц Датский». Загоревшись этой идеей, литовский писатель немедленно приступил к работе, и первые рассказы были написаны ночью, в тускло освещённом вагоне поезда, следовавшего из Киева в Брест-Литовск.

В ожидании отправки своего поезда из Брест-Литовска в Варшаву, Ясос Биб побродил по помпезному зданию вокзала, посудачил от нечего делать с торговками на привокзальной площади и по их просьбе устроил им маленький скрипичный концерт, растрогав женщин до слёз исполнением тоскливой песни «Каким меня ты ядом напоила?». Заработав кулёк семечек, он покормил голубей и затем перекусил в привокзальной харчевне. Вечером, погрузившись в вагон 2-го класса Привислянской железной дороги, Ясос отбыл в Польшу.

Варшава

В Варшаве Ясос Биб встретился с университетскими товарищами и своим любимым профессором Нематюкайтесом.

Нематюкайтес пригласил Ясоса к себе домой на чашку чая и весь вечер, окутав любимого ученика клубами ядрёного папиросного дыма, расспрашивал о войне и путешествии. Ветеран обороны Порт-Артура стойко терпел произведённую профессором дымовую завесу, закашливался от удушья, но из уважения к учителю старался не подавать виду, со слезами на глазах рассказывая о своих похождениях в Китае и Индии. Профессор поделился с Ясосом радостной новостью о том, что правительство отменило запрет на книги на литовском языке латиницей, и подарил ему первые книги на литовском, отпечатанные в варшавской типографии. Гость пошутил, что для него «будет большой честью продолжить миссию контрабандиста, некогда погубившую деда» Ясоса, однако на этот раз она будет гораздо легче, потому что при пересечении границы книжки не понадобится прятать в исподнее, а можно будет просто сунуть их подмышку.

Казимир Черторыльский рассказал Ясосу о том, как сложилась жизнь его товарищей по варшавской квартире. Жише-Ехиел Гамбургер был призван на фронт вскоре после Ясоса и четыре месяца спустя вернулся без ноги. Товарищи собрали ему на протез, и тот вернулся в Лодзь, где летом 1905 года участвовал в забастовке фабричных рабочих, был ранен казаками и арестован. Тюрьма окончательно подорвала здоровье фронтовика-инвалида, и вскоре он скончался от пневмонии. Франтик Парижский начал писать докторскую диссертацию, но был арестован «за участие в студенческих беспорядках», исключён из университета, эмигрировал в Германию, где около года перебивался случайными заработками, продавая на улицах газету «Berliner Morgenpost», а теперь поступил в Берлинский университет. Сам же Казимир Черторыльский защитил диссертацию по медицинскому отделению и получил место преподавателя в Повивальном институте при Варшавском университете. Работа оказалась подарком судьбы, потому что после студенческих политических забастовок сам университет закрыли (говорят, может быть откроют на следующий год, если студенческие волнения прекратятся), однако рожать детей в Польше не перестали, и власти не решились закрывать институт из боязни, что станет некому заниматься родовспоможением. «Получается, из нас четверых только ты выбился в доктора повивального искусствоведения, — пошутил Ясос Биб, а затем горестно добавил: Мне же, наверняка, выпадет участь всю жизнь пребывать в звании „вечного докторанта“».

Напоследок Ясос встретился с деканом Амозгитто Заржавелли, который пригласил бывшего студента в университетскую кофейню, где состоялось заседание членов филологического кружка Ко́чана Капустинского. За дружеским кофепитием учёные посудачили о том и сём, а также обсудили присвоение Нобелевской премии в области литературы итальянскому поэту Джозуэ Кардуччи. Профессор Заржавелли был очень недоволен таким решением нобелевского комитета о вручении премии «не только в знак признания критичного ума, но, прежде всего, как дань творческой энергии, свежести стиля и лирической силе, столь характерных для поэтических шедевров» Кардуччи. Профессор близко знал Каррдуччи по Болонскому университету, где сам когда-то читал курс лекций. По мнению Заржавелли, Кардуччи слыл талантливым поэтом только потому, что тот виртуозно владел латинским языком, используя в своих произведениях слова, значение которых было неизвестно даже маститым латинистам. «Коллеги, вы только взгляните на это возмутительное сборище „поэтических шедевров“: «Erectus di Klitorisso nei Amorale», «Zaebatti la Pizdeccio Femminino», «Presso la Popa del Analolizano», «La Volosatti Pizducci Impressioni di Madonna», «Pidorissimo Yebanatti del Homo Sekus», «Letteratura Italiana l'Erotica di Carducci: Soski Torchalli e Namokаtti Pantalonni di Carducci». Срамота! — кипел от возмущения профессор Заржавелли. — А что он вытворял с исподним своей молоденькой любовницы мадмуазель Виванти? Вы только послушайте: этот извращенец возил в чемодане её трусики, и время от времени открывал чемодан, доставал трусики и нюхал их, испытывая чувство опьянения». Профессор долго кипятился, критикуя творческий стиль Кардуччи и называя его попеременно «шарлатаном от поэзии» и «масонской выдрой 33-й степени махровости». Ясос горячо поддержал своего учителя, заявив, что присуждение Кардуччи Нобелевской премии считает издевательством над итальянским языком, насмешкой здравым смыслом и несмываемым позором для всего поэтического сообщества.

Распрощавшись с друзьями, Ясос Биб из Варшавы поездом добрался до Вильны.

В родных краях

Осенью 1907 года Ясос Биб прибыл в родной город, Увидев из окна башню Гедимина на горке, путешественник растрогался, расплакался и поклялся никогда больше не покидать родную Вильну.

Никто не был так рад возвращению странника домой, как его закадычные друзья Рюмкевич и Наливайтес. Окружив ветерана русско-японской войны вниманием, они вытаскивали его на природу поохотиться, порыбачить или просто побродить по живописным литовским лесам и болотам. Не желая брать в руки ружьё, Ясос сам не охотился, а занимался организацией лагеря и приготовлением пищи. В этом ему помогали местные крестьяне Демьян Сыт и Пиян Давизга. Подвыпивший Пиян колол дрова, а деловитый Демьян варил уху или жарил на костре кабанчика, метко подстреленного Наливайтесом. Посиделки у костра сопровождались, как обычно, захватывающими рассказами Ясоса о его необычайных приключениях в Китае и Индии, а также обильными возлияниями. И, конечно же, там, где пьется, там и поется: ни одна из вылазок друзей на природу не обходилась без распевания литовских и белорусских народных песен. Выступления экскурсантов сопровождались, как правило, перезвоном колокольчиков на шеях коров, которые стекались с окрестных пастбищ полюбопытствовать о том, что за шум происходит в зарослях камыша и заодно напиться из реки.

Книги! Книги! Книги!

Дома Ясоса Биба встретила приятная новость: несколько лет назад, весной 1904 года, правительство отменило запрет на книги на литовском языке латиницей, действовавший с 1865 года после подавления польского восстания. Спустя два года после снятия запрета, на Благовещенской улице открылся первый литовский книжный магазин. Ясос Биб стал частым посетителем магазина и подружился с его владельцем Юргисом Шлапялисом.

По совету Шлапялиса, Ясос Биб подписался на новую газету на литовском языке — «Vilniaus žinios» («Виленские вести»), и каждое утро, проглотив заботливо приготовленные бабушкой Ядалато зразы, с газетой под мышкой, спешил в книжный магазин. Там, за чашкой чая, он обсуждал со своим новым другом новости, а затем весь день просиживал в магазине, просматривая книги и обсуждая прочитанное с хозяином и посетителями. Поздним вечером, распрощавшись с Юргисом, литовский философ покидал магазин со стопкой книг и отправлялся домой. Уединившись в своей комнате, он проводил бессонные ночи за чтением. На следующее утро, история повторялась.

В помещении книжного магазина Шлапялиса регулярно проводились встречи деятелей литовского национального движения, и Ясос Биб, по приглашению владельца магазина, в них активно участвовал. Там он узнал, как в декабре 1905 года Шлапялис вместе со своими друзями охранял от жандармов здание Городского зала на Островоротной, где проходил съезд литовцев. Ясос пожалел, что в то время его не было в городе, иначе он непременно принял бы участие в этом историческом для литовской государственности мероприятии. Ясос также не упустил возможности похвастаться перед новыми знакомыми, что лет 10 назад и сам участвовал в стычках с жандармами на Дворцовой площади Вильны во время своего одиночного протеста. Философские беседы и политические дискуссии в магазине Шлапялиса вовлекли Ясоса Бибу в борьбу за независимость Литвы. Спустя десятилетие, литовский философ стал делегатом Конференции литовцев в Вильне, на которой было принято решение возродить независимое Литовское государство, а родной город Ясоса сделать столицей.

Со временем Ясос стал реже появляться в пабе «Rat & Bat» и всё чаще отказывался от приглашения друзей порыбачить или поохотиться. Шумные попойки в душной пивной и брождение по лесам и полям уступили место тишине читального зала Виленской публичной библиотеки, копаниям в книжных развалах магазина Шлапялиса и ночным бдениям при мерцании керосиновой лампы. Ясоса Бибу влекли книги и только книги о философии, истории, политике, антропологии и полевой этнографии. Иногда он разбавлял свои читательские интересы книгами о природе и посещением просветительских лекций по зоологии. Находять под впечатлением об услышанном и увиденном на этих лекциях, Ясосу пришла в голову мысль написать детскую книгу о том, как педиатр из Европы, которому приходит телеграмма из Африки, бросив своих пациентов, сломя голову бежит по полям, по лесам и по лугам в Африку, чтобы спасать детёнышей диких африканских слонов и носорогов от смертельно опасных болезней. Однако, посоветовавшись со специалистами, Ясос от этой безумной затеи отказался.

Единственный человек, которому за всё это время удалось оторвать Ясоса от книжек и лекций о животных, был профессор Нематюкайтес, приехавший на несколько дней в Вильну поздней осенью 1907 года. Он вытащил своего ученика в Городской зал на оперу «Бируте» литовского композитора Микаса Пятраускаса и свозил в Новый Свет на православное кладбище на Островоротной, где они посетили могилу умершего в 1903 году краеведа Ю. Ф. Крачковского и поставили свечку за упокой его грешной души в кладбищенской церкви Преподобной Евфросинии. Перед входом в храм, Нематюкайтесу пришлось — по просьбе дьяка, торговавшего свечами в церковной лавке, — затушить недокуренную папиросу, чем профессор оказался очень недоволен, и весь остаток дня старик ворчал о том, что ему «ничего не известно о законах об отделении церкви от табакокурения». Биб знал статского советника Крачковского по работе в Виленском центральном архиве древних актовых книг, где молодой Ясос служил в должности помощника архивариуса и помогал Крачковскому искать архивные документы. Профессора Нематюкайтеса сильно рассмешила рассказанная Ясосом история о том, как тот однажды по просьбе краеведа доставал с верхней полки шкафа актовую книгу аршинной толщины, потерял равновесие, и, падая с лестницы, пытался ухватиться за шкаф, но вместо этого ухватился за книги. Слетевшие с полки увесистые фолианты водопадом посыпались вниз, приземляясь один за другим на лысину стоявшего у шкафа Крачковского. Старик в течение нескольких секунд стойко воспринимал падающие на него грузы, но затем его колени ослабли, и он грохнулся на пол как мешок картошки. Незадачливому помощнику архивариуса пришлось извлекать статского советника за ноги из-под груды книг и затем бегать за лекарем, чтобы привести пострадавшего в чувство. После этого маститый краевед долгое время путал даты и имена исторических деятелей, когда проводил заседания возглавляемой им комиссии для разбора и издания древних актов.

Визит профессора Нематюкайтеса в Вильну вскоре закончился и тот вернулся в Варшаву, а Ясос — к книгам. Литовский философ настолько был увлечён чтением, что забывал кушать, и за несколько месяцев своего читательского запоя сильно осунулся. От недостатка сна и от чтения при тусклом свете керосиновой лампы, белки его глаз пожелтели и налились кровью, под глазами появились мешки, и кожа лица приобрела синюшный оттенок. Дело дошло до того, что на улице от Ясоса стали шарахаться прохожие, а дети начали дразнить его, обзывая «вампиром» и давая дурацкие советы обратиться в городскую дезинфекционную камеру в Лукишках, где его отмоют и приведут в человеческий вид. Однажды поздно вечером на Кафедральной площади он сел не на ту конку, уснул на скамейке экипажа, и уехал совсем в другую сторону от дома. Пока Ясос находился без задних ног в объятиях Морфея, карманные воры стащили его котелок, зонт и галоши, а также опустошили его саквояж с книгами. В дополнение, какой-то шутник отстриг ему левый ус и на носу нарисовал чернильной ручкой муху. Доехав до конечной остановки в Антоколе, экипаж отправился в парк конно-железной дороги на Большой Мещанской, где его распрягли, а уснувшего пассажира растолкали и попросили выметаться на улицу. Дождь лил как из ведра. С чернильной мухой на носу, без зонта и галош, Ясосу пришлось в кромешной темноте, под проливным дождём, пешком добираться до дома на другой конец города.

Обеспокоенные нездоровым внешним видом своего товарища, Рюмкевич и Наливайтес решили вытащить Ясоса на свежий воздух, подальше от Вильны, книжек и керосиновой лампы. «Я устрою это!» — пообещал Рюмкевич.

Происшествие на рыбалке

На рождественские праздники Рюмкевич пригласил друзей на зимнюю рыбалку. В свою бытность младшим унтер-офицером Рюмкевич служил в Финляндии, и его стрелковый полк квартировался в Або, неподалёку от горла Финского залива. Там он познакомился и сдружился с местными рыбаками, которые регулярно снабжали его самогоном и угощали калакукко, хернекейтто и климписоппой. Одолжив у финских знакомых Рюмкевича рыболовный домик на полозьях, друзья выкатили его на лёд, продолбили пешней небольшую прорубь и целый день рыбачили, варили уху и распивали перебродившую финскую медовуху. К полуночи, мертвецки пьяные Рюмкевич и Наливайтес завалились спать, а Ясос Биб остался дежурить у костра.

Вдруг посреди ночи Ясос услышал треск льда, всплески воды и крики. Сообразив, что кто-то провалился под лёд, Ясос схватил керосиновую лампу и широкую доску, припасённую на такой случай дальновидным Рюмкевичем, и бросился на помощь. В темноте ночи он разглядел двух перепуганных финских крестьян, которые размахивая руками что-то кричали и тыкали пальцами в черневшую во льду широкую щель. В воде, отчаянно пытаясь зацепиться за кромку льдины, барахтался лысоватый человек средних лет. Литовский философ не раздумывая скинул шубу, лёг навзничь и протянул утопающему доску.

Спустя полчаса, трясущийся от гипотермии «утопленник», натёртый водкой и закутанный в шубу Рюмкевича, сидел у костра и, вцепившись в миску окостеневшими от холода руками, хлебал горячую уху, периодически смахивая куски рыбы со своей жиденькой бородёнки в миску. На расспросы о том, кто он такой и что делает в пургу на льду Финского залива, пострадавший лишь ответил, что его зовут Николаем, и что на другом конце залива его ждут архиважные дела. Его онемевшие от страха попутчики не могли вымолвить и слова. Уложив участников происшествия спать, Ясос затушил очаг и лёг сам.

Пожелтевшая фотография из портфеля незнакомца. Рукописная надпись на обороте: «Милому зайке Вовочке от его киски Наденьки. Люблю, надеюсь, жду. Не шали там без меня, проказник!»

Проснувшись утром, Ясос обнаружил, что таинственный незнакомец со своими провожатыми исчез. Вместе с ним также исчезли пешня и багор, а также шуба, сапоги и бумажник Рюмкевича. Порывшись в кожаном портфеле, который «утопленник» видимо в спешке позыбыл забрать с собой, Ясос не обнаружил ничего особо интересного: несколько изрядно потрёпанных и размокших паспортов (один из них на имя Николая Егоровича с неразборчивой фамилией), вырезка из газеты «Санкт-Петербургские ведомости» об ограблении Тифлисского отделения Государственного банка, пачка обгоревших катеринок, рекомендательное письмо за подписью начальника генштаба Германской имперской армии и пара листков бумаги с любовными письмами какой-то Наденьке.

Протрезвевший Рюмкевич угрюмо выслушал историю Ясоса о ночном происшествии, затем долго матерился по-польски и по-русски и поклялся «набить морду этому мошеннику Николаю Егоровичу, если тот когда-нибудь попадётся ему на глаза».

Осмысление пережитого

После нескольких месяцев реабилитации Ясос Биб вернулся к научной деятельности. Подытоживая опыт, набранный в длительном путешествии из Харбина в Вильну, он написал и опубликовал серию путевых очерков и статей, посвящённых японским хокку, пиратским песням, искусству камасутры и рисования мандал, «одесскому языку», музыке одесских шалманов и торговым операциям с контрабандой.

Поездка в Санкт-Петербург

Бывший научный руководитель Ясоса Бибы, профессор Нематюкайтес, уговорил Ясоса выступить с лекциями о путешествии по Индии на заседание географического общества в Санкт-Петербургском университете, и в августе 1908 года Ясос отправился в Санкт-Петербург.

В перерыве между заседаниями, Ясосу Бибу посчастливилось присутствовать на Волковом поле при запуске первого в Российской Империи военного дирижабля «Учебный». Механик Сосо Ксосуяшвили — стройный грузин, усатый красавец с сильным кавказским акцентом — рассказал присутствующим о конструкции летательного аппарата, с гордостью подчеркнув, что тот был построен без помощи иностранных специалистов. При осмотре деревянной гондолы, Ясосу подумалось, что было бы здорово, если такая штука появится в Вильне, и было бы довольно романтичным заняться в ней любовью, паря в облаках. Встретившись взглядом с механиком, Ясос поёжился от испепеляющих горящих глаз спустившегося с гор альфа-самца, невольно покраснел и стыдливо отвёл глаза в сторону.

Всемирно известная картина Чюрлёниса «Симона Лиза». Лувр, Париж. Загадочная улыбка Симоны уже второе столетие завораживает посетителей музея со всего мира.

Во время своего пребывания в столице, Ясос Биб не смог удержаться и прокатился с ветерком на чуде железнодорожной техники —электрическом трамвае английской фирмы «Браш». Эта поездка чуть не стоила литовскому путешественнику жизни. Будучи слегка навеселе, Ясос бесстрашно высунулся из окна и, потеряв равновесие, вывалился на проезжую часть, под колёса несущегося на полной скорости вагона. Чудом ему не отрезало ноги или голову. Не смотря на инцидент, подвыпивший пассажир остался безумно доволен поездкой. «Это чудо скоро появится и у нас в Вильне!» — радовался Ясос, зная о планах города об электрификации конно-железной дороги в губернской столице. «Трамвай построить — это не ешака купить!» — заплетающимся языком сообщил он подоспевшему на место происшествия репортёру «Санкт-Петербургских ведомостей», после чего потерпевший был доставлен городовым в полицейский участок для проведения дознания и получения штрафа за нарушение правил дорожного движения.

После конференции Ясос Биб задержался в Санкт-Петербурге чтобы присутствовать на открытии выставки картин Микалоюса Чюрлёниса в «Салоне». Открытие выставки прошло скромно, но торжественно, с присутствием нескольких умеренно знаменитых личностей петербургской творческой элиты и знати. Присутствующих ослепила своей красотой (и блеском брильянтов) Мамашико Дамнимагулия, дочь начальника жандармского полицейского управления Поти-Тифлисской железной дороги. Ясос долго не мог отвести свой взгляд от прелестной гогоны, и у него даже запотело пенсне и пересохло во рту.

Живопись Чюрлёниса привела Ясоса Бибу в восторг. После фуршета литовский философ подошёл к художнику и выразил ему своё восхищение. «Странное дело, земляк: мы оба жили в Варшаве, теперь оба живём в Вильне, ни разу там не встречались, а впервые встретились здесь, за тысячу вёрст, — посетовал Ясос в беседе с Чюрлёнисом. — Будем, однако, надеяться, что ваши прекрасные работы когда-нибудь выставят и в Варшаве и в Вильне, и может быть они даже когда-нибудь попадут в литовские музеи». Живописец с недоумением посмотрел на подвыпившего посетителя и поинтересовался, с какой луны тот свалился, поскольку всё, что здесь выставлено, уже экспонировалось и в Варшаве три года назад, и во дворце Вилейшисов в Антоколе близ Вильны, на первой выставке литовского изобразительного искусства в январе 1907 года.

Утром 26 сентября 1908 года Ясос Биб доехал на извозчике до Варшавского вокзала и отправился поездом домой. Не доехав 20-ти вёрст до Вильны, Ясос сошёл на станции Безданы, где неподалёку от завода по переработки свёклы располагалось родовое имение его друга Рюмкевича. После перехода железнодорожного пути, на котором стоял почтовый поезд из Варшавы, литовский философ поднялся на перрон. Неожиданно раздался громкий взрыв, и Ясоса взрывной волной опрокинуло навзничь. Лёжа на краю перрона, контуженный и оглохший, теряя сознание, он будто сквозь сон слышал перестрелку, крики и ругательства по-русски и по-польски, топот сапог и стоны раненых.

Главарь налётчиков Безданского ограбления. Архивное фото жандармского полицейского управления

Очнулся Ясос Биб несколько часов спустя с перевязанной головой на лавке под перонным навесом. Худой и высокий как коломенский верстовой столб станционный лекарь, пощёлкав пальцами перед носом Ясоса, убедился в том, что тот жив и реагирует на раздражители, передал литовского фольклориста в распоряжение прибывших на место происшествия следователей и начальника Виленского отделения жандармского полицейского управления С.-Петербурго-Варшавской железной дороги ротмистра В. О. Строгупеканского. Ясос был допрошен и отправлен восвояси. Добравшись затемно до усадьбы Рюмкевича, он взволнованно поведал другу о случившемся. Выпив за то, что Ясос родился в рубашке, приятели хорошенько закусили и легли спать, а наутро Рюмкевич распорядился, чтобы Ясоса на попутном обозе с продукцией безданской фабрики по производству клея отвезли в Вильну. Из газет Ясос узнал о том, что почтовый поезд на станции Безданы был ограблен бандой под предводительством и с личным участием социалиста-националиста Юзефа Пилсудского по кличке «Зюк», будущего диктатора Польской республики.

Некоторое время спустя выяснилось, что во время Безданского ограбления банда Пилсудского выгребла из почтового поезда 200 812 рублей 61 копейку — сумму денег, которая предназначалась для строительства в Вильне электрифицированной трамвайной сети. К тому времени, когда были найдены и задержаны подельники Пилсудского, эти деньги уже были растранжирены польскими бандитами на оружие и взятки судьям. Вместе с улетучившимися деньгами для электрического трамвая умерла радужная надежда Ясоса Бибы на появления этого чуда техники в его любимом городе.

Научная работа

Неманские сказки

Летом 1909 года Ясос Биб вместе с Ароном Гутаном — учителем еврейского начального училища в Вильне и, по совместительству, фольклористом-любителем — совершили этнографическую экспедицию по верховьям Немана, а также посетили Лучицы, где встретились с легендарным белорусским сказочником Иваном Азёмшей и записали более 30 рассказанных им сказок про чертей, леших, водяных, мертвецов, оборотней и прочую нечистую силу. После возвращения из экспедиции, коллеги в течение восьми месяцев обрабатывали собранный материал и готовили его к публикации, однако до публикации дело не дошло. Арон Гутан поехал в Санкт-Петербург навестить своего приятеля, фольклориста Сержпутовского, служащего этнографического отдела Русского музея. Сержпутовский закатил своему виленскому приятелю грандиозную пьянку с живой музыкой и цыганским хором в ресторане «Тулон» на Итальянской улице. Во время застолья подвыпивший Арон пересказал Сержпутовскому все записанные в Лучицах сказки.

В 1911 году, за несколько недель до того, как сказки должны были уйти в издательство, в книжном магазине Шлапялиса на Благовещенской улице в Вильне Ясос и Арон обнаружили книгу Сержпутовского «Cказки и рассказы белорусов-полешуков», в которой пройдоха Сержпутовский опубликовал 32 сказки, рассказанные ему Ароном в ресторане «Тулон». После этого кипящий от возмущения Арон Гутан две недели не мог прийти в себя, порывался поехать в Санкт-Петербург, чтобы набить Сержпутовскому морду, но Ясос отговорил друга, уверив его в том, что карма «в конце-концов найдёт обидчика, и красные черти будут жарить его задницу на раскалённой сковородке».

Врочем, некоторые результаты экспедиции всё же увидели свет. Во-первых, Ясос Биб и Арон Гутан опубликовали монографию про леших и чертей Понеманья. И, во-вторых, обогатили этнографическую науку своей гипотезой о том, что водный торговый путь между балтами и византийцами пролегал не «из варяг в греки», а совсем наоборот, «из грек в варяги». Свою догадку учёные обосновали тезисом о том, что «в Греции всё есть».

Критическая философия

В 1910 году в журнале «Философский трёхмесячник» Ясос Биб выступил с резкой критикой присуждения Нобелевской премии немецкому философу Рудольфу Эйкену. В резкой форме высмеяв формулировку «за серьёзные поиски истины, всепроницающую силу мысли, широкий кругозор, живость и убедительность, с которыми он отстаивал и развивал идеалистическую философию», Ясос назвал её издевательством над здравым смыслом и несмываемым позором для философской науки.

О личности и творчестве Эйкена литовский философ был наслышан от своей любовницы, ученицы нобелевского лауреата М. В. Безобразовой, с которой познакомился ещё в студенчестве на лекции последней «Унижает или возвышает Владимир Соловьёв Пушкина своим взглядом на его судьбу?» на заседании литературно-музыкального кружка «Русского женского взаимно-благотворительного общества». Особоо не вникая в нюансы философских изысканий Эйкена, Ясос тем не менее испытавал сильную личную неприязнь к немецкому мыслителю. Огорчённый решением нобелевского комитета Ясос потерял аппетит и сон, и врачи были вынуждены прибегнуть к кровопусканию, чтобы сберечь пациента от горячки и меланхолии.

Примечательно, что к шведской писательнице Сельме Лагерлёф, женщине, впервые в истории получившей Нобелевскую премию по литературе «как дань высокому идеализму, яркому воображению и духовному проникновению, которые отличают все её произведения», у Ясоса претензий не возникло. Некоторые исследователи полагают, что причиной скорее всего было то, что Сельма была лесбиянкой, а к этой категории женщин литовский филолог испытавал особо трепетные чувства духовного проникновения.

Фольклор народов мира

Оправившись от нервного расстройства, Ясос Биб приступил к окончательной редакции и выпуску серии книг, посвящённых фольклору разных народов.

Особое внимание он уделил изучению литовской мифологии. Среди работ Бибы на эту тему особенно выделяется книга «Пизюс и Гонду — покровители влюблённых», в которой он доказал, что имена божественной пары происходят именно от того, о чём вы подумали. В соавторстве с своим коллегой по лицею, профессором Бздыхом Смехуйским, Ясос Биб написал исследование «Кри́ве-Крива́йтис — верховный жрец».

Вместе со своей итальянской коллегой Блядеттой ди Курваджио, Ясос Биб исследовал юмористический фольклор позднего периода Римской империи, а затем с немецким учёным Отто Тpахенбюpгеpом сделал сравнительный анализ древнеримского юмора с шутками германских варваров, осуществлявших набеги на Рим и почерпнувших многое из римской культуры. На обе темы были написаны монографии. В последней из них авторы пришли к выводу, что разграбление Рима варварами было всего лишь армейской практической шуткой.

Также интересовался Ясос Биб юмористическим фольклором виленских евреев. Результатом его исследований стала книга «Мотька Хабад как зеркало социального протеста», написанная в соавторстве с выпускником Виленского еврейского учительского института Ароном Гутаном, чьё еврейское происхождение и безупречный идиш позволили Ясосу окнуться с головой в колоритную среду еврейских кварталов Вильны.

Большое влияние на исследования Ясоса оказала организованная Ароном весной 1908 года встреча и длительная беседа с известным виленским талмудистом Пинхусом-Мордехаем Лавой, учёным евреем при попечителе Виленского учебного округа и, по совместительству, архивариусом виленской еврейской общины. Архивариус, троюродный брат известного издателя Ильи Ефрона, произвёл на Ясоса неизгладимое впечатление остротой ума, глубиной и широтой знаний, а также несвойственным человеку его высокого положения в иерархии еврейской духовной аристократии чувством юмора. На протяжении встречи Пинхус, не переставая, травил еврейские анекдоты, многие из которых было бы неприличным рассказывать даже в кругу близких друзей. Младшая дочь Пинхуса, Яша, подавала гостям горячий чай с хоменташами и ругелах и строила Ясосу глазки, однако увлечённый беседой литовский фольклорист не обратил на девушку никакого внимания. Когда речь зашла о литературе, архивариус порылся в стопке бумаг, выудил оттуда сшитую нитками копию своей рукописи с переводом на идиш французского эротического романа Пьера Шодерло де Лакло «Вредные знакомства, или Письма, собранные одним обществом для предостережения других» и, сдув с неё пыль, торжественно подарил Ясосу.

На говорливого талмудиста Ясос Биб тоже произвёл огромное впечатление. Изумлённый Пинхус чуть было не подавился ругелем, когда выяснилось, что Ясос может по памяти цитировать отрывки из Пятикнижия на библейском иврите, к которому виленский талмудист испытывал трепетную любовь. Чаепитие было тотчас прервано: не успевший допить свою чашку чая и дожевать кусок хоменташа Ясос Биб был вытащен энергичным Пинхусом из-за стола, на бегу на голову литовского филолога была напялена шляпа и в руки сунута трость, и на пойманном у парадного извозчике он был отвезён в дом другого ценителя еврейских древностей — казённого раввина Вильны Овсея Штейнберга, с которым Пинхус крепко подружился на почве увлечения гебраистикой.

Штейнберг оказался забавным стариканом лет 75 — таким же весельчаком и смешливым балагуром как и его друг Пинхус. Гостеприимный Овсей, который за свою долгую жизнь был женат пять (!) раз, познакомил Ясоса со своими домочадцами — супругой Розой, дочерьми Софией и Феоной, и заехавшим отужинать зятем Исааком Пирожниковым, мужем Феоны и владельцем «типографии И. И. Пирожникова» в Вильне. Поскольку дело происходило в разгар Пурима, старик Штейнберг откупорил огромную бутыль из винных погребов барона Ротшильда, которую новые приятели осушили до дна, строго следуя предписанию Талмуда о том, что пить в Пурим следует до тех пор, пока рассудок честного еврея не затуманится до такой степени, что тот перестанет различать, произносит ли он проклятия Аману или благословения Мордехаю. Выпив «за знакомство», новые приятели просидели далеко за полночь, осушив по ходу дела ещё парочку ротшильдовских бутылок в жарких дискуссиях о том, чем онкелосские тексты Торы отличаются от масоретских, и умирая со смеху от сыпящихся как из рога изобилия еврейских анекдотов Пинхуса и забавных историй из его жизни.

Грампластинка, подаренная Ясосу Бибе казённым раввином Вильны Овсеем Штейнбергом

В заключение встречи, оба Овсей и Пинхус с горечью посетовали, что в современном мире, к сожалению, от древних еврейских языков нет практической пользы, на что Ясос возразил и рассказал историю о том, как однажды знание библейского иврита спасло его шею от острого лезвия шамшира в Петрейской Аравии во время едва не закончившегося плахой путешествия в Маккату-ль-Мукарраму. Старик Штейнберг расчувствовался, со слезами в глазах расцеловал молодого человека в щёки и на прощание подарил ему граммофонную пластинку с записью своего зятя Исаака, виртуозно исполняющего на концертине этюд Поппера «Какъ въ лучшiе дни», и написанные Овсеем книги, «Полный курс еврейской грамматики» и «Учебник халдейского языка». Дрожащей рукой Штейнберг начертал на титульной странице учебника следующее посвящение: «Семя знания посея от всея души Овсея».

Эта встреча Ясоса Бибы с выдающимся виленским гебраистом оказалась первой и последней: через неделю Овсей Штейнберг скоропостижно скончался за своим письменным столом. Сгорел на работе.

Прикладные исследования

Помимо фундаментальных научных исследований, Ясос Биб занимался также и прикладной наукой.

Одним из предметов исследований учёного было влияние входившей в моду жевательной резинки на развитие творческих способностей у детей. Ясос Биб проводил эксперименты: делил своих учеников на две группы и давал обеим группам одинаковое задание, затем раздавал модное лакомство ученикам одной из групп и наблюдал, как это сказывается на качестве их работы. В результате планомерных исследований Ясос пришёл к выводу, что жевательная резинка резко повышает способность детей к рисованию, однако существенно снижает их способность к пению и декламированию стихов.

Телевизионная реклама жевательной резинки бубль-гум под слоганом «Draw, chew, bubble. Нет занятия приятней!». Великобритания, 1983 год

Этими революционными для науки и жевательной индустрии выводами учёный поделился в своей знаменитой монографии на английском языке «Рисуй, жуй, пузырись». В той же работе Ясос Биб предположил, что жевательная резинка, помимо жевательных целей, может быть также использована в хозяйстве, промышленности и даже в военной сфере. Это, казалось бы, безумное заявление литовского учёного было вскоре подтверждено практикой: в 1911 году с помощью жевательной резинки экипаж пилотов Королевских военно-воздушных сил Великобритании геройски предотвратил аварию своего аэроплана, заклеив пробитую пулями дыру в водяной рубашке авиамотора. Много лет спустя, советские автомобилестроители внедрили эту практику в конвейерное производство отечественной автомобильной техники: с целью экономии дефицитных в СССР шурупов, болтов и гаек, практически все детали «Запорожцев», «Москвичей» и даже грузовиков «ГАЗ», включая дверные ручки и педали тормоза, стали приклеивать на жевательной резинке армянского производства.

В непростые для Литвы и Европы 1915—1917 годы Ясос Биб написал знаменитые труды, которые на много лет обогнали своё время и стали настольными книгами маркетологов Старого и Нового Света:

• «Создание, вирусное распространение и монетизация значимой культурной информации»
• «Морфология, грамматическая семантика и дефиниционный вокабуляр карикатуры и шаржа»
• «Методология разработки, планирования и реализации практической шутки для извлечения материальной выгоды или получения политического капитала»

Преподавательская деятельность

Педагогика — не наука, а искусство воспитания. Пожалуй, самое важное из всех искусств. Несомненно, оно опирается на науку, однако было бы заблуждением думать, что, помножив двойку на саму себя, педагог неизбежно получит четыре.

~ Ясос Биб про педагогику

У Ясоса Бибы не было своих детей, поэтому он зарабатывал себе на кусок хлеба искусством обучения чужих отпрысков.

Не защитив вовремя докторскую диссертацию, Ясос не мог претендовать на профессорскую должность в каком-нибудь приличном учебном заведении. С другой стороны, учёная степень магистра позволяла ему учительствовать, поскольку он был аттестован историко-филологическим факультетом Варшавского университета на звание учителя гимназий и прогимназий. Магистерская степень позволяла Ясосу подняться по карьерной лестнице с уровня обычного нетитулованного преподавателя до уровня доцента, а если поусердствовать в ублажении университетского начальства, то даже заработать должность экстраординарного профессора в университете.

Несмотря на то, что в первое десятиление 20-го столетия в Вильне было более ста учебных заведений, не считая церковно-приходских и еврейских школ, выбор места для приложения знаний и квалификации выпускника историко-филологического факульта был невелик: в городе действовало всего несколько школ светского среднего образования. Среди них три гимназии, Высшее Мариинское женское училище, учительский институт, а также одно реальное и одно военное училище. Высших учебных заведений в городе не было вовсе после закрытия более 70 лет назад единственного в Вильне университета. Вопреки неблагоприятной ситуации с трудоустройством в сфере высшего образования в его родном городе, Ясос Биб сумел реализовать свои учительские качества в сфере образования среднего и начального, перепробовав себя в разных ипостастасях на преподавательском поприще.

Первоначально, поиски работы не увенчались успехом: Ясосу отказали во 2-й мужской гимназии на Большой улице, в реальном училище возле Александро-Невской часовни на Вилейской улице, и в Высшем Мариинском женском училище на Благовещенской. Кандидат в учителя́ начал подозревать что-то неладное. «Наверняка в губернском жандармском управлении на меня заведена папка, в которой сказано, что я бунтовщик», — жаловался собутыльникам Ясос после очередного отказа. Не помогли и бывшие связи. К примеру, соискателю было отказано в Учительском институте на Дворцовой, по соседству с которым молодой Ясос Биб работал в архиве древних актовых книг. На собеседовании Ясос упомянул, что лично знал господина Крачковского, который тоже когда-то возглавлял Учительский институт. Проводивший собеседование директор побледнел, изменился в лице и, не глядя в глаза Ясоса, процедил, что в настоящее время вакансий для учителей не имеется. Соискатель учительской должности получил в очередной раз от ворот поворот и сделал вывод, что на должность учи́теля было затруднительно попасть не только «бунтовщикам», но даже тем, кто был замечен в порочащих их связях с опальными директорами учительских институтов, вроде бывшего директора Крачковского.

Осенью 1908 года соискателю наконец-то улыбнулось счастье. По ходатайству знакомого учёного еврея при попечителе Виленского учебного округа Пинхуса-Мордехая Лавы, Ясос Биб был принят на службу преподавателем в Виленскую женскую классическую гимназию в Лукишках для девочек дворянского, купеческого и мещанского сословий.

Новоиспечённому преподавателю средней школы несказанно повезло.

Во-первых, министр просвещения Боголепов, благодаря законотворческой деятельности которого Ясоса Бибу обрили в солдаты и отправили кормить вшей в Маньчжурии, был застрелен в 1901 году, и практически всё его наследие в области народного просвещения было отправлено в помойку теми, кто сменил ретрограда и реакционера Боголепова на посту министра. Прошедший в детстве муштру католической школы и отцовскую порку и воспитанный в почитании монархии Ясос с воодушевлением воспринял новую политику сочетания образования учащихся с приучением их с ранних лет к порядку и дисциплине и воспитанием в духе веры, преданности престолу и отечеству и уважения в семье. В дополнение, новый устав гимназий давал учителям полную свободу в составлении учебных программ и в выборе учебников из списка одобренных министерством просвещения.

Во-вторых, в 1902 году малышню в гимназиях освободили от изучения латинского языка, отодвинув его преподавание к 3-му классу, а изучение греческого языка вначале было сделано факультативным, независимо от числа учеников, желающих его изучать, а затем и вовсе отменено. Освободившиеся часы были распределены на добавочные уроки русского языка и словесности, истории, географии, математики, физики, новых языков и вновь введенных в курс гимназий законоведения, естествоведения, философской пропедевтики и гимнастики. Самое главное, преподавателям было разрешено давать уроки по нескольким различным предметам. Для Ясоса Бибы эти нововведения означали то, что он мог преподавать не только древние языки, служившие «надежнейшим основанием учёности и лучшим способом к возвышению и укреплению душевных сил» молодёжи, но и его любимую философию, и всё остальное. Даже пение и рисование, талантами в чём Ясос не особо отличался.

И, в-третьих, последствием неудовлетворительного материального и служебного положения преподавателей средней школы в Российской империи стало сокращение контингента лиц, ищущих педагогической деятельности. Молодые люди, которые могли бы послужить отечеству на учительском поприще, предпочитали вместо этого служить в ведомствах финансов и государственного контроля, где могли обеспечить себе достойное существование по сравнение с тем, что им могла обеспечить прозябающая в бедности сфера народного просвещения, где расходы на образование составляли мизерную сумму в 21 копейку на душу населения. Ежегодно в гимназиях и реальных училищах (и Виленская женская гимназия не была исключением!) оставались вакантными многочисленные учительские должности, и администрация учебного заведения была рада любому соискателю коль скоро тот не являлся бунтовщиком.

Cистема среднего образования Виленского учебного округа встретила выпускника историко-филологического факультета Варшавского университета Ясоса Бибу с распростёртыми объятиями, и в этой системе литовский философ застрял на долгие десять лет: в период с 1908 по 1911 годы он преподавал латынь, философскую пропедевтику и пение в женской гимназии, в 1911 году — рисование в рисовальной школе, а после дезертирства из армии в 1915 году — словесность и гимнастику в мужской гимназии Вильны.

Философская пропедевтика

Несмотря на то, что Ясос Биб так и не удосужился получить учёную степень доктора философии, философом он был по образованию и натуре. Поэтому в преподавании основ философии он чувствовал себя как рыба в воде.

Здание Виленской женской гимназии при Ведомстве учреждений императрицы Марии располагалось в Гимназическом переулке в Лукишках и было одним из немногих в городе, оборудованных канатным лифтом для перевозки пассажиров. Это диковинное по тем временам устройство приводилось в движение паровой машиной, которая наматывала подъёмные канаты на барабан. Зачем в среднем учебном заведении понадобилось дорогостоящее и в целом бесполезное изобретение господина Отиса, для всех оставалось загадкой. Старожилы рассказывали, что лифт был якобы установлен к посещению гимназии виленским генерал-губернатором Муравьёвым, который страдал подагрой. Эта версия, однако, не выдерживает критики, поскольку в годы пребывания Муравьёва-Виленского в губернаторской должности, лифты в Российской империи были огромной редкостью. Скорее всего, данное инженерное сооружение в стенах гимназии было либо самодеятельностью местного Кулибина, либо очередной причудой купца 1-й гильдии Иссоломы Подстилкина, чья любимая дочь, Маруся Подстилкина, обучалась в гимназии.

Как бы там ни было, паровой лифт в Виленской женской гимназии был, и за его исправностью следил истопник, однорукий татарин Бакшишдай Белибердыев. Втихаря от начальства, хитрый магометанин за умеренную плату (примерно равную стоимости завтрака в гимназической столовой) катал на лифте гимназисток и учителей, для чего им была организована разветвлённая поэтажная сеть наблюдательно-осведомительных постов из числа заинтересованных в развлекательном катании учащихся со строгим графиком дежурств и системой голосовых сигналов оповещения о передвижении высшего руководства гимназии в зоне перевозочно-лифтовой операции.

Эффективность работы подпольного коммерческого предприятия Бакшишдая была настолько высока, что паровой механизм лифта работал практически без остановки, пожирая четверть выделямых для обогрева здания дров. Доходы от предприятия, естественно, оседали в кармане предприимчивого татарина. Для учителя православного закона божьего, отца Серафима Херувимова, тариф за проезд был удвоен по двум причинам: во-первых, намного превышавшие среднестатистическую планку линейно-весовые характеристики батюшки удваивали нагрузку на лифтовое оборудование и, во-вторых, за то, что учительствующий священнослужитель был ахль-аль-китабом и, как иноверец и служитель культа, просто-напросто обязан был платить подушную подать в удвоенном размере. Наименее прибыльной категорией пассажиров лифта была гимназическая администрация в лице начальницы гимназии, главного классного надзирателя, бухгалтера и смотрителя здания, от перевозки которых Бакшишдай не получал ни копейки прибыли. (Мало того, предприимчивый истопник нёс существенные административные затраты на задабривание своего непосредственного начальника — смотрителя здания, который постоянно интересовался, куда уходят купленные для обогрева гимназии дрова.) Среди гимназисток, единственным пассажиром, освобождённым от уплаты бакшиша за проезд в лифте, была купеческая дочь Маруся Подстилкина, что вызывало у других учениц злобную зависть и вопросы относительно причины такой привилегии.

Ясос Биб обожал разного рода механические устройства и приспособления. Когда-то, в далёком детстве, механотерапевтические аппараты из коллекции дяди Огого Добегулия произвели на юного Ясоса неизгладимое впечатление. Узнав о том, что Виленская женская гимназия оборудована действующим лифтом, Ясос Биб не мог отказать себе в удовольствии на нём прокатиться. Однако нового учителя подвела несообразительность. Перед тем, как погрузиться в лифт, он не смог вовремя понять намёков татарина на то, что за проезд на чуде паровой техники следует заплатить. В результате недопонимания между сторонами сделки, поездка Ясоса на лифте оказалась чрезвычайно кратковременной из-за внезапной поломки барабанного механизма. В результате, застрявшему между этажами учителю философской пропедевтики пришлось свой первый урок проводить из-за лифтовой решётки.

Ремонт лифта затянулся на неделю, пока Бакшишдай делал вид, что в поте лица работает над устранением поломки. На период ремонта, начальнику лифтового хозяйства пришлось организовать систему жизнеобеспечения узника лифтовой кабины. Посредством ведра и верёвки была налажена доставка горячего питания, постельного белья, туалетных принадлежностей, керосина и фитилей, газет, книг, школьных учебников и методичек, а также производилось удаление из кабины канализационно-бытовых отходов. В дополнение, для переписки арестанта с родными и близкими, истопник оказывал услуги почтовой связи, включавшие снабжение Ясоса писчей бумагой и чернилами, отправку и доставку корреспонденции, курьерские услуги и денежные переводы. Естественно, все эти прелести цивилизации предоставлялись за отдельную плату по грабительскому тарифу, диктуемому безвыходным положением находившегося в заключении участника сделки.

Проведя неделю в заточении в полуголодном уединении в ограниченном металлической решёткой пространстве, Ясос Биб имел достаточно времени для размышлений о смысле бытия. Жизнь в условиях вопиющей антисанитарии и бездушного отношения со стороны упивающегося своей безнаказанностью лифтового начальства наглядно показала учителю философии беспочвенность надежд на божью волю и манну небесную. «Миром правит не бог, миром правят деньги!» — бормотал продрогший Ясос, лёжа на холодном полу лифтовой кабины и кутаясь в рваное, замасленное и провонявшее керосином стёганое одеяло, купленное у алчного истопника за 8 рублей 56 копеек — по совершенно безумной для бывшего в употреблении постельного белья цене. Выйдя в конце-концов на свободу, Ясос Биб твёрдо усвоил урок торгово-экономических отношений в сфере пассажирских перевозок и более не повторял допущенной ошибки, загодя оплачивая свой проезд на гимназическом лифте по установленному истопником Белибердыевым тарифу.

Латынь

В женских учебных заведениях Российской империи древние языки обычно не преподавали. Железная мужская логика министров просвещения была проста как новенькая, сверкающая блеском трёхкопеечная монета: Зачем барышням древние языки, если им всё равно закрыта дорога в высшие учебные заведения, для зачисления в которые знание латинского языка было обязательным?

Виленская женская классическая гимназия была пожалуй единственным на бескрайних просторах империи учебным заведением для барышень, где практиковалось преподавание обоих древних языков — греческого и латинского. В греческом Ясос Биб был не силён, зато латынью — священным языком Библии и официальным языком Святого Престола, римско-католической церкви, классической филологии и позорного для каждого русского имперца Нерчинского договора — литовский филолог владел так же виртуозно, как великий Паганини владел искусством игры на скрипке. В качестве преподавателя латинского языка, Ясос Биб, для которого берущий корни в латыни испанский язык был родным, оказался одновременно благом и проклятием для Виленской женской классической гимназии.

Приступая к преподаванию латыни, Ясос Бибполучал огромное преимущество по сравнению с другими учителями: гимназистка, не сдавшая экзамена по латинскому языку, не могла получить аттестата зрелости, что делало невозможным присвоение ей ни звания «учительницы начальных школ», ни «домашней учительницы», ни «домашней наставницы», не говоря уже о потере права посещать лекции в университетах или поступать на высшие женские курсы. По этой причине, гимназистки, желающие продолжить образование в высшей школе, до седьмого пота и потери голоса зубрили губно-зубные, передненёбные, задненёбные и горловые взрывные, фрикативные и носовые согласные латинского языка, а на уроках вели себя как овечки, молчаливо и смиренно ожидающие своей участи перед восходом солнца в праздник жертвоприношения Курбан-байрам.

К великому сожалению новоиспечённого учи́теля латыни, письменный экзамен по древним языкам был отменён в 1901 году. Несмотря на это досадное обстоятельство, Ясос Биб на первом же уроке рванул с места в карьер: прочитав школьницам вводную лекцию о технике изготовления шпаргалок, он провёл практические занятия и затем требовал, чтобы каждая гимназистка в его классе имела отдельную шпаргалку на спряжение глаголов, времена, наклонения, залоги, лица и грамматику. Конспекты лекций и журналы практических занятий в рассмотрение не принимались, и грозный педагог нещадно ставил двойки гимназисткам, посмевшим явиться на устный экзамен без полного комплекта шпаргалок. Ученицы роптали, но покорно следовали указаниям требовательного учителя. Вместе с тем, попадались и гимназистки, готовые сражаться с учительским произволом посредством апеллирования к вышестоящему начальству.

После того, как кто-то из гимназисток наябедничал начальнице гимназии, Ясос Биб был вызван на педагогический совет для получения нагоняя. Однако там он смог убедительно обосновать преимущество своего метода обучения, доказав, что написание шпаргалок мелким, убористым почерком не только обучает учащихся умениям пользоваться чернильным пером и правильно давить на него, но и способствует закреплению гимназистками пройденного материала. Своим выступлением учитель латыни настолько сильно вдохновил присутствующих, что многие его коллеги тоже с энтузиазмом принялись за внедрение инновационного метода в практику преподавания своего предмета. К примеру, учитель музыки стал заставлять своих учениц писать в виде шпаргалок партитуру музыкальной драмы композитора Вагнера «Тристан и Изольда», невзирая на тот факт, что это произведение было объявлено неисполнимым и даже Венская опера отказалась от него, несмотря на 77 проведённых репетиций, после которых певец Алоиз Андер, исполнитель партии Тристана, потерял голос и сошёл с ума.

Начатая Ясосом практика замены традиционных конспектов шпаргалками распространилась как лесной пожар по городу и затем по всей губернии. Методические рекомендации в авторстве Ясоса Бибы были даже опубликованы в «Циркуляре по Виленскому учебному округу», однако после того, как с ними ознакомили попечителя, бибовскому нововведению был положен конец со строгим предупреждением инициатору и его последователям прекратить самоуправство.

Также нарекания гимназического начальства вызывала учебная программа учи́теля латыни: вместо богоугордных творений святых отцов Климента Римского и Киприана Карфагенского, на уроках Ясоса Бибы ученицы изучали богохульские сочинения римских поэтов Вергилия, Горация и Овидия. Администрация худо-бедно была готова мириться с литературными предпочтениями учи́теля латыни (несмотря на протесты законоучителя, отца Серафима Херувимова), однако выбор Ясосом предметной области обучения вогнал гимназическое руководство в предынфарктное состояние. Директриса гимназии пришла в ужас после того, как в декабре 1911 года в гимназию внезапно нагрянула министерская инспекционная проверка и после выборочной экзаменации учащихся выяснилось, что основная часть преподавания латинского языка Ясосом Бибой была посвящена не классической, а вульгарной латыни.

Интеллигентный ёжик затрудняется найти общий язык с работягой филином

Дело в том, что именно вульгарная латынь (или лат. Sermo Vulgaris Latinus, или же, называя вещи своими именами, попросту plebeius sermo, как её презрительно называл римский оратор Цицерон), являющаяся разговорной разновидностью латинского языка, была непосредственным предком романских языков, к которым относился родной язык Ясоса Бибы — испанский. Как выяснилось, в классической латыни, предписанной министерскими циркулярами в качестве стандарта преподавания латинского языка в гимназиях, испаноязычный филолог был так же беспомощен, как ёжик, блуждающий в тумане. Выяснилось это случайно, во время министерской экзаменации, которая состояла из двух частей — а) проверки знания учащимися литературных текстов и б) способности учениц излагать на латыни свои собственные мысли, отвечая на вопросы экзаменатора. Проводивший экзаменацию окружной инспектор Виленского учебного округа — седовласый старикашка с желтоватой как переваренная манная каша бородой — одобрительно покачивал своей лысой головой, когда экзаменуемая гимназистка декламировала стихотворение Публия «Комар», и даже прослезился от трогательной сцены, когда прихлопнувший комара пастух устраивает раздавленному в лепёшку насекомому похороны с погребением и пишет стихотворную эпитафию на могильном камне букашки. Когда же инспектор перешёл ко второй части устного экзамена и завёл с экзаменуемой беседу о птичках и погоде, в ответ он услышал такую отборную нецензурную брань на латинском языке, от которой отполированная до блеска лысина бедного старика покрылась испариной, и у него случился сердечный приступ.

Зачастившие в гимназию после этого случая комиссии, назначенные попечителем Виленского учебного округа, признали Ясоса Бибу негодным для преподавания латинского языка. Связанная обязанностью следовать рекомендациям министерских чиновников, начальница гимназии была вынуждена отстранить Ясоса от этой работы, несмотря на то, что нового учи́теля латыни разыскать в Вильне было задачей не из лёгких. Впрочем, была ли в преподавании вульгарной латыни практическая польза, рассудила сама жизнь: много лет спустя, дворянские и купеческие дочки, бежавшие из страны, спасаясь от головорезов сталинского НКВД, и после долгих скитаний оказавшиеся в Италии без денег, имущества и работы, были безмерно благодарны своему учителю латыни, благодаря которому полученные ими знания в области ненормативной лексики и фразеологии стали неоценимым конкурентным преимуществом для бывших виленских гимназисток, нашедших работу портовыми проститутками в борделях Неаполя и Генуи.

Помимо преподавательской деятельности в стенах гимназии, Ясос Биб также давал и частные уроки латыни. Достоверных сведений об этих уроках не сохранилось, за исключением черновика рукописи, написанной Ароном Гутаном, другом и коллегой Ясоса. Рукопись содержит рассказ, озаглавленный «Рихнута», в котором описывается, как Ясос Биб давал частные уроки литовской девочке по имени Рихнута Шизануте и вляпался в омерзительную и ужасную по своей жестокости историю со смертельным исходом.

Пение

В 1908 году начальница женской гимназии переманила из Москвы пианиста-виртуоза Гольденвейзера, где тот обучал барышень игре на фортепьяно в Екатерининском институте благородных девиц. Прибытия московского фортепьянного виртуоза ожидали с нетерпением, однако он так и не соизволил появиться в стенах Виленской гимназии. Как выяснилось позже, Гольденвейзер накануне отправления в Вильну пошёл с приятелями по Московской консерватории — участниками ансамбля «Московскому трио» пианистом Шором, скрипачом Крейном и виолончелистом Альтшулером — в Сандуны: попариться в бане, выпить пива и отметить назначение Гольденвейзера на новую должность в Виленской женской гимназии. На этой дружеской вечеринке, напарившись до красноты и опьянев до синевы, музыканты, за исключением крепких орешков Крейна и Шора, потеряли всяческое соображение. Несмотря на обилие выпитого, Крейн и Шор всё же не утеряли способности мыслить логически, но долго не могли вспомнить, кого из них четверых нужно отправлять в Вильну; в конце-концов путём натужных умственных усилий с применением логических операций пришли к заключению, что в Вильну должен был ехать виолончелист Альтшулер. В результате, с горем пополам добравшись до Брестского вокзала, Альтшулера вместе с его виолончелью погрузили в поезд на Варшаву и отправили к месту новой работы, а безжизненное тело в стельку нализавшегося Гольденвейзера под руки втащили в поезд на Берлин и втроём укатили на нём на гастроли «Московского трио» по Европе.

Не дождавшись пианиста Гольденвейзера, руководство гимназии попросило Ясоса Бибу провести уроки пения в младшем отделении гимназии, пока не разыщется пропавший без вести московский виртуоз.

Первый день Ясоса Бибы в качестве учителя пения вошёл в гимназические легенды. Ученицы младшего отделения, желая то ли поразить нового преподавателя, то ли просто сорвать урок, устроили в классной комнате «концерт самодеятельности», играя на подручных инструментах — гребешках, свистках и губных гармошках — и распевая вокальной многоголосицей похабные частушки. В момент минутной слабости, Ясос пожалел о том, что канули в лето старые добрые времена министра народного просвещения, графа Уварова, когда гимназии были укомплектованы грозными инспектрисами и классными дамами, которые зорко следили за порядком в классах и постоянно держали наготове вымоченные в солёной воде берёзовые розги для показательной порки злостных нарушителей школьной дисциплины. Ситуацию нужно было срочно брать под контроль, и новый учитель пения, прошедший огонь и воду в окопах и фельдшерских койках русско-японской войны, на камбузе пиратской шхуны, в трущобах Калькутты и в бандитских притонах Одессы и Киева, не растерялся.

Подойдя к роялю, Ясос Биб ударил по клавишам и под бравурный аккомпанемент исполнил хриплым голосом испровизированное попурри из пиратских песен, в которых присутствовали леденящие душу сцены беспредельной жестокости и насилия: кровавые стычки пиратов с солдатами во время грабежа кораблей, пьяная поножовщина в прокуренном кубрике, ритуал вручения чёрной метки, принудительное хождение по доске над морем, битьё батогами, порка плетьми, клеймение железом, обрезание ушей, отрезание языка, вырывание ноздрей, и ужасающие расправы над «салагами» и «сухопутными крысами». Музыкальный номер завершлся живописной картиной виселицы на рее и пронзительным воем злых духов морской пучины из рундука Дэви Джонса, от которого ушла бы в пятки душа у любого видавшего виды морского волка, не говоря уже о первоклашках с неокрепшей психикой. Потрясённые таким неожиданным и ошеломляющим поворотом событий, ученицы испуганно притихли. Выдержав двухминутную паузу, на протяжении которой в классе установилась гнетущая тишина, новый учитель пения невозмутимо снял и протёр платком свои запотевшие очки, затем достал из кожаного портфеля нотные листы, метким ударом прихлопнул неосмотрительно присевшую на учительский стол муху и, как ни в чём ни бывало, приступил к уроку, начав его с упражнения вокализами.

«Флиба дирижирует матросским хором». Рисунок ученицы младшего класса женской гимназии, 1908 год

После этого инцидента, дисциплина на последующих уроках пения в младшем отделении гимназии была крепче дамасской стали, а бесстрашный учитель пения был награждён уважительным прозвищем «Флиба». Начальница гимназии, правда, была весьма недовольна тем, что юные гимназистки на переменках распевают ужасные пиратские песни, однако к репрессиям не прибегала в надежде, что детям в конце-концов надоест играть в разбойников. Наиболее нервно возбужденные ученицы были временно освобождены от посещения классов, что, впрочем, не помогло, а только усугубило проблему, перенеся её из стен гимназии в стены домашние.

После многочисленных жалоб родителей и письменной петиции родительского комитета принять незамедлительные меры для пресечения пиратской вакханалии, учитель пения Флиба был приглашён на заседание педагогического совета гимназии «для обсуждения вопиющих фактов по учебной и воспитательной части музыкального образования учащихся младшего класса», где был подвергнут остракизму со стороны законоучителя, отца Серафима Херувимова, и инспектора гимназии Бзденека Пердушинского. «Предписанная министерством народного просвещения программа преподавания музыки гласит, что „музыка призвана облагораживать душу и смягчать нравы“, — отчитывал Ясоса инспектор Пердушинский. — Вы же, господин Биб, растлеваете гимназисток безнравственными непристойностями шайки морских разбойников!»

Впрочем, на этот раз всё обошлось: Ясос Биб выступил перед членами совета с убедительной речью в свою защиту, в которой аргументированно обосновал необходимость расширения музыкального кругозора воспитанниц гимназии, приведя в качестве иллюстрации серию своих статей о пиратском фольклоре, которые были опубликованы накануне в «Русском антропологическом журнале». Пламенная речь учителя пения была густо приправлена научными терминами и фразеологизмами из пиратского жаргона, о значении которых большинство присутствущих не имело ни малейшего представления, за исключением классной надзирательницы, немки Галеры Люгеровны Штрудель фон-Штрицель, которая получила домашнее воспитание в семье потомственного морского офицера и чей пра-пра-пра-дедушка разбойничал по найму в морских водах Вест-Индии, пока его там не вздёрнули на висилице.

Однако наиболее сильное впечатление на преподавательскую аудиторию произвела не речь пиратствующего педагога, а исполнение им арии капитана Крюка из одноимённой оперы итальянского композитора Животто Распоролли, в которой одноглазый капитан «Весёлого Роджера», оказавшийся после кораблекрушения в ледяной воде разбушевавшегося моря, цепляется из последних сил за огрызок доски корабельной палубы и бредит о моряцком рае, где рекой льётся веселящий душу ром, из курительных трубок клубится дым отборного табака и манят мерцающими огнями неисчислимые таверны, где щекочет ноздри ароматный запах жареного бекона, ласкают слух разухабистые застольные песни и полно красивых женщин.

Завороженные историей трагической гибели грозного Крюка и живописными картинами моряцкого рая, члены педагогического совета сидели, раскрыв рты. Более других от ясосовского пения возбудилась начальница гимназии — старая дева, грезившая о страстной любви и втайне мечтавшая оказаться быть крепко связанной по рукам и ногам небритым, брутальным и грубым морским разбойником. На бледных щеках начальницы гимназии разыгрался румянец, в потухших глазах вспыхнул огонёк неумирающей надежды, сердце неистово забилось будто пытающаяся вырваться из попружка силковая дичь, и начальница впервые в своей застрявшей в девичестве жизни ощутила настоящий, содрогающий тело многократный оргазм. Взяв наконец себя в руки, начальница прокашлялась, поправила рукой туго сплетённые в косу волосы и подвела итог заседания, заявив, что «фольклорные песни, несомненно, тоже заслуживают изучения наравне с такими выдающимися шедеврами хорового пения как „Боже, Царя храни!“ и „С нами Бог“».

Успехи Ясоса Бибы в обучении детей музыкальному искусству продолжились проведением факультативных классов, организованных по настойчивым просьбам учениц старшего отделения.

Роковую роль в музыкально-педагогической карьере Ясоса Бибы сыграл доклад генерал-адъютанта Ванновского, который, в целях устранения причин, содействующих возникновению и распространению в учебных заведениях революционных настроений и беспорядков, рекомендовал министру просвещения Боголепову решить вопрос «об установлении желательного общения» между учителями и учениками, в том числе путём учреждения научных и литературных кружков, хоров и оркестров. Распоряжение министра о скорейшей организации практических занятий литературой и пением в университетах, гимназиях и училищах было спущено вниз, в результате чего инициатива министерства просвещения, направленная на борьбу с беспорядками, вылилась в Виленской женской гимназии в создание хорового коллектива «Девятый вал» совместно с учениками юнкерского пехотного училища.

Хор «Девятый вал» исполняет «Пятнадцать человек на сундук мертвеца». Аккомпаниатор: болгарский аккордеонист Порвал Баянов

Песня была исполнена на торжественном вечере в дворянском клубе Вильны, посвящённом вошествию на престол английского короля Георга V, двоюродного брата русского царя Николая II. На вечере присутствовали британский престолонаследник, виконт Гордон Собойский, с супругой. Во время исполнения песни, виконт прослезился и начал громко сморкаться в платок, а виконтесса Офигелия упала в обморок.

Под управлением Ясоса Бибы учащиеся проводили хоровые спевки, на которых будущие офицеры щупали молоденьких гимназисток за попку и другие части тела хористы, помимо рекомендованного министерством религиозно-патриотического репертуара, разучивали и пиратские песни, и матросские (включая «Девочку-сиротку»), и даже песни одесских рыбаков и портовых грузчиков. «Хоровое пение в компании господ юнкеров было настоящей отдушиной, — вспоминала выпускница женской гимназии Пизданика Обласкайте, — ярким, чувственным событием в нашей однообразной, затворнической жизни».

Летом 1909 года, составленный из юнкеров и воспитанниц женской гимназии хор «Девятый вал» принял участие в виленском конкурсе хоровых коллективов, проводившемся в здании городского театра. Оставив позади коллектив светского хорового пения Виленской Мариинки, «Девятый вал» побил церковный хор Виленской духовной семинарии при Свято-Троицком монастыре, с его торжественным песнопением «Этот мир придуман не нами», и вышел в полуфинал. Репертуар «Девятого вала» чрезвыйчайно понравился публике, и исполнение каждой песни заканчивалось бурными аплодисментами. Песня же «Пятнадцать человек на сундук мертвеца» произвела настоящую сенсацию: во время её исполнения, с набитой до отказа гимназистами галёрки по всему театру разносилось разнузданное и громогласное «Йо-хо-хо, и бутылка рому!», а после того, как песня закончилась, галёрка взорвалась долго не смолкающей овацией, свистом и улюлюканьем. Распоясавшихся гимназистов пришлось, по просьбе администрации театра, усмирять силами присутствующих в зале для наружного наблюдения унтер-офицеров филёрского отряда Северо-Западного районного охранного отделения.

Несмотря на головокружительный успех у гимназической публики, жюри конкурса критически отнеслось к репертуару и исполнительской технике «Девятого вала», и хор морской песни уступил первенство заезжему исполнительскому коллективу учащейся молодёжи, которым до своего отъезда в эмиграцию руководил литовский композитор и дирижёр Микас Пятраускас. Последнего, в свою очередь, перещеголял знаменитый хор Чюрлёниса. «Проклятый поляк и в музыке меня уделал, — горестно прокомментировал поражение в конкурсе Ясос Биб, вспомнив, как в прошлом году в Санкт-Петербурге Чюрлёнис саркастически прошёлся по неосведомлённости Ясоса о текущих культурных событиях. — Что-ж, пожелаем ему долгих лет жизни.»

Спустя год, когда виртуоз Гольденвейзер обнаружился в Ясной Поляне, прохлаждающимся в компании графа Л. Н. Толстого, всем стало ясно, что Гольденвейзер в Вильне не появится. Тогда начальница гимназии обратилась к мужу своей подруги Мальвины Бамберг, заслуженному профессору фортификации Цезарю Кюи, который в свободное от военной службы время пописывал музыкальные произведения и подрабатывал музыкальным критиком в модных столичных журналах. Кюи был известен в музыкальных кругах своей оперой «Сын мандарина», которую он, благодаря своим обширным связям, ухитрился включить в репертуар Большого театра в Москве. Директриса спросила у него совета касательно приглашения к преподаванию пения в Виленской женской гимназии другого знаменитого пианиста, Сергея Рахманинова, на что профессор фортификации Кюи ответил:

Знаете, голубушка, если бы в аду была консерватория, Рахманинов, несомненно, был бы в ней первым учеником. После неслыханного фиаско с его Первой симфонией, вы сможете разыскать господина Рахманинова в его московской квартире, лёжащим в своей комнате на кушетке и разглядывающим потолок.

Интерес нанимать Рахманинова у начальницы гимназии пропал, да и сам Рахманинов, к тому времени поднятый с кушетки известным московским гипнотизёром Далем, поселился в Дрездене и о преподавательской работе не помышлял. Потеряв надежду на успех в поисках штатного учителя пения, у начальницы гимназии не оставалось иного выхода, кроме как назначить на вакантную должность имеющегося под рукой кадра — учителя латыни Ясоса Бибу.

На протяжение своей преподавательской карьеры в качестве учителя пения в женской гимназии, Ясос Биб уделял большое внимание расширению музыкального кругозора своих воспитанниц. В частности, он водил их в городской театр Вильны на премьеры своих музыкальных произведений — фантасмагорической оратории «Ашот во тьме» и оперы «Галька Щебень». Вместе с тем, многократные попытки Ясоса организовать коллективное посещение гимназистками Мариинского театра в Санкт-Петербурге для прослушивания оперы Глинки «Жизнь за царя» не увенчались успехом: начальница гимназии, считавшая учителя пения «человеком в высшей степени безнравственным и крайне безответственным», не могла решиться на то, чтобы доверить ему жизнь воспитанниц гимназии в огромном незнакомом городе, а о предложенной Ясосом двухнедельной пароходной прогулке выпускного класса по Волге даже слышать не хотела.

В течение двух лет, легендарный хор «Девятый вал» под руководством Ясоса Бибы гремел на подмостках Вильны и даже побывал несколько раз с гастролями в Варшаве. Летом 1910 года хор воспитанниц женской гимназии побывал в санатории «Червоный Двор» в варшавском предместье Пустельники, где в то время находился на лечении Чюрлёнис. Это была последняя встреча Бибы и Чюрлёниса: в марте следующего года литовский художник приказал долго жить.

Дирижёрской карьере Ясоса Бибы был положен конец в декабре 1911 года, когда музыкальный коллектив накрыло девятым валом громких скандалов, вызванных вопиюще аморальным поведением хористов и хористок. У администрации женской гимназии не оствалось иного выхода, кроме роспуска «Девятого вала».

Первым из чёрных лебедей, принесших беду хору и его руководителю, стало неожиданное известие о том, что гимназистки Хуанита Блядорес, дочь известного в городе испанского ресторатора Фрикаделя Отварро Блядореса, и Маруся Подстилкина, младшая дочь купца 1-й гильдии Иссоломы Подстилкина, внезапно забеременели. Что интересно, ни та, ни другая привлекательной внешностью не обладали, и однокашницы их постоянно дразнили, обзывая «<Блядонитой Пугалорес» и «Подстилкой Страшилкиной». Строгий допрос девушек инспектором гимназии Бзденеком Пердушинским прояснил, что виновником обеих беременностей оказался солист хора, басовитый красавец, юнкер Марусь Трахолюбский. Молодой человек был предметом воздыханий нескольких десятков молоденьких гимназисток; даже красавица Психея Пиздануте, дочь уважаемого психиатра Воодушевитаса Пизданутиса, одолевала Маруся, засыпая его записками, пестрившими пылкими признаниями юной особы в вечной любви и угрозами жестокой мести в случае неверности. Поэтому вопрос, почему жеребец Марусь Трахолюбский осеменил именно Хуаниту и Марусю, несколько озадачил инспектора Пердушинского. Теряясь в догадках, он вызвал для прояснения данного вопроса руководителя хора Ясоса Бибу, но тот тоже не смог дать внятного ответа на мучивший инспектора вопрос, за что получил строгий выговор и предупреждение.

И будто бы инцидента с беременностью гимназисток было недостаточно для того, чтобы скандальная история «Девятого вала» разрослась до масштабов цунами полукилометровой высоты, на голову руководителя хора приземлился второй чёрный лебедь: учащиеся юнкерского училища — хористы Вытрезвитас Непросыхайтес и Героинас Ширявичус — были уличёны в употреблении самогонных алкогольных напитков и наркотических средств, вызвавшем нарушение данными молодыми людьми общественного порядка и норм морали с нанесением телесных повреждений и причинением материального ущерба во время выступления хора «Девятый вал» на благотворительном вечере. Вечер, организованный Виленским отделом «Российского обществом покровительства животным» для сбора средств на кампанию по запрещению гусиных боёв, проходил в городском театре Вильны. Всё шло гладко и спокойно, как вдруг во время исполнения хором песни «Прощание капитана Кидда с морями» после слов «я должен умереть» по залу пробежало волнение и началась суматоха. Согласно донесению начальника Охранного отделения Вильны председателю совета министров Столыпину, «хористы любительского музыкального коллектива «Девятый вал» при Виленской женской гимназии, господа Непросыхайтес и Ширявичус, будучи в невменяемом состоянии, выбежали в залу городского театра в неприглядном для звания дворянина и воспитанника юнкерского училища виде (без шароваров и сапог), изображая из себя охотницких бойцовских гусей и непристойно размахивая руками и издавая непотребные звуки, чем привели публику, среди которой были барышни, уважаемые люди города и шведский посланник, в чрезвычайное смущение». Инцидент закончился падением обкурившихся юнкеров в оркестровую яму театра, в результате чего были нанесены лёгкие увечья дирижёру и оркестрантам и повреждены музыкальные инструменты. При этом, «господин Непросыхайтес получил ранение в ягодичную мышцу в виде занозы из щепок разбитого им контрабаса, а господинШирявичус, приземлившись на рояль, порвал струны, запутался в них и для его извлечения из музыкального инструмента были привлечены добровольцы городского пожарного общества».

Досадное происшествие на благотворительном вечере «Общества покровительства животных» получило широкую огласку в местной прессе и стало последней каплей в наполненной до краёв чаше терпения администрации гимназии в отношении учебной деятельности Ясоса Бибы.

Главный надзиратель женской гимназии, инспектор Бзденек Пердушинский, отвечавший за дисциплину в учебном заведении, был вне себя. Руководитель хора Ясос Биб был вызван на заседание педагогического совета, основательно пропесочен и с позором уволен из гимназии. Особенно неистово на педсовете вёл себя протоиерей Серафим Херувимов, который в несвойственной для священнослужителя манере критиковал учителя музыки за исчезновение церковного пения из репертуара гимназического хора и за превращение последнего в вертеп богохульства и прелюбодейства. Выходя из кабинета начальницы, разгневанный Ясос обозвал её «старой ведьмой» и в сердцах хлопнул дверью, от чего стены кабинета затряслись и засиженный мухами портрет государя-императора и самодержца всероссийского соскользнул с гвоздя и рухнул вниз, угодив в стоящую у стены мусорную корзину. Директриса гимназии в страхе перекрестилась, узрев в падении русского самодержца тревожный знак.

К счастью, судебное разбирательство с городским театром удалось замять: учащихся юнкерского училища и Ясоса Бибу спасло лишь близкое знакомство Бибы с художницей Марианной Верёвкиной, сестрой ковенского губернатора Петра Верёвкина. Последний был дружен с царём Николаем II со времён их совместной службы младшими офицерами в Преображенском полку. По настоятельной просьбе сестры, губернатор Верёвкин попросил государя заступиться за нарушителей общественного порядка и их музыкального руководителя. В то время император был увлечён подготовкой к торжественному празднованию 100-летия Отечественной войны 1812 года. Верёвкин сообщил государю о том, что когда Военно-историческое общество в ходе подготовки к празднику искало по всей России «древних старожилов, которые имели случай видеть Наполеона», такой «старожил» был найден в Виленской губернии. И нашёл его никто иной, как местный фольклорист по имени Ясос Биб. Помимо заступничества царя, избежанию суда также поспособствовало пожертвование купца 1-й гильдии Иссоломы Подстилкина в размере 50-ти тысяч рублей, которое тот сделал городскому театру «на нужды нравственного воспитания юношества». Купец также предложил оплатить установку в театре канатного лифта на паровой тяге для перевозки пассажиров, но руководство храма театральной культуры учтиво отказалось от этой дорогостоящей и бесполезной игрушки.

Во время преподавания уроков пения в женской гимназии и руководства хором «Девятый вал», Ясос Биб также сочинял музыку и подрабатывал, давая частные уроки фортепиано купеческим барышням, среди которых была Маруся Подстилкина. Несмотря на хорошее вознаграждение и бесплатное столование, частные уроки Ясос очень не любил, поскольку от купеческих харчей и обилия анисовой водки его постоянно мучила застарелая язва желудка.

Рисование

Не отказывался Ясос Биб и от преподавательской работы по найму.

После увольнения из женской гимназии, оставшийся без работы и средств к существованию Ясос Биб перебивался случайными заработками. Одно время ему пришлось заменять учителя рисования в младшем приготовительном классе Рисовальной школы Трутнева на Дворцовой улице в Вильне. Ясос учил детишек, как правильно чинить опасной бритвой карандаши, пользоваться хлебным мякишем вместо стирательной резинки и клячки, извлекать муштабелем дохлых мух из банки с краской, выпаривать из фиксатива гуммиарабик для дальнейшего использования в качестве дешёвого и доступного заменителя жевательной резинки, заваривать чай в кистемойке и счищать мастихином прилипшую к подошве ботинок смолу. Большое внимание преподаватель уделял перспективе, цвету, светотени, содержанию и форме в графике и скульптуре: малыши учились получать из печной сажи пятьдесят оттенков серого, наводить тень на плетень, толочь воду в ступе, месить глину и лепить горбатого. «Люби́те искусство, мать вашу», — наставлял юных художников Ясос. Под его руководством и наблюдением, учащиеся получали на уроках практические навыки рисования цветочков, сердечек и солнечных зайчиков.

Несмотря на полученные детьми знания и умения, администрация школы была недовольна работой Ясоса Бибы. По мнению классного наставника Глупомира Дуб-Дубовского, рисунки учеников «оставались слишком неумелыми», а некоторые ученические картины «выглядели так, будто были писаны как курица лапой». Применяемые же преподавателем методы обучения Дуб-Дубовский посчитал «не соответствующими традициям профессионального художественного образования».

Полная драматизма «Драма в таборе подмосковных цыган»

Особенно насторожило классного наставника появление «неприятно мрачных работ с чрезмерно трагическими сюжетами» одновременно у нескольких учеников. Причиной этого он счёл организованный Ясосом Бибой коллективный просмотр короткометражного фильма «Драма в таборе подмосковных цыган», выпущенного в прокат администрацией торгового дома «А. Ханжонков и К°». В данном шедевре немого кинематографа главный герой Алеко, любовник красавицы-цыганки Земфиры, в финальной сцене фильма выбегает на крутой берег Москвы-реки и, картинно постояв на краю обрыва с заломленными руками и несчастной физиономией, со всего маху бросается на острые скалы. «Несомненно, эта ужасная фильма оказала тяжёлое психологическое воздействие на неокрепшие юные умы, — настаивал классный наставник Дуб-Дубовский. — Я бы вообще запретил учащимся посещать синематограф с целью просмотра движущихся картин!» Ясос Биб пытался возражать, что у детей могут быть свои личные причины для печали, вызванные семейными неурядицами, отношениями с однокашниками и психозом от того, что они видят вокруг себя, а «Драма...» — это прекрасная экранизация классики. Ясос вспоминал:

В 1911 году тут и там начали как грибы после дождя появляться черносотенные организации. Из уст крайне правых политиков и чиновников, включая министра юстиции Щегловитова, неслась такая грязь, от которой хотелось бежать без оглядки. Со страниц не сходили сенсационные заголовки о «деле Бейлиса», и газеты захлестнула антисемитская истерия с очередным кровавым наветом на евреев и призывами к их геноциду. Особо усердствовал в своих литературных испражнениях выдающий себя за журналиста подонок Розанов. Я припомнил, что лет 5 назад я волею судьбы повстречал этого Бейлиса в Киеве. Милейший человек, мухи не обидит! Не надо быть юристом, чтобы понять, что обвинение против него есть бред и жалкий лепет. Так нет же, прокуроры и черносотенная пресса плодят и разносят легенды об употреблении евреями христианской крови, и со всех сторон несутся обвинения евреев в оккультизме и варварских наклонностях, внедряются в головы как вирусная инфекция, провоцируя массовые фобии, которые затем выливаются в требования физической расправы с евреями. От такого у взрослого человека произойдёт помешательство рассудка, не говоря уже о детях.

Картина Малемира Казевича «Евреи в синагоге»

Однако классный наставник Глупомир Дуб-Дубовский не согласился с таким объяснением и подыскал, наконец, подходящую замену Ясосу в лице художника Малемира Казевича. С последним классный наставник случайно познакомился в Понырях, куда ездил в гости к двоюродной тётке и где, подъезжая к станции и глядя на природу в окно, у Дуб-Дубовского слетела шляпа. Находившийся в тот момент на станции Казевич бегал по перрону за порхающей на ветру шляпой, догнал её и, отряхнув от понырской пыли, услужливо водрузил беглянку на голову законного владельца. Из последовавшей за этим казусом беседы выяснилось, что Малемир Казевич ранее служил чертёжником в Курске, в управлении Московско-Курской железной дороги, откуда был уволен с формулировкой «Къ чертежной профессіи непригоденъ, ибо не способенъ прямолинейно начертить ​самыя​ ​простѣйшія ​​геометрическія​ фигуры по причинѣ отсутствія надлежащей твердости руки», и теперь направлялся в Москву в поисках счастья. Счастья в Москве не оказалось, и неудавшийся чертёжник с радостью согласился на приглашение Дуб-Дубовского попытать счастья в Вильне, где он впоследствие прославился такими жанровыми полотнами из еврейской жизни как «Накануне шабаша», «Подвальные трущобы», и «Евреи в синагоге».

Ясос пытался найти защиту от ретрограда Дуб-Дубовского у основателя и бессменного заведующего рисовальной школы И. П. Трутнева, но полуслепой Трутнев был слишком стар и немощен, чтобы встать на защиту Ясоса. Помощник заведующего предложил Ясосу место учителя черчения в бесплатном воскресном классе технического рисования и черчения для ремесленников, однако обиженный таким отношением литовский философ отказался. С увольнением с должности учителя рисования, преподавательская карьера Ясоса Бибы в области изящных искусств закончилась.

Как-то раз за чашкой утреннего кофе Ясос Биб открыл газету «Виленские губернские ведомости» от 5 сентября 1911 года, и ему в глаза бросился заголовок о смерти председателя Совета министров П. А. Столыпина, на которого накануне было совершено злодейское покушение. Ясос помнил председателя по курорту в германском городке Бад-Эльстер, куда в 1902 году ездил подлечить язву желудка в свою бытность студентом Варшавского университета. Из некролога, помещённого на первой странице газеты, Ясос узнал, что в первых строках вскрытого завещания Столыпина было написано: «Я хочу быть погребённым там, где меня убьют». На литовского философа нахлынули воспоминания о его продолжительных беседах со Столыпиным за шахматной партией и о дискуссиях с тогдашним предводителем дворянства о мире, истории, политике, жизни и смерти. Ясосу польстило, что царский вельможа прислушался к совету бедного студента и составил завещание с требованием быть похороненным там, где тот бесстрашно примет смерть за царя и отечество. Отложив газету в сторону, литовский философ достал подаренную Столыпиным ватермановскую перьевую ручку и набросал черновик своего завещания.

Полгода спустя Ясосу пришлось ещё раз воспользоваться столыпинским подарком для того, чтобы внести изменения в своё завещание. Ещё будучи преподавателем Виленской женской гимназии, Ясос Биб закрутил роман cо своей сотрудницей, нанятой в 1910 году в помощь учителю пения. Новая любовница Ясоса, польская пианистка Извела Бжежзагубилабжезовская, была хороша собой, но обладала вспыльчивым нравом. В ноябре 1911 года у них родился сын Анджей (Андрей). На протяжении их совместной жизни, Извела терзала Ясоса подозрениями, придирками и ссорами на почве ревности, а после скандального увольнения Ясоса из женской гимназии продолжала его терроризировать укорами в неспособности философа заработать себе и своему ребёнку на кусок хлеба. В конце-концов у Ясоса лопнуло терпение, и весной 1912 года он сбежал от неё на другой конец света, изучать юмор индейских племён Северной Америки. Перед этим он внёс своего внебрачного сына в завещание, а его мать вычеркнул из числа наследников, сделав приписку для своего адвоката, чтобы после смерти Ясоса тот разыскал Извелу и послал её к чёрту.

Не дождавшись возвращения любовника из Америки, Извела уволилась из гимназии, взяла в охапку сына и уехала в Киев, где её следы затерялись.

Из-за поездки в Америку и службы в армии во время Первой мировой войны, в преподавательской карьере Ясоса Бибы образовался перерыв. Возвратиться к учительству и научной работе он смог лишь три с лишним года спустя.

Посещение Америки

О поездке в Северо-Американские Соединённые Штаты Ясос Биб задумался давно, в 1908 году, после своей командировки в Санкт-Петербург, где он выступал с докладом в Санкт-Петербургском университете о фольклоре Индии и Китая. Кто-то из присутствующих на его лекции профессоров задал Ясосу вопрос о том, какие существенные различия он видит между юмором индийских народов Бенгалии и индейских племён Северной Америки. Докладчик растерялся и не знал, что ответить, поскольку не уделил изучению этой темы должного внимания. Также немаловажным фактором принятия Ясосом решения об американской командировке был раздор с любовницей. Польская пианистка Извела Бжежзагубилабжезовская — любовница литовского фольклориста — достала его беспрерывными скандалами, и Ясос решил бежать от неё без оглядки туда, куда Макар телят не гонял.

Набравшись духу, весной 1912 года Ясос Биб упаковал свой саквояж, купил билет на пароход «Одесса» Русского северо-западного пароходства, отбывающий из Либавы в Англию, и отправился в путешествие в Америку.

Первая мировая война

По возвращении в Вильну в феврале 1914 года, на Ясоса обрушилась лавина плохих новостей. Чуть менее года назад, в марте 1913, в результате неудачной лучевой терапии раковой опухоли в печени скончался отец, Хермандо Пидоралес-и-Соса де лос Хуасе́. А в декабре, в рождественский сочельник, умерла бабушка Ядалато. Волею судьбы погруженный в водоворот революционной борьбы в Америке и Китае, Ясос Биб пропустил все эти события. В дополнение, его брат Ягон Дон был уверен в том, что Ясос утонул в Атлантике во время крушения «Титаника». На поминках осиротевшие братья Биб выразили надежду, что 1914 год принесёт утешение. Но не тут-то было:

	И представить себе не мог, что выстрел в Сараево на многие годы разнесёт в клочки всё Северо-Восточное четвертьшарие.
— Ясос Биб о начале 1-й мировой войны

С тех пор, как 28 июня 1914 года в Сербии застрелили австрийского эрцгерцога, пошли слухи о войне. Месяц спустя Австро-Венгрия объявила войну Сербии, Россия объявила о защите Сербии, а к 4 августа система альянсов втянула в войну Германию, Францию и Британию со всеми колониями. Виленчане бросились в лавки закупать продукты. Все тащили огромные корзины с мукой, крупами, бобами, а лавочники, радостно потирая руки, взвинчивали цены на товар. Резко вырос спрос на газеты. Все вокруг обсуждали новости. Некоторые говорили, что победит Германия, другие утверждали, что Германии не под силу тягаться с мощью союзников — России, Франции и Англии. Рюмкевич и Наливайтес проклинали «безумного кайзера, который двадцать лет вооружался и вот, наконец, начал всемирную бойню». Друг и коллега Ясоса, фольклорист Арон Гутан утверждал, что эта война — предсказанная в Библии война Гога и Магога, и что ни день прибегал к Ясосу с томами Талмуда, в которых находил новые подтверждения тому, что эти события ведут к скорому приходу Мессии.

Начался массовый призыв в армию. Не желая отправляться на войну, Ясос Биб решил симулировать какое-нибудь заболевание. «Было бы здорово, если бы особой комиссией я официально был признан идиотом, — рассуждал он. — Приду в воинское присутствие, покажу им справку, а там прописано: „Я – официальный идиот.“ Они мне тогда дадут от ворот поворот. Идиоты в армии не нужны!» Однако хорошенько подумав и вспомнив личный опыт военной службы во время руссо-японской войны, литовский философ отказался от симуляции слабоумия, резонно рассудив, что такой диагноз со стопроцентной вероятностью гарантирует ему отправку в регулярную армию. Поэтому было решено симулировать слабость зрения, для чего Ясос обратился в глазную амбулаторию Виленского отделения попечительства о слепых. Принимавший пациентов дежурный доктор, на потерянном при штурме Пекина глазу которого красовалась войлочная повязка, долго всматривался своим единственным, немигающим как у ящера, глазом в зрачки Ясоса, затем поводил пальцем перед носом пациента и потыкал указкой в кольца Ландольта, заставляя Ясоса описать, на каком конце света располагается разрыв указанного доктором кольца. Симулянт отлично справился с проверкой зрения, сделав вид, что в упор не видит пальца офтальмолога и переврав ландольтовские кольца во всех строчках таблицы, кроме самой верхней, различить которую не составило бы труда даже слепому от рождения человеку. Довольный своими уловками Ясос уже предвкушал выписку ему справки о негодном для военной службы зрении, как ординатор неожиданно выудил из кладовой причудливый оптометрический аппарат Джонстона. Проворно установив прибор на подставку, доктор приставил его к голове пациента и начал деловито дёргать рычажки и ручки. Не в силах перехитрить чудо американской медицинской техники и её опытного оператора, воспитанника военно-медицинской академии и бывшего доктора стрелкового пехотного полка 1-го Сибирского армейского корпуса, симулянт был быстро выведен на чистую воду и с позором вышвырнут из клиники с предупреждением более в ней не появляться. После этого Ясос Биб решил попытать счастья в глазной лечебнице графов Тызенгаузов-Пржездзецких в предместье Новый Свет. Однако и там были хорошо осведомлены о мнимых болезнях призывников, и незадачливый симулянт был выдворен на улицу, едва успев переступить порог приёмного покоя клиники.

С получением ополченского свидетельства у Ясоса тоже ничего не вышло: призываемые из запаса резервисты нужны были государю не в рядах прохлаждающихся в тылу ратников, а на передовой — солдатами регулярной армии, беззаветно отдающими жизнь за царя и Отечество под ружейно-пулемётным огнём противника. Не увенчалась успехом и его попытка выправить поддельный паспорт и получить призывную льготу 1-го разряда. В доме у рекомендованного Ароном Гутаном старосты еврейского мещанского управления, который за 300 рублей взялся за фабрикацию паспорта для Ясоса, прошёл обыск, и весь преступный реквизит и продукция подпольной мастерской еврейского мафиозного синдиката были конфискованы, включая бланки и печати губернских и уездных учреждений, тайные книги с записями о выдаче поддельных документов и подстасованные копии посемейных книг. Среди конфискованного имущества также оказался предназначавшийся Ясосу паспорт на имя обедневшего купца 3-й гильдии, барона Йокселя Мокселевича фон-Долбануттенберга, и прилагавшаяся к паспорту и включенная в его стоимость липовая справка о психическом расстройстве скатившегося в мещанское сословие купца. От услуг местных махинаторов, предложивших «за скромную плату» отправить на сборный пункт подставное лицо, Ясос решил отказаться, поскольку не смог бы себе простить, если согласившемуся воевать за деньги лже-Бибе оторвёт на фронте ногу или, не дай бог, голову. В дополнение, в случае провала подставного, Ясосу грозил бы штраф в 300 рублей за неявку и уголовное преследование за уклонение от воинской повинности.

На фронте

Смирившись с мыслью о том, что ему опять придётся хлебать солдатскую кашу и кормить окопных вшей, 14 августа 1914 года Ясос Биб отправился по повестке в городское воинское присутствие, где был раздет до рубахи, осмотрен врачом на предмет наличия рук, ног и глаз, и, в отсутствие имеющихся льгот и отсрочек, признан годным к отбытию воинской повинности единогласным решением членов присутствия. Мобилизованного также предупредили, что, если у него в хозяйстве имеется лошадь, ему надлежит в трёхдневный срок явиться в военно-конский участок для развёрстки и приёма лошадей от населения и сдать животное для нужд фронта.

Рискуя жизнью в ходе битвы за Гольдап, подпоручик Ясос Биб (cправа) требует у командира артеллирийского расчёта сообщить ему количество оставшихся в живых бойцов, чтобы Ясос смог указать точное количество личного состава в заявке на ужин для полевой кухни

Штабной писарь Ясос Биб (в центре) советует механикам, как сконструировать аэроплан-бомбардировщик из обломков парового автомобиля «Дукс»

Лошадей в хозяйстве Ясоса не водилось, поэтому он был направлен прямиком в городской призывной участок, откуда затем распределён в 27-ю пехотную дивизию. По прибытии к месту службы, он был ещё раз осмотрен полковым врачом. На вопрос военного медика, какого чёрта Ясос привёз на фронт свою скрипку, мобилизованный уверенно заявил, что намеревается «скрипичной музыкой облагораживать душу однополчан и поднимать их боевой дух». Врач мрачно заметил, что ранение в голову, полученное Ясосом в маньчжурских окопах, даёт о себе знать, и влепил в военный билет скрипача штамп о негодности последнего к ношению оружия. В результате, мобилизованный был зачислен штабным писарем с присвоением ему звания подпоручика, что соответствовало гражданскому чину 12-го класса в Табели о рангах. «Ого! Стоило нацепить гимнастёрку и присягнуть императору, чтобы сразу выбиться из грязи в князи, — прокомментировал Ясос Биб неожиданное повышение своего социального статуса. — Того гляди и до действительного тайного советника дослужишься, да ещё и Георгиевский крест пожалуют впридачу!»

В августе 1914 года, дивизия Ясоса Бибы принялась энергично прорубать окно в Европу: в ходе наступления на запад, она разгромила германскую 36-ю пехотную дивизию в сражении при Гумбиннене и, дойдя до Допенена, расквартировалась в деревне Тракенен в Восточной Пруссии.

Началась унылая окопная война, и изнывающий от скуки Ясос Биб занялся разучиванием на своей старенькой скрипке популярного в то время марша «Прощание славянки» и, по старой памяти, рисованием и сочинением стихов. Однако острая нехватка морфия на фронте не позволила ему полностью реализовать свои творческие задумки: бравурное «Прощание» превратилось в тоскливое «Зачем, зачем тебя я встретил», рисунки больше походили на мрачные картинки для психодиагностического теста Роршаха, а стихи — на фалэковский одиннадцатисложник, оценить изящество которого под силу только давно вымершему классу специалистов пятистопного логаэд ического стихосложения.

Пушки вновь, как всегда, замолкнут к но́чи,
Ляжет спать солдат, тишиной напоен.
Утомлённый, в дрёме он закроет очи.
Сколько бед впереди, усталый воин?

~ Ясос Биб. «Под покровом ночи»

В перерывах между составлением заявок на ужин для полевой кухни, Ясос написал три альтернативные версии концовки своего приключенческо-эротического романа «Сказочное Бали»:

• В версии № 1 главный герой Чулан Темноев отправляется на войну с туземцами во время голландского вторжения на Бали и попадает в плен к туземцам. Те его насилуют, а затем жарят на костре и съедают.
• В версии № 2 писатель отправляет Чулана Темноева в кругосветное путешествие на воздушном шаре, шар терпит крушение на Бали, откуда чудом выжившего Чулана подбирают пираты. После этого пиратский корабль попадает в шторм у соседнего острова Ява, разбивается о скалы и тонет. Пираты с Чуланом и кухонной утварью на борту спасательной шлюпки добираются до берега, затем насилуют Чулана, жарят его на сковородке и съедают.
• В версии № 3 Чулан Темноев попадает в психушку, где его убивает и в сыром виде съедает буйнопомешанный сосед по палате.

Ни одна из этих концовок не попала в официальное издание романа «Сказочное Бали», но все они были впервые опубликованы в качестве примеров психических расстройств в материалах научно-практической конференции по пересмотру «Международного перечня причин смерти», прошедшей в Париже в 1938 году.

Поставив свой котелок с кашей на землю, Ясос Биб (слева, ковыряет в зубах) ожидает, пока повар полевой кухни нальёт миску каши для старого приятеля Ясоса, военкора Валерия Брюсова

Светлым событием на фоне нудных фронтовых будней стала встреча Ясоса Бибы со старым приятелем по переписке, московским поэтом Валерием Брюсовым, который неожиданно появился в штабе дивизии. Брюсов прибыл на фронт военным корреспондентом «Русских ведомостей». Ясос устроил своему поэтическому кумиру экскурсию по передовой, познакомил его с шеф-поваром полевой кухни, накормил перловой кашей и напоил чаем с сахаром.

Брюсов рассказал, что его ученик Коля Гумилёв, с которым Ясос встречался в Севастополе в 1907 году, записался добровольцем в армию, служит в Уланском лейб-гвардии полку где-то в Польше и даже заработал «Георгия». Ясоса немало удивила такая трансформация Гумилёва: тогда, в Севастополе, юноша поделился с Бибой технологией отлынивания от армии, а теперь — скажите на милость! — Гумилёв подался служить в войска по собственному желанию. Брюсов также поделился с Ясосом личной трагедией, которую Брюсов пережил незадолго до войны, когда его любовница, молодая поэтесса Надежда Львова покончила с собой. Выслушав соболезнование, Брюсов подарил приятелю экземпляр своего любовно-исторического романа «Алтарь победы» и сообщил, что работает над продолжением к нему. После этого, допив стакан остывшего чая, поэт-символист похлопал по-отечески Ясоса по плечу и укатил в Москву сочинять сказки про героев-панфиловцев патриотические статьи о небывалом героизме русских солдат, защищающих Россию-матушку от германских интервентов.

Ясос Биб был безмерно рад подарку Брюсова, поскольку сам до войны занимался изучением фольклора Римской империи вместе со своими коллегами Блядеттой ди Курваджио и Отто Тpахенбюpгеpом, и об интригующей истории выноса алтаря Победы из здания римского Сената знал не понаслышке. После отъезда Брюсова, Ясос принялся читать подаренную приятелем книгу, однако бросил чтение на пол-пути, найдя брюсовский «Алтарь победы» скучным и перегруженным латинизмами, унылыми пейзажными зарисовками и нудными описаниями интерьеров в духе туристических путеводителей.

Зимой 1915 года, в ходе второго Мазурского сражения, дивизия, в которой служил Ясос Биб, была передана в состав 20-го армейского корпуса, вместе с ним попала в окружение и была разгромлена. Утром 22 февраля 1915 года писарю Бибе поступил приказ заварить чай для командующего 20-м армейским корпусом, генерала Булгакова. Взяв стальной чайник, Ясос отправился за кипятком к месту дислокации полевой кухни. Обнаружив, что от разбомбленной артиллерийским огнём противника кухни остались только рожки да ножки, Ясос Биб решил сбегать за кипятком на передовую к своим приятелям-артиллеристам. Разжившись кипятком, вернулся в штаб, в котором, к удивлению писаря, не оказалось ни души. У крыльца, бессильно уронив голову на руки, сидел денщик генерала Булгакова, Астафий, и бормотал что-то невнятное. Растолкав в доску пьяного денщика, Ясос начал расспрашивать его о том, куда подевался командующий и все остальные. После нескольких мучительных попыток выдавить из себя что-либо членораздельное, Астафий промычал, что «яго правасхадзицельства з панами ахвицэрами здалыся у плен германьцам и з'ихалы у Бярлин». На вопрос Ясоса, «Что ты мелешь, болван? Какой плен?! В какой-такой Берлин?!!», денщик схватил писаря за штанину своей костлявой рукой и начал безудержно рыдать, причитая: «Пакинулы! Куды ж Астафию цяперыча падацца, ваша благародия? Да Бярлина ж Астафий ни дайдёть, згынет!»

Выпив горячего чаю и трезво рассудив, что теперь подавать заявки на харчевание в полевой кухне не на кого и некуда, Ясос Биб решил, что навоевался и пора возвращаться домой. Наутро, после бессонной ночи в компании храпящего как сивый мерин генеральского денщика, литовский философ выменял свою гимнастёрку, фуражку и кожаные сапоги на засаленую и провонявшую по́том сермяжную одежду Астафия и, облачившись в косоворотку, боты, онучи и зипун, со скрипкой и чайником в обнимку и мешком сухарей за плечами отправился пешком в Вильну.

Дезертировав из армии, Ясос Биб навсегда потерял возможность дослужиться до генерала или хотя бы получить Георгиевский крест. (Нельзя сказать, чтобы он особо расчитывал заработать генеральские лампасы на штанах или блестящую побрякушку на лацкане, но всё же не отказался бы… Ведь всем известно, что барышни млеют от эполет на плечах и орденов на груди!) Если неделей ранее Ясосу снилось, что он в генеральском мундире гарцевал на белом скакуне по Дворцовой площади Вильны, приветствуемый восхищённой толпой горожан, в которой кричали женщины «ура!» и в воздух чепчики бросали, то теперь, обмотанному онучами литовскому философу, плетущемуся в лаптях по заснеженной дороге, было не до жиру — ему бы только ночь простоять да день продержаться и добраться до города живым.

В мужской гимназии

Ясос Биб (сидит в центре) среди преподавателей 1-й Виленской мужской гимназии

Осенью 1915 года Ясос Биб устроился преподавателем в 1-ю Виленскую мужскую гимназию, где почти четверть века назад учился сам. Директор гимназии, действительный статский советник Климонтович предложил Ясосу недавно освободившуюся должность учителя русской словесности. Литовский филолог с радостью согласился и добавил, что он по совместительству также мог бы преподавать и латынь. Однако, будучи хорошо осведомлённым о фиаско Ясоса Бибы в качестве учителя латыни в Виленской женской гимназии четырьмя годами ранее, директор Климонтович учтиво отказался от такого предложения.

В 1908 году, по инициативе военного министра, одобренное царём Николаем II, в начальных классах гимназий и училищ было введено обучение военному строю и гимнастике. До войны, при выборе преподавателя предпочтение отдавали бывшим военным — солдатам и унтер-офицерам. Когда же началась война, и практически всех бывших военных, имеющих на момент мобилизации два глаза и четыре конечности, загребли обратно в действующую армию, образовалось множество вакансий. Имеющий военное звание подпоручика Ясос Биб, как никто другой, подходил на должность учителя гимнастики 1-й Виленской мужской гимназии, и с лёгкостью получил её. К радости Ясоса, в гимназиях Российской империи не было единой системы преподавания гимнастики, чем новоиспечённый учитель гимнастики незамедлительно воспользовался.

Ясосу Бибу нравилось учительствовать, однако эта работа отвлекала его от занятия другими любимыми делами — философией, фольклористикой и литераторством. На научную работу и творчество катастрофически не хватало времени: учебный год в гимназии продолжался с середины августа до конца мая, отбирая на преподавательскую работу около 240 дней в году и оставляя для всего остального лишь два с половиной месяца летом, двухнедельные рождественские каникулы, а также вечера и выходные. Также огромные неудобства и горечь доставляла проклятая война, которой не были видно конца, и оккупация Вильны германскими войсками.

Смутное время

Германская пехота марширует по улицам Вильны, 1915 год

Главы оккупационного правительства в Вильне— австрийский генерал Блутигер-Штуцер и германский барон Брауншвейгер фон Полтер Гайст — объявили о долгосрочных планах экспансии великого немецкого мира на всю Землю и, в частности, приобщении виленцев к великой немецкой культуре.

	Великие правители, сильные воины, вдохновлённые Богом священники, красноречивые певцы, мудрецы с ясным умом возникли из Германии, священной древней земли богов, вновь посадивших на цепи содомских обезьян… Церковь святого духа и священного Грааля поднимется вновь и земля станет „островом счастья“.
— Йорг Ланц фон Либенфельс

Братья Биб вступили в подпольную организацию сопротивления. Полицейские Трокен Берлинер и Шиммелиг Гамбургер, кормившие заключённых засохшими пончиками и протухшими бургерами, неоднократно арестовывали братьев Биб, а Глава немецкой полиции Гейнах Цугундер штрафовал их за распространение подрывной литературы.

В июне 1917 года ученики нескольких виленских школ устроили антивоенную демонстрацию. Акцию организовали гимназистки Мира Голуб и Вета Олива, прошагав во главе строя по Немецкой улице, от Трокской улицы до Театрального сквера, скандируя лозунг:

Мир поб'дит, поб'дит войну! Мир поб'дит, поб'дит войну!

Ясос Биб, некстати оказавшийся на площади, с восторгом смотрел на своих учеников, в результате чего был арестован вместе с марширующими подростками. Полицейский вердикт гласил: «Выражал молчаливую поддержку противоправным целям мероприятия и солидарность с нарушителями общественного порядка». Поначалу Ясосу Бибу выписали очередной штраф, но, узнав, что он является преподавателем части протестантов, полиция отправила его в центральное отделение для дополнительного допроса и, желая спасти подростков, Ясос Биб взял вину на себя, заявив, что является организатором акции. Дело передали в суд. Прокурор Ганц Дрекиг потребовал наказать Ясоса Бибу тюремным заключением, однако подкупленный друзьями Ясоса судья Аллес Штеллен смягчил приговор, присудив Ясоса Бибу к огромному штрафу и отстранив его от должности преподавателя в гимназии. Однако Ясос Биб не сдавался: вместе с братом он продолжал до осени 1917 года распространять подрывную литературу.

Ясос Биб (первый слева) в президиуме Вильнюсской конференции. Вильна, 18 сентября 1917

В сентябре 1917 года Ясос Биб участвовал в прошедшей в Вильне Конференции литовцев, на которой было решено возродить независимое Литовское государство со столицей в Вильнюсе. На этой конференции он был избран в Литовскую Тарибу, однако в подписании Акта о независимости Литвы в феврале 1918 года принять участия не смог из-за болезни. Несмотря на отсутствие подписи Ясоса Бибы в этом историческом документе, в нём содержатся все «три народных принципа» государственного устройства, сформулированные Бибой в его бытность Дядюшкой Сунь в Чайна-тауне Нью-Йорка в 1912 году: национализм, народовластие и народное благосостояние. Эти бибовские принципы отражены во всех конституциях независимой Литвы.

Сам же Акт о независимости стал ключевым документом в 1990 году после провозглашения восстановления независимости Литвы от СССР. Власти республики подчеркивали, что выход Литвы из Советского Союза — это не бегство на Запад из социалистического рая, а просто-напросто восстановление независимого государства, которое существовало с 1918 по 1940 год, и Акт с его «тремя народными принципами» является ярким доказательством стремления литовского народа к независимости от кого бы то ни было, будь то германские, польские или советские оккупанты.

Увлечение политикой не миновало и ближайшее окружение Ясоса Бибы. К примеру, бывший научный руководитель Ясоса, профессор Нематюкайтес, не выпуская папиросу изо рта, рассуждал о «новом свободном мире без угнетателей, войн и всяких границ». Лучшие друзья и собутыльники литовского философа, основательно захмелев на дружеских посиделках в английском пабе «Rat & Bat», начинали спорить о политике: сын белорусского шляхтича Рюмкевич разглагольствовал о прогнившей аристократии и народном самоуправлении, а литовский националист Наливайтес гудел о праве народов на самоопределение и создании литовского государства в границах Великого Княжества Литовского. Друг и коллега Ясоса, учитель еврейской гимназии и фольклорист-любитель Арон Гутан, вдохновлённый февральской революцией 1917 года, вдруг занялся активной политической деятельностью и, по рекомендации своего приятеля по Учительскому институту, Вайнштейна, вступил в партию «Бунд». Поздней осенью 1917 года, вернувшийся с собрания бундовцев, посвященного «октябрькому большевистскому перевороту», Арон метал громы и молнии, без остановки ругался, называл приход к власти большевиков «узурпацией народной воли» и предсказывал, что Учредительное собрание отстранит их от власти.

Смерть брата

Песня еврейских анархистов (с субтитрами)

Хэй! Хэй! Далой полицей!

Далой самодержавец в Расей!

Брат Ясоса Бибы, Ягон Дон Биб, сочувствовал большевикам, хотя в их партию не вступал. Во время революции 1905 года он был арестован за участие в антиправительственной демонстрации в Вильне и несколько недель провёл в исправительном арестантском отделении на Антоколе. В 1910-х годах Ягон Дон участвовал в нелегальных собраниях большевиков в Закретском лесу. Там он познакомился с членом Российской социал-демократической рабочей партии Леной Головач и по уши влюбился в неё — да так крепко, что потерял сон и аппетит. Как говорится, иссушила молодца чужая девичья краса. Однажды, собравшись с духом, Ягон, плохо владеющий русским языком, сделал Лене предложение руки и сердца. Из эмоциональной речи Ягона, в которой не сопрягались падежи, отсутствовали будущее и прошедшее времена и женский род путался с мужским, Лена сделала вывод, что тот предлагает ей открыть артель для торговли кремом для рук и сердечными каплями и отказала ему, сказав, что посвящает свою жизнь борьбе за новый мир. Сердце мужчины было разбито, но надежда не умерла.

Вскоре после Февральской революции Лена Головач уехала в Петроград раздувать пожар мировой революции и строить новый мир. 15 ноября 1917 года влекомый любовью Ягон Дон отправился вслед за Леной, в Россию, где вовсю бушевал пожар Октябрьского восстания. 27 ноября возле моста через Неву Ягон Дон был задержан интернациональной дружиной красногвардейцев и расстрелян как «немецко-польский шпион». Среди его палачей были румынские революционные матросы Сри Безтреску и Взад Стамеску и казанский стрелок Яйцын Азат, которые позже принимали участие в подавлении мятежа Чехословацкого корпуса, где среди расстреляных ими героев были генерал-майор Вкусил Бублик, капитан Пригубил Бочек и военный врач и поэт Илия Медик.

Когда вести о гибели родного брата достигли Вильны, Ясосу Бибу стало так плохо, что он чуть не наложил на себя руки. Как-то раз Рюмкевич заглянул к старому другу «на огонёк» и обнаружил Ясоса, стоящим на табурете и примеряющим голову к петле, неловко изготовленной из шёлкового галстука, подаренного литовскому философу в 1902 году ныне покойным Петром Столыпиным в его бытность уездным предводителем дворянства. Столыпинский галстук был незамедлительно конфискован, а Ясос с щёткой и порошком для чистки зубов перевезён на квартиру Наливайтеса.

Оставлять Ясоса Бибу без присмотра стало небезопасно, и обеспокоенные состоянием друга Рюмкевич и Наливайтес поместили его для присмотра в окружную психиатрическую лечебницу в Новой Вильне, где Ясосу был поставлен диагноз «меланхолия».

В психушке

Раскинувшаяся на живописных берегах Вилейки психиатрическая лечебница, в которую определили Ясоса Бибу, была не только крупнейшим стационаром Российской империи для лечения душевнобольных, но также имела репутацию наиболее прогрессивной, благодаря усилиям бывшего директора, психиатра Н. В. Краинского. Директор был сторонником отмены ограничений и изоляции пациентов, требовал от персонала уважительного отношения к больным, и считал трудотерапию важнейшим методом лечения психических заболеваний. Эти нововведения противоречили традиционному подходу психиатрического истеблишмента, который продолжал полагаться на проверенные временем методы лечения — кровопускание, обливание ледяной водой и шокотерапию. После того, как из ново-виленской психушки сбежал буйный пациент и порезал пятерых рабочих кирпичного завода в Ворнянах, у руководства губернского Приказа общественного призрения, недовольного экспериментами Краинского, в конце-концов лопнуло терпение, и директор-смутьян был уволен. Однако установленные Краинским порядки прижились, и персонал лечебницы, втихаря саботируя распоряжения нового начальства, продолжал следовать принципам и методам Краинского даже после увольнения опального директора.

На обширной территории лечебницы располагался сад для прогулок, а также столярная, швейная и сапожная мастерские, где пациентов лечили трудотерапией. В свободное от работы время больные играли в шахматы, читали книги или музицировали. Ясос Биб, поощряемый врачами, занимался рисованием, что помогало ему отвлекаться от чёрных мыслей. Задушевными беседами с Ясосом занималась психоаналитик Аннука Неунывайте, которая была последовательной ученицей доктора Зигмунда Фрейда и не боялась применять для лечения душевнобольных последние достижения психиатрической науки. В частности, героин. Ясос Биб, имевший опыт лечения опиумом на фронте руссо-японской войны, по достоинству оценил терапевтический эффект нового лекарства и в особенности его вляние на творческое раскрепощение в рисовании.

• Рисунки, сделанные Ясосом Бибой под воздействием героина в психиатрической лечебнице
• 

  Литва в моём сердце

• 

  Армяне уходят в небо

• 

  Вильна в Великой войне

• 

  Земля под пятой мирового милитаризма

• 

  Буря

• 

  Австрия родила монстра

• 

  Автопортрет

• 

  Смысл жизни

Рисунки Ясоса вместе со статьёй доктора Неунывайте «Медикаментозная опиоидная терапия тяжёлых психических отклонений» были опубликованы в журнале «Фельдшер и акушерка» за декабрь 1918 года.

Ясос Биб на прогулке в саду психиатрической лечебницы

Посетители психиатрической лечебницы были проинструктированы избегать волнительных разговоров с пациентами о текущих политических событиях в стране и мире и, вместо этого, вести непринуждённые беседы о природе, погоде, домашних питомцах, культуре и искусстве. Часто навещавшие Ясоса Рюмкевич и Наливайтес строго следовали установленному правилу. Несмотря на проявляемую осторожность всё же бывали моменты, когда новости будоражили пациента настолько, что приходилось прибегать к помощи усмирительной рубашки. Однажды во время посещения лечебницы Наливайтес неосторожно упомянул в беседе с Ясосом имя бельгийского философа и писателя Мориса Метерлинка, который несколько лет назад стал лауреатом Нобелевской премии по литературе «за его многостороннюю литературную деятельность и особенно его драматические произведения, отличающиеся богатством воображения и поэтической фантазией». В ответ Ясос Биб разразился резкой критикой в адрес Метерлинка, называя его «развратником, который таскается за бездарными актрисками, ухитряясь одновременно крутить роман со старой калошей Жоржеттой Леблан и 18-летней Рене Даон». Когда Ясос начал размахивать руками, грозить кому-то в потолок кулаком и возбуждённо кричать, что присуждение Нобелевской премии «этому бельгийскому неврастенику является издевательством над здравым смыслом и несмываемым позором для всей европейской литературы», перепуганному Наливайтесу пришлось вызывать санитаров, чтобы утихомирить пациента.

Доктор Комуто Херовато пилит череп

К сожалению, ни психотерапевтические сеансы доктора Неунывайте, ни занятия рисованием Ясосу не помогли, и консилиум врачей решил провести лоботомию. Для проведения ответственной операции был приглашён известный японский хирург Комуто Херовато. Однако, осмотрев больного, японский врач отказался от лоботомии: вскрыв череп Ясоса, он обнаружил осколок снаряда, засевший там со времён русско-японской войны 1904-го года, и застарелую опухоль мозга, появившуюся, по всей видимости, вследствие ранения головы. Комуто Херовато удалил опухоль, после чего Ясос Биб почувствовал себя физически лучше, но меланхолия не проходила. Доктор Вита Минкина, лечащий врач Ясоса, прописала ему укрепляющие микстуры и постельный режим, однако эти методы только усугубили болезнь.

Ясоса начали преследовать кошмары, галлюцинации и навязчивое желание наложить на себя руки. От фатального шага Ясоса Бибу спас сосед по палате — грек Акакиос Наполнасракис, сохранявший неизменный оптимизм и человеколюбие, несмотря на тяжкий недуг, вызывавший хроническое недержание кала. Хитрому греку удалось убедить Ясоса в том, что если тот покончит жизнь самоубийством, в следующей жизни Ясосу будет уготована унылая жизнь мотка пеньковой верёвки, которую будут резать на куски для перевязки мешков с цементом. Такие перспективы Ясоса, естественно, не устраивали, и постепенно к нему вернулось желание жить.

Скоро до обеспокоенных друзей Ясоса Бибы долетела радостная весть о его состоянии.

	Ясосу лучше!
— передавалось из уст в уста.

Находясь в изоляции от внешнего мира, Ясос Биб и его соседи по палате были в неведении о том, что происходило за высоким забором лечебницы. Соответственно, Ясос пропустил множество бурных событий, сотрясавших его любимый город и страну: освобождение Вильны от немцев в 1918 году, принятие временной Конституции Литвы, назначение пианиста Падеревского премьер-министром Польской Республики, захват Вильны Красной Армией, а также образование и распад Литовско-Белорусской ССР в феврале—июле 1919 года. Вот что пишет об этом Вита Минкина, лечащий врач Ясоса Бибы:

Учитывая прогресс восстановления, продемонстрированный больным, можно было его выписать уже в феврале, но неизвестно, каким бы эмоциональным потрясением было бы для него образование Литбела, которое с радостью было воспринято многими из его друзей и коллег. Над городом развевались красные знамёна, по улицам бродили белорусские националисты, донимавшие прохожих вопросом: «А на каком языке был написан Статут Великого Княжества Литовского?» Мы с ужасом взирали на то, как мир на наших глазах сходит с ума, и с трепетом и надеждой мечтали о том дне, когда этот кошмар прекратится…

К августу 1919 года Ясос Биб окончательно оправился от меланхолии и был выписан из психиатрической лечебницы на поруки Рюмкевича и Наливайтеса .

Работа в университете

Ясос Биб (второй справа в заднем ряду) среди преподавателей кафедры литературоведения УСБ. 1919 год

В сентябре 1919 года Ясос Биб поступил на службу преподавателем словесности на кафедру литературоведения в недавно открывшемся Университете Стефана Батория (УСБ). В этом учебном заведении Ясос Биб проработал до конца своей жизни.

Университетское жалование было невелико, однако его было достаточно для того, чтобы снять дешёвую квартиру в Старом городе. Ясос поселился в доме Франка в Шварцевом переулке, где селились многие из его коллег по университету. Крохотная съёмная квартира преподавателя словесности располагалась на третьем этаже с видом на колокольню костёла св. Иоанна и была весьма недурна, но кишела клопами и тараканами, что впрочем не смущало доцента Бибу. После длительного заточения в стенах психиатрической лечебницы, он был рад возврату утраченной в психушке личной свободы и независимости. Несколько недель бессонных ночей, проведённых в спальне в компании ненасытных кровососущих организмов, натолкнули Ясоса на мысль, что недаром останавливавшийся в доме французский писатель Мари́-Анри́ Бейль, которого наполеоновскими ветрами занесло в Вильну в 1812 году, взял себе такой необычный псевдоним — Стендаль. «Когда тебе всю ночь грызут пятки клопы, — рассуждал Ясос, — у тебя не остаётся иного выхода, кроме того, чтобы до утра стоять за конторкой и при свете лучины строчить псевдодетективную бредятину про красное и чёрное». Несмотря на оптимизм, усталость от ночной борьбы за существование давала себя знать. Видя бесперспективность и призрачность надежд на одержания победы над кровожадным противником, который размножается гораздо быстрее, чем гибнет от человеческих рук, Ясос решил прибегнуть к помощи профессионалов: бригада энергичных и деловитых молодых людей в составе Давитаса Клопявичюса и Вытравитаутаса Тараканиса освободила квартиру Ясоса от интервентов, справившись с поставленной боевой задачей быстро, эффективно и за умеренную плату.

Разбирая корреспонденцию, накопившуюся за месяцы пребывания в психиатрической лечебнице, Ясос Биб с горечью узнал, что его кумир и старый приятель, московский поэт Валерий Брюсов не только с восторгом воспринял большевистский переворот в России, но даже поступил на службу к большевикам и якшается с пролетарскими поэтами и писателями. Последней каплей для Ясоса стало вступление Брюсова в коммунистическую партию в 1920 году. Ясос Биб пришёл к выводу, что его московский приятель, похоже, сошёл с ума, и тому следует лечиться. Последнее письмо Бибы Брюсову состояло из единственной строчки: «О, Валера, закрой свои бледные ноги!»

В 1920 году Ясос Биб горячо и радостно приветствовал признание суверенитета Литвы. Впрочем радость его продлилась недолго: в 1922 году его любимый город вместе с Виленским краем были присоединены к Польше, и родная Литва стала для литовского философа заграницей.

Не роскошь, а средство передвижения

В сентябре 1920 года Ясос Биб рассудил, что если хочешь быть счастливым, будь им, и осчастливил себя покупкой автомобиля. Литовский писатель с детства обожал технику, и о том, чтобы обзавестись личным транспортным средством, подумывал давно. Ещё до войны, колеся на паровозе по японским городам в 1913 году, он написал фантастический путевой очерк о Японии будущего, в котором от лица попавшего в будущее путешественника описал всякие диковинные машины с причудливыми названиями: пароходы «Сасэбо» для перевозки керосина, беспропеллерные аэропланы «Кавасаки» и «Исикавадзима, и безлошадные самокатные повозки «Такири», «Датсун», «Киоритсу», «Кайшинша», «Сузуки» и «Субару» на паровом, углеводородном и электрическом ходу. Теперь же, когда эти безумные фантазии стали реальностью, отказаться от приобретения безлошадные повозки было бы непростительной ошибкой.

Полистав газеты, Ясос наткнулся на объявление о продаже подержанного автомобиля «Руссо-Балт» модели „С“. Побывавший на фронте старичок с золотым двуглавым орлом на капоте сильно чадил, постоянно чихал и ломался, а орёл имел довольно обшарпанный вид: позолота облезла, на левой голове клюв был отбит, а правая голова была срезана шрапнелью по самые крылья. В днище автомобиля зияли изъеденные ржавчиной дыры, водительская дверь не отворялась, а изрешеченное пулемётными очередями правое крыло держалось на честном слове. Однако все принадлежности, необходимые для езды, — руль, педаль тормоза, зеркало заднего вида и клаксон — были на месте. На покупку прошедшего сквозь огонь и воду движущегося средства были потрачены все сбережения Ясоса и даже пришлось залезть в долги. Несмотря на такие мелочи, покупка стоила того, чтобы ей гордиться, не говоря уже о том, что, в условиях отсутствия в послевоенной Вильне общественного транспорта, автомобиль был не роскошью, а средством передвижения. К тому же, оказалось, что продавец работал механиком в паровозных мастерских у товарной станции на Понарской в Новом Городе, и предложил Ясосу за умеренную плату взять автомобиль на техническое обслуживание. От такого предложения отказаться было бы неразумным.

По неизвестным причинам бибовское приобретение вызвало ажиотаж среди коллег и учеников Ясоса Бибы:

	Доцент Биба приехал в университет на каком-то драндулете, найденном, вероятно, на свалке обозной рухляди. Это чудо техники дребезжит, как старая телега, и чадит так, что всё небо над университетом почернело, как перед грозой, а орёл больше похож на курицу, пережившую нападение лисицы: оперение облезло, на левой голове нет клюва, а правую, видать, отрезали большевики. Всё же следует признать, что изрядно изуродованный символ Российской империи на капоте отлично отражает монархические взгляды владельца этого, прости господи, транспортного средства.
— Cтудент университета Ернишек Затроллевский

	Похоже, коллеге Бибе доставляет удовольствие пускать достопочтенной публике пыль в глаза. Но добился он прямо противоположного эффекта. Смеются даже студенты: я сам слышал, как первокурсники Шмешничевский и Сромотный обвинили доцента Бибу в русофильстве, на что новоявленный автомобилист возразил, что дескать Русско-Балтийский завод до войны принадлежал немцам, датчанам и французам, пока русские не прибрали его к своим рукам. И, мол, русского в его автомобиле кот наплакал — один только шильдик.
— Доцент Старывозек

	Мой лимузин такой же русский, как я Вандербильт!
— Ответ Ясоса Бибы на обвинения в русофильстве

Сам же Ясос Биб чрезвычайно радовался ценному приобретению. Когда автомобиль был на ходу, литовский философ облачался в кожаный шлем, куртку и перчатки и, нацепив шофёрские очки, лихо раскатывал на своём «Руссо-Балте» по Вильне и окрестностям, игнорируя первую заповедь автолюбителя — «Тише едешь, дальше будешь», чем приводил в ужас пешеходов и навлекал на себя нецензурную брань ломовых извозчиков.

Чтобы покрасоваться перед барышнями, Ясос распускал хвост веером: как заправский шофёр щеголевато спрыгивал с водительского сидения на мостовую, открывал капот, заглядывал туда с видом знатока и, засучив по локоть рукава, многозначительно щупал провода и трубки, торчащие из мотора. Затем, обтерев руки тряпкой и разгладив усы, посылал дамам поклон и приглашение прокатиться до ботанического сада в Закрете и полюбоваться на родовую часовню князя Репнина. Если спускало колесо, автомобилист деловито подкачивал воздух в шину. Для таких случаев Ясос всегда возил с собой ручной насос, увесистый винтовой домкрат и чемоданчик с инструментами, назначение многих из которых ему было неведомо. Когда же в видавшей виды безлошадной повозке что-нибудь ломалось, для починки, конечно же, требовалось вмешательство специалиста, и тогда, сев на извозчика, автовладелец мчался во весь дух в Новый Город к знакомому механику.

Став заядлым автомобилистом, Ясос Биб пристрастился и к автомобильному спорту, стараясь держать руку на пульсе автомобильных ралли, и выезжая на лекции и научные исследования в страны Европы, посещал и альпийские ралли, в том числе Alpenfahrt в Австрии. В 1932 году, находясь в Австрии на очередном этапе альпийского ралли, Ясос опоздал на поезд в Вильну, где у него в Литовском университете была запланирована встреча со знаменитым архитектором Витаутасом Ландсбергисом-Жямкальнисом. С опозданием прибыв в Каунас, Ясос со всех ног помчался прямо с вокзала на встречу с ним. При виде запыхавшегося и раскраснявшегося Ясоса, влетевшего в деканат, у удивлённого Ландсбергиса, к которому в тот момент зашла его беременная жена Она, состоялся следующий разговор с ним:

— Вы где были? Я вас ждал ещё позавчера и совсем уже забыл о вас думать. — Я был на ралли в Австрии, очень захватывающе было, даже проспал свой поезд, потому и опоздал. Такие дела.

Спустя минуту в деканате раздался стук, на пороге стоял один из самых склочных студентов на факультете, которого не было на лекциях последние три месяца и у которого хватило наглости с порога потребовать допуска к зачётам. Возмущению Витаутаса не было предела, он раздражённо бросил нерадивому прогульщику: «Вы тоже что ли с ралли?». Бедный студент только ошарашенно и произнёс: «Нет, я курил…». Всеобщий ржач всех четверых находившихся в этот момент в деканате прошёл лишь через 15 минут. Забыв за эти месяцы даже имя злосчастного студента, Ландсбергис-Жямкальнис узнал, что его тоже зовут Витаутасом и за последние полгода он так увлёкся музыкой, что стал ей посвящать гораздо больше времени в ущерб учёбе, освоил искусство игры на рояле и даже решил показать присутствующим свои умения. «Здесь как раз случайно стоит рояль, я могу сыграть» — предложил он, бросая взгляд на музыкальный инструмент, стоявший в углу кабинета. Удивлённый полученными студентом навыками игры на рояле Жямкальнис-Ландсбергис великодушно выдал студенту допуск к зачётам, пожелав ему при этом заниматься музыкой не в ущерб учёбе. «Какая приятная неожиданность» — только и мог выдавить из себя растроганный Ясос. Спустя 5 месяцев Жямкальнис-Ландсбергис также назвал своего новорождённого сына Витаутасом и с детства привил ему интерес к музыке, и впоследствии тот стал знаменитым музыковедом и знатоком искусства. А в тот день Ясос Биб, несмотря на усталость после дальней дороги и принятые 100 грамм водки, решил довести Витаутаса и его жену до дома, но вскоре, остановившись на одном из перекрёстков, уснул. Дежуривший на перекрёстке дорожный регулировщик подошёл к машине и, учуяв исходивший от Ясоса запах спиртного, грозно приказал «Убери руки с руля!». Витаутас, оперативно перехвативший управление машиной и спихнувший Ясоса на пассажирское сиденье, на котором сам сидел до этого, ответил «Это не Сруль, это Ясос Биб! Ясосу лучше на пассажирском сиденье сейчас!» и резко дал по газам, оставив полицейского в недоумении. Это была последняя встреча Ясоса со знаменитым архитектором, после которой он больше не садился пьяным за руль.

Изучение шуток на русском языке

Отличительной особенностью русских розыгрышей является отведение главной роли самой жертве, что требует от исполняющего роль серого кардинала шутника особенной тонкости.

~ Ясос Биб, Яша Лава «Особенности русских потешек»

В 1921 году (точная дата неизвестна) Ясос Биб загорелся идеей изучения шуток на русском языке, заставляющих человека сказать обидные вещи. В исследованиях ему помогала молодая докторантка, фольклористка Яша Лава. В ходе совместной работы, между Ясосом и Яшей вспыхнула любовь, и через год они поженились.

Много полезных советов дала фольклористам-энтузиастам известная переводчица с русского на польский Яна Пильник, некогда работавшая в Бюро технических переводов, сотрудничавшем с такими организациями, как НИИ Химических Удобрений и Ядохимикатов, НИИ Физики Галактик (НИИФиГа) и всемирно известным Институтом Белки , и в процессе общения с русскими коллегами так увлеклась русским юмором, что даже выпустила книгу, посвящённую русским анекдотам.

Также их снабдили полезными сведениями и оригинальными идеями тайский философ Суньхуйвчай Выньсухим, среди прочего получивший известность благодаря своим неординарным экспериментам, индийский гуру Сутрапьян, в котором его последователи видели воплощение великого Сиву-хи, бога перестоявшей браги и пивной пены, знаменитая югославская поэтесса Ибанка Навзничь, прослывшая в своих кругах женщиной лёгкого поведения из-за своих многочисленных любовных похождений, и прославленная актриса-пародистка Ия Пранкер.

Ясос Биб хорошо продвинулся в изучении русских шуток и даже был номинирован на Нобелевскую премию, однако так её и не получил, вместо него Нобелевской премии в тот год был удостоен польский врач украинского происхождения Мыкола Яговнюк за свою книгу «Скажи наркотикам HI!», написанную с целью борьбы с распространением наркотиков (впоследствии, однако, оказалось, что книга вызвала прямо противоположный эффект). Ясос Биб, несмотря на это, относился с большим уважением к Яговнюку, хотя в глубине души всё же считал, что присвоение украинцу Нобелевской премии было издевательством над здравым смыслом и несмываемым позором для медицинской науки. Тем не менее, Ясос даже лично попросил у нобелевского лауреата экземпляр книги с двумя подписями автора; книга заняла почётное место в личной библиотеке Ясоса Бибы : «Подпись здесь и подпись здесь» — с гордостью демонстрировал Ясос Биб авторские автографы.

В феврале 1922 года Виленский сейм принял постановление о присоединении Вильно и Виленского края к Польше. Город вошёл в состав Виленского воеводства, и вскоре польские власти начали проводить политику активной полонизации края. Вильно наводнили переселенцы из Польши, одна за другой начали исчезать литовские газеты, кофейни, рестораны, булочные, мясные лавки и магазины. Многие друзья-литовцы уехали из страны. Ясос Биб тоже начал подумывать об эмиграции, однако в отличие от многих литовских интеллигентов, решил не испытывать судьбу на чужбине в преклонном возрасте, да и его жена, не желавшая бросать своих родных и друзей в еврейской общине города, была категорически против отъезда. Смирившись, Ясос Биб продолжил свою работу, периодически заливая горечь польской оккупации дружескими попойками с неразлучными Рюмкевичем и Наливайтесом.

Полевые исследования

Ясос Биб, 1920 год

В 1920—1930-е годы Ясос Биб много времени проводил среди представителей виленского дна — карманников, проституток и нищих, неустанно записывая жаргонные словечки, присказки и блатные песни. Нередко он зазывал жриц любви и бродяг в дешёвые трактиры и кабаки на угощение за его счёт, где вытягивал из них рассказы о нелёгкой уличной жизни. Впоследствии Ясос с большой теплотой вспоминал своих информантов, признаваясь, что карманники Бздашек Страшунски и Винцас Расчехляйтес, профессиональный нищий Орка Гиппопотамчик и проститутка Данута Бесштанишек послужили прототипами для героев его «Виленских рассказов», к написанию которых Ясос приступил задолго до войны, в 1907 году.

Коллега Ясоса Бибы, фольклорист-любитель Арон Гутан, долгие годы работал над составлением сборника еврейских проклятий, однако никак не мог его закончить: учительская работа в еврейской начальной гимназии не оставляла много свободного времени для занятия любимым делом Арона — фольклористикой. Поступив на должность научного сотрудника отдела языка и литературы в недавно созданном в Вильне Исследовательском институте идиша, Арон Гутан получил возможность не только заниматься изучением еврейского фольклора с утра до вечера, но и получать за это жалование. Арон с энтузиазмом взялся за дело: утром садился на бензотрамвай, доезжал до еврейских мясных рядов на Ятковской и до обеда занимался там записыванием в свой журнал высказываний еврейских торговок. Следуя примеру Ясоса Бибы, он поначалу пробовал зазывать торговок в питейные заведения для проведения интервью, однако неизменно наталкивался на непонимание интервьюируемыми субъектами специфики работы фольклориста. «Бесстыдник! Гултяй! Развратник! Наглец! — костерили торговки Арона Гутана. — Да как у тебя язык поворачивается делать приличной женщине такое предложение?!» Несколько раз его даже поколотили, изорвав новенький камзол и истоптав каблуками сорванную с головы шляпу.

Сжалившись над коллегой, Ясос Биб, к тому времени неплохо овладевший идишем, решил помочь ему. Они приходили на рынок вдвоём, и Ясос изображал придирчивого покупателя, доводя торговок до белого каления, а Арон Гутан стоял в сторонке с блокнотом и карандашом, спешно записывая всё, что торговки желали Ясосу:

Арон Гутан на рынке пререкается с торговками зеленью

— Чтоб у тебя был большой магазин и чтоб не покупали товары, какие есть, а спрашивали те, которых нет!

— Чтоб тебе одна соринка попала в глаз, а другая — в ухо, чтобы ты не знал, какую раньше вытащить!

— Чтоб сел ты на вилы и схватился за горячую печь, когда будешь вскакивать!

— Чтоб твоё красноречие понимали только собаки!

— Чтоб ты стал таким богачом, чтоб новый муж твоей жены всю жизнь прожил, не работая!

— Чтоб ты превратился в мышь, а твой друг в кота, и чтоб он тобой подавился!

— Чтоб в тебя влюбился ангел смерти!

Материалы, собранные во время этих исследований, послужили основой как для теоретических работ в области фольклористики, так и для художественных произведений.

Но не только еврейских торговцев разыгрывал Ясос. Доставалось от него и литовцам, и полякам, и русским. Вот что вспоминает об этом Арон Гутан:

Как-то Ясос увидел в рыбном ряду русского мужичка, торгующего свежей рыбой. Подошёл — и состоялся у них такой разговор:

— Это что за штука? — спросил Ясос.

— Щука, — отвечал рыбник.

— А это что за вещь?

— Лещ.

— А этот юнец?

— Тунец.

— А вот эта тётка?

— Селёдка.

— А вот этот тип?

— Шип.

— А эта шобла? — не унимался Ясос.

— Вобла, — отвечал начинающий терять терпение рыбник.

— А этот чудак?

— Судак.

— А эта мразь?

— Язь.

— А сей урод?

— Шпрот.

— А та братва?

— Плотва.

— А это го́рюшко?

— Ко́рюшка, — раздражённо шипел рыбник.

— А эта ша́бала?

— Ка́мбала.

Может быть, Ясос придумал бы рифму ещё и к треске, сардине и голавлю, но у мужичка сдали нервы, и он возопил: «Ах, ты стерлядь!» — и помчался за Ясосом с багром. «Я хочу сибаса! Сибаса побыстрей!» — повернув на бегу голову, прокричал в ответ Ясос. Тем временем, рыночные воры смели у бедняги с прилавка почти всю его рыбу. Осталась только камбала. Не любили её в Вильне.

Вероятно, именно во время этого побега от разъярённого торговца свежей рыбой, у Ясоса Бибы зародилась идея исследовать шутки, которые заставляют человека говорить не то и не так, как он того хотел бы.

Неманская экспедиция

Ясос Биб внёс большой вклад в организацию этнографической экспедиции в верховьях Немана, которую предприняли в 1927 году его жена Яша Лава и докторанты Пекинского университета Ай Цын Жуй и Ху Сюй Сюй.

Составленный из собранного участниками экспедиции материала сборники песен, частушек, легенд, заговоров и обычаев стали поистине энциклопедией литовского, белорусского, польского, татарского, еврейского и русского фольклора верховьев Немана. Помимо этого, огромного количества записей и зарисовок, сделанных за время неманской экспедиции, с лихвой хватило и для собственных работ Яши Лавы и для дополнений к исследованиям, которые ранее проводили в тех краях Ясос Биб и Арон Гутан.

Съезд собирателей фольлора

Пока Яша Лава с китайскими коллегами плавала по Неману в поисках сказочного дракона Айхуяши, Ясос Биб с Ароном Гутаном готовились к съезду собирателей еврейского фольклора и встрече его инициатора — уроженца Вильны, поселившегося в Северо-Американских Соединённых Штатах, Иегуды-Лейба Кагана. На съезде, который прошёл в Вильне в 1930 году, профессор Каган представил свой только что вышедший сборник «Еврейские народные сказки». Сборник вызвал бурю негодования среди представителей «прогрессивной еврейской общественности», которые были возмущены, увидев в этих сказках «клевету на еврейский народ».

Отзывы на книгу «Еврейские народные сказки» Иегуды-Лейба Кагана

Слишком мало сказок и слишком много всего остального: грубого уличного юмора, язвительных баек, и похабных анекдотов, основанных на реальных, но не заслуживающих внимания событиях. А эти шутливые пересказы серьезных притч из Талмуда? Бессовестный плагиат и зубоскальство!

~ Профессор древних еврейских языков Реувен Безмозгис

Неужели известный на всю Вильну хам, бездельник и побирушка Мотька Хабад заслуживает того, чтобы его вставляли в книжку? Слишком велика честь!

~ Литературный критик Шимон Тупецкий

В отличие от блюстителей чистоты еврейской культуры, Арон Гутан — коллега и друг Ясоса Бибы — пришёл от еврейских сказок в полный восторг. В перерыве между пленарным заседанием и концертным выступлением еврейского оркестра им. Шолом-Алейхема, приятели потащили американского гостя в трактир у еврейского рынка, где познакомили его с профессиональным нищим Оркой Гиппопотамчиком. Иегуда-Лейб немедленно попросил Орку показать себя в деле.

«Домик Орки» — деревянный дом по адресу Ешмининку 25, в котором проживал Орка Гиппопотамчик и другие нищие Вильны (сохранён как памятник истории)

Орка тут же вышел в центр зала и провозгласил:

— Господа! Поздравьте меня, я уже почти купил себе дом!

— Откуда же у тебя дом, Орка? — спросил кто-то из посетителей.

— Во-первых, есть у меня жена и дети, и мы все сидим в глубокой яме — вот вам фундамент. Во-вторых, моя жена столкнёт лбами кого угодно — вот вам стены. В-третьих, говорят, у богача Опатова поехала крыша — вот я её себе и поставлю. Однако есть маленькая заминка: на новоселье надо бы купить хлеба. А вот на хлеб-то у меня как раз и нет.

Посетители засмеялись и стали бросать Орке копейки.

— На, возьми, Бог послал тебе через меня рубль, — сказал один неведомый доброхот.

— Представляю себе, сколько вам дал для меня Бог, если на мою долю осталось целый рубль, — ответил «благодарный» Орка.

— Ладно, Орка, я дам тебе ещё рубль, если ты попросишь на Песах так, будто у тебя уже всё есть, — не унимался посетитель.

— Думаете, если человек собирается купить дом, так у него нет на Песах? А вот и нет! В этом году у меня Песах что надо. Во-первых, в доме уже нет «хомца» — ни единой крошки хлеба. Во-вторых, уже есть индюк — жена моя дуется, как индюк. Во-третьих, язык на жаркое — когда она распускает язык, никакой из языков с ним не сравнится. И хрен имеется, все говорят, что мой тесть — старый хрен. И дрова есть — учитель сказал, что у моего сына не голова, а чурбан… Так что мне беспокоиться нечего.

Иегуда-Лейб смеялся и хлопал в ладоши громче других посетителей трактира. Назвав Орку «достойным преемником известных еврейских остряков», профессор посоветовал фольклористам вставить истории про него в свои сборники еврейского фольклора и выслать копию в Америку.

После съезда Арон Гутан и Ясос Баб подарили профессору свой труд «Мотька Хабад как зеркало социального протеста» и пригласили американского гостя в пивную Rat&Bat, где напоили его ядрёной зубровкой. Литовские фольклористы также рассказали профессору Кагану историю о том, как летом 1909 года они ездили в экспедицию по верховьям Немана и записали более 30 баек белорусского сказочника Азёмши. Однако опубликовать сказки они не успели из-за того, что работник этнографического отдела Русского музея Сержпутовский напоил Арона Гутана в ресторане «Тулон» в Санкт-Петербурге, выведал у него все собранные в Понеманье сказки и опубликовал их под своим именем. Профессор Каган выразил незадачливым собирателям сказок своё сочувствие и призвал не опускать руки. «Мир полон сказок, друзья мои. Их гораздо больше, чем волос на голове у проходимцев из Русского музея!» — сказал на прощанье евроамериканец и укатил обратно в Северо-Американские Соединённые Штаты.

Роботы Ясоса Бибы

Песни орать — не землю пахать.

~ Крестьяне про поющие вычислительные машины

Изобретатель робота «Televox» в павильоне компании Westinghouse Electric на Всемирной выставке в Нью-Йорке, 1927 год

Голливудская карьера робота «Televox» потерпела фиаско. «Попробуйте снять любовную сцену с актёром, выпиленным из куска фанеры! — жаловалась репортёрам звезда американского кинематографа Глория Свенсон. — Все кадры в профиль выглядят так, будто я пытаюсь вцепиться зубами в стебель сахарного тростника, а несколько выстрелов из револьвера по нему превращают вашего партнёра в кучу опилок».

В 1930-е годы университет, в котором преподавал Ясос Биб, участвовал в научных исследованиях и разработках по заказу польской компании BlueWater Labs, занимавшейся производством антифриза и чистящих средств. В 1929 году, продукция компании стала предметом скандала и шумихи в прессе после того, как семеро рабочих Агропромышленной автомобильно-авиационной фабрики Стефана Тышкевича в Варшаве скончались от смертельного алкогольного отравления жидкостью для выведения пятен. Репортёры, как всегда, сгустили краски и раздули из мухи слона, а левые газеты даже докатились до того, что стали обвинять производителя химической продукции в спаивании простого народа и требовали от правительства привлечь руководство компании к суду и засадить за решётку. Пытаясь спасти подмоченную репутацию BlueWater Labs, её президент Абсент Стекломойский разработал гениальный план отвлечения внимания взбудораженной газетчиками общественности от этого скандального случая: в своей статье, опубликованной в газете «Wiadomości Literackie», он сделал сенсационное заявление о том, что его компания приступает к разработке роботов с жидкостным охлаждением, которые смогут функционировать при экстремально низких температурах и принести славу Польше покорением Антарктиды. Эта странная, на первый взгляд, инициатива привлекла множество сторонников из числа польских политиков и военных, которым было близка и понятна идея продавать своему народу рога и копыта, а премьер-министр Пилсудский даже назвал её «первой ласточкой восстановления морального здоровья польского общества».

Пан Стекломойский также бросил вызов знаменитой американской компании Westinghouse Electric, которая в конце 1920-х создала робота по имени «Mr. Herbert Televox». Вестингаузский робот, которого корпоративные маркетологи позиционировали как «новейший инструмент, который в будущем должен заменить прислугу», был обучен отвечать на телефонные звонки шипением, трещанием и хрюканьем в трубку телефонного аппарата, что, мягко выражаясь, не вполне соответствовало нуждам и ожиданиям абонентов телефонной связи. Указав на существенные изъяны в продукции американского роботостроительного Голиафа, президент BlueWater Labs сообщил, что его компания начнёт свою деятельность на новом поприще разработкой роботизированной вычислительной машины, которая могла бы осмысленно отвечать на вопросы человека и даже по его заказу петь песни на том языке, на котором к роботу обратился собеседник. Для достижения этой амбициозной цели, в 1931 году компания BlueWater Labs запустила проект, к которому привлекли международный коллектив учёных под руководством пионеров в области мехатроники — профессора Берлинского университета Франка Н. Штейна и доцента математического факультета Университета Стефана Батория Лешека Рогальского.

Злые языки поговаривали, что проект также получил финансирование министерства по военным делам Польши. Премьер Пилсудский, занимавший по совместительству пост военного министра, — говорили они, — давно вынашивает геополитические замыслы создать этнически чистое польское государство «Междуморье», и для этого ему требуется войско боевых роботов, которое можно послать для покорения соседних народов Центральной и Восточной Европы с их последующей полонизацией и истреблением непокорных. Эти слухи, вероятно, были не более чем конспирологической теорией, иначе зачем польским учёным вдруг взбрело в голову обучать роботов английскому, арабскому и русскому языкам, если военные походы на Британские острова, Ближний Восток и Советскую Россию не входили в план Пилсудского по созданию Междуморья. «Бред сивой кобылы! — возражали конспирологам трезвые головы. — Если и нужно учить иностранным языкам роботов, которых собрались отправлять покорять Антарктиду, то их следует обучать не русскому языку, а языку пингвинов и тюленей».

Университет выделил учёным несколько помещений в здании бывшего химико-технического училища на Новгородской улице в Вильно, по соседству с кафедрами физических и химических наук. Три года ушло на проектно-конструкторские работы, и после того, как из оцинкованного железа и деталей электрических кофемолок, тостеров и пылесосов были сделаны макеты и разработана технология передачи, обработки и преобразования звуковых сигналов, к работе над проектом привлекли Ясоса Бибу. В качестве эксперта-филолога, Ясос сочинял для машины типовые языковые запросы, музыку и тексты песен на языках народов мира, которые затем вводили в неё с помощью перфокарт. Разработчики сразу же отвергли подход конкурентов, чьи роботы представляли собой лист фанеры, из которого вырезан профиль человека с нарисованными глазами и губами, который прикручивали к шкафу с электромеханическим оборудованием. Напротив, роботы Ясоса и его команды имели вполне себе человеческий облик и повадки — они были трёхмерными, двигали руками и ногами, загибали пальцы, открывали рот, шевелили губами, крутили направо и налево головой и мигали лампочками, а электрические реле, переключатели и проводка располагались внутри корпуса робота. В дополнение, по настоятельной просьбе президента BlueWater, Абсента Стекломойского, в конструкции машин была предусмотрена рубашка жидкостного охлаждения, которая практического значения не имела, но в которую заливали производимый компанией антифриз, что позволило маркетологам BlueWater подчеркивать, что продукция компании имеет скорее промышленное назначение, а не является дешёвым заменителем алкогольных напитков. Однако самыми главными достоинствами роботов Ясоса было то, что, они не трещали и не хрюкали в телефонную трубку как американский робот «Televox», а были обучены поддерживать разговор на разных человеческих языках и даже умели декламировать стихи и петь песни.

Несмотря на достигнутые успехи, первые опыты по созданию поюще-говорящих роботов оказались неудачными. Во-первых, если люди вместо типовых приветствий и вопросов начинали глупо шутить, машина путала языки и выдавала совсем не то, что от неё ожидали. Во-вторых, робот пел таким ужасным голосом, что его окрестили «Horrivox» и постеснялись отправлять в Брюссель на Всемирную выставку, чтобы не опозориться перед мировым сообществом. В-третьих, попытки научить машину играть на фортепьяно также не увенчались успехом: робот отвратительно колотил по клавишам и при этом фальшивил. Впрочем, Ясос Биб утверждал, что робот играет в манере его любимой пианистки Херануки Пороялю, и лично Ясосу такая манера игры в исполнении машины пришлась по душе. Он даже придумал ей название — «Техно». Историки электронной музыки ошибочно приписывают изобретение музыкального жанра Техно итальянцам, немцам и французам, однако это не так. Музыку Техно первым придумал Ясос Биб, и она была впервые исполнена в 1935 году на музыкальном комплексе «Horrivox».

Из воспоминаний участника проекта, канадского инженера Фила Некро

Рабочее место лаборанта Перетряса Перевертайтиса. На столе — устройство дистанционного ввода языковых запросов, которое использовали для изготовления перфокарт для машины «Horrivox». Слева от неё — база данных на бумажном накопителе с системой слюняво-пальцевой навигации по тематическим разделам и визуально-механического поиска по ключевым словам с применением увеличительного стекла или без него.

Наш парижский коллега марокканского происхождения, профессор Сами Насери, шутки ради (впрочем, сам он уверял, что в порядке научного эксперимента) решил послать робота по-арабски по всем известному адресу. Робот, однако, не завис, а пропел на русском языке рекламное объявление:

— Крепкие зубы, здоровые дёсны! Зубной порошок — здоровья залог!

Профессор смутился, покраснел и выбежал вон.

— Позор! Это просто позор! — воскликнул русский коллега, доцент Козлов.

— Pozornost! Dveře se zavírají! — механическим голосом объявил робот и затянул чешскую песенку про пражский трамвай.

Гнусавое песнопение машины было прервано появлением в дверях армянского коллеги, профессора Аганбегяна, который вежливо поздоровался по-литовски:

— Labas rytas! Mano vardas Armen Aganbegyan.

Робот в ответ разразился английской учебной песенкой:

— Again begin, again began, again begun. I have begun, you have begun, he has begun, they have begun... Again and again. Oh, who can explain...

— По-моему, у робота словесный понос, — тихонько хихикнул сидящий за пультом лаборант Перетряс Перевертайтис.

Робот, по-видимому, расслышал только последнее слово и спел словенскую патриотическую песню «Naša Slovenija je naš ponos!».

После этого мы долго бились над тем, чтобы научить робота вести диалог, однако дальнейшие опыты показали, что проблема распознавания машиной языков будет долгосрочной и, может быть, лет через сто её получится решить.

Единственной областью, в которой роботы Ясоса преуспели с ошеломляющим успехом, была игра в вист. Здесь «Horrivox», располагавший довольно ограниченной по нынешним меркам оперативной памятью, не имевший в своём устройстве ни одной микросхемы и в голове которого светилась только пара допотопных вакуумных электронных ламп, демонстрировал не только чудеса сообразительности, логического мышления и тактики, но даже умел мухлевать как заправский картёжный шулер, искусно используя такие приёмы как ложная тасовка, фальш-подрезка, подснятие, ложная сдача и, конечно же, подсчёт карт, находящихся на руках соперников и остающихся в колоде.

«Шли столбцом сын с отцом да дед со внуком, муж с женой да брат с сестрой, а за ними шурин с зятем, — верещал робот скрипучим голосом, вслух считая карты, — много ль всех? Семь без четырех да три улетело». При этом, мерзавец, позволял себе отпускать сальные шутки: «У Ноя три сына: Сим, Хам и Афет — кто им был отец? Василий-кузнец!» Под конец партии, когда количество пересчитанных роботом карт приближалось к полной колоде, его прибаутки начинали приобретать причудливые формы, что одновременно раздражало и удивляло игроков, например:

Первачики, другачики, на колоде лодачики; перводан, другодан, на колоде угадал, пятьсот судья, пономарь ладья, Акулина кошка, голубика ножка, прела, горела, по морю летала, за морем пала, церковь стала, кум да кума, полкубышки вина, он да соломка, лу́ковка, котомка.

Разобраться в том, что все эти криптографические символы означают и какая между ними связь, человеческому разуму было не под силу.

Когда наступал его черёд тасовать карты, ламповый аферист проворно тасовал колоду способом рифлёной тасовки, ловко комбинируя фальш-подрезки с фальш-тасовками, от чего у сидящих за столом рябило в глазах и голова шла кругом. Мало того, колоду он тасовал так, что нужные ему карты непременно оказывались именно в той последовательности, которая соответствовала выбранной им тактике игры. А когда сдавал, человеческий глаз был не в силах уловить, что происходит: то ли сдача второй карты вместо верхней, то ли сдача нижней, то ли из центра колоды, то ли сдача второй с низа, то ли третьей вместо первой или второй, то ли сдача двух карт вместо одной. В дополнение, на протяжении каждой партии хитрая и вероломная машина имела нахальство издеваться над другими игроками. Злорадно мигая лампочками, «Horrivox» сопровождал свои манипуляции оскорбительными комментариями по отношению к соперникам, сидящим по другую сторону карточного стола:

Доцент Университета Стефана Батория Лешек Рогальский презентует заказчику полноразмерный макет-концепцию робота «Horrivox», Вильно, 1932 год

• «Играем на чистые, сочтёмся на мелок.»
• «Не с чего ходить, казак? Ходи с бубен.»
• «Нечем бить? Бей кулаком.»
• «Для потехи грызи орехи, сопляк!»
• «Камзолы у вас, господа, хоть и зелёные, а вот щи-то не солёные.»
• «Если нечем крыть псу, так хоть яйца себе полижет.»
• «Подвёл деда под монастырь, так получай по рогам.»
• «Что, соко́лик, рад бы играть, да тузы нейдут?»
• «Дуй, Дунька, к мамке! Тру́сы в карты не играют.»
• «Снимай портки, детка, — пороть буду.»
• «Держись, купчина, чтоб в лапти не обули.»
• «Ни одной человеческой физиономии!»
• «В карты играешь, а мастей не знаешь, олух!»
• «Рыбки да рябки — прощайте, деньжатки.»
• «Вот и погуляли по зеленому лугу. Спасибо всем — не за то, что играли, а за то, что перестали.»
• и ниболее убийственное, которое проклятая консервная банка оставляла напоследок, когда все деньги были людьми проиграны, и в их карманах было шаром покати — «Ну что, козлики, доплясались, что без хлеба остались?»

За последней ремаркой, как правило, следовал механический смех, который по своей тональности походил на лязг гусениц трактора с нотками душераздирающих кошачьих воплей и царапания металлическим предметом по стеклу. Иногда в запутанных электрических цепях в голове у доморощенного юмориста шарики заходили за ролики, и тогда его монотонный смех попадал в звуковую петлю, остановить которую можно было только старым де́довским способом — перевести рубильник в положение «Выкл.», а если это не поможет, тогда просто-напросто вытащить шнур из розетки. Тому, что робот сыпал направо и налево неумелыми шутками и прибаутками на русском языке, никто из участников проекта не удивлялся: все знали, делом чьих рук это было.

Единственное успокоение для души игроков — отцов робота-картёжника — было в том, что «Horrivox» не имел абсолютно никакой возможности ни потратить выигранные им деньги на девок, пиво и рок-н-ролл, ни стребовать с проигравшихся вдрызг соперников карточный долг, который образовался от игры «на мелок» и за несколько лет вырос в совокупности до нескольких десятков тысяч злотых. Бывали, конечно же, случаи, когда адская машина перегревалась и начинала делать ошибки, но такие случаи были редки и, как правило, были сигналом для разработчиков, что пора отключить электропитание, чтобы дать машине остыть и не допустить короткого замыкания или, не дай бог, возгорания дорогостоящего устройства.

Вырезка из советской газеты «Большевистская смена», поливающая грязью разработку роботов буржуазными учёными

Реклама механической домработницы «Мисс Катрины ван-Телевокс». Дураков выложить 22 тысячи зелёных за уборщицу, не умевшую пользоваться пылесосом и шваброй, не нашлось, и дорогостоящую игрушку вскоре сняли с производства

Эксперименты польских учёных по созданию говорящих и поющих человекообразных роботов вызывали, как правило, изумление и восхищение журналистов, пишуших для европейских газет и журналов. Советская пресса, наоборот, подвергала исследования в области робототехники жёсткой критике. К примеру, газета «Большевистская смена» опубликовала 26 февраля 1935 года злобный пасквиль, в которой обвиняла разработчиков в попытке заменить творческий труд рабочего класса машинами, чтобы искоренить в буржуазном обществе классовую борьбу, и обзывала Ясоса Бибу «доктором Франкенштейном». «Вы думаете, это уродливое порождение больной фантазии д-ра Бибы будет исполнять „Интернационал“? Не надейтесь!» — с возмущением восклицал анонимный автор газетной статьи, источая лютую ненависть к научной интеллигенции, услужливо продающей буржуазии свои мозги и талант, вместо того, чтобы применить их с пользой для великого дела неминуемо грядущей мировой коммунистической революции. Ясоса Биб болезненно воспринимал эту критику. Вместе с тем, вечному докторанту льстило, что в Советском Союзе его считают «доктором», несмотря на то, что он таковым не являлся.

Как показали дальнешие события, большевисткая истерия оказалась напрасной тратой революционной энергии: опасения советских пропагандистов от журналистики о том, что роботы вытеснят людей с рабочих мест, не оправдались. На смену жужжащему вестингаузскому «Мистеру Телевоксу» пришёл фотоэлектрический «Мистер Телелюкс», которого обучили включать пылесос, но так и не смоги научить им пользоваться. После «Телелюкса» была механическая домработница «Мисс Катрина ван-Телевокс», которая так же как и её предшественники могла трещать и пищать и умела включать электробытовые приборы, но не умела ими пользоваться. (Вот у же действительно, руки коротки, так ноги приставь!). Криворукую домработницу сменил резиновый чернокожий робот «Растус», обладавший словарным запасом из шести слов и рабочие навыки которого ограничивались умением садиться на стул, вставать с него и кланяться. Затем появился металлический «Вилли Вокалите» — американский патриот, который умел курить сигареты, стрелять из пистолета и поднимать на флагшток флаг Североамериканских штатов. Потом изготовили вождя краснокожих, недоросля «Вилли-младшего» ростом от горшка два вершка, который развлекал ярмарочную публику тем, что взрывал поставленные на его голову яблоки и вместе с клоуном приставал к женщине с бородой.

Венцом заокеанской робототехники 1930-х годов стал робот «Электро» — двухметровый гигант в корпусе, обшитом позолоченными алюминиевыми листами. Этот умел разговаривать по-английски и выполнять команды оператора — сгибать левую ногу в колене, поворачивать голову из стороны в сторону, открывать металлические челюсти в такт словам и, конечно же, курить сигареты Marlboro. Однако, как и его предшественники, «Электро» так и не смог встать ни к станку, ни к сохе, ни сесть за штурвал самолёта, ни сделать что-либо путное, чтобы заменить человеческий труд машинным. В конце 1950-х его командировали в Голливуд, где он снялся в парочке легкомысленных кинокомедий и двух десятках порнофильмов, после чего его артистическая карьера закатилась, и он в конце-концов очутился на свалке электромеханической рухляди. К счастью, Ясос Биб к тому времени уже отправился на тот свет, и быть свидетелем этой позорной страницы в истории робототехники ему не пришлось.

Американский робот «Электро» на съемках порнографического блокбастера «Сексуальные кошечки в колледже», Голливуд, 1960 год

На протяжении десятилетия, пока шла разработка говорящих, поющих и играющих в карты вычислительных машин для BlueWater Labs, Ясос Биб и его коллеги внимательно следили за разработками конкурентов из Америки, с удовлетворением отмечая, что польские роботы были гораздо более продвинутыми, чем американские опытные образцы — как по конструкторским решениям и архитектуре, так и в части электромеханики, не говоря уже об интеллектуальных способностях польских изделий. Помимо умения играть в вист, робот «Horrivox» смог переплюнуть своих американских соперников даже в том, в чём те преуспели — в курении табака. В то время как «Электро» смолил сигареты, закуренные и вставленные в рот неуклюжей машины её оператором, польский робот окуривал своих карточных партнёров дымом самых настоящих сигар, которые он мастерски скручивал сам из импортного табака и закуривал самостоятельно с помощью американской бензиновой зажигалки Zippo. Однако, как уже было сказано выше, обучить роботов серии «Horrivox» чему-либо дельному так и не удалось, несмотря на усилия коллектива отечественных учёных и приглашённых из-за рубежа специалистов.

Horrivox учится обращаться с животными

Научные эксперименты не обошлись без инцидентов. Однажды Ясос Биб привёз в лабораторию своего кота Ужуписа, чтобы провести исследование взаимодействия машины с домашним животным. Кот был стар, плешив и слеп на один глаз, однако сохранял юношеское любопытство и тягу к приключениям. Пока филолог вместе с лаборантом Перевертайтисом ковырялись в устройстве дистанционного ввода, пытаяясь извлечь из рычажного механизма застрявшего там таракана, любознательный Ужупис прыгнул на колени сидевшего за перегородкой робота. Нельзя сказать, что «Horrivox» не был обучен обращению с животными. Напротив, учёные приложили немало усилий, для того, чтобы научить робота купать в тазике морских свинок, кормить лабораторного козла капустой, ощипывать кур и жарить рыбу на сковородке. Особой гордостью исследователей было то, что «Horrivox» научился выгуливать на поводке ранее бездомного, а ныне зачисленного на полное довольствие в штат лаборатории пса по прозвищу «Сенкевич»; благодаря скурпулёзности робота, собака была приучена справлять нужду в определённый час и исключительно под окнами заведующего кафедрой естествознания Мазурека Щипки, которого никто в университете не любил. Ранее у робота бывали кратковременные контакты с кошками, однако машине никто не объяснил, что если ты хочешь погладить кота, не рекомендуется этого делать против шерсти, и тем более не следует крепко удерживать брыкающееся животное за горло. Попав в цепкие верхние конечности робота, Ужупис предпринял отчаянную попытку вырваться на свободу, но быстро понял, что кошачьи силы уже не те (Старость — не радость!) и сопротивляться бесполезно. Он опустил лапки и лишь жалобно мяукал. Прибежавшие на шум учёные попытались вызволить кота, однако робот упрямился и продолжал мёртвой хваткой сжимать горло бедного животного своими стальными клещами. Спустя несколько секунд кот закатил глаза и безропотно отдал свою жизнь на благо робототехники. Подвела итог деятельности робота по воспитанию животных уборщица Швабрина Метельская: «Ой-ой, унянчили дитятку, что не пикнуло», — причитала старушка.

Потрясённый случившимся, Ясос долго не мог успокоиться и потерял сон в раздумьях о том, как не допускать такого кошмара в будущем. Так родились сформулированные Ясосом Бибой три золотые правила роботехники, которые продолжают широко использоваться в настоящее время:

1. Робот не может причинить вред коту или своим бездействием допустить, чтобы коту был причинён вред.
2. Робот не должен гладить кота против шерсти и, тем более, душить его, вцепившись в горло животного.
3. Кот должен сам заботиться о своей безопасности, держаться от робота на почтительном расстоянии и не лезть, куда ни попадя.

После серии неудачных экспериментов, показавших ограниченность и тупиковость разработанной польскими учёными технологии, Ясос Биб направил руководству BlueWater Labs предложение переоборудовать робота из аниматронно-механического в биоэлектромеханического. Для этого учёный-филолог предложил использовать мозг Юзефа Пилсудского, недавно почившего в бозе диктатора Польской республики, который, по словам Ясоса, «протухает без дела» в Польском институте исследований мозга в Вильно. Однако президент компании Абсент Стекломойский счёл это предложение слишком рискованным с политической точки зрения. В ответном письме Ясосу Бибу, пан Стекломойский выразил глубокое сожаление по поводу безвременной кончины маршала Пилсудского, однако от предложения вставить мозги польского диктатора в вычислительную машину учтиво отказался, туманно намекнув, что «второго пришествия Пилсудского многострадальным народам Польши не пережить». О дальнейших планах покорения Антарктиды незамерзающими роботами с жидкостной системой охлаждения президент BlueWater Labs скромно умолчал, однако было очевидно, что смерть Пилсудского поставила на этих планах жирный крест. Предложение Ясоса о создании робота-подружки, «пани Horrivox», которая могла бы оказать положительное влияние на робота-холостяка, тоже не нашло поддержки, и проект вскоре был свёрнут, а роботов разобрали на части, упаковали в ящики и отправили на склад.

В конце 20-го века, злободневный вопрос мирного сосуществования роботов и пингвинов в Антрактиде нашёл своё отражение в деятельности другого всемирно известного ро́бота — Бендера, прообразом которого, по признанию разработчиков, был бибовский робот «Horrivox».

Британские учёные, однако, полагают, что опыт ранней роботизации оказал серьёзное влияние на теорию искуственного интеллекта. В частности, как тогда учёные не понимали, что происходит в напичканной вакуумными лампами голове аниматронной машины, так и сейчас они не имеют ни малейшего представления о том, что творится в потёмках программного обеспечения, определяющего мысли и решения самообучающегося компьютернего мозга. Тем не менее, современные учёные единогласны в том, что если бы президент BlueWater Labs всё же осмелился бы реализовать предложенную Ясосом Бибой технологию, сегодня люди уже смогли бы передать всю рутинную и творческую работу умным машинам. Тогда благодарное человечество, уйдя всем миром на пенсию, получило бы в подарок возможность бить баклуши и при этом наслаждаться плодами машинного труда. К примеру, преспокойно сидеть на диване и, жуя попкорн, смотреть с утра до вечера неиссякаемый поток кинофильмов и телесериалов, снятых роботами-режиссерами по сценарию роботов-писателей, в которых роботы-актёры играют роботов-рабочих, которые мирно трудятся на благо людей 24 часа в сутки без перерывов на обед, а те их в ответ нещадно эксплуатируют, выжимая из бедных роботов последние электроны, и затем роботы-работяги, у которых лопнуло терпение терпеть такие издевательства, создают на фабриках и заводах подпольные рабочие кружки, в которых изучают марксизм-ленинизм и затем, вооружившись самой передовой в мире технологией классовой борьбы, восстают против эксплуататорского человеческого класса, выходят на баррикады, и далее понеслось по написанному в учебниках истории…

К сожалению, опытные образцы робота «Horrivox» и сопутствующее оборудование к нему были безвозвратно утеряны. Перед началом пятого раздела Польши силами германского Вермахта и Красной Армии, компания BlueWater Labs успела погрузить ящики с разобранной на части техникой на корабль для эвакуации в Соединённые Штаты, однако при переходе Атлантики корабль с ценным грузом был потоплен германской подводной лодкой. Тем не менее, руководство компании до Америки доехало живым и невредимым, и компания BlueWater Labs дожила до сегодняшнего дня, обосновавшись в США. Однако вместо производства роботов, которые поют, мастерски играют в карты и предназначены для полонизации пингвинов и тюленей в Антарктиде, компания вернулась к своим истокам и теперь занимается изготовлением чистящих средств и промышленных стиральных машин, которые чего-то там моют и полоскают, отбирая хлеб у чернокожих американцев и латиноамериканских гастарбайтеров.

Юбилей

26 февраля 1936 года Ясосу Бибе исполнилось 60 лет, и Яша Лава закатила супругу грандиозную вечеринку с сюрпризом.

Для литовско-польского философа этот юбилей оказался последним: через год Ясоса не стало.

Смерть и похороны

Около полудня 28 февраля 1936 года Ясос Биб был смертельно ранен в ходе ограбления почтово-телеграфного отделения в Снипишках, куда Ясос зашёл для покупки знаков почтовой оплаты и для отправки телеграммы своему старому другу, проживавшему в Зловоне Място под Пшеяздово. В тот день через сберегательную кассу этого отделения должен был пройти крупный денежный платёж, и оно подверглось вооружённому ограблению бандой рецидивистов, в которую входили югославский экстремист Яско Тина, дагестанский абрек Поджог Сараев и четверо уроженцев Куляба — таджики Православ Исламов, Талибан Душманов, Рулон Обоев и Видроп Омоев. Следствием было установлено, что грабители уложили работников почты и посетителей на пол и приказали им не шевелиться. От поднятой пыли у Ясоса Бибы засвербило в носу, он громко чихнул, чем вызвал негодование преступников, и те не долго думая открыли хаотичную стрельбу, в результате чего шальная бандитская пуля попала Ясосу в сердце.

Зашёл на почту…
Бах! И конец наступил
Ясосу Бибу.

~ Ясука Такая. Хокку «С грустью размышляю о последних минутах жизни величайшего из философов современности»

Одна из заложниц бандитов, бывшая графиня Каркалла Поворонски, после освобождения из плена рассказывала журналистам, что после ранения Ясос Биб якобы перекрестился, тяжело опустился на пол и произнёс: «Счастлив умереть за царя». Исследователи жизни Ясоса Бибы полагают, что 86-летней мадам Поворонски, которая помнила пышные торжества в честь трёхсотлетия дома Романовых в 1913 году, такое течение событий в снипишкинском почтово-телеграфном отделении скорее всего почудилось. Вряд ли Ясос мог сказать такую несуразицу, учитывая, что русский царь был расстрелян большевиками почти 20 лет назад. Да и сам смертельно раненый литовский философ, не смотря на то, что придерживался монархических взглядов, особой любви к растворённому в серной кислоте монарху не испытывал, не говоря уже о готовности умирать за него от рук бандитов с большой дороги.

Грабители были арестованы полицией при выходе из почты, и после непродолжительного следствия всем членам шайки было вынесено обвиненение в грабеже государственного учреждения и убийстве Ясоса Бибы. Их дело было рассмотрено городским судом г. Вильно, где судья Сейжечас Повесис приговорил их к высшей мере наказания. Незадолго до исполнения приговора один из членов шайки, чеченец Побег Злодеев, попытался организовать подкуп охранников и побег из камеры предварительного заключения, который закончился неудачей. Всех преступников выловили из канализационного коллектора тюрьмы, спешно вздёрнули на виселице и захоронили в безымянной могиле на окраине виленского кладбища Закопай у Антокольской рощи.

Там же, на аллее почётных захоронений, у мавзолея князей Огинских, нашёл своё последнее пристанище и Ясос Биб, в завещании которого была обнаружена инструкция на 27 языках: «Я хочу быть погребённым там, где меня убьют». Такая формулировка, на первый взгляд не оставлявшая никаких шансов для интерпретации, оказалась, тем не менее, предметом острых дискуссий среди близких усопшего, собравшихся на кухне в зареченской квартире Бибов. Рюмкевич настаивал, что требование похоронить «там, где убьют» не вызывает лично у него никаких сомнений: если его друга убили на Снипишках, стало быть там его и надо похоронить. «Вот если бы Ясоса убили на Антоколе, тогда его следовало бы похоронить на Антокольском кладбище. Если бы оказался убит за железной дорогой, на Ро́ссе, тогда бы на римско-католическом, — рассуждал Рюмкевич, тыкая указательным пальцем в разные стороны света, — а если бы его подстрелили где-нибудь на Заречье, тогда на зареченском, у бернардинцев». Яша Лава возражала, что не во всех предместьях Вильны есть кладбища, не говоря уже о центре города. «Если бы Ясос отправился к праотцам не на Снипишках, а в Старом городе, в почтово-телеграфной конторе на углу Благовещенской и Большой, где его тогда прикажете хоронить — возле концертной эстрады в Бернардинском саду?» — картинно округлив глаза, спрашивала она Рюмкевича. Тот лишь чесал голову, разводил руками и подливал зубровку в свой стакан. Наливайтес тоже возражал, но совершенно, по другой причине. «На Снипишках — еврейское кладбище, — говорил он. — Ясоса там хоронить нельзя. Если он там окажется, христианского рая его душе не видать, как своих ушей!» Яша согласно кивала головой, но внесла поправку, сообщив собравшимся за кухонным столом членам похоронного комитета, что это кладбище давным-давно заброшено и там уже лет сто никого не хоронят. Остаток вечера был потрачен на жаркую дискуссию о том, обладает ли душа человека ушами и другими органами тела. В результате, после опустошения двух бутылок зубровки, пришли к соглашению, что вопрос с ушами остаётся открытым до появления научно установленных фактов их наличия. Что касается усопшего, — перебрав всевозможные варианты, остановились на католическом кладбище при костёле св. апостолов Петра и Павла на бывшей Обозной улице у Антокольской рощи.

Хоронили Ясоса в полированном дубовом гробу, который изготовил по эскизам Рюмкевича и Наливайтеса финский гробовщик Сляппал Койекаккинен. Похороны прошли скромно, но при большом стечении зевак, представителей культурной элиты Вильно и зарубежных гостей. Перед собравшимися на панихиде выступил публицист Матт Непечатный, который в своей речи гневно обличил главу Виленского повета в попустительстве, вкратце прошёлся по тревожной ситуации в Германии, а в заключение привлёк внимание общественности к плохому содержанию дрессированных животных в городском цирке-шапито. Поэтесса Рифма Плётова зачитала написанное ею накануне стихотворение «На смерть философа». Профессоры Университета Стефана Батория Ло́велас Поласкайтис и Згиньжеж Вонмерзкий рассказали собравшимся об основных направлениях современной философии и новых открытиях в области исследований фольклора балтов, а студентки Анн Нерыдайте и Кат Тарсис поведали о чутком отношении покойного к студентам и пообещали по окончании университета внести большой вклад в науку и ликвидацию неграмотности среди саамских племён. В похоронах приняли участие зарубежные коллеги философа Пот О'Мпропах и Крас Купил, которые призвали присутствующих с надеждой смотреть в будущее. Глава китайской делегации Су Пи Злапши зачитал письмо президента Гоминьдана Чан Каши с соболезнованием по поводу безвременной кончины Ясоса Бибы и подарил вдове усопшего новенький блестящий термос, а профессор изящной словесности Пекинского университета Со Плижуй прочитал 40-минутную лекцию «О пользе лечения электрическим током». Знаменательным событием стало посещение кладбища делегацией чешских писателей, среди которых присутствовали Бор Щамиска, Ива Сибанка, Жбан Пуст, Лаханка Капустова, Петрушка Хренова и Никола Нидвора. Финская художница Ленни Вайятефтелля возложила на гроб венок, собранный лично президентом Финляндии Пером Свинхувудом из листьев морошки в Северной Карелии. Также память философа почтили турецкий прозаик Ятуп Какдуб, известный польский мыслитель Божеж Тымойский и заместитель председателя политсекретариата Коминтерна Похаре Дали, который передал пламенный привет от испанских коммунистов.

Памятник Ясосу Бибу в Вильнюсе

Когда гроб с телом покойного начали опускать в могилу, Яша Лава хотела броситься за мужем, но, вспомнив о новеньком термосе, передумала и вместо этого упала в обморок.

Поминальный обед, организованный старыми друзьями Ясоса Рюмкевичем и Наливайтесом, прошёл в ресторане грузинской кухни «Жричодали». Обед торжественно открыл Вод Кагорька, хороший приятель Наливайтеса, с которым тот познакомился на курсах военных лыжников при Главной гимнастическо-фехтовальной школе в Санкт-Петербурге в 1913 году. Для ведения мероприятия был нанят известный в городе тамада, политэмигрант из Абхазии Нахер Партучёба. Обед сопровождался траурными песнями, которые исполнил хор католических монахинь, в котором солировала новициантка эстонского происхождения Снебе Супала. Хору аккомпанировали (и подпевали) известный болгарский аккордеонист Порвал Баянов и исполнитель персидской музыки эпохи Сасанидов Натан Буре-Бринчал. В заключение концертной части, пианист Арон Досбацал, виртуозно исполнил сюиту Модеста Мусоргского «Картинки с выставки», чем привёл публику в неописуемый восторг. На несколько минут присутствующие забыли о том, где они находятся и для чего они здесь собрались, и зал взорвался оглушительными аплодисментами и возгласами «Браво!» и «Бис!». На выручку пришёл Порвал Баянов: с душой сыграв пару тактов из «Траурного марша» Шопена, он быстро привёл аудиторию в чувство, и остаток вечера прошёл на траурной ноте.

Прощаясь, гости долго раскланивались и клялись друг другу никогда не забывать Ясоса Бибу и его великое учение.

В вильнюсском районе Ужупис, недалеко от дома, в котором жил литовский философ, установлен памятник Ясосу Бибу на площади, названной впоследствии его именем. Деньги на памятник были собраны благодарными учениками, читателями и почитателями таланта литовского деятеля. Памятник украшает надпись, сделанная на 27 языках, которыми владел выдающийся литовский филолог. На украинском языке она выглядит так:

Я С О С У Б И Б У Таке не забувається ніколи!

Семейные отношения

Жизнь надо прожить так, что бы было стыдно рассказать, но приятно вспомнить.

~ Тётя Бро́ня про семейные отношения

Яша Лава. Вильно, 1922 год

В 1922 году Ясос Биб женился на фольклористке Яше Лаве, докторантке кафедры русского языка Университета Стефана Батория. Они познакомились годом ранее, когда Ясос Биб загорелся идеей изучения шуток на русском языке. Получив разрешение декана, он собрал для реализации своего проекта большую команду энтузиастов из магистрантов и докторантов университета, в которую вошли Радзивон Варе́жко, Прокоп Окопов, Мальвина Буратинова, Болен Хро́ник, Анань Дро́чила, Побарабанис Наплевайтис, Варильяс Хуетрясов и Ахуэлла Срамотянская. В число исследователей также попали Яша Лава, которой требовались материалы для диссертационной работы, и её университетская подруга, Павлина Хвост, которая увязалась за Яшей от скуки, за компанию.

Яша Лава родилась в 1889 году в уважаемой в городе еврейской семье. В 1906 году окончила Мариинское высшее женское училище в Вильне. Высшее образование получила в Гельсингфорсском университете, окончив историко-филологическое отделение философского факультета и защитив магистерскую диссертацию по теме «Хитросплетение маниакально-депрессивных расстройств и сексуальных девиаций в мифах о равках и чаклях коренных народов Лапландии». К концу обучения в университете, Яша свободно читала и говорила на финском и шведском языках в дополнение к её родному идишу, а также французскому и немецкому, которыми она овладела за время обучения в Мариинском училище, не говоря уже о польском, белорусском, русском и литовском языках, которые нельзя было не выучить на улицах многонационального Вильно. Яша Лава также сносно изъяснялась на испанском — родном языке Ясоса Бибы, который она успела выучить за время своего пребывания в Мадриде в 1916 году. Неудивительно, что молодая фольклористка быстро нашла с Ясосом Бибой общий язык, и спустя год эта находка вылилась в брак.

Решение жениться было для Ясоса не простым. «Жениться или не жениться? Вот в чём вопрос. Жениться — беда, не жениться — другая, — мучил себя сомнениями польский философ, — а третья беда — не отдадут за меня».

Яша Лава позирует художнику рекламы сигарет американской табачной компании Old North State Smoking Tobacco Co. Копенгаген, 1916 год

Во время визита Яши в Копенгаген, её двоюродная тётка, гуляшбаронесса Мэрисела Накукумбер, устроила племянницу на подработку в качестве рекламной модели для табачных изделий и курительных мундштуков.

Нерешительности Ясоса Бибы был положен конец, когда после очередной попойки в мужском клубе, облачённый во фрак Ясос Биб в компании своего друга Наливайтеса завалился без предупреждения в дом су́женой с двумя букетами цветов для Яши и её мамы Мойры и бутылкой шампанского для папаши, Пинхуса-Мордехая Лавы. Гости и родители расположились в гостиной комнате, а Яша извинила себя и вышла на улицу покурить. Тем временем, отец невесты откупорил бутылку шампанского и предложил выпить за неожиданную встречу. Развалившийся в креслах подвыпивший Наливайтес неожиданно вскочил и принялся возбуждённо расхваливать Ясоса на все лады. Последний, не в силах больше пить, лишь пригубил бокал и, поморщившись, решительно отодвинул его на край стола, заработав тем самым одобрительный взгляд родителей. В непринуждённой беседе, Пинхус осведомился о том, как у Ясоса идут дела в университете, о том, какие у преподавателя литературы перспективы карьерного роста, и о его финансах. У слегка перебравшего в мужском клубе Ясоса развязался язык, и он начал хвастаться своим достижениями, доходом и состоянием. Ясоса понесло… Даже туго соображавший Наливайтес, который знал своего друга как облупленного и мог поклясться на Библии в том, что у Ясоса, с его мизерной учительской зарплатой, «чулки новы да пятки голы, сапоги смазаны, да дыры замазаны, и сапог-то скрыпит, а каша без масла», от удивления открыл рот, и так с разинутым ртом просидел остаток вечера. Реакция родителей Яши на похвальбу гостя была сдержаной, но крайне позитивной. «Хоть дурён, да фигурен», — подумала про себя Мойра. Что же касается папаши Пинхуса, то виленский талмудист, знавший Ясоса без малого 15 лет, — с тех пор, когда в далёком 1908 году за чашкой чая Пинхус чуть было не подавился ругелем, когда выяснилось, что Ясос может по памяти цитировать отрывки из Пятикнижия на библейском иврите — испытывал к одарённому молодому человеку практически отцовские чувства. Под конец вечера, осовевший Ясос задел стоящую на краю стола тарелку, которая упала на пол и разлетелась на тысячу мелких осколков.

На следующее утро, спросонья отворив дверь на громкий и настойчивый стук, опухший от похмелья Ясос Биб был несказанно удивлён визитом гонцов от Пинхуса Лавы. Те известили его о том, что согласно вчерашнему кидушину, обоюдное обещание жениха и невесты по вступлению в брак в обозримом будущем считается скреплённым и что невеста принадлежит теперь только ему и никому более. Посланцы также вручили ничего не соображающему жениху письмо от отца невесты, в котором тот приглашал Ясоса и его шадхана, пана Наливайтеса, на торжественный ужин, где они обсудят, когда и где устраивать хупу. Ещё раз поздравив Ясоса с помолвкой, гонцы раскланялись и удалились.

После ухода гостей, к Ясосу заявился Наливайтес. Новоиспечённый жених, который с трудом вспомнил своё собственное имя нынешним утром, набросился на друга с расспросами о том, что произошло вчера вечером в доме Пинхуса. Наморщив лоб, Наливайтес рассказал своему вчерашнему собутыльнику, что после того, как тот смахнул на пол хозяйскую тарелку, Ясос начал извиняться, полез в карман за деньгами, чтобы возместить нанесённый ущерб. Открыв бумажник, денег не обнаружил, и, почесав затылок, стал вытрясывать содержимое бумажника на стол. Оттуда выкатилась старинная золотая монета, подаренная Ясосу дедом по случаю окончания внуком Виленской гимназии в 1894 году. Обрадовавшись, Ясос схватил монету и вложил её в ладонь Яши, которая прибежала в комнату на звон бьющейся посуды и принялась за уборку разбитой тарелки. После вручения золотой монеты, все позабыли про разбитую тарелку и бросились обниматься и лобызаться. Затем окончательно переставший вязать лыко жених потерял сознание, и Наливайтесу пришлось поспешно распрощаться с хозяевами и, взвалив Ясоса на плечо, везти обмякшее как мешок картошки тело друга домой на извозчике.

Как когда-то его дед, Уймураз, покорно принявший свою участь в японском борделе «Писюдай», и как отец, Хермандо, безропотно покорившийся воле родителей, оглашённой его мамой в мужском клубе «Los Caballeros Penduras en Popen», сын своего отца и внук своего деда — ни роду, ни племени; бобыль бобылём; круглый сирота и сверху и снизу — Ясос Биб проявил себя потомственным фаталистом: чему быть, тому не миновать! «В конце концов, что это за жизнь? — успокаивал себя польский философ. — Живёшь — не с кем покалякать, а когда помрёшь — некому будет поплакать». И решил, что лучше жениться, чем волочиться.

Свадьба

На свадьбе Ясоса Бибы и Яши Лавы на стороне жениха присутствовали его неразлучные друзья Рюмкевич и Наливайтес, а со стороны невесты на свадьбу съехалась практически вся её родня в количестве 184 человек, не считая детей и младенцев, в частности:

Ясос Биб в штраймле танцует на своей свадьбе

• родители Яши — мама Мойра и папа Пинхус
• мама Мойры, бабушка Ципа
• свекровь Ципы, прабабушка Рахель, фамилии которой никто, кроме Яши, не помнил
• родная сестра Яши, Захава Лахумус
• родной брат Пинхуса, дядя Шевах Настал
• двоюродный дядя Яши, Давид Ношохам
• троюродный дядя Яши, Мойша Баш
• золовка Мойры, тётя Дайна Форшмак, и её муж, Ядон Жуан
• деверь тёти Дайны, Яков Арен
• свояченница Пинхуса, Ела Кугель
• кузина Яши по отцу, Симка Билайн
• кузен Яши по матери, Секель Мохель
• шурин Пинхуса, Ром Штекс, и его сын, Биф Штекс
• единокровный брат Яши, Барак Худ, внебрачный сын Пинхуса от зазнобы его молодости, Сосули Кукан
• единоутробный брат Мойры, дядя Бурьян Шумелов, и его жена, тётя Ряха Какухряка-Шумелова
• зять тёти Ряхи и дяди Бурьяна, Арон Досбацал, гениальный пианист-самоучка
• внучатая двоюродная племянница тёти Ряхи, Яфа Рисейка, старшая дочь тёти Розы Куст
• деверь Мойры, Нафтали Нумешок
• троюродный дед Яши, Куня Лингус
• троюродные племянники тёти Розы, Натан Цульке-Пляссал, Срулик Беленький-Лейбедь и Лейб Гвардейц

Свадьбу справили скромно, но со вкусом. Свадебный обряд провели под хупой в синагоге «Таарат Ха-Кодеш» на Завальной в Старом городе.

Вопреки традиции и требованиям к скромности свадебного платья, наряд невесты был последним писком моды начала 1920-х и представлял собой трубу из полупрозрачной ткани с заниженной талией и большим декольте, без рукавов и с бретелями. Платье было украшено бахромой, блёстками и бисером. Сзади декольте обнажало спину, а подол, едва прикрывавший колени невесты, заканчивался волочившимся по полу «хвостом». Свадебное платье, оголявшее спину невесты от лопаток до ягодиц, произвело фурор и вызвало небольшую задержку: у мужа тёти Дайны отвисла челюсть, и бедняга впал в гипнотическое состояние, из которого его даже не смогли вывести сильные тычки под рёбра острым локтём тёти Дайны, а прабабушка Рахель, протяжно ахнув, упала обморок. К счастью, среди приглашённых был лекарь Мутя Ляпсус, у которого в саквояже оказался нашатырь, с помощью которого обоих пострадавших удалось привести в чувство.

Поскольку ни один ортодоксальный раввин в Вильне не согласился поставить хупу для еврейской невесты и жениха-иноверца, для проведения обряда бракосочетания выписали из Берлина реформисткого «рабина» Зюсю (Адольфа-Зеева) Гармидера. «Немец моисеева закона», рав Гармидер — лысый толстенький весёлый человек в синей ермолке с вышитым белым могендовидом — вместо традиционного напутствия присутствующим, состоящего из цитат из Пятикнижия и Талмуда и хитроумных запутанных комментариев к ним, зачитал отрывки из «Натана Мудрого» Готхольда Лессинга, сравнил Мозеса Мендельсона с Маймонидом и Моисеем и призвал представителей всех религий обняться и полюбить друг друга, как это сделали герои Лессинга.

Троюродный дед Яши, Куня Лингус, запутавшийся в происходящем, задал жениху каверзный алахический вопрос. К удивлению посвящённых, Ясос дал развёрнутый ответ, приведя множество цитат из Пятикнижия и Талмуда и придя в итоге к выводу, что дать однозначный ответ на поставленный вопрос невозможно. Публика разразилась аплодисментами, а рав Гармидер предложил немедленно перейти к бракосочетанию.

После завершения церемонии под хупой, слабо ориентирующийся в тонкостях иудейских обрядов жених, с выражением неописуемого удовольствия на лице, раздавил стеклянный стакан, для верности раскрошив несколько раз осколки каблуком, после чего сорвал с себя ермолку и, бросив её на землю словно та была каракулевой папахой, щеголевато разгладил усы и радостно провозгласил «Мазаль тов!», чем вызвал неодобрительный ропот присутствующих на свадьбе талмудистов, включая папу невесты, Пинхуса.

Для свадебного застолья был снят банкетный зал «Azohen Way», который вместил всех гостей и еврейский оркестр им. Шолом-Алейхема. Свадебный торт испёк знаменитый ковенский кулинар Пирожнас Сладкявичус, водрузив на его вершину шоколадные фигурки жениха и невесты. Гостей развлекали знакомые Ясоса Бибы: болгарский аккордеонист Порвал Баянов и, в качестве распорядителя вечера и солиста, когда-то известный в Вильне куплетист, ныне сильно постаревший и помятый от злоупотребления алкоголем и опиумом грек Дундукис-Туканский, театральный кружок которого посещал Ясос в свою бытность учеником 1-й Виленской гимназии более четверти века назад.

Нагулялись от души. Застолье прошло без инцидентов, за исключением нескольких казусов, которые, впрочем, не сильно омрачили праздничную атмосферу свадебного торжества:

• Во время трапезы, дядя Бурьян Шумелов, не довольный тем, что ему не дали прочитать благословение молодожёнам из Шева брахот, в расстроенных чувствах хлебнул лишнего в компании Рюмкевича и Наливайтеса, разбуянился, повалился и порвал перегородку, отделяющую мужскую половину от женской, и тёте Ряхе пришлось угомонить разбушевавшегося супруга грубой силой.
• Воспользовавшись образовавшейся прорехой, муж тёти Дайны, Ядон Жуан, весь вечер клеил сестру Яши, Захаву Лахумус, однако успеха не добился и пошёл ва-банк, за что получил от Захавы пощёчину, а от супруги — сулящий крупные неприятности взгляд кровожадной волчицы (при этом следующую ночь троюродный дед Яши Куня Лингус орально доставил Дайне тройной оргазм).
• От жары в банкетном зале, ноги шоколадных фигурок жениха и невесты на свадебном торте растаяли, в результате чего фигурка Яши поплыла и завалилась в неприличной позе на фигурку Ясоса, слившись с ней в эротическом экстазе, а буквы поздравительной надписи из крема расплылись, превратив слово «мазль» в «шлимазль».

Также некоторое недоумение и замешательство гостей вызвал длинный ответный тост Ясоса Бибы. В нём он, несколько раз перепутав кидуши́н с нисуи́ном, тепло поблагодарил родителей невесты за оказанную ему честь поиметь Яшу, после чего пустился в долгие и нудные рассуждения о кризисе современной европейской литературы. Затем оратор перешёл к критике присуждения Нобелевской премии по литературе норвежскому писателю Кнуту Педерсену за монументальное произведение «Соки земли», саркастически заметив, что ныне стало модным писать на тему сермяжной мужицкой правды и вручать премии за неё. В дополнение Ясос обвинил Педерсена в плагиате, заявив, что главный герой «Соков земли» Исаак списан с Чулана Темноева, главного героя приключенческо-эротического романа «Сказочное Бали», который был написан Ясосом в сырых окопах Восточной Пруссии в 1915 году, двумя годами ранее «жалкой писательской поделки» Педерсена. «Помяните моё слово, господа! — гневно восклицал Ясос Биб, размашисто жестикулируя руками и расплёскивая по белоснежной скатерти кошерное красное вино. — Этот источающий злобу англофоб и германофил будет лизать сапоги первого же немца, который загорится безумной идеей вернуть германскому рейху утраченное величие и поставить жирную и окончательную точку в еврейском вопросе!» Гости испуганно ёжились и судорожно тыкали вилками в форшмак из ржавой селёдки. Нервное напряжение в зале спало только после того, как оратор вернулся к литературной теме и заявил, что присуждение Нобелевской премии Педерсену является издевательством над здравым смыслом и несмываемым позором для норвежской литературы.

Президент Китайской республики Сунь Ятсен прислал молодожёнам в подарок новенький термос. Подарок привезла делегация китайцев в составе 14 человек во главе с Су Пи Злапши, который чинно и с многочисленными поклонами зачитал поздравительную грамоту на китайском языке, чем немного навеял скуку на гостей. На выручку пришёл Порвал Баянов: с душой сыграв пару тактов из «Марша Мендельсона», он привёл оратора в чувство, и тот закруглился и приступил к торжественному вручению термоса.

По завершении свадебной трапезы, гости долго раскланивались и обменивались любезностями. Троюродный дед Яши, Куня Лингус, призвал жениха блюсти свои супружеские обязанности цитатой из Торы: «Пищи, одежды и супружеской близости не лиши её». Ясос Биб, в свою очередь, рассказал старику Лингусу, что лет десять назад у Ясоса дома жили две лягушки, одну из которых звали «Куно Лингус», и лягушки откладывали икру в домашние тапочки хозяина. Тугой на ухо Лингус не расслышал и посоветовал Ясосу беречь свои яйца.

Проснувшись после первой брачной ночи, Ясос Биб с дикого похмелья лишь судорожно бормотал «Я жених… я жених… я же нихрена не помню!».

Брак

Дом в Заречье, в котором жили Ясос Биб и Яша Лава

Сразу же после свадьбы, Ясос и Яша поселились в доме на углу Заречной и Поповской. Из окон дома открывался прекрасный вид на Заречную площадь, а сам дом располагался всего в 20-ти минутах хотьбы от родительского дома Яши и в двух шагах от зареченского клауза, в котором тесть Ясоса преподавал галахический мидраш.

Молодожёны были очень счастливы, хотя на первых порах иногда ссорились из-за нежелания Яши работать по хозяйству. «А ну-ка пыль сдуй отсюда!» — то и дело пенял ей супруг на грязь в доме. Впрочем, со временем ситуация мало изменилась, несмотря на настойчивые просьбы Ясоса навести в доме порядок. Не помогли даже его тайные переговоры с тёщей, которая заявила, что Яша — папина дочка, и материнские увещевания на неё никогда не действовали. Обратиться за помощью к тестю Ясосу не позволила мужская гордость. «Жена не лапоть: с ноги не сбросишь», — горестно вздыхал Ясос Биб, смирившись с мыслью, что ему придётся привыкать к бытовому беспорядку. Как всегда, выручала старенькая скрипка, купленная когда-то на одесском Привозе: философ бережно доставал её из футляра и часами водил смычком по струнам, изливая старой подруге свою тоску.

Будучи феминисткой до мозга костей, Яша активно сопротивлялась традиционной роли супруги-домохозяйки и вместо уборки вытаскивала мужа на культурные мероприятия, которыми была богата послевоенная жизнь Вильно. Она зачитывала вслух газетные объявления в надежде заманить мужа на концерт какой-нибудь заезжей знаменитости, а Ясос задумчиво слушал и затем высказывал своё мнение (например, «Яша! Ляпина не люблю. Осип Лыйбас надоел хуже горькой редьки! Хочется чего-нибудь новенького».). После этог супруги достигали компромисса: они выбирали золотую середину между оперной классикой и балаганной эстрадой и отправлялись в театр на Погулянке на просмотр какой-нибудь легкомысленной оперетты вроде «Женитьбы капрала» или «Переполоха в доме барона Шнапс-Глинтвейна Курляндского». С режиссёром польского театра Остервой Яша Лава была на короткой ноге, и многие актёры его труппы — Хренослав Пиздушинский, Пупырка Вздутянска, Галава Тупицка, Данута Зом-Вертинская, Пропилка Бо́нус, Нахлебалка Первач, Лаханка Пахлёбска, Тара́нтас Дрзжебезчжасшесчщ, Зладеян Отморожевский, Гладилка Ко́шек и Заро́га Козлатяните — были частыми гостями на приятельских вечеринках в доме у Бибов.

Иногда супруги всё же выбирались на концерты. Летом ходили на Тадеуша Мазуркевича в Бернардинский сад. Каждый раз при переходе по Бернардинскому мосту Ясос устраивал для супруги концерты любительского уличного театра: он залезал на чугунную ограду моста и, делая вид, что готовится спрыгнуть с неё в Вилейку, призывал Яшу делать ставки на то, что ныряльщик не свернёт себе шею. Яша хохотала и ставила 20 злотых, на то, что ныряльщик испугается высоты и не прыгнет. После того, как ставки были сделаны, у ныряльщика почему-то всегда застревал ботинок в решётке ограды, и супруге приходилось его расшнуровывать, чтобы вызволить несчастного из плена. Свой проигрыш Ясос никогда не признавал, аргументируя тем, что сделка признана ничтожной из-за случившегося damnum fatale, поэтому получить с хитрого ныряльшика честно выигранные 20 злотых Яше ни разу не удалось. Огромное впечатление на Ясоса произвёл концерт, который дал хаззан Моше Кусевицкий. Впечатлённый его пением, Ясос даже начал по субботам наведываться в Хоральную синагогу на Завальной улице, где тот пел на утренней службе. Когда же Ясос наотрез отказывался куда-нибудь идти, ссылаясь на занятость, Яша бегала на танцы в британскую торговую миссию. Ясос иногда интересовался её танцевальными партнёрами, и супруга охотно рассказывала: «Сначала Джонатан Гозвал, потом Наум Нафламенко».

В дополнение к нежеланию заниматься домашней уборкой, Яша Лава не умела и не хотела готовить. Из-за отказа супруги проводить время у кухонной плиты, Ясосу пришлось вспомнить полуголодные студенческие годы, когда типичное меню его вечерней трапезы состояло из ржаных сухарей и стакана палёной зубровки.

Кухарка Аналия Блендер кашеварит в доме у Бибов

Унита Зоттёр за работой

Ясос Биб решил подать жене хороший пример и заняться готовкой и уборкой. Однако готовка вызвала у него мрачные воспоминания о работе на камбузе на пиратском судне, а уборка — о том, как он «скатывал палубу», будучи матросом на «Девочке-сиротке». От нахлынувших воспоминаний Ясосу стали сниться кошмары, будто он снова в море среди пиратов, изнывает от жары, пересекая Экватор, или убирает паруса, глядя на преследующую ветхое судёнышко огромную волну. В итоге Ясос Биб пришёл к заключению, что заниматься хозяйством самому сопряжено с риском для психического здоровья. В результате долгих переговоров с Яшей, молодожёны договорились покупать готовую еду. Скромного учительского дохода обоих было недостаточно на то, чтобы каждодневно посещать рестораны, поэтому супруги решили закупать провиант в бакалейной лавке, выбирая что-нибудь долго хранящееся. Таким образом, их домашнее меню составили консервированная солонина и маца.

Снежное утро.
Один сухую мацу
Жую.

~ Хокку Ясоса Бибы «Снежное утро». Перевёл с японского Цыганишек Табор.

Несколько месяцев Ясос Биб терпел, руководствуясь принципом «хоть есть нечего, да жить весело», но потом стало невмоготу, и на семейном совете Бибы решили нанять кухарку. Аналия Блендер, найденная по рекомендации тёти Розы Куст, оказалась настоящим подарком для оголодавшего философа. От её стряпни у Ясоса поначалу разыгралась застарелая язва желудка, однако он быстро привык к еврейской кухне, стал разбираться в требованиях кашрута и даже научился отличать кошерные яйца от некошерных.

Оба супруга были довольны решением продовольственной проблемы: кухарка взяла на себя закупку продуктов питания и готовку, освободив Яшу от необходимости вставать каждое утро ни свет ни заря, бежать сломя голову на рынок за яйцами и луком и затем, изнывая от жары у печи, жарить мужу яичницу. Ясос же был рад тому, что на смену осточертевших ему пресных еврейских лепёшек пришли фаршированная куриная шейка, форшмак, кугель, баклажанная икра, рубленые яйца с гусиным жиром, томлёный в горшке чолнт, начинённые картофельным пюре пельмени, кибинай с творогом и свекольной ботвой, щавелевый борщ, холодный свекольник, фасолевый суп и, конечно же, наваристый и душистый шедевр Аналии — «еврейский пенициллин».

Вместе с тем, бытовой беспорядок в доме Бибов постепенно перерастал во всепоглощающий срач, и для того, чтобы дом не утонул в грязи, Ясосу пришлось нанять бригаду уборщиков по рекомендации соседей. Супругам ужасно повезло: Унита Зоттёр, Иван Нупомыл и Пол Атскрёб с энтузиазмом взялись за работу и вскоре жилище засверкало от чистоты. Вот как об этом вспоминает Яша Лава:

Муж высоко оценил добросовестность уборщиков. Он щедро одарил всех чаевыми и даже пошёл провожать Униту Зоттёр, так как уже смеркалось и было неприлично отпускать женщину в ночной город без сопровождения. Вернулся под утро взлохмаченный и весь в помаде и сказал, что мы будем приглашать их и в дальнейшем. А наша кухарка Аналия Блендер стала настоящим подарком судьбы, избавив меня от кухонного рабства.

К сожалению, брак Ясоса и Яши оказался бездетным: перенесённая Яшей пневмония дала осложнения. Проблемы со здоровьем заставили её обратиться в частную лечебницу по женским болезням на Богустовской (бывш. Чистой улице). При прохождении обследования уже первый из врачей, маммолог Отвисла Сиська, поставил птоз в качестве диагноза, но это не было хуже всего: лечение доктора по внутренним и женским болезням Вульвеллы Вагинайской не помогло, и Яша Лава была вынуждена по рекомендации врача А. Бортникова искусственно прервать беременность, после чего не могла больше иметь детей. Оба тяжело переживали это событие. Долгое время в доме Бибов царила унылая атмосфера разбитых сердец, несбывшихся ожиданий и разрушенных надежд, поскольку подготовка к рождению ребёнка шла до этого полным ходом: Яша Лава закупала бубенцы и погремушки, пелёнки и пижамные штанишки, выбрала для детской комнаты вошедшие в моду бумажные обои с розочками на плетне, присмотрела детскую коляску с плетёной люлькой и тормозной педалью на колесе, и даже наняла моэля по рекомендации тёти Розы Куст. Вклад Ясоса Бибы в подготовку к пополнению семьи носил^Та-да! исключительно интеллектуальный характер. После долгих раздумий и взвешивания аргументов за и против, литовско-польский философ принял непростое решение о том, какое имя хотел бы дать будущему сыну.

	Дал бы эпическое имя!
— сокрушался Ясос Биб о нерождённом ребёнке.

Вместо ребёнка супруги завели кота. Поскольку бездомное животное было найдено на набережной Виленки, у Заречного моста, коту дали прозвище «Ужупис». Как и полагается воспитаннику подворотен, Ужупис имел устойчивую привычку шататься по закоулкам и помойкам Заречья, истошно орать по ночам, терроризировать местных котов и не пропускать ни одной кошки. На жалобы соседей Ясос отшучивался, что в районе появился новый король, и пора бы Заречье переименовать в «Кошачье королевство Ужупис», а ему, Ясосу, пожаловать в королевском правительстве должность министра без портфеля и звание Камергера Его Величества.

«Всё бы вам, пан Биба, игрушки да смешки, шутки да потешки! — пыталась пристыдить польского философа соседка Папилома Прыщ. — А в это время, второго дня ваш шкодник моей Клёпочке мордочку расцарапал, общипал хвост и разодрал бантик. Бедняжка уже третий день не может прийти в себя!» Виновник же, на глазах у кипящей от негодования хозяйки потерпевшей, как ни в чём ни бывало тёрся об ноги стоящего в дверях Ясоса и задушевно и мило урчал. «Помилуйте, господа! — было написано на его невинной роже. — Да разве мог бы я поступить с дамой таким возмутительным образом?»

Через три недели, когда соски́ у общипанной Ужуписом Клёпочки стремительно начинали набухать и краснеть как пролетарский кумач и бедное животное беспричинно истерило, теряло аппетит и заливало свежевымытые полы в папиломовской квартире продуктами утренней рвоты, разбор бреющих полётов проказника-Ужуписа над зареченскими равнинами перерастал в местечковый скандал. Тогда к улаживанию конфликта подключалась Яша Лава, которая обещала хозяйке беременной кошки раздать грядущее потомство друзьям и знакомым. Когда же история повторялась, и страховой пул любителей котят мелел и пересыхал, политического веса Яши становилось не достаточно, несмотря на уважение соседей к её отцу, известному в городе иудейскому богослову. В таких случаях, для улаживания конфликта приходилось привлекать дипломатов повесомее в лице тёти Розы Куст и старосты еврейской общины Заречья Исидора Дунканского.

Видя, что поток жалоб не прекращается, литовский мыслитель разработал конституцию королевства, которая удивительным образом сочетала в себе окрыляющий дух свободы и равноправия с душком жесточайшего кошачьего абсолютизма и деспотизма. После написания и единодушного одобрения на референдуме, в котором приняло участие трое подданных Его Величества — королевский министр без портфеля, барон Ясос Биб, баронесса Яша Лава и королевская кухарка Аналия Блендер, текст конституции был вывешен на парадные ворота королевского дворца в квартире Бибов. И когда тишину королевских покоев нарушал злобный стук в дверь и вопли очередного жалобщика, кухарка Аналия Блендер отворяла дверь и, с каменным лицом выслушав челобитную, многозначительно указывала просителю пальцем на вывешенный на двери текст основного закона кошачей монархии, в котором чёрным по белому было написано, что «кот имеет право».

Конституция Кошачьего королевства Ужупис

Принимая во внимание бла-бла-бла и основываясь на бла-бла-бла, Его Королевское Величество и народ Кошачьего королевства Ужупис признают и объявляют следующее:

1. Каждый кот имеет право жить на берегу реки Виленки, а Виленке высочайше жалована привилегия протекать мимо любого кота.
2. Каждый кот имеет право на варёную сосиску, миску молока и черепичную крышу над головой.
3. Каждый кот имеет право умереть за Его Величество кошачьего короля, если пожелает.
4. Каждый кот имеет право на ошибку.
5. Каждый кот имеет право на собственную уникальность.
6. Каждый кот имеет право быть любимым котом своего хозяина.
7. Каждый кот имеет право на нелюбовь соседей и их домашних животных.
8. Каждый кот имеет право гулять, где и когда ему заблагорассудится.
9. Каждый кот имеет право подохнуть в любой подворотне.
10. Каждый кот имеет право обожать своего хозяина.
11. Каждый кот имеет право гонять соседских кошек, шипеть на собак и распугивать голубей.
12. Каждый кот имеет право оставаться котом или стать кошкой.
13. Каждый кот имеет право ненавидеть своего хозяина, но обязан предоставлять свою спину для глажки, когда в этом нуждается хозяин.
14. Каждый кот имеет право не знать законов и прописанных в них обязанностей.
15. Каждый кот имеет право сомневаться в своей правоте, если посчитает нужным.
16. Каждый кот имеет право быть счастливым.
17. Каждый кот имеет право быть несчастным.
18. Каждый кот имеет право молчать, когда ему задают вопросы.
19. Каждый кот имеет право верить в светлое будущее.
20. Никто из котов не имеет права на насилие против своего хозяина.
21. Каждый кот имеет право оставаться никем, либо выбиться в люди и, при желании, стать великим.
22. Каждый кот имеет право думать о вечном.
23. Каждый кот имеет право понимать, что ему говорят.
24. Каждый кот имеет право не понимать ни слова из того, что ему говорят.
25. Каждый кот имеет право выбрать себе любую национальность и вероисповедание.
26. Каждый кот имеет право не отмечать свой день рождения.
27. Каждый кот имеет право не откликаться на свою кличку.
28. Каждый кот имеет право делиться своим имуществом с другими.
29. Никто из котов не имеет права делиться имуществом, которым он не владеет.
30. Каждый кот имеет право заводить семью, а также бросать её и уходить к другим хозяевам.
31. Каждый кот имеет право на независимость.
32. Каждый кот обязан осознавать, что только он несёт личную ответственность за свою свободу.
33. Каждый кот имеет право плакать и громко выть по ночам, не давая спать хозяевам и соседям.
34. Каждый кот имеет право быть непонятым или понятым не так.
35. Никто из котов не имеет права, нашкодив, возлагать свою вину на других котов.
36. Каждый кот имеет право быть человеком.
37. Каждый кот имеет право не иметь никаких прав.
38. Каждый кот имеет право на жизнь без страха за свою жизнь.
39. Каждый кот имеет право на победу и трофейную сосиску.
40. Каждый кот имеет право сдаваться без сопротивления и убегать, трусливо поджав хвост.
41. Каждый кот имеет право не сдаваться и убегать, горделиво подняв хвост трубой.

Да поможет нам Бог. Аминь!

---

Настоящий основной закон Королевства Ужупис разработан королевским министром без портфеля и Камергером Его Величества бароном Ясосом Бибой, одобрен посредством референдума и утверждён 1 апреля 1927 года.

Ужуписский кот. Ужупис, Вильнюс

Пограничная застава у Бернардинского моста на государственной границе Республики Ужупис

В семье Бибов, Его Величество Ужупис прожил долгую и счастливую кошачью жизнь и наверняка умер бы от старости, если бы трагически не погиб в 1935 году, став жертвой дворцового переворота электромеханического устройства в результате несчастного случая, за что Ясос получил нагоняй от своей жены.

Спустя 70 лет, жители Заречья (которое к тому времени было переименовано в Ужупис) провозгласили свой район суверенной Республикой Ужупис со своей валютой, флагом, гимном, президентом и армией, состоящей из десятка местных дворников и сантехников. Когда встал вопрос о конституции, президент Республики Ромас Лилейкис взял за основу текст, сочинённый Ясосом Бибой. В память о коте Ужуписе и его кошачьем королевстве, на углу сквера на Заречной площади установлен бронзовый памятник. Похож ли бронзовый кот на питомца Ясоса Бибы и Яши Лавы, достоверно утверждать нельзя, поскольку фотографии живого Ужуписа не сохранились.

Любовники Яши

В своих воззрениях на природу межличностных отношений и института семьи, Яша Лава придерживалась философии либертинизма и, в частности, была сторонницей «свободной любви». Ясос Биб отнёсся к взглядам будущей жены с одобрением, так как, благодаря им, мог смело не скрывать и собственные похождения. Супруги договорились пару лет хранить верность друг другу в надежде на рождение ребёнка, но, убедившись в том, что Яша не сможет стать матерью, вернулись к своим старым привычкам.

Будучи воспитанницей Мариинского высшего женского училища в Вильне, Яша Лава была приучена вести личный дневник. Не оставила она эту привычку и в зрелом возрасте, занося туда, помимо прочего, сведения о своих любовниках и случайных партнёрах, благодаря чему нам известны детали её личной жизни.

Частично дневниковые записи Яши Лавы были впервые опубликованы во Франции в 1974 году её родственниками под заглавием «Дневник еврейской либертенки» и затем переизданы в Германии, Нидерландах, США, Южной Корее и России. Книга получила немало благожелательных откликов. Литературный критик Танах Уйнада назвал дневник «явлением глубоко интимным и чувственным», «одной из самых жизнерадостных, ярких и откровенных книг в еврейской литературе 20 века». Дневник отражает внутреннюю жизнь писательницы, а также даёт представление о её моральном облике, нравах, сексуальных предпочтениях и любимых позициях. Критики и читатели нередко противопоставляют дневник Яши Лавы «Дневнику русской женщины» Елизаветы Дьяконовой, где в центре внимания героини — не наполненная светлой радостью и оргазмическим блаженством любовная жизнь молодой женщины, а беспрерывное бытовое нытьё о дрянной жизни за границей, жалобы на недоедание, скулёж о плохих квартирных условиях, сетование на обострение хронической болезни и душераздирающие стенания героини о неразделённой любви.

К сожалению, бо́льшая часть личных дневников Яши была утрачена. Поэтому установить общее количество её любовников не представляется возможным. Оценки историков разнятся от нескольких сотен до нескольких тысяч. Однако география любовных связей Яши поражает воображение. В разные годы её любовниками были

северные европейцы финны Пих Нивних, Пекка Драллинен эстонец Аатсо Сиимне латыш Алвис Абканчавис литовцы Клиторис Лизявичус и Хуянис Вагинайтес западные европейцы англичане Перси Тискалл, Крим Пай ирландцы Киллиан МакМаллаффи, Брайан О'Брюхатилл нидерландец Слей ван Усс бельгиец Марцел Купорвал французы Альфонс Менаж Атруа Пьер Эдёрни немец Эрвин фон Чпокке центральные и восточные европейцы чехи Пипишек О́палка и Хрюшек Е́бень венгр Ласло Дайхуйвонзжу румыны Пихае Пипинеску и Пипиус Хуйтяну болгарин Ялдак Стоянов украинцы Анань Тычук Пэрст Слынявый Пипыт Рукоблудько белорусы Ибусь Дапасиневич и Яйкодар Поябёнок русские аристократ Нарцисс Самолюбов православный священник Гонорей Кандидозов статский советник Клим Аксёнов южные европейцы итальянцы Ибаццо Хочецца и Кон Чилрано албанец Масс Теранала серб Пипко Задротич грек Хламидиос Стрептококис испанцы Хуасе́ Тыпидо́рас-и-Хуэ́сос Хуаретто Пиздаторе де Хуильяр Пезданито Аднохуаре Хуилорес Хулиано Ибанерра де Хуарес де ла Пездойя Иебанулио Хернандес дель Пиздаретто-и-Попендуриаз американцы канадец Дрю Чилписки американец Пол Второу мексиканец Иебанито Песданчес

западные азиаты араб Иса Салил Изал иракский еврей Ян Аваф Лил турки Домат Кидостал-заде Ясад Истомбыл Ухжо Пашир-ока Касым Рaдиламам-аша грузины Вакх Аналия Авзад Ибанулия Ванал Пендурия азербайджанец Ахпараз Итхуев армянин Ашот Акмалотян центральные азиаты таджик Мастурбек Дилдоев перс Парвиз Адъяши южные азиаты индийцы Камас Утрапаутрам Тео Ретиктраха афганцы Ятрах Яшинзада Ванал Ванзай Хуйтудда Пихтияр малаец Абдул Ивсадил восточные азиаты тувинец Нуипис Даб-оол монгол Мацалвагийн Вротэбанат китайцы братья Жуй Суй, Жуй Хуй и Жуй Сам сиамские близнецы Вынь Суй и Вынь Сунь кузены Встань Хуй и Сунь Хуа Дай Хуай Дунь Вжопэнь корейцы Пень Пнём Кун Ни Ли вьетнамцы Нгуен Ганг Банг Фе Йси Тинг

Яшин любовник, таджикский поэт Мастурбек Дилдоев (потупивший взор юноша в тюбетейке с бабочкой, первый справа на переднем плане), 1924 год.

Предположительно, фото сделано в кишлаке Секирбашка под Курган-Тюбе, где молодой человек побывал в гостях у своего дяди, курбаши Ибрагим-бека, и был взят в заложники местными басмачами, маскирующимися под троцкистов.

Впечатляет техническая оснащённость душманов. Налаженная британской военной разведкой телефонная связь работала надёжно и безотказно: воины джихада имели возможность звонить из своего аула не только в Москву, товарищу Сталину, и посылать его на три буквы, но и даже в Лондон, Его Величеству королю Англии Георгу V, чтобы лично поблагодарить британского монарха за печеньки и патроны.

С большинством из своих сексуальных партнёров Яша Лава познакомилась на научных конференциях и впоследствии описала в дневнике достижения своих любовников как в науке, так и в постели.

Горячий джигит из Боржоми

В отдельные периоды Яша Лава вела беспорядочную половую жизнь, встречаясь с кем попало, где попало, с разными мужчинами по нескольку раз в день. При этом она признавалась подругам, что панически боится нарваться на серийного убийцу, и по этой причине зачастую пользовалась вымышленными именами.

Мама Яши вспоминает забавный случай, когда Яша записалась на курсы воздухоплавания на базе Ковенской крепостной воздухоплавательной роты и соблазнила там механика дирижабля Сосо Ксосуяшвили — стройного грузина, усатого красавца с горящим взглядом. Сосо был хорошим специалистом по ремонту привязных аэростатов и мягких дирижаблей, и командование Ковенского воздухоплавательного отряда было радо иметь его в своих рядах. Уроженец Боржоми когда-то служил механиком в учебном воздухоплавательном парке под Санк-Петербургом и даже участвовал в запуске первого в Российской Империи военного дирижабля «Учебный». Там он познакомился с очаровательной Мамашико Дамнимагулия, дочерью начальника жандармского полицейского управления Поти-Тифлисской железной дороги, полковника Давида Ливастута, и закрутил с ней бурный роман. Девушка забеременела, и её разъярённый отец грозил отрезать механику детородный орган, сделать из него чахохбили и скормить овцам. Не желая рисковать, горе-любовник написал рапорт о переводе в воздухоплавательный отряд в Ковно и был послан служить в Ковенскую губернию, подальше от северной столицы и Поти-Тифлисской железной дороги.

У Яши было нескольких свиданий с Сосо, сопровождавшихся обильными возлияниями грузинского вина, которые обычно заканчивались страстным и яростным совокуплением в гондоле аэростата с последующими плясками лезгинки без штанов, но в сапогах и папахе с ножом в зубах. После четвёртого свидания нетрезвую голову механика стали посещать приливы ревности с размахиванием кинжала и угрозами кровавой расправы в адрес потенциальных соперников. После пятого свидания, обеспокоенная за свою безопасность Яша рассталась с горячим горцем. После этого он каждую неделю, как по расписанию, приезжал из Ковно в Вильну и долго расхаживал по улице Еврейской улице, на которой проживали Яша и её родители, и с сильным кавказским акцентом выкрикивал неизменную фразу: «Ларису Ивановну хочу!!!». Своим назойливым горлопанством Сосо ужасно осточертел всему району, однако никто из жителей не спешил его усмирять. Будучи человеком военным, грузинский механик был пунктуален: по нему можно было узнавать точное время и сверять часы, которые для мелких торговцев и мещанского населения еврейского квартала были непозволительной роскошью.

Скромняга из туманного Альбиона

После расставания со знойным грузином, Яша познакомилась с очень красивым английским юношей по имени Пол Шестоу, однако оказалось, что у Пола неисправимые проблемы с потенцией, поэтому дальше трёх свиданий дело не пошло. Застенчивый Пол, в отличие от Сосо, не рисковал горланить у Яши под окнами. Вместо этого он писал ей пространные письма на ломанном русском языке, неизменно начинающиеся приветствием: «Любезная моя Катерина Матвеевна…»

Бравый капитан «Iron Dick»

Другим англичанином, которому Яша Лава вскружила голову, был капитан британского королевского военно-морского флота, герой Ютландского сражения, барон Франк Эйнштейн.

Тётушка Яши Лавы, будущая «гуляшбаронесса» Мирьям-Циля в девичестве приторговывала цветами на улицах Копенгагена, где её запечатлел на одной из своих картин датский художник П. Фишер. Купивший картину колбасный барон Попер Накукумбер влюбился в изображённую на ней цветочницу, разыскал девушку и женился на ней

В 1916 году, двоюродная тётка Яши, Мэрисела Накукумбер (урождённая Мирьям-Циля Накойхер), вдова датского колбасно-сосисочного фабриканта, унаследовавшая его компании и разбогатевшая на экспорте мясных консервов для германской армии, пригласила племянницу погостить у неё дома в Копенгагене. Проживавшая в то время в Гельсингфорсе Яша Лава с радостью приняла приглашение, сочтя предстоящую поездку отличным поводом для того, чтобы освежить голову перед работой над докторской диссертацией и отвлечься от тяжёлых мыслей о кровопролитной войне, охватившей Европу.

Для гражданских лиц, поездка из России в Европу во время войны была задачей непростой. По Балтийскому морю шныряли германские подводные лодки и эсминцы, тут и там устанавливая минные заграждения и обстреливая российские морские конвои и порты. Русский Балтийский флот вяло сопротивлялся, избегая активных мер по борьбе с германскими набегами. Не проходило и недели, чтобы на страницах «Helsingin Sanomat», «Hufvudstadsbladet» и других финских газет не появлялось очередное сообщение о том, что на выходе из Финского залива на мине подорвалось и затонуло русское военное или торговое судно. Пассажирские морские линии между Россией и Европой были закрыты сразу же после объявления Германией войны, и Яше пришлось добираться из Гельсингфорса в Копенгаген окольным путём: сначала до Торнио в спальном вагоне 2-го класса на почтовом поезде Финляндских казенных железных дорог, оттуда через Стокгольм до Хельсингборга, а затем на рыбацкой лодке с риском для жизни переправляться в датский Хельсингёр через напичканный шальными морскими минами Зундский пролив.

Несмотря на происходящие у берегов Дании морские сражения и регулярные стычки между британскими и германскими военными кораблями, жизнь в полусонном Копенгагене текла в присущем датскому портовому городу темпе латентного этапа вялотекущей шизофрении: постоянно прибывали и убывали грузовые корабли торгового флота с рыбой, ячменём, пшеницей, мясными консервами, хлопком, рудой и запрещённой странами Антанты «контрабандой» для находившейся в морской блокаде Германии; из одного конца города в другой сновали в деловой суете предприимчивые датские торговцы в сопровождении своих коллег из Англии, Франции, Норвегии, Швеции и даже из далёкой заокеанской Америки; в парке возле железнодорожного вокзала слонялись безработные; русские беженцы из Германии, Австро-Венгрии и Бельгии продолжали, два года спустя после начала войны, настойчиво штурмовать российское посольство, размахивая липовыми документами и скандально требуя «выделить деньги на пропитание и билет, чтобы первым же поездом отправиться на родину»; между кабаками и борделям курсировали подвыпившие матросы; по бульварам с барышнями под ручку чинно разгуливали изнывающие от скуки офицеры британского флота. Для них британское посольство иногда устраивало приёмы и балы, предварительно разослав приглашения местным дамам.

Капитан линкора «Iron Dick» Франк Эйнштейн

На одном из таких мероприятий, блистательная и обаятельная Яша Лава познакомилась с капитаном Франком Эйнштейном. Вопреки правилам Британского адмиралтейства, запрещающим брать на борт гражданских лиц без особого распоряжения на то лорд-адмирала, потерявший голову англичанин уговорил Яшу прокатиться с ним в Испанию на борту его линкора «Iron Dick». Поход закончился в Бильбао, где капитан распорядился поставить линкор на рейд, чем сильно перепугал испанские власти, решившие, что британский флот начал военное вторжение на территорию придерживающейся нейтралитета страны. Впрочем, недоразумение было быстро улажено, когда испанскому офицеру береговой охраны, прибывшему для выяснения причин появления у берегов Испании эскадры Гранд-Флита Великобритании, было объяснено, что грозные 152-миллиметровые артиллерийские орудия британского линкора не представляют никакой угрозы для некогда самой могущественной морской державы мира, а ныне разорённой колониальными войнами нищей и технологически отсталой страны на окраине Европы.

Сойдя на берег, Франк и Яша отправились в Мадрид. Несмотря на перебои с продовольствием и бешеную инфляцию, жизнь в столице Испанской империи кипела с обычным для испанцев огоньком легкомыслия и веселья, будто они не подозревали о том, что Европа охвачена пламенем кровопролитной войны. Пытаясь пустить пыль в глаза своей молодой любовнице, капитан Франк Эйнштейн снял для них шикарные апартаменты в центре города — в Доме Гайярдо с видом на помпезный памятник Сервантесу на Площади Испании. Парочка с головой окунулась в бурлящий водоворот полуночных развлечений, неизменно заканчивавшихся акробатическими номерами на шикарных бархатных подушках и туго набитых гусиным пухом перинах в апартаментах Гайярдо. «Сегодня мой ласковый и нежный торпедоносец был смел и напорист как никогда, — писала Яша в своём дневнике. — Его крупнокалиберная корабельная пушка прямой наводкой обстреливала всю ночь напролёт мои береговые укрепления. Обессилев, я молила о пощаде!»

Относительно дневной программы пребывания в Мадриде, консенсуса достичь не удавалось: душа Яши жаждала изысканности, воспетой Глинкой в увертюре «Воспоминании о летней ночи в Мадриде», а британского офицера влекло в прокуренные, дешёвые мадридские кабаки, где жгучие брюнетки, размахивая веером и кистями испанской шали, яростно кружились по заплёванному полу, лихо отплясывая фламенко под щёлканье кастаньет и возбуждённые крики подвыпивших кабальеро; воспитанницу Мариинской женской гимназии манили восхитительные полотна Эль Греко, Рубенса, Гойи, Тициана и Веласкеса в музее Прадо, а выпускника военно-морского училища — кровожадная и жестокая коррида и сгнившие от времени бомбарды и пушечные ядра, оставшиеся после изгнания мавров с Иберийского полуострова в 17-м веке.

Несогласие вскоре переросло в недовольство, а недовольство в равнодушие. Охладев к неотёсаному герою Ютландского сражения, Яша Лава повстречала на одной из вечеринок новую любовь и, к огорчению капитана, сбежала от него.

После возвращения из Мадрида на борт пришвартованного в Бильбао корабля, командира линкора «Iron Dick» ждали крупные неприятности. В поднятой журналистами газетной шумихе вокруг любовных историй Яши, имя барона Франка Эйнштейна всплыло в одной из статей о том, как Яша попала в Мадрид. Адмирал Джеллико был вне себя от ярости, узнав из газет о том, что его флагманский корабль с какой-то русской шалавой на борту околачивается у берегов нейтральной Испании. За грубое нарушение устава вахтовой службы, капитан Франк Эйнштейн был разжалован и отправлен служить на бункеровщик в Балтийском море, где позднее участвовал в военной интервенции Антанты против Советской России и за храбрость и находчивость был представлен к медали «За выдающиеся заслуги».

Восхитительные трибады

Яша Лава (справа в первом ряду) с подругами и лидером британского движения суфражисток Эммелин Панкхёрст (в центре)

Сохранился обширный семейный архив, из которого следует, что Яша Лава в своих любовных похождениях не чуралась интимных связей с представительницами своего пола. Особенно трогательна переписка, в которой фигурируют четыре женщины, к которым Яша питала особо трепетные чувства: румынка Лиза Лакиску, еврейка Худа Яшмара, японка Ай Отсука и эстонка Усска Яппи-Лоттка. Поскольку переписка содержит настолько пикантные подробности лесбийских оргий, что от них покраснел бы даже Сатана, многократные попытки её опубликования до настоящего времени наталкиваются на стену категорических отказов издателей не только в Вильнюсе, но даже в Амстердаме и Гамбурге.

Также в письмах упоминается украинка, некто Виталина Пыська из Долбунова, с которой Яша встречалась в тайне от мужа украинки, Виталия Пыськи. История любви едва не закончилась кровопролитием, когда Виталий, вернувшись домой с гулянки в сильно нетрезвом состоянии, застукал нежно воркующих голу́бок в супружеской постели и затем в порыве злобной ревности гонялся за обеими с топором в руках и угрозами расправы. Через несколько лет после этого происшествия, Виталина написала Яше о том, что «рыльце мужа тоже оказалось в пушку»: у Виталия Пыськи была слабость к девочкам-подросткам, с которыми он занимался оральным сексом, за что здолбуновские мужики утопили его в реке.

В одном-единственном письме фигурирует странное имя Порвалибаян Разъебалибарабан, при этом из контекста письма неясно, мужчина это или женщина, а также кто этот человек по происхождению. Современные исследователи Яшиного архива единодушно сходятся на том, что это, скорее всего, леди-бой из Таиланда, хотя и остаётся непонятным, где и при каких обстоятельствах Яша могла с ним (с ней?) познакомиться.

Предсмертная открытка из Парижа с надписью «От М. Г. Зелле Яше. Никакая свинцовая пуля не сможет убить мою любовь к тебе, моя сладенькая киска!»

Наиболее нашумевшей в европейской прессе историей является любовная связь между Яшей и голландской танцовщицей, куртизанкой Маргаретой («Матой») Гертрудой Зелле. С ней Яша Лава познакомилась в Мадриде, на одной их светских вечеринок, которую Яша посетила в сопровождении своего любовника, офицера британского флота, барона Франка Эйнштейна. Литовская фольклористка увлеклась экзотической внешностью Маты, её изысканными манерами и таинственными связями с сильными мира сего. Бросив барона, Яша Лава упала в объятия новой любовницы, которая ради Яши бросила своего 23-летнего любовника, русского пилота Вадима Маслова, воевавшего тогда в составе Русского экспедиционного корпуса во Франции. Женщины совершили вояж в Париж, где посетили могилу Оскара Уйльда на кладбище Пер-Лашез и исцеловали надгробный памятник ирландскому писателю — каменного крылатого сфинкса, покрыв его от ушей до пят следами помады. Парижские газетчики тут же сочинили городскую легенду о том, что поцеловавший сфинкса найдёт любовь и никогда её не потеряет.

Несмотря на разницу в возрасте (Мате было 40, а Яше 26), их роман был бурным, но очень кратким: в феврале 1917 года Мата поехала по неотложным делам в Париж, пообещав Яше вернуться через неделю. Однако в Париже Мата была арестована французской разведкой, обвинена в шпионаже в пользу Германии, предана суду и расстреляна. Узнав из газет о смерти любовницы, огорчённая Яша хотела покончить с собой, но передумала. Её новое увлечение — греческий золотопромышленник Фаллос Впопендопулос — пригласил Яшу на свою яхту и они вдвоём уплыли развлекаться в Ниццу, о чём французская бульварная пресса продолжала трезвонить на протяжении нескольких месяцев, пока эта новость не была вытеснена скандальными слухами о любовных связях премьер-министра Франции Жоржа Клемансо с молоденькой секретаршей его канцелярии.

Одержимый буракумин из Нагареямы

Такъяжи Немойши в синаноге в Жешуве, Польша. 1926 год.

Канадский священник, поп Ал Нетуда, возмущённый взглядами Ясоса и Яши на институт семьи, призывает следовать за Иисусом, а не за Ясосом

Самым продолжительным романом в жизни Яши, продлившимся более пяти лет с 1922 по 1928 годы, стали отношения с японским фольклористом и проповедником Такъяжи Немойши.

Приехав в 1904 году в столицу Российской империи из далёкой Нагареямы, ни слова не говорящий по-русски сын японского мясника, Немойши, прошёл трёхмесячные курсы русского языка в школе Берлица и поступил на учёбу в Императорский Санкт-Петербургский университет. Там он по ошибке вместо литературного кружка вступил в кружок махровых черносотенцев, где ознакомился с «Протоколами сионских мудрецов», проникся восхищением перед народом, тайно правящим всем миром, и решил принять иудаизм. Одновременно с изучением в коллективе радикально настроенных последователей Кузьмы Минина и графа Уварова антисемитской литературы и технологии погромов, любознательный японец посещал иешиву, где зубрил Талмуд и Танах и штудировал Малые мидраши. В ходе изучения священных текстов, Немойши удивлялся контрасту между пораженческой религией его касты, которая оправдывала бесправие и презрение со стороны японского общества, и жизнеутверждающей религией иудеев, проповедующей богоизбранность еврейского народа и предписывающей каждому богобоязненному иудею напиваться до поросячего визга во время празднования Пурима.

Языковой барьер между японцем и его русскими собратьями по черносотенному оружию не позволил последним понять, что происходит c мировоззрением их нагареямского соратника, и в 1906 году руководство студенческого кружка направляет Немойши в польский Белосток для организации еврейского погрома. Прибыв в Польшу черносотенный посланник устанавливает связи со студентами Варшавского университета и знакомится с профессором Нематюкайтесом, от которого узнаёт, что «Протоколы» — это фальшивка. Неожиданное прозрение, однако, не поколебало веру Немойши в исключительность иудейского народа. Приняв иудаизм, Такъяжи Немойши углубляется в изучение еврейской культуры и знакомится с хасидизмом. Следующие пятнадцать лет японский фольклорист колесит по Польше, собирая хасидские истории. А затем он решил сделать открытие, познакомив мир с хасидами Литвы, о которых почему-то никто никогда не упоминал. С этой целью Немойши отправился в Вильну. Никаких хасидов он в там не нашёл, зато нашёл Яшу Лаву…

Пройдя, наконец, гиюр, Такъяжи Немойши взял себе еврейское имя Мойше Такъяжи и долго уговаривал Яшу Лаву вступить с ним в законный еврейский брак, но Яша отказала новоиспечённому иудею, сказав, что любит Ясоса Бибу. Бедный Мойше хотел с горя покончить с собой, но передумал. Найдя утешение в объятиях других молоденьких фольклористок и, женившись на одной из них, японский иудей укатил обратно в свою Нагареяму заниматься миссионерской деятельностью, обращая японских язычников в единственно правильную ортодоксальную иудейскую веру в соответствии с незыблемыми постулатами Шулхан аруха и с соблюдением каждого из 613-ти предписаний Пятикнижия.

Восхитительная история любви Яши и Мойше-Немойши подробно и красочно описана в книге «Усохшая ветка сакуры, или Полёт белого аиста над японским островом Анаши-бля-дито-жи-хара-ши-сука». Автор книги — поп Ал Нетуда, бывший профессор богословия Санкт-Петербургского университета, в 1917 году эмигрировавший в Канаду и занявший место настоятеля украинской православной церкви в общине местной украинской диаспоры — подробно описывает в книге фривольные нравы тогдашней молодёжи, критикует их за безнравственность, а также аргументированно показывает превосходство семейных ценностей над безответственной философией свободной любви.

Любознательные ханьцы из Ибиня

Докторанты Пекинского университета Ай Цын Жуй и Ху Сюй Сюй. Пекин, 1925 год

Начиная с первой половины 1920-х в дневнике Яши Лавы часто упоминаются китайские докторанты Ай Цин Жуй и Ху Сюй Сюй, с которыми Яша выезжала в этнографические экспедиции по деревням, в которых проживали литвины и самогиты. Каждую новую запись в экспедиционном журнале историй про Нерингу и Марингу, Ярату, Пизюса и других персонажей литовского эпоса, троица отмечала пьянками в ближайшем сарае с потреблением неимоверного количества местного самогона из овса. Нередко вечерние пиршества, для участия в которых заезжие этнографы приглашали своих информантов и информанток, заканчивались оргиями.

Литовские крестьяне, дивившиеся, что делают в глухих деревнях два китайца и еврейка, понимающе кивали. Некоторые из местных жителей относились к активности членов экспедиции неодобрительно и с сарказмом. Об этом они сложили народную песню, которую Ху Сюй Сюй услышал и записал в 1924 году в глухой деревушке под Рагнитом:

Ай, Ху, Яша, Радость наша — Троица весёлая Развлекается в сарае Пьяная и голая!

Сочинённая крестьянами песня вошла в фольклорный сборник «Народные песни неманского края» под редакцией Ай, Ху и Лавы, который был выпущен после их экспедиции по верховьям Немана в 1927 году. Во время данной экспедиции выяснилось, что за несколько лет эта песня разлетелась по всему Неманью, обросла пикантными деталями и превратилась в эпическое «Сказание о драконе Айхуяше».

Любовницы Ясоса

Сам же Ясос Биб дневника не вёл, поэтому о его похождениях мы имеем только косвенные свидетельства. К таковым относятся, в частности, детальные описания Ясосом виленских борделей в его сборнике «Виленские рассказы», его многочисленные стихи и песни, посвящённые известным виленским жрицам любви и вовсе не известным дамам, а также записная книжка философа, где многие женщины обозначены только инициалами.

Записная книжка Ясоса Бибы содержит столбцы с именами, комментариями и пометками. Двадцать восемь имён зачёркнуты, против нескольких записей проставлена красная галочка, позднее перечеркнутая крест-накрест штриховкой чёрным цветом, затем эти записи были обведены синим кружочком, и потом добавлены вопросительный знак и загадочная фраза «Скважина пуста». Типичные комментарии гласят:

Ясос Биб публикует в бульварной газете обзор трагического положения в сфере сексуальных услуг в Вильне

• «Широка страна моя родная, много в ней лесов, полей и рек»
• «Можем повторить»
• «Привет, сифилис!»
• «Я бы вдул»
• «Жениться или не жениться? Вот в чём вопрос»
• «Дал взаймы 50 злотых. Получил натурой»
• «Ай да Биба, ай да сукин сын!»
• «Хо-хо» и «О-го-го!!»

Супруга Ясоса, Яша Лава, опубликовала эти криптозаписи незадолго до своей смерти в 1944 году, и они стали известны в литературных кругах как «Список Бибы». Биографы британского публициста Джорджа Оруэлла утверждают, что тот был настолько вдохновлён новаторским литературным стилем литовского писателя, что немедленно приступил к составлению своего собственного списка, получившего позднее название «Список Оруэлла» и гриф «Совершенно секретно».

В 1969 году в Вильнюсе вышла книга А. Поласкайте и Б. Невъебене «Женщины в жизни Ясоса Бибы», в которой сделана попытка установить личности женщин, скрывающихся за инициалами в произведениях Ясоса Бибы. К примеру, авторы книги приводят мнение немецкого эксперта Томатеуса Огороденерга о том, что «С. Рак-а Ма. Рины» — это болгарская проститутка Стояна Ракова из борделя в подвале магазина фруктов «Манда Рины», вдохновившая Ясоса на написание приключенческо-эротического романа «Сказочное Бали», а «Дану. Бес» — это виленская проститутка Данута Бесштанишек, которая часто фигурирует в «Виленских рассказах» писателя.

Некоторые исследователи жизни Ясоса Бибы, однако, полагают, что за многими аббревиатурами скрываются вовсе не женщины, а кто-то ещё. Взять, к примеру, фразу из записной книжки Ясоса: «Девочка с бананом… Какая прелесть! В жизни не видел ничего подобного». Немецкий искусствовед, профессор Томатеус Огороденерг, считал, что этот комментарий был сделан Ясосом под впечатлением от посещения Всемирной выставки в Париже летом 1900 года, где в русском отделе экспонировалась картина «Девочка с персиками» кисти художника Серова. Как известно, на полотне изображены недоеденные фрукты и девочка Яшка, дочь «московского Медичи», скандально известного железнодорожного и чугунолитейного магната и мецената Саввы Мамонтова. С мнением маститого знатока искусства не согласен известный графолог и сексопатолог Борзослов Заливайцев: «Профессор, наденьте очки-велосипед! Помилуйте, где вы узрели на этой картине банан? Девочка-подросток на картине есть; рот, уши и персики при ней тоже имеются, а бананом даже не пахнет».

По мнению эксперта Заливайцева, запись о девочке с бананом в журнале Ясоса относится не к ребёнку пубертатного возраста на картине Серова, а к вполне себе зрелой особе по имени Порвалибаян Разъебалибарабан, с которой литовскому философу довелось близко познакомиться через свою супругу Яшу Лаву. Видимо появление этой весьма интригующей записи было вызвано интимными встречами литовского философа с данным субъектом. По собственному признанию Ясоса Бибы, этими встречами он «был тронут и потрясён до глубины души». Подтверждением этой гипотезы также служат коротенькие приписки на полях записной книжки: «П. Разъе-бан» и «Ещё Раз. Порвал. очко».

Любовь до гроба

Что бы там не говорили и не писали про отношения между Ясосом и Яшей, несмотря на открытый брак (или, скорее всего, благодаря ему) эти отношения на протяжении их совместной жизни продолжали оставаться очень нежными, гармоничными и трогательными. Союз Ясоса Бибы и Яши Лавы был необычайно прочен, и супруги жили душа в душу, поддерживая и помогая друг другу в жизни и научных исследованиях. Будучи приверженцем идеалистической философии русского символизма в своей творческой деятельности, Ясос считал появление Яши в его жизни пришествием «вечной женственности», и в своих стихах, посвящённых супруге, называл её «средоточием красоты и гармонии мира».

В кругу друзей и близких знакомых, Ясос Биб обращался к своей супруге «калбатоно Лава» и шутил, что у него — мегрела по происхождению — еврейская фамилия, а у его жены-еврейки — фамилия мегрельская.

Яша Лава (в центре) игнорирует требование германских оккупационных властей носить нашивку с буквой «J» в жёлтой окантовке. Вильнюс, 1941 год

Оставшись вдовой после трагической гибели мужа в 1936 году, Яша Лава прожила ещё 8 лет, занимаясь в основном популяризацией идей и взглядов Ясоса Бибы. Она с опаской восприняла вторжение Красной армии в Польшу в сентябре 1939 года, приветствовала присоединение Вильно к Литовской республике, с горечью отнеслась к присоединению Литвы к СССР в августе 1940 года и превращению Вильнюса в столицу Литовской ССР, и с ужасом наблюдала вхождение германского вермахта в Вильнюс в июне 1941 года и превращение еврейских кварталов Старого города в гетто.

Яша была одной из нескольких сотен евреев Вильнюса, которым удалось спастись от ужаса геноцида еврейского населения в период оккупации гитлеровской Германией, бежав в леса, к партизанам, или скрывшись у сочувствующих местных жителей. Остальные 70 тысяч виленских евреев были расстреляны в Понарах эскадронами смерти и литовскими коллаборационистами из «Особого отряда», погибли при интернировании, умерли от каторжного труда или удушены в газовых камерах в польских лагерях смерти. В варварской топке геноцида сгорели родители Яши и большинство её родственников. Вступив в Объединённую партизанскую организацию, Яша бежала из гетто и затем помогала партизанам в организации побегов других узников.

Яша Лава с радостью встретила освобождение Вильнюса от немецких оккупантов в июле 1944 года частями Рабоче-крестьянской Красной армии, которыми командовал генерал-полковник Янис Рака, однако скептически отнеслась к восстановлению советской власти в Литве. Умерла 3 ноября 1944 года и была похоронена рядом с Ясосом Бибой на кладбище Закопай в Вильнюсе.

Еврейская родня

К тому времени, как в 1921 году Ясос Биб познакомился со своей будущей женой Яшей Лавой, он растерял практически всех своих родственников: мама Ясоса умерла 44 года назад от чахотки, отец скончался в 1913 году от цирроза и рака печени, старший брат расстрелян большевиками в 1917 году в революционном Петрограде. С мачехой Фимой Климакс, буфетчицей ресторана «Nablevaitis» возле железнодорожного вокзала Вильны, Ясос не общался. У него всегда были натянутые отношения с буфетчицей из-за недовольства Ясоса тем, что Фима была собутыльницей отца, снабжая того ворованной из буфета водкой и тем самым поощряя пьянство последнего. Единственным оставшимся в живых родственником Ясоса был брат Аеб Ядолб, внебрачный сын отца и буфетчицы Фимы и лежачий пациент Виленского дома призрения для умалишённых.

Когда осиротевший Ясос Биб женился на Яше, он с восторгом принял в свои распростёртые объятия многочисленную еврейскую родню супруги. Выучив идиш, литовский философ засел за изучение Талмуда и трудов еврейского философа-бунтаря Соломона Маймона и расширил свои научные исследования в области фольклористики еврейской тематикой.

Тесть

Выбирай корову по рогам, а девку по рода́м.

~ Дарт Херохито. «Исскуство женитьбы». Руководство

Тесть Пинхус и тёща Мойра за пасхальным седером с военнослужащими виленского гарнизона

Тесть Ясоса Бибы, Пинхус-Мордехай Лава (1864—1943), работал архивариусом виленской еврейской общины в конторе на улице Еврейской, возле Старой синагоги, а также состоял на службе в должностях письмоводителя при общественном раввине Вильны и учёного еврея при попечителе Виленского учебного округа.

За заслуги перед отечеством Пинхусу был дарован статус личного почётного гражданина, и на протяжении многих лет еврейская община избирала его подраввином и кандидатом старосты еврейского главного духовно-молитвенного правления Вильны. Несмотря на то, что на Пинхуса не распространялись ограничения черты оседлости, он практически безвыездно прожил всю свою жизнь в «Литовском Иерусалиме» Вильны — цитадели еврейской духовной аристократии и оплоте талмудической учености, где его предки поселились ещё до первого погрома Старой синагоги в 1592 году и где Пинхус преподавал галахический мидраш в клаузе на Заречной улице. Будучи талмудистом и каббалистом, старик Пинхус тем не менее тайно придерживался прогрессивных взглядов: поклонник Гордона и почитатель Лилиенталя, Пинхус состоял в переписке с раввином Иерусалима и был дружен с инспектором по преподаванию еврейских предметов и еврейского языка, казённым раввином Овсеем Штейнбергом, у которого Пинхус работал письмоводителем и с которым разделял трепетную любовь к библейскому ивриту и приверженность «Хаскале».

Обучение в Виленском еврейском учительском институте привило Пинхусу любовь к светским наукам, таким как математика и астрономия, и он горячо поддерживал политику властей по организации еврейских народных училищ для обучения еврейских детей грамоте. Не смотря на то, что Пинхус сам высшего образования не имел, он сделал всё возможное, чтобы дать его своим дочерям.

Будучи человеком либеральных взглядов, он никогда не требовал от жены, чтобы она брила голову и носила парик, снисходительно относился к любовным похождениям своей младшей дочери, Яши Лавы, и даже нашёл в себе силы закрыть глаза на то, что её муж, Ясос Биб, не был иудеем. Так же как и его супруга, Пинхас занимался благотворительностью, однако по причине занятости и небольшого личного дохода от государевой службы, его деятельность ограничивалась членством в совете старейшин Еврейской богадельни для призрения слабосильных и престарелых евреев на Портовой улице и в комитете Общества гигиенических дешёвых квартир на Сиротской в предместье Поплавы, а также, изредка, пожертвованиями в похоронную кассу для служащих при учреждениях и учебных заведениях Виленского учебного округа.

Как и многие виленские евреи, Пинхус скептически относился к хасидизму, считая его придурью и поводом не бриться. Впрочем, к молодым евреям, которые брили бороду, он тоже относится неодобрительно, но нисходительно коль скоро те не забывали о присутствии шхины в их жизни. «Лучше еврей без бороды, чем борода без еврея» — успокаивал Пинхус своих приятелей-талмудистов, возмущавшихся нравами отбившейся от рук еврейской молодёжи.

Пользовался безмерным уважением Пинхус не только в еврейской общине Вильны, но и среди петербургских черносотенцев. К примеру, вот что писал о Пинхусе журналист «Русского вестника» Василий Розанов, ярый юдофоб и автор омерзительного антисемитского пасквиля «Обонятельное и осязательное отношение евреев к крови»:

Идёт еврей по улице; сутул, стар, грязен. Лапсердак, пейсы; ни на кого в мире не похож! Всем не хочется подать ему руку. «Чесноком пахнет», да и не одним чесноком. Жид вообще «скверно пахнет». Идёт какою-то не прямою, не открытою походкою… Трус, робок… Когда же уверенной походкой шагает по улице благоухающий елеем, корицей и самоточной смирной Пинхус-Мордехай Лава, вся Вильна замирает, с восхищением и благоговением взирая на его отутюженный костюм и осанку римского патриция. Христианин смотрит вслед, и у него вырывается: — Вот идёт жид, преисполненный любовью к русскому человеку и к русской земле. Господи, дай ему здоровья!

По словам Пинхуса, он приходился праправнуком известному виленскому даяну Иуде Лазаревичу. Будучи секретарём еврейской общины, Лазаревич являлся хранителем актов, даровавших виленским евреям привилегии, и в своём завещании возложил эту обязанность на своих преемников, последним из которых был Пинхус Лава — письмоводитель при общественном раввине Вильны. Помимо истлевших от времени универсалов великого князя литовского Сигизмунда I, в ведении Пинхуса были 18 рукописных свитков Торы, украшенных жемчугом и кораллами, которые он берёг как зеницу ока.

С Лазаревичем связана забавная история фамилии «Лава», которую Пинхус любил рассказывать своим друзьям и знакомым.

	История фамилии, рассказанная архивариусом виленской еврейской общины Пинхусом Лавой Как-то раз, просматривая «Правительственный вестник», я наткнулся на утверждённое государем «Положение о первой всеобщей переписи населения Российской империи». „Ой-вей! — подумал я. — Правительство опять задумало что-то недоброе.“ Но затем я напряг память и припомнил, что даже Моисей произвёл перепись народа израилева аж два раза — до и после исхода евреев из Египта. „Без переписи, — рассудил я, — как бы Моисей выяснил, что, после сорокалетнего блуждания по Синайской пустыне, из 600 тысяч евреев осталось только трое: Иван Сусанин сам Моисей, его племянник Иисус Навин и подруга племянника, блудница Сара?!“ Немного поразмыслив, я решил, что перепись — дело хорошее. „Наконец-то мы узнаем, сколько евреев осталось в Вильне и чем они занимаются! — воскликнул я. — А если повезёт, может быть даже удастся выяснить, чем промышляет в своей бакалейной лавке моя жена, Мойра.“ Как только в городе была создана переписная комиссия, я немедля подал прошение в губернский статистический комитет зачислить меня в счётчики. Меня приписали к счётному участку по улице Еврейской, снабдили бланками переписных листов и ведомостями, выдали свидетельство счётчика, новенький кожаный портфель, бумагу, перья и чернила, и я отправился в обход. На дворе стоял трескучий мороз, да такой сильный, что пришлось надеть две пары подштаников и лапсердак. Грамотным евреям я раздал переписные листы, чтобы заполнили сами, а на неграмотных, слепых, глухих, немых, хромых и душевнобольных пришлось заполнять формуляры самому. В перепись попали все! Даже те, кто отказывался быть переписанным: Адин Поц, Накой Ляд, Ицык Аналья, Ненатуель Залез, Шайка Медная, Шаром Покати, Дыня Тухляк, Психея Долбануте, Сруль Дристун и Соня Храпливая. Скурпулёзно переписав всех, кто попался на глаза, я заполнил формуляр и на себя. Каллиграфическим почерком написал своё имя — Пинхус-Мордехай Лазаревич, а также указал возраст, сословие, вероисповедание, занятие и прочее, и сдал в участок на обработку. На этом мой вклад в благородное и нужное дело переписи еврейского народа закончился. Прочитав от корки до корки все 89 томов выпущенного вскоре после этого фолианта «Первая всеобщая перепись населения Российской империи 1897 года», я с гордостью почуствовал себя Моисеем 19-го века, и через какое-то время о переписи забыл. Спустя шесть лет, в 1903 году, решил я посетить святые места в Иерусалиме и подал в полицейское управление прошение о выдаче мне бессрочного паспорта как почётному гражданину. Через три недели получаю отказ. Иду разбираться, в чём дело. Они мне там заявляют, что „указанный в прошении подданный его императорского величества, именуемый Пинхусом-Мордехаем Лазаревичем, в реестре проживающих в Вильне не числится“. „Ой-вей! — говорю я им. — А куда же он подевался, и кто я такой?“ А они мне: „Знать не знаем, не мешайте работать. Позвольте вас выйти вон, милостивый государь!“ Не солоно хлебавши, пошёл я домой в расстроенных чувствах. Гражданская тюрьма в Лукишках Прошло несколько месяцев. Попечитель Виленского учебного округа организовал мне встречу с начальником губернского жандармского управления — не припомню, как его по батюшке. Тот был груб, кричал на меня, топал ногами, грозился сгноить меня в «Лукишках» и, обозвав «жидовской мордой», выставил за дверь. Я тогда написал письмо Его высокопревосходительству господину Зенгеру, тогдашнему министру народного просвещения, с которым я заочно познакомился лет 15 назад, когда писал рецензию на его работу «Еврейский вопрос в древнем Риме». Тот милостиво согласился посодействовать, и через председателя Комитета министров устроил мне аудиенцию с Его Императорским Величеством. Государь в беседе со мной был учтив и любезен. Вызвал своего секретаря и приказал тотчас разобраться и доложить. Через два дня после моего возвращения из Петербурга, приезжают к нам домой трое угрюмых жандармов, сажают меня в бричку и везут неизвестно куда — должно быть в Лукишки. Привезли в губернское жандармское управление, что на Большой Погулянке, заводят меня в кабинет к держиморде, их губернскому начальнику, который на меня давеча ногами топал. „Ой-вей! — думаю я. — Пропал Пинхус! Сибирь, каторга. Кто вспомнит бедного еврея?“ А тот из-за стола ко мне выбегает и по стойке смирно руку подаёт, будто я французский посланник. В глаза подобострастно заглядывает и лебезит. Проворно извлёк из папки и показывает мне мою личную переписную карточку, где моею рукой каллиграфической прописью выведено имя: Пинхус-Мордехай Лава. Я не поверил своим глазам! „Ой-вей! — воскликнул я. — Не может такого быть, не будь я Лазаревич!“ Однако при внимательном рассмотрении изрядно изжёванной табулятором Холлерита карточки стало ясно, что адская машина не только потёрла окончание моей фамилии, но и превратила букву «З» в букву «В». Так я стал Пинхусом Лавой.
— Записано фольклористом Ясосом Бибой со слов Пинхуса-Мордехая Лазаревича (Лавы).

Впрочем, многие исследователи жизни Ясоса Бибы уверены, что рассказанная Пинхусом история его фамилии — чистейшей воды выдумка учёного еврея, призванная рассмешить его друзей и знакомых. В разговорах с ними, Пинхус неоднократно заявлял, что лучше умереть от смеха, чем от страха. Израильский историк и гебраист Шимон Навёл считает, что на самом деле фамилия Пинхуса — это аббревиатура Леви-Аарон бен Аба (евр. לאב"א - לוי אהרן בן אבא) ) имени составителя комментария к Малым Пророкам (впрочем, в наши дни уже малоизвестного), а сам Пинхус имеет такое же отношение к иудейскому судье Иуде Лазаревичу, как морская свинка к Балтийскому морю. Со своим коллегой соглашается историк Нахум Похерой, утверждающий, что хитрый лис Пинхус умел располагать слушателей к себе и манипулировать их чувствами. В качестве подтверждения, Похерой приводит воспоминания директрисы дамского отделения Виленского губернского попечительного комитета о тюрмах, баронессы Жополины Карловны Хрякк фон-Хрюкенбергер, которые показывают, что рассказываемая Пинхусом история каждый раз менялась в зависимости от ситуации и целей рассказчика.

История фамилии Пинхуса Лавы из личного дневника баронессы Хрякк фон-Хрюкенбергер

Однажды в попечительный комитет о тюрмах обратился архивариус виленской еврейской общины Пинхус Лава с просьбой похлопотать о судьбе еврейской девушки Дездемоны Ревноватой. Девушка была арестована за то, что в порыве ревности задушила своего жениха Маврикия Одурелова.

Пинхуса угостили чаем с клюквенным повидлом. В ходе чаепития речь зашла о любви и семейных ценностях, и архивариус рассказал дамам историю о том, что в молодости он был Лазарем Лавандой. Его лучезарное имя вызывало зелёную зависть институтских товарищей Пинхуса, а благоухающая фамилия бесила тогдашнего письмоводителя еврейского духовенства Осипа Леванду, который считал легкомысленную цветочную фамилию Лазаря надсмешкой над трагической судьбой еврейского народа. Однако истинной причиной злобы письмоводителя была не фривольная фамилия молодого Лазаря, а то, что пользовавшийся успехом у женщин Лаванда увёл из под носа у Леванды невесту, полногрудую и губастую красавицу Сосуль Кукан. В отместку, зловредный письмоводитель задействовал свои связи в канцелярии губернатора: вступив в преступный сговор с помощником письмоводителя губернаторской канцелярии, Осип Леванда и его подельник, губернский секретарь Пиванет Квасневский, подчистили опасной бритвой фамилию Лазаря в метрических книгах, превратив её из душистого цветка в зловонную жижу. И если бы этого было недостаточно для того, чтобы нагадить более удачливому сопернику, злоумышленники также изменили в губернских документах его имя.

Сердце Лазаря было разбито: униженный и опозоренный, он был брошен мадмуазелью Кукан, которая ушла обратно к еврейскому письмоводителю, и от лишившегося благозвучного имени молодого человека стали шарахаться другие женщины. Несчастный долго не мог найти подругу жизни и был вынужден взять в жёны неграмотную простушку из купеческого сословия.

Председательница дамского отделения комитета, вдова действительного статского советника, графиня Поломойская, внимательно выслушала трагичную любовную историю пострадавшего от рук соперников архивариуса, расчувствовалась и прослезилась. Затем, громко высморкавшись в кружевный платок, графиня пообещала сделать всё возможное в её силах, чтобы облегчить бедняжке Дездемоне жизнь за тюремной решёткой.

За исключением личных дневников баронессы Жополины Хрякк фон-Хрюкенбергер, описывающих уникальную способность Пинхуса разжалобить аудиторию, историкам не удалось обнаружить документальных свидетельств того, действительно ли удавалось иудейскому балагуру рассмешить своих слушателей историями о происхождении его фамилии. Однако достоверно известно, что Сильвестр Сталлоне, сценарист американского драматического фильма Рокки, сильно рассмешил своих продюсеров, когда дал главному герою своего произведения имя «Полад Муртуза Рокфеллер-Бюльбюль-оглы», сделав того азербайджанским бедным родственником баснословно богатой династии Рокфеллеров. По сценарию Сталлоне, юноша отверг заработанные преступным путём капиталы своей семьи и трудится простым бурильщиком на нефтяном месторождении в Баку, добывая в поте лица чёрное золото для своей новой родины. Молодой Рокфеллер вступил в комсомол, исправно платит профсоюзные взносы и мечтает накопить на «Жигули», чтобы уехать в горное село Бархударлы, где он несомненно станет первым парнем на деревне, и все азербайджанские девки будут валяться у него в ногах.

С большим трудом удалось уговорить упрямого сценариста сократить имя персонажа до Рокки Бальбоа, сделав его более удобоваримым для американского зрителя. Ещё больших усилий потребовалось для того, чтобы убедить Сильвестра перенести действие в итальянские трущобы американской Филадельфии, заменив профсоюзно-производственную тему на мафиозно-спортивную и снабдив кинокартину традиционно жизнеутверждающим хэппи-эндом. Только благодаря этим хирургическим мероприятиям, фильму был обеспечен коммерческий успех, и удалось вселить в лениво жующего попкорн зрителя надежду на то, что любой неудачник своим трудом может добиться всего, даже если он безнадёжно бездарен и туповат как целеустремлённый американский сценарист Сильвестр Сталлоне.

Пинхус-Мордехай Лава скончался в Вильнюсском гетто в 1943 году.

Тёща

Любимая тёща Ясоса, Мойра Лава (в девичестве, Мойра-Двойра Мовшевна Крейндель), держала двор и бакалейную лавку по Немецкой улице в Старом городе, неподалёку от Лютеранской кирхи, которые Мойра унаследовала от своего папаши, Жмули Крейнделя. Дела во дворе Крейнделя шли великолепно: квартиранты исправно платили арендную плату, а в лавке от посетителей не было отбоя. Деньги в карман Мойры текли рекой, в то время как участковый пристав и инспекторы исполнительных комиссий городской управы, промасленные лавочницей по самую макушку, закрывали глаза на полчища крыс и на плачевное санитарное состояние хранения сухофруктов и копчёностей в подсобных помещениях бакалейной лавки.

Женщина энергичная и предприимчивая, Мойра нюхала табак, втайне от мужа приторговывала из-под полы водкой в обход казённой продажи алкоголя и промышляла факторством, оказывая мелкие услуги постояльцам окрестных гостиниц. Особой популярностью у приезжих пользовался продаваемый Мойрой «Новейший путеводитель по Вильне и её окрестностям» туристической конторы «Мойше Сток и К°», которой заведовал её дальний родственник, старший сын тёти Розы Куст и внучатый двоюродный племянник тёти Ряхи Какухряки-Шумеловой, жены единоутробного брата Мойры, Бурьяна Шумелова.

Вход с Немецкой улицы во двор Жмули Крейнделя, где располагалась его бакалейная лавка

Тёще Ясос посвятил следующую эпиграмму:

Ах, Мойра, женщина шестидесяти лет,
У граций в отпуску и у любви в отставке,
Которой держится вся прелесть на подставке,
Которой без морщин на теле места нет,
Злословит, молится, зевает
И с верным табаком печали забывает.

Если бы не кипучая деловая активность Мойры, семейство Лавы давно побиралось бы на паперти Старой синагоги на улице Еврейской и жевало бы всухомятку мацу на ужин. Вместо этого, матрац Мойры был туго набит катеринками и золотыми монетами Великого княжества Финляндского в количестве, достаточном не только для того, чтобы прокормить мужа-талмудиста и двоих дочерей, но и чтобы каждые пятнадцать лет справлять супругу новый лапсердак, а своим чадам оплачивать частные уроки музыки, обучение в женской гимназии и университетское образование за границей. Щедрость Мойры однако не ограничивалась только кругом её близких: каждый год Виленское человеколюбивое общество получало от лавочницы крупное пожертвование, за что председатель общества, губернский предводитель дворянства, граф Платер-де-Броель в сопровождении директоров отделений и смотрителя «Дома призрения» наносил традиционный визит в её дом, чтобы лично поблагодарить Мойру за вклад в благородное дело помощи нищим.

Дедом Мойры был известный виленский бадхен Шайке Файфер, а её кузина, Шима-Бейла Флейтзингер, была матерью сестёр Гнесиных. Мама Мойра обожала Ясоса и всю жизнь уважительно обращалась к нему не иначе как «доктор Биба», игнорируя тот факт, что докторской степени у Ясоса Бибы никогда не было.

Дальние родственники

Супруга Ясоса, Яша Лава, приходилась троюродной племянницей Илье Ефрону, основателю издательского дома «Брокгауз и Ефрон» и издателю «Еврейской энциклопедии Брокгауза и Ефрона». Тесть Ясоса, Пинхус Лава, был дружен с отцом Ильи, Абрамом, известным в Вильне талмудистом, а сам дядюшка Илья был правнуком Элияху бен Шломо Залмана, небезызвестного «Виленского гаона». Оба Ясос и Яша очень гордились этим родством.

Отношения с известными современниками

Биб, Маяковский и Горький

Ясос Биб не любил пролетарских писателей и поэтов. Поэтому ни с Владимиром Маяковским, ни с Максимом Горьким он никогда не встречался и не переписывался.

В дополнение, литовский философ заботился о своём пищеварении и никогда не говорил за обедом о большевизме и о медицине, а также не читал до обеда советских газет.

Биб и Чехов

Книжку с рассказом А. П. Чехова «Палата № 6» Ясос Биб зачитал до дыр, находясь на лечении в психиатрической лечебнице.

С Антоном Павловичем Ясос никогда не пересекался, поскольку первый жил безвыездно в Ялте, а второй — в Варшаве. В Ялте же Ясос Биб никогда не был, а Чехов в Варшаву так и не собрался по слабости здоровья. На Сахалине они тоже не встречались: когда Чехов туда ездил, малолетний Ясос ещё сидел за партой в школе в Хересе-де-ла-Фронтера и, от усердия высунув язык, старательно выводил буквы в разлинованной тетрадке на уроках чистописания. Скорее всего, о существовании Ясоса Бибы Антон Павлович даже не подозревал. Единственное, что объединяло литовского и русского писателей, это то, что оба они, с разницей в 20 лет, прокатились по Поти-Тифлисской железной дороге от Батума до Тифлиса и были впечатлены её горами, скалами, речушками, водопадами, туннелями и Сурамским перевалом.

Биб и Толстой

Сам Л. Н. Толстой никогда не курил. За него это делали другие.

С русским писателем Л. Н. Толстым Ясоса Бибу связал общий интерес к потреблению кумыса.

Задолго до рождения Ясоса, в мае 1862 года, страдающий меланхолией Лев Николаевич по рекомендации врачей отправился в башкирский хутор Каралык, в 130 верстах от Самары, чтобы подлечиться новым и модным в то время методом кумысолечения. Там Толстой жил в башкирской юрте, питался бараниной, принимал солнечные ванны, пил кумыс, чай, а также развлекался с башкирскими девками игрой в шашки с башкирами, о чём написал пространную и двусмысленную статью в журнале «Современник». Будучи в Варшаве, Ясос Биб пролистывал старую подшивку «Современника», чудом не изъятую из университетской библиотеки после покушения Дмитрия Каракозова на императора Александра II в 1866 году, и случайно наткнулся на статью Толстого о весёлом времяпрепровождении того в Каралыке. Ясос написал Толстому письмо с просьбой поделиться рецептом изготовления кумыса, но ответа от столпа русской литературы почему-то не получил.

Биб и Куприн

Ясос Биб познакомился с русским писателем А. И. Куприным ещё в студенческие годы. В то время Куприн работал в Петербурге секретарём литературного «Журнала для всех», куда Ясос посылал свои стихи в надежде на их опубликование. После получения многочисленных отказов с пометкой «Никуда не годится, только в мусорную корзину!», Ясос написал секретарю журнала гневное письмо, в котором упрекал редакторов в нежелании открывать дорогу молодым талантам (Ясос, естественно, имел в виду себя, прежде всего.) и обвинял редакцию журнала в склонности к символизму и мистицизму. Между Куприным и Бибой завязалась переписка. Куприн в деликатной форме намекнул Бибе, что стезя поэзии для последнего скорее всего не будет усыпана алмазами, и предложил литовскому фольклористу вместо стихов написать пару статей в раздел «Из жизни народов в России и заграницей». Их переписка прервалась после того, как Куприну наскучила работа в журнале, и тот уехал в Крым.

На получение Куприным Пушкинской премии в 1909 году Ясос Биб никак не отреагировал, потому что премия не была Нобелевской и поэтому не заслуживала внимания.

Летом 1911 года Ясос Биб случайно встретился с Куприным в Варшаве, в закусочной «Toszshniłowka Rygałowszka» на улице Сенкевича. Куприн заехал на денёк в Варшаву, возвращаясь в Россию из поездки по Европе, был сильно навеселе и припомнить Ясоса и его стихи не смог, посетовав на худую память и на то, что «Журнал для всех» был всегда завален письмами от бездарных начинающих литераторов. Тем не менее, Александр Иванович, большой любитель залить за воротник, с удовольствием выпил с Ясосом два десятка бокалов габербушского и дюжину стопариков водки. Узнав, что Ясос служил в Маньчжурии во время войны с японцами, русский литератор-патриот расчувствовался, выпил с Ясосом на брудершафт, полез целоваться и даже подарил литовскому поэту черновую рукопись своего рассказа «Штабс-капитан Рыбников», на которой до этого раскладывал селёдку на закуску под водочку.

Биб и Бунин

Ясос Биб обожал творчество русского писателя Ивана Алексеевича Бунина. Личная встреча Бибы и Бунина произошла в 1924 году в Париже, куда оба литератора прибыли для участия в мероприятии под названием «Миссия русской эмиграции». Во время доклада Бунина, когда тот рассуждал о том, что Россия когда-нибудь вернётся в назначенное ей Богом русло и снова станет великой, Ясос с места громко упрёкнул Бунина в том, что, мечтая о реставрации самодержавия в России, тот «хочет, чтобы реки текли вспять». На это русский писатель заметил: «Нет, не так, мы хотим не обратного, а только иного течения…» Затем многозначительно подняв палец к небу, пафосно добавил: «Россия! Кто смеет учить меня любви к ней?» На что Ясос громко ответил: «Я! Вам ли присосаться к соску отечества так, как Ясосу Бибу?!»

После конференции Ясос пригласил Бунина в ресторан-кабаре «Мулен Руж» в квартале красных фонарей на площади Пигаль в Париже — уладить разногласия, выпить-закусить, покалякать „по душам“ и посмотреть на девочек, исполняющих стриптиз. По словам Ясоса, на протяжении застолья от русского писателя веяло дешёвым одеколоном прохладой, и литовский философ был разочарован тем, что Бунин «проявил равнодушие к рябчикам и отказался распахнуть душу». Бунин же, напротив, в своём дневнике сделал такую запись:

К сожалению, я не терплю ресторанов, водочки, закусочек, музычки — и задушевных бесед. И никакой «встречи в ресторане» не могло быть и никогда не было. Болтовня о встрече с каким-то проходимцем из Литвы в парижском ресторане — дикая и глупая ложь, будто меня туда затащили, чтобы посидеть, попить и поговорить „по душам“, как любят это все русские. Очень на меня похоже! И никогда я не был с ним ни в одном ресторане».

В 1934 году, в беседе с Наливайтесом за бокалом габербушского Ясос Биб так прокомментировал вручение Бунину Нобелевской премии по литературе «за строгое мастерство, с которым он развивает традиции русской классической прозы»:

Ивана Алексеевича [Бунина] я, безусловно, ценю и уважаю, но каким мудаком нужно быть, чтобы привести в свой дом молодую любовницу и заявить своей престарелой жене, что твоя любовница будет жить с вами под одной крышей, и затем в течение пятнадцати лет мучать бедную женщину, чтобы в заключении этой драмы вкусить горечь унижения от того, что твоя постаревшая любовница, в свою очередь, заведёт себе молодую любовницу-лесбиянку, приведёт её в твой дом и заявит тебе и твоей жене, что она будет жить с вами под одной крышей?! Карма — штука коварная, мой дорогой друг! Делайте со мной всё, что вам будет угодно, но я считаю, что вручение Нобелевских премий таким мудакам [как И. А. Бунин] является, вне всякого сомнения, издевательством над здравым смыслом и несмываемым позором для изгнанной в эмиграцию русской литературы.

Это мнение было высказано Ясосом в кулуарах, за бутылкой пива, и до Бунина по всей видимости не дошло, поскольку в архивах писателя не было найдено никаких свидетельств того, что Иван Алексеевич на него как-либо отреагировал.

Биб и Набоков

Впервые о писателе Владимире Набокове (Сирине) Ясос Биб услышал в начале 1920-х, прочитав сборник его стихов, опубликованный берлинским издательством «Amoralischer Jugendrisch Verlag». Ясос написал рецензию, которую опубликовал парижский журнал «Современные записки». В ней он с недоумением говорил об «отсутствии в стихах Набокова непосредственности и глубины». Вместе с тем рецензент отметил у начинающего поэта проблески таланта и техническое мастерство, но тем не менее посоветовал Набокову забыть про поэзию и вместо неё заняться написанием эротической прозы. «Секс с изощрённо-эстетическими вкраплениями педофилии читающая публика покупает легче и быстрее, чем она сметает вяленую бублицу с прилавков „Привоза“ в Одессе», — писал Ясос Биб в своей рецензии. До конца своей жизни он следил за творчеством Набокова, с разочарованием наблюдая жалкие попытки последнего проявить замеченные рецензентом проблески таланта.

Только спустя почти три десятилетия после этой рецензии Набоков наконец-то прислушался к мудрому совету литовского филолога и засел за написание романа «Лолита». Это творение Набокова, опубликованное в 1955 году парижским издательством «Olympus Pornographique» (не путать с «National Geographic»), специализировавшемся на издании эротики и порнографии, принесло несостоявшемуся поэту мировую славу и большие деньги. В частных беседах с друзьями, Набоков, называвший себя «незаметнейшим писателем с непроизносимым именем», признавал, что «польский рецензент был прав», и сожалел, что не воспользовался его советом гораздо раньше. В благодарность Набоков посвятил Ясосу стихотворение о бабочках.

Несомненно, Ясос Биб, не доживший до этого знаменательного для мировой литературы события, дал бы роману положительную оценку. Спустя 70 лет после опубликования «Лолиты», Центр информационных технологий при факультете математики и информатики Вильнюсского университета, располагающийся в том же комплексе зданий на бывшей Новгородской улице, где Ясос и его команда в 1930-е разрабатывали говорящих роботов, сделал подарок почитателям таланта Ясоса Бибы, приурочив его к празднованию 145-летия со дня рождения выдающегося литовского философа: лаборанты Центра использовали искусственный интеллект для написания рецензии на роман теми словами и в том же стиле, в котором она выглядела бы, будь рецензия написана самим Ясосом Бибой:

«Конечно же, роман Набокова «Лолита» — это отъявленная и неприкрытая порнография. В отличие от других произведений данного автора, для которых характерна смысловая зыбкость и амбивалентность, посыл этой аморальной писательской поделки однозначен и прямолинеен, как осиновый кол. Её главный герой — извращенец, имеющий склонность совращать и развращать, как он их называет, „нимфеток“ — девочек в возрасте от одиннадцати до четырнадцати лет. Вся эта книга посвящена откровенному, бесстыдному и вопиюще омерзительному описанию его похождений, что является издевательством над здравым смыслом и ляжет несмываемым пятном позора на американскую литературу. Без сомнения, это грязнейшая книжонка из всех, что мне доводилось читать. Но как ярко, изящно, вкусно и выпукло она написана! У меня нет ни малейшего сомнения в том, что эта книга принесёт читателям высочайшее удовлетворение, неукротимое и горячее как лава, извергающаяся из жерла возбудившегося вулкана.

Подключившиеся к работе Центра аспиранты факультета филологии также попробовали заставить искусственный интеллект написать от лица Ясоса комментарии на гипотетическое присуждение Набокову Нобелевской премии, на что искусственный интеллект послал аспирантов подальше высказал мнение, что «не стоит гадать, какими именно словами на это выдуманное событие отреагировал бы литовский философ, однако, без сомнения, его словам не была бы характерна смысловая зыбкость и амбивалентность».

Биб и Сунь Ятсен

А ну, дай папиросочку, у тебя брюки в полосочку!

~ Из частной переписки

Сунь Ятсен раздумывает о том, что бы такое написать своему другу по переписке Ясосу

У Ясоса Бибы была единственная, довольно неприятная личная встреча с Сунь Ятсеном в 1913 году в Нагасаки. В результате многочасовой беседы у Ясоса сложилось нелестное мнение об умственных способностях и личных качествах китайского политика. Тем не менее, до своей безвременной кончины, Сунь Ятсен, безмерно благодарный Ясосу Бибу за спасение своей политической карьеры, вёл активную переписку с литовским философом, называя его в шутку «Чжунхуа Лоуренсом». Китайский политик подробно писал Ясосу о ходе революционных событий в Китае, об узурпаторе Юань Шикае, о своей переписке с Лениным, о переговорах с коммунистами, а также жаловался на то, что «Коминтерн — это хитрый лис в шкуре тигра, от которого не дождёшься ни юаня». Сунь также рассказывал о военных успехах своего начальника штаба Чан Каши, сетуя на то, что Чан талантлив и «не раз спасал страну из пасти тигра, но в то же время у него голова льва, а хвост змеи — он трусоват, честолюбив, склонен к интригам и зачастую ведёт себя как лягушка на дне колодца». Особенно беспокоило Ятсена то, что если, не дай бог, Чан станет руководителем «Гоминьдана», всё «стремительно покатится по наклонной плоскости и вскоре китайский народ останется без курицы и яиц». Значительная часть адресованных Ясосу писем Сунь Ятсена была посвящена вопросам народовластия и любовным историям последнего с подробностями, которые зачастую вызывали у литовского философа сильные приступы тошноты и долго не проходящее чувство брезгливости.

В своих воспоминаниях Ясос Биб писал:

Сунь писал как он писал, заливая головы пятнадцатилетних девочек-подростков своими испражнениями, с претензией на интеллектуальность и под соусом любви к ближнему. У приличного человека это, конечно же, не могло не вызывать омерзения.

Тяготимый неприятными впечатлениями Ясос неохотно и лаконично отвечал на письма китайского революционера, называя их «сунь-я-цинизмами», а Ятсена — «полуграмотным крестьянином с изысканными манерами и политическим авантюристом, чья голова набита эклектичным и бессвязным нагромождением утопических конфуцианских, христианских и социалистических воззрений, а душа подобна печени алкоголика, изъеденной циррозом необъяснимо безумной и, в то же время, непоколебимо твёрдой веры в себя как посланника Бога для спасения мира».

В целом, по мнению историков-синологов, переписка двух мыслителей была похожа на «разговор утки с курицей», напоминая чем-то переписку русской императрицы Екатерины II с Вольтером и, в чём-то, переписку Энгельса с ренегатом Каутским. Ведя в 1955—1956 годах оживлённые дискуссии с коллегами о мелкобуржуазной сущности суньятсенизма в рамках празднования 30-летия со дня кончины и 90-летия со дня рождения Сунь Ятсена, видный советский историк и обществовед Клим Полиграфович Чугункин характеризовал переписку Ясоса Бибы и Сунь Ятсена следующим образом:

Пишут, пишут... Конгресс, немцы какие-то. Голова пухнет!

Незадолго до смерти Сунь Ятсен выслал литовскому философу свой сборник «Программа строительства государства». Фундаментальный труд о государственном устройстве пришёлся Ясосу весьма кстати в качестве подкладки под ножку шатающегося письменного стола и материала для растопки камина. Ясос тепло поблагодарил Ятсена за нужный подарок, однако на официальное приглашение чанкайшистского правительства Китая присутствовать на похоронах самопровозглашенного отца китайской нации в марте 1925 года Ясос Биб ответил вежливым отказом под предлогом «пошатнувшегося здоровья и рекомендации врачей не отлучаться от очага родного дома».

В 1981—1986 годах китайское издательство «Нахуа пидзюй» выпустило «Полное собрание сочинений Отца нации» в 11-ти томах, восемь из которых занимает переписка между Ятсеном и Ясосом общим объёмом около 150 миллионов иероглифов с пометкой о том, что данный материал не предназначен для чтения детьми и подростками до 18 лет.

Биб, Бобель и Бабель

Как-то раз Ясос Биб получил на рецензию рукописи рассказов на французском языке начинающего писателя из Одессы Исаака Бобеля. Ясос по рассеяности рукописи куда-то подевал и не смог найти их. (Эти рукописи так и не были найдены и считаются утраченными.) Написав письмо молодому литератору Бобелю, Ясос извинился за утерю и, в свою очередь, выслал тому свою рукопись неопубликованных рассказов под общим заглавием «Виленские рассказы» с просьбой прочитать, не судить строго, обращаться бережно (поскольку рукопись в единственном экземпляре!), вернуть вовремя и, если выпадет свободная минутка, чиркануть на неё рецензию. В центре повествования в «Виленских рассказах» находится банда налётчиков из еврейского квартала в Вильне. Главный герой Моня Хряк, известный также по кличке «Принц Датский», устраивает налёты на лавки, борется с другими бандами за сферы влияния, женится и крутится в бурном водовороте жизни еврейских уголовников Вильны. Через месяц Бобель в ответ написал Ясосу короткое письмо, в котором сухо сообщил, что полученную от Ясоса рукопись куда-то подевал по рассеяности, не может найти её и искренне сожалеет об утрате.

Спустя почти два десятилетия, в 1931 году, в СССР вышла книга под авторством некоего И. Бабеля, озаглавленная «Одесские рассказы». В центре повествования в рассказах — банда налётчиков из еврейского квартала в Одессе. Главный герой Беня Крик, известный также по кличке «Король», устраивает налёты на лавки, борется с другими бандами за сферы влияния, женится и крутится в бурном водовороте жизни еврейских уголовников Одессы. Литературным критикам сразу бросилось в глаза разностилье «Одесских рассказов»: один рассказ написан так, другой сяк, третий эдак и т. д. Самому же Ясосу показалось подозрительным сходство сюжета, героев и их диалогов с его «Виленскими рассказами». «Похоже одесский пройдоха Бобель не потерял мои истории, а продал их за понюшку табака этому шарлатану Бабелю», — рассуждал литовский писатель. Впрочем судиться о плагиате ни с Бобелем, ни с Бабелем Ясос не стал, прекрасно понимая, что подавать в суд на советских писателей — дело безнадёжное: даже если выиграешь судебный иск, ни копейки от них не получишь, и они всё равно продолжат, как ни в чём ни бывало, строгать своих советских Винни-Пухов и волшебников Изумрудного города.

После получения письма от Бобеля об утере рукописи «Виленских рассказов»,Ясос Биб потратил уйму времени на их восстановление по памяти, но эту работу так и не закончил, махнув на неё рукой после фиаско, связанного с опубликованием «Одесских рассказов» Бабеля.

Биб и прочие знаменитости

В 1920-е — 1930-е годы Ясос Биб активно переписывался с известным финским учёным Кузьмасом Виньей, который много рассказал Ясосу Бибу о борьбе за независимость Финляндии в 1899—1918 годы. Со временем Кузьмас Винья стал лучшим другом Ясоса Бибы и часто навещал его, когда приезжал в Университет Стефана Батория на научные конференции.

В период с 1931—1936 годы Ясос Биб также переписывался с третьим президентом Финляндии Пером Сви́нхувудом, с которым он делил общий интерес к использованию морошки в медицинских целях жителями Восточной Карелии.

Отношения с животными

Ясос Биб любил животных.

В детстве он несколько раз посещал с отцом зоологический сад с содержащимися в неволе животными в парке «Сьютаделья», на базе которого позднее был образован барселонский зоопарк. Предприимчивый владелец зоосада, натуралист-любитель Бредильеро Хренорес, считал привычные чугунные ограждения дорогостоящими и бесполезными излишествами, и дикие звери в его заведении были отделены от публики не решётками, а рвами с водой. Посетители зоосада, взрослые и дети, были без ума от собранных Хреноресом со всего света экзотических животных: котов Шрёдингера, озоновых и сумчатых слонов, белоголовых медведей, водяных буйволов, морских лосей, жёлтых собак, огненных гиен и краснозадых макак. Однажды Ясос, вырвавшись из рук отца, попытался пробраться в стаю огненных гиен. Мальчик переплыл ров, отделяющий посетителей от животных, но был остановлен служебной речной лошадью, укусившей ребёнка за ногу выше коленки. Малолетнего нарушителя на берегу поджидали служители парка «Сьютаделья» — Хулио Тито Гомес и Хуасе Мандоло Пизда́рез, которые выписали отцу Ясоса изрядный штраф за нарушение правил поведения в карнавально-развлекательных учреждениях города.

В годы обучения в Варшавском университете, Ясос Биб участвовал в деятельности студенческого общества любителей природы и покровительства животным. Во время пасхальных каникул молодые природолюбы занимались кольцеванием птиц. Летом студенты боролись с браконьерством: в лесах под Варшавой спасали кроликов и уток из силков и медведей и волков из капканов. Спасённых от гибели уток затем размещали на птицеферме «Юный птицевод», кормили коноплёй и смотрели, будут ли те нести яйца и какого цвета, а результаты наблюдения скрупулёзно заносили в журнал. Освобождённых из капканов зверей размещали на звероферме, проводили над ними различные опыты, а затем шили из их шкур меховые шапки, которые продавали на рынке; вырученные деньги тратили на покупку саженцев конопли, с целью её выращивания на корм диким уткам и на приобретение мака для производства опиума и изучения его медикаментозного применения для лечения эректильной дисфункции у гоминидов. Осенью студенты собирали образцы древесной коры, листьев, папоротника и мха, перемешивали их и по ночам курили полученную смесь, собравшись у костра. Во время этих вылазок на природу родились знаменитые песни Ясоса «Ах, у дуба, ах, у ели», «Стою во мху я по колено» и «Просто так жених у яблони стоял».

После возвращения с русско-японской войны, Ясос Биб увлёкся зоологией и регулярно посещал научно-просветительские лекции о животных. Огромную практическую пользу Ясосу Бибу принёс цикл лекций, организованный Ветеринарной бактериологической лаборатории при губернском управлении ветеринарной частью в доме Ассиновского на Александровской улице. Приглашённые лекторы, среди которых был знаменитый виленский «врач на все руки», педиатр и ветеринар Цемах Айболит и провизор из Ошмян Элозор Пилюлькин, не только рассказывали об особенностях лечения людей и животных входящими в моду героином и электрошоком, но и демонстрировали методику обучения лабораторных животных грамоте. К удивлению Ясоса и других слушателей, привезённые учёными звери — свинка Хрю-Хрю, собака Авва, сова Бумба и обезьяна Чичи — могли не только нажимать на электрические кнопки со словами «Хочу харчо» и «В зоопарке тигру не докладывают мяса!», но и членораздельно выговаривать фразы «Карабуки, марабуки, бу!» и «Шита рита, тита дрита!»

Будучи под большим впечатлением от этих лекций, Ясос Биб загорелся идеей написать весёлую книжку для детей, в которой сделать лекторов и питомцев их зверинца прототипами главных героев, однако вскоре такая задумка показалась ему бредовой. Тем не менее, литовский писатель поделился этой идеей с известным русским учёным Н. В. Корнейчуком и спросил его совета. После лекции последнего, озаглавленной «Чем бегемот отличается от гиппопотама», которую Корнейчук прочитал в доме д-ра Шабада на Большой Погулянке, Ясос Биб отвёл лектора в сторону и полушёпотом поведал ему, что хотел бы написать детскую книгу о психически больном ветеринаре, которому мерещится, что животные шлют ему телеграммы и звонят по телефону, разговаривая с ним на человеческом языке. Корнейчук внимательно выслушал Бибу, не в силах оторвать своего взгляда от горящих безумным жёлтым светом глаз литовского писателя, затем распросил его о подробностях творческой задумки и после этого заявил, что данная идея является не только абсурдной, но и разрушительной для неокрепшей детской психики, не говоря уже о том, чтобы вкладывать в голову малышей дурацкие мысли о том, что скарлатину, холеру, дифтерит и малярию можно вылечить шоколадом и гоголем-моголем. Ясос прислушался к экспертному мнению заезжего лектора, и детская книжка так и осталась ненаписанной.

Впрочем, идея Ясоса о безумном докторе не пропала зря. Девяносто лет спустя, американским кинорежиссёрам, братьям сёстрам Вачовски, попались на глаза мемуары профессора Н. В. Корнейчука, в которых тот описывает забавный случай, произошедший с ним в Вильне, когда после лекции к профессору подошёл наркотической наружности молодой человек с осунувшимся, мертвенно бледным лицом и горящими глазами и, цепко схватив лектора за руку, оттащил его в сторону и стал сбивчиво рассказывать о том, что он пишет книгу. Речь в книге взбудораженного посетителя лекции шла о докторе, который страдает тяжёлой формой делирия и мозг которого посещают навязчивые галлюцинации о том, что он едет в Африку лечить диких животных синими и красными пилюлями, в то время как на самом деле напичканный антипсихотиками бедняга лежит в смирительной рубахе на железной койке в виленской психушке. Восхитившись интригой и элегантностью сюжета, братья/сёстры Вачовски быстренько сочинили сценарий и сняли по нему остросюжетный блокбастер «Матрица», ставший самым влиятельным боевиком 1990-х.

Во время одной из зоологических лекций, Ясосу Бибу удалось предотвратить террористический акт: под кафедрой докладчика Ясос обнаружил бомбу, которую подложил туда сумасшедший бегемотофоб Аман бар Малей. Заведующий ветеринарным отделением, О. Котт, отблагодарил Ясоса Бибу, подарив ему двух головастиков редкого вида лягушки-кукушки, получившего своё название за то, что она откладывает икринки в нерестовые гнёзда судака, чтобы её потомство находились под присмотром суровых рыбьих родителей. Так как по правилам питомника в тот год породистым лягушатам полагалось давать имена на буквы «C» и «L», Ясос Биб назвал самочку Кадя Лак, а самца — Куно Лингус. Парочка успешно размножалась, несмотря на то, что ввиду отсутствия рыбьих гнёзд, откладывала икру в домашние тапочки хозяина.

В 1930-е годы Ясос Биб и Яша Лава активно участвовали в деятельности Природоохранного центра имени Александра Карпинского (ПОЦиК). Здесь у Ясоса Бибы появился ещё один близкий друг — ветеринар Мацал Кошек, уроженец города Писек.

Свою любовь к животным Ясос Биб выразил в шлягере «Замри! Я удава веду!», в сборнике рассказов о половой жизни животных «Пёс да лис» и в приключенческо-эротическом романе «Сказочное Бали», повествующем о трогательной любви островитян к домашним козам. Из-под пера литовского писателя также вышло иллюстрированное пособие «Размножение ёжиков», которое выдержало множество изданий и продолжает выпускаться в настоящее время. Редакторы последнего издания «Размножения ёжиков», Ежи Сусликов и Бали Подлипо́й, дополнили пособие последними фактами, полученными в ходе наблюдения за ночной жизнью млекопитающих и грызунов, а также украсили его натурными зарисовками художника-анималиста Кисти Маляра.

Творческое наследие

Библия — это собрание сочинений Ясоса Бибы!

~ Михаил Задорнов

Он принял мировую литературу с гусиным пером, а оставил её с шариковой ручкой.

~ Уинстон Черчилль про творческое наследие Ясоса Бибы

В годы правления в Литве командорши Софьи Власьевны (1939—1991), труды Ясоса Бибы были запрещены, однако расходились в списках, благодаря подпольной типографии «Япиздат», издававшей, главным образом, хокку и танку на языке оригинала. В то же время за рубежом дело Ясоса Бибы продолжали такие известные учёные и философы, как Ябол Ван дер Ус, Хьен де Хох, Айванна Тинкл, Кузьмас Винья и Геморра Эболла. После кончины командорши запрет в Литве был снят, и книги Ясоса Бибы снова стали печататься и вошли в программы изучения в университетах и колледжах.

Беллетристика

Скрипка-лиса замолчит, дарвалдая, —
В небе над городом Вобла Китая.

~ Ясос Биб, баллада «Русское детство»

Хороша Кама с утра. Взяли мы с Котом удилище — и нары-балку.

~ Ясос Биб, «Ответ Гоголю сквозь века и мили»

Вы такой же русский писатель, как я Вандербильт!

~ Из письма писателя А. И. Бунина Ясосу Бибу

Художественным произведениям, вышедшим из-под пера Ясоса Бибы, характерен фольклоризм. Литературный язык писателя схож с речью купринского штабс-капитана Рыбникова: как сочная котлета де-воляй, мастерски слепленная и обильно приправленная специями щедрой рукой шеф-повара санкт-петербургской Астории, каждое произведение Ясоса Бибы, от предисловия до заключения, усыпано народными пословицами, поговорками, прибаутками, пестушками, потешками, закличками и скороговорками. Некоторые литературоведы полагают, что обилие фольклоризмов в творчестве литовского писателя связано с тем, что ни один из языков, на которых он писал, за исключением испанского, не был для него родным. (За всю свою многолетнюю литературную жизнь, Ясос практически ничего не написал на испанском языке, не считая нескольких коротких рассказов и одного исторического романа.) Используя в своих работах произведения народного творчества, писатель тем самым компенсировал нехватку слов в своём словарном запасе и пробелы в практическом применении грамматических правил в иностранных языках, которыми он владел и применял в качестве писательского инструмента.

Впрочем, такие нюансы бросаются в глаза скорее специалистам-филологам, нежели широкой читательской публике. Миллионы людей во всём мире запоем читают произведения, написанные Ясосом Бибой, и им совершенно невдомёк, что восхитительно изящный язык, на котором они написаны, был выучен автором так же, как читатель в своё время вызубрил таблицу умножения — по одной строчке за один присест.

Эротика

Родившись в Испании и волею судьбы оказавшись на другом краю Европы, Ясос Биб всегда мечтал о дальних путешествиях и слыл большим сексоголиком. Благодаря этому из-под его пера вышел приключенческо-эротический роман «Сказочное Бали». Действие романа разворачивается на далёком тропическом необитаемом острове в Индийском океане, куда осетинский вор в законе Чулан Темноев попадает после кораблекрушения и живёт там впроголодь, питаясь мандаринами. Изнывающий от цитрусовой диеты Чулан знакомится с приплывшим с соседнего острова подростком-аборигеном и его любимой козой по кличке «Уилсон». С ними бывший вор в законе занимается экзотическими видами секса и влипает в разные нехорошие истории, связанные с безграмотной колониальной политикой правительства Нидерландской империи в Голландской Ост-Индии.

В своих мемуарах Ясос Биб признаётся, что на написание романа его вдохновила встреча с болгарской куртизанкой Стояной Раковой, с которой он близко познакомился в Вильне, в подпольном борделе у старого еврейского кладбища в Снипишках, куда частенько заглядывал.^{Куда заглядывал — в бордель или на кладбище?} Бордель располагался в подвале известного в городе магазина фруктов «Манда Рины», который для прикрытия держали местные бандиты — татарский криминальный авторитет Чурбан Тупеев и красавица-жена Тата Рина. Ясос сделал Чурбана главным героем своего романа, хотя Стояна Ракова считала, что для этой роли подошла бы лучше Тата Рина.

В то время как содержание романа «Сказочное Бали» было творческим отражением интимных отношений с болгарской проституткой из магазина «Манда Рины», заглавие произведения было навеяно книгой Рабиндраната Тагора «Чокхер Бали», подаренной индийским писателем Ясосу, когда тот гостил в ашраме у Тагора в Шантиникетане в 1906 году. Центральный персонаж романа «Чокхер Бали» — молодой человек-гомосексуалист по имени Бали, желающий жить открыто своей гомосексуальной жизнью и заниматься оральным сексом с другими мужчинами, но вынужденный скрывать от окружающих свою гендерную идентичность и мечтающий совершить «каминг-аут», что вступает в конфликт с консервативной традицией индийского общества и обрекает молодого человека на уединённое, одинокое существование и занятие онанизмом. Произведение пропитано неизбывной тоской, замешанной на обмане и горе, возникшей из сексуальной неудовлетворённости и печали. В финале произведения возбуждённый Бали берёт в руки топор и отрубает никчемный детородный отросток, как петербургский студент Родион Раскольников в припадке раскраивающий остриём топора череп старухи-процентщицы. В своей беседе с Ясосом Бибой о главном герое романа, Тагор как-то заметил: «Я всегда жалел его конец». Это оставило в памяти впечатлительного Ясоса неизгладимый след.

Будучи революционным для своего времени произведением, роман «Сказочное Бали» пролежал несколько лет в ящике стола писателя прежде чем увидел божий свет. Европейские издательства категорически отказывались браться за его публикацию. Ясосу пришлось потратить неимоверные усилия, пока после многолетней переписки с бомбейским филиалом парижского издательства «Olympus Pornographique» (не путать с «National Geographic») ему удалось уговорить ответственного секретаря издательства на публикацию романа на бенгальском языке малым тиражом. В предисловии автора к бенгальскому изданию, Ясос Биб обращается к читателям:

«Дорогой друг! То, что ты держишь в руках эту книжку, говорит о многом: во-первых, о том, что ты умеешь читать и, во-вторых, что ты умеешь читать по бенгальски! Конечно же, роман «Сказочное Бали» — это отъявленная и неприкрытая порнография. В отличие от других моих произведений, посыл этого гениального повествования прекрасен и чист, как облик восьмой аватары Вишну. Главный герой романа — извращенец, имеющий склонность совращать и развращать, как он их называет, „нимфеток“ — подростков-аборигенов и их домашних коз. Вся эта книга посвящена откровенному, бесстыдному и вопиюще омерзительному описанию его похождений, что многие конечно же назовут издевательством над здравым смыслом и несмываемым пятном, забрызгавшим так называемую «художественную литературу». Без сомнения, это грязнейшая книжонка из всех, что мне доводилось писать. Всё это так! Но ты, мой дорогой друг, можешь не сомневаться в том, что она написана ярко, изящно, вкусно и выпукло, и у меня нет ни малейшего сомнения в том, что она принесёт тебе высочайшее удовлетворение, неукротимое и горячее как лава, извергающаяся из жерла возбудившегося вулкана!

Выход в свет бомбейского издания романа «Сказочное Бали» остался практически незамеченным в мире из-за того, что оно было опубликовано на бенгальском языке смехотворно малым тиражом, и было проигнорировано литературными критиками. Однако в Британской Индии произведение произвело настоящий фурор. Многократно переписанные от руки базарными грамотеями пиратские копии романа разошлись по всему Индостану, откуда затем просочились в Китай, Корею, и Японию, и оттуда в Юго-Восточную Азию и далее в Австралию, где в значительной степени исковерканное переписыванием произведение было переведено на английский язык. Помимо небольшого гонорара от официального издания, от всей этой пиратской вакханали Ясосу не досталось ни одной рупии.

В США по мотивам романа «Сказочное Бали» была снята приключенческая драма режиссёра Роберта Земекиса «Изго́й» (англ. Cast Away) с Томом Хэнксом в главной роли. Премьера фильма состоялась 7 декабря 2000 года. Сценарист Уильям Додсон "Билл" Бройлз-Младший допустил много вольностей при написании сценария для фильма, переработав содержание романа до неузнаваемости: к примеру, главного героя Чулана Темноева сценарист переименовал в «Чака Ноланда», сделав его вместо директора магазина «Манда Рины» инспектором службы доставки логистической компании «FedEx», подростка-аборигена убрал вовсе, а Уилсона — любимую козу мальчика — превратил в волейбольный мяч. Ни имя писателя Ясоса Бибы, ни заглавие произведения-первоисточника «Сказочное Бали» не были упомянуты в титрах фильма. В печати данный роман был опубликован в США только в 2001 году под названием «Foxtrot Uniform Charlie Kilo»,, когда страна переживала последствия террористических актов 11 сентября. Внимание всего общества было приковано к конспирологическим теориям истинных причин крушения башен-близнецов в Нью-Йорке, и до классической порнографической художественной литературы в то время никому не было дела.

Некоторая часть литературоведов считает, что существуют основания полагать, что подлинным автором нашумевшего романа «Лолита», опубликованного в 1955 году издательством «Olympus Pornographique», является не писатель Владимир Набоков, а Ясос Биб. Исследователи отмечают, что прежде всего Набоков написал «Лолиту», такое глубокое и зрелое произведение, в престарелом возрасте, когда уже ничего не стои́т и ничего не хочется в то время как до этого он 30 лет писал довольно бездарные и незначительные вещи. Второе, что бросается в глаза, это тот факт, что Набоков был дворянином, потомком барона Фердинанда-Николая-Виктора фон Корфа, и высокообразованным человеком, учившимся в Кембриджском университете. Потомственный дворянин и выпускник Кембриджа написать такую пошлятину, как «Лолита», не мог. В 2019 году британские учёные провели тщательный компьютерный анализ диалектной лексики с графологической, текстологической и идентификационной экспертизой «Лолиты» и других произведений мировой классики и пришли к выводу, что «Лолита» является просто-напросто переработкой рукописных австралийских англоязычных копий романа Ясоса Бибы «Сказочное Бали».

Литература абсурда

На литовском языке Ясос Биб написал роман «В подвалах башни Гедиминаса», посвящённый жизни виленского дна, а на польском — рассказ «Ксендз Воровской слободки» и повесть «Призрак костёла Святого Креста при доме умалишённых», в которой рассматриваются религиозно-моральные и этнические аспекты полонизации Литвы.

В психологическом романе Ясоса Бибы «Бес, пес, ты» изображён тип декадента-аристократа, характерный для конца XIX века. Экспериментируя с самоанализом, писатель выбирает для романа форму дневника, а сам роман при этом носит натуралистические черты.

Краткое изложение романа Ясоса Бибы «Бес, пес, ты»

Сенкевич на вершине славы уверенно смотрит в будущее и на своё место в нём

Молодой испанец Хуасе Отрезон Кастратес, сапожник из Севильи, живёт впроголодь, в ужасной нищете, и пытается разводить кроликов в своём сарае, чтобы свести концы с концами. Несмотря на то, что он окружён любовью жены и детей, Хуасе глубоко несчастен и разочарован своей жизнью. В отчаянии, под покровом ночи, сапожник пытается броситься в реку с моста, но его хватает за руку случайный прохожий. Из разговора с последним выясняется, что прохожий — сатана. Хуасе заключает договор с дьяволом, согласно которому бывший сапожник-кроликовод приобретает богатство, славу и высокое положение в аристократическом обществе Мадрида, но при этом теряет такие человеческие чувства, как сострадание, любовь, радость плотских утех, дружба, азарт, стремление к знаниям, забота о ближнем.

Молодой и богатый граф Хуасе Карлос Отрезон де лос Кастратес Арагонский живёт в своём роскошном особняке по соседству с королевским дворцом в Мадриде. За холостым аристократом охотятся свахи со всех концов Испанской империи. К его ногам бросаются самые красивые женщины столицы. На балу у герцога Пез де Болио дель Пездес-Савойского, наследница испанского престола, инфанита Пиздолорес Кончита де Алохондра Пиздерита де лос Кальвадос-и-Бурбон признаётся Хуасе в любви, но тот холоден к ней. Убитая горем бедняжка выходит замуж за принца Бурбон-Сицилийского, однако, не выдержав разлуки с любимым, бросается с моста в реку. Заполненная блистательными обедами и балами, карточными играми, скачками и охотой на лис жизнь в высшем свете скучна и не интересна молодому аристократу. Он одинок. Чтобы скрасить своё одиночество, Хуасе обзаводится левреткой — аристократической, грациозной породистой борзой собакой. Пёс сильно привязан к своему хозяину, но Хуасе не испытывает к собаке никаких чувств. Несмотря на богатство, славу и успех в высшем свете, он глубоко несчастен и разочарован своей жизнью.

В отчаянии, под покровом ночи Хуасе пытается броситься в реку с моста. По безлюдному мосту гуляет только бездушный холодный ветер, и на этот раз несчастного испанца некому схватить за руку.

После публикации романа «Бес, пес, ты», некоторые литературные критики посчитали его плагиаризированной переработкой юморески Сенкевича «Та третья», на что Ясос Биб лаконично и самоуверенно ответил:

Я знаю, что после моей смерти на мою могилу нанесут много мусора, но ветер истории безжалостно сметёт его.

Эпопеи и исторические фантазии

Будучи потрясённым несправедливостью и жестокостью классовых репрессий после падения монархии в Испании в 1931 году, Ясос Биб начал писать исторический роман на испанском языке «Сломанные кости (исп. Huesos rotos)». Действие романа разворачивается на планете Альфонс на окраине Секстинского созвездия. Населяющие планету альфонсы целый день занимаются сексом, пью амброзию и какают бабочками. Их идиллический мир рушится в одночасье, когда планета Альфонс подвергается нашествию инопланетных чудовищ, пожирающих и разрушающих всё на своём пути. Несчастные пытаются защититься, но терпят неудачу, и в финальной сцене произведения пришельцы из обломков костей аборигенов варят хозяйственное мыло. В «Сломанных костях» писатель отстаивает монархические взгляды, порицает социалистов и либералов, а также винит в случившемся анархию и разруху в умах испанской творческой интеллигенции. Работа над книгой была прервана трагической гибелью писателя в 1936 году, и роман остался неоконченным. По мнению критиков, роман «Сломанные кости» стал предвестником гражданской войны в Испании и вмешательства в неё СССР.

Детская литература

Обложка сборника рассказов о животных

Иллюстрация к сказке «Как Шумелка-мышь и Вуглускры гнулись»

Ясос Биб не обошёл вниманием и юных читателей, обогатив детскую художественную литературу следующими произведениями:

• Рассказ «Хой, Аминет и Брусли», в котором повествуется про дружбу детей разных народов.
• Сборник рассказов о животных «Пёс да лис».
• Повесть для подростков «Тимур и его манда», в которой описана тайная любовь скрывающегося от правосудия главаря шайки разбойников Тимура Валибабаева и падкой до дешёвых развлечений Шуры Муриной, дочери полковника Отдельного корпуса жандармов. Захватывающее действие повести происходит на железной койке с матрацем на чердаке старого сарая в дачном посёлке под Гелгаудишкисом.

Особенно преуспел Ясос Биб в написании сказок для детей. Почти все сочинённые писателем сказки были опубликованы при его жизни, изрядно подвергнувшись цензуре, но были и исключения.

Одна из первых сочинённых Ясосом Бибой сказок — «Повесть о первой любви, или Как Шумелка-мышь и Вуглускры гнулись» — начинается словами «В углу скребёт мышь…». В ней рассказывается о любви втроём двух таинственных инопланетных зверьков Вуглускров и одного монгольского тушканчика, которые никак не могут справиться с несовместимостью половых органов внеземных пришельцев и земного грызуна.

В написанной Ясосом сказке-страшилке «Повесть о том, как мужик с сыновьями ухо тёр» рассказывается леденящая душу история о том, как четверо мужиков — отец и три сына — пошли в поле картошку копать, нашли клад, и это их погубило.

Отрывок из сказки Ясоса Бибы «Повесть о том, как мужик с сыновьями ухо тёр»

Копнул отец землю раз, копнул второй. Глядь, а из-под земли лысая башка вылезла — голая как задница, а на ней — ухо. Да ухо не простое, а поросшее волосами. Вспомнил старик, что говорила ему кольдунья: найдёшь в земле мохнатое ухо, потри его что есть силы, земля-то и разверзнется, и найдёшь там сокровищ несметное количество. Отец был стар и немощен. Позвал старшего сына на подмогу и говорит ему: «Три, Пахом!». Старший сын тёр, тёр — не стёр. Ухо тогда, хвать его за волосья, и утащило в дырку вместе с сапогами. Тогда позвал старик среднего сына и говорит ему: «Три, Ананий!». Средний сын тёр, тёр — не стёр, да в ухо и провалился. Тогда позвал старик младшего сына и говорит ему: «Три, Ювеналий!». Младший сын тёр, тёр — не стёр, да в ухе и сгинул. Осерчал отец, пригорюнился, что сыновей потерял. Пал на колени и стал ухо целовать да языком лобызать и ласковые слова в него нашёптывать, чтобы вернуло ему сыновей. Вдруг башка с ухом затряслась-задёргалась, выскочила из под земли и оказалась Бабой Ягой. Перепугался старик, но виду не подал и говорит ведьме: «Ты пошто, старая кочерга, моих сыновей съела?» А Баба Яга ему и говорит: «А пошто оне, дурачьё, своими шершавыми корягами мой клитор тёрли?! Оне разве не знают, что не растут уши выше лба, не растут!»

Единственной книжкой для детей, которую Ясосу так и не удалось издать, была детская сказка на словенском языке «Ponosna sraka». Санкт-Петербургское издательство Благотворительного общества издания общеполезных и дешёвых книг, в которое обратился Ясос Биб, отказало автору по откровенно надуманной причине, что, дескать, тема жопы и поноса не вписывается в тематический план общества. Корректор издательства по секрету рассказал Ясосу, что заглавие сказки и встретившаяся в тексте фраза «Sraka je bila ponosna na vonj» сильно смутили главного редактора, и он поставил крест на публикации сказки в Российской империи. Многократные попытки Ясоса убедить руководство издательства, что эта книжка не про жопу, а про птичку, оказались тщетными. Также не принесли успеха усилия по поиску издателя за границей. Даже отказались от публикации произведения для словенских читателей издательства иллирийской Австро-Венгрии — «Лайбахская бохоричица» в Любляне, «Sranje» в Кране, «Založnik» в Птуе и «Mura» в Мурске-Суботе. В результате, книжка осталась неопубликованной. Яша Лава описала этот забавный случай в своей статье «Суета вокруг птички» для британского журнала «Modern Language Review», однако даже после публикации статьи интереса к изданию книжки ни в Великобритании, ни в других странах никто не проявил.

Поэзия

Памятная доска, посвящённая хайку Ясоса Бибы «Старый дурак». Установлена неподалёку от дома, в котором проживали Ясос и его жена Яша Лава. Ужупис, Вильнюс.

Ясос Биб с детства варился в поэтической среде, и в зрелом возрасте из Бибы получилась отменная отварная ветчина средняя величина в мировой поэзии. Его дед, Уймураз Могулия, был профессиональным поэтом, чьи стихи даже как-то раз были напечатаны в журнале «Душеполезное чтение» Московской епархии. Отец бабушки Ясоса был известным в Осаке хайдзином, а сама Атомули Ядалато, после того как её папаша продал маленькую Ядалато в окия, стала ученицей гейши и могла без запинки декламировать все 15,837 стихотворений Басё. Бабушка привила внуку любовь к японской поэзии, и множество стихов Ясоса написаны в жанре традиционной японской лирической поэзии хайку. Именно в стиле хайку было написано, пожалуй, самое выдающееся стихотворение Ясоса Бибы — «Старый дурак»:

Захожу в кабак.
Получаю по морде.
Пить надо меньше!

~ Перевод с японского Орды Татарской

Вот что писал об этом стихотворении Ясоса Бибы польский литературный критик Мудржек Аналья-Квасневский в своём исследовании «Символический примитивизм как господствующее направление позднебибовской поэзии»:

В отличие от японца, европейский читатель (и, в особенности, русский) не может понять, в чём тут прикол. Как японцы могут восхищаться подобными вещами?! Между тем, чтение хайку схоже с потреблением бокала дорогущего штайнского вина четырёхсотлетней выдержки, которое требуется выпить тремя глотками, наслаждаясь каждым из них в отдельности. Когда японец слышит первую строку этого стихотворения, то его воображение мгновенно переносится в вонючий японский трактир возле морского порта Нагоя, где в воздухе висит густой, разъедающий глаза табачный дым, в котором мелькают как привидения половые и стоит разноголосый гомон подвыпивших матросов. При этом трактире обыкновенно имеется небольшой пруд, в который периодически окунают разбуянившегося боцмана, дабы привести хулигана в чувство. И вот при наступлении сумерек в этот кабак заходит какой-то шнырь и заказывает кузнечика, швырнув звонкие монеты на барную стойку. Вторая строчка рисует в воображении образ, в котором внезапно рутинная суматоха в кабаке замирает и воцаряется абсолютная тишина, лишь изредка прерываемая слабым стрекотанием кузнечика. Густой табачный дым рассеивается и несколько десятков горящих матросских глаз в течение нескольких минут пожирают странного посетителя, в то время как пытливый и изрядно затуманенный алкоголем матросский мозг пытается осмыслить сделанный шнырём заказ. После молчаливой паузы, бармен небрежно закидывает полотенце на плечо, вытирает о засаленый фартук руки и невозмутимо заявляет незванному посетителю, что кузнечиков здесь не подают, и он, видимо, ошибся адресом. После этого, как в первую долю секунды после Большого взрыва, начинается шумное коллективное мордобитие «стенка на стенку», сопровождающееся отборной бранью, погромом мебели, метанием пустых бутылок, горшков с геранью и табуретов. В результате, шныря вышвыривают из кабака. Ну и в заключение, в третьей строчке шнырь, лёжа в придорожной канаве в дзэновской прострации, ощупывает разбитую до крови и заплывшую от синяков физиономию, философски осмысливает произошедшее и делает выводы. В этот момент вокруг всё тихо. Так тихо, что слышен даже едва уловимый всплеск воды, в которую прыгнула лягушка…

Многие современники Ясоса Бибы — поэты Гаўрыла Хряк, Яйцек Всмятко, Хвядот Данятот, Гомор Содомка; литературовед Додик Дуркевич; и критики Альгидридас Кислотявичус и Нехай Будя — усмотрели в этом стихотворении не только полную безупречность с точки зрения лаконичности и формы, но и глубокий смысл, выражающий квинтэссенцию «грустного очарования» красотой природы, спокойствием, а также устанавливающий незыблемую гармонию души поэта и окружающего мира. Даже в нынешнее время этот хокку считается великим произведением поэтического искусства.

Сам Ясос Биб относил своё поэтическое творчество к младосимволизму, считая, что в простоте образов кроется истинная красота. Своим ученикам Ясос говорил, что стремится к стихам, «мелким, как пересыхающий знойным летом ручей Вильни». В этих словах заключено понимание Бибой роли поэта как не обременённого мирскими заботами священнослужителя, для которого материальный мир — только маска, за которой скрывается иной мир, мир вселенского духа и гармонии, и задача поэта заключается в том, чтобы приоткрыть тот мистический потусторонний мир для читателя.

Особое место в творчестве Ясоса Бибы занимают хокку о войне, которые поэт сочинял, сидя в сырых окопах Маньчжурии и стоя по колено в воде на рисовых полях в японском плену. Военные хокку Ясоса вошли в его сборник «На сопках Маньчжурии», выпущенный польским издательством «Pojebany świat».

Звёзды, планеты.
Война.
Кому-то нужна она?

~ Хайку Ясоса Бибы «Война»

Некоторые из военных стихов Ясоса Бибы были напечатаны, без разрешения автора, в газете «Виленский военный листок», ура-патриотическом рупоре штаба Виленского военного округа. После того, как один из военных цензоров привлёк внимание командования округа к тому факту, что стихи Ясоса имеют антивоенную направленность и содержат скрытый смысл, подводящий читателя к мысли о том, что «мир лучше войны», в 1915 году были приняты самые решительные меры: «Военный листок» прикрыли как рассадник крамолы и распространитель фейков о русской армии, а главный редактор, полковник В. Т. Федоренко, был разжалован в солдаты и отправлен на передовую, где, как и полагается настоящему русскому патриоту, геройски погиб, защищая исконно русские земли Курляндской губернии от нашествия полчищ германского агрессора.

Большую любовь у детей младшего возраста получила написанная поэтом сказка в стихах «Повесть о первой любви, или Как Шумелка-мышь и Вуглускры гнулись». К большому сожалению Ясоса Бибы, критики клеймили эту сказку как «запретный плод аморального, извращенческого воображения господина Бибы» и предупреждали общественность о том, что она может оказать разлагающее воздействие на невинную душу ребёнка. Критики добились своего: при жизни автора данное произведение не вошло в образовательные программы начальных школ, гимназий и училищ. Несмотря на это, каждый ребёнок знал эту сказку назубок, и по популярности «Повесть о первой любви» не уступала детскому стишку «Муха села на варенье, вот и всё стихотворенье».

Время от времени Ясос Биб брался за переводы стихов бенгальского поэта Рабиндраната Тагора, переводя их сначала на суахили, затем со суахили на английский, а с английского на русский, польский и литовский языки. С Тагором литовский фольклорист был знаком лично, проведя несколько недель в ашраме Тагора в Шантиникетане в западной Бенгалии в 1906 году. За время пребывания в Индии Ясос освоил разговорный бенгальский язык и к восторженному удивлению местного населения относительно легко ориентировался в системе личных местоимений. Переводы стихов Рабиндраната Тагора, сделанные Ясосом, способствовали популяризации творчества бенгальского поэта в Африке и Европе и, по мнению многих исследователей-индологов, заработали бенгальскому поэту всемирное признание и Нобелевскую премию по литературе в 1913 году.

Вместе с тем, большинство исследователей-тагороведов сходятся во мнении, что переводы Бибы, несмотря на их благозвучность и художественность, довольно сильно отклоняются от оригинала по форме, содержанию и стилю: в них не соблюдена эквиритмия (принцип соблюдения сложной метрики оригинала), переводчик использовал удобные ему размеры, сокращал текст или раздувал его, сглаживал остроты, а местами, видимо по пьяни невнимательности, пропускал по нескольку стихотворных строк. Писатель В. Набоков считал известные своей вольностью бибовские переводы Тагора «вульгарными и невежественными», а переводы Ясоса Бибы вообще — «невероятно вздорными». Cам Набоков, правда, бенгальским языком не владел и полагался на мнение русской литературной общественности в эмиграции. Впрочем сам переводчик публично признавал, что его переводы с бенгальского языка не имеют к подлинному творчеству Тагора никакого отношения, а представляют собой окрошку из метрики и рифм, мастерски подобранных в стиле Щепкиной-Куперник. В застольных беседах со своими приятелями Рюмкевичем и Наливайтесом, после нескольких бокалов габербушского Ясос Биб неоднократно поднимал тему его переводов стихов Рабиндраната Тагора. Когда Тагору выдали Нобелевскую премию «за глубоко прочувствованные, оригинальные и прекрасные стихи, в которых с исключительным мастерством выразилось его поэтическое мышление», Ясос мрачно заметил, что премию должны были бы выдать за «оригинальные и прекрасные стихи» не поэту, а переводчику, поскольку сами стихи на бенгальском языке такими качествами не обладают, и присуждение за них Нобелевской премии — это издевательство над здравым смыслом и несмываемый позор для бенгальской литературы.

В СССР творческий подход Ясоса Бибы к переводу поэзии на иностранные языки вдохновил целую плеяду переводчиков, от Маршака до Пастернака, чьи вольные, лоснящиеся пушкинской гладью и чистотой переводы Шекспира таким же образом не имеют никакого отношения к творчеству прославленного английского поэта.

Также Ясос Биб проявил себя как поэт-песенник, сочиняя стихи к своим музыкальным произведениям и, наоборот, перекладывая свои стихи на музыку.

Учебная литература

Ибу ибудэ — хуэйдао муди.

~ Любимый китайский афоризм Ясоса Бибы.

Ясос Биб сам любил изучать иностранные языки и очень любил учить детей, прививая им любовь к изучению языков и культуры народов, которые на них разговаривают. Сам он был настоящим полиглотом, что очень помогло ему в изучении фольклора народов мира.

За свою жизнь Ясос Биб написал множество учебников на польском, литовском, белорусском и еврейском языках для училищ и гимназий Вильны и несколько учебников для студентов университетов. К сожалению, большинство из этих произведений были написаны в стол и так и остались неопубликованными при жизни педагога — вначале по причине политики русификации, проводимой властями Российской империи по отношению к польскому, литовскому, белорусскому и еврейскому населению северо-западных губерний, а затем, после аннексии Польшей Виленского края, из-за насильственной полонизации. Тем не менее, некоторые из этих трудов Ясоса Бибы всё же увидели свет при его жизни и активно использовались в учебном процессе, а отдельные учебники даже пережили своего создателя и были неоднократно переизданы с доработкой, добавлениями и уточнениями на основе последних исследований.

Освоив в совершенстве русский язык, Ясос Биб написал на нём несколько учебников иностранных языков:

Страница из учебника «Русский язык для англоговорящих студентов». Здесь отразилась любовь Ясоса Бибы одновременно к детям и животным — в особенности, к его коту Ужупису.

• «Свинцовый пистолет. Весёлый немецкий»
• «Чёрная юбка для моей внучки. Весёлый испанский»
• «Синяя сорока, быстрая как ветер. Весёлый монгольский»
• «Здравствуй, дорогой учитель! Весёлый арабский. Начальный уровень»
• «Самая красивая Родина. Весёлый арабский. Продвинутый уровень»
• «Сенька, вари мяч! Весёлый английский»
• «Мир, дверь, мяч. Английский ещё веселее»

Сочувствуя украинскому народному движению, Ясос Биб написал учебник: «Марiя льон тре. Пан теля пасе. Весела французька мова для українських школярів».

Также он написал кулинарную книгу «Котлета — это блюдо. Пособие по домоводству на английском языке».

Венцом детской учебной литературы от Ясоса Бибы стала научно-популярная книжка по медицине «Отсроченный храп. Весёлая медицина для юных еврейских докторов». К составлению этой книги Ясос привлёк специалистов: школьный приятель Арона Гутана по еврейскому учительскому институту, преподаватель математики еврейского начального училища Ицхак Циферблат, и еврейский знахарь Ури-Ной Лечица пополнили текст красивыми математическими формулами и полезными рецептами. Эта книга долгое время использовалась в еврейских училищах Вильны как наглядное пособие по анатомии верхних дыхательных путей и практическое руководство по лечению нарушений сна настойками сенной трухи и крапивы на пиве и кошерном вине.

Памятник Ясосу Бибу возле детской художественной школы Неринги

С учебниками Ясоса Бибы связан скандал, произошедший в 1963 году в Монголии, когда официальная газета Монгольской народной партии выпустила гневную статью про учебник монгольского языка «Синяя сорока». Посол СССР в Монголии, в своё время обучавшийся по этому учебнику, так на чистом монгольском охарактеризовал статью (а некоторые думают, что и саму партию): «Льстивая, нахальная!». В монгольском правительстве посмеялись и не стали запрещать учебник, объявив статью «перегибом на местах». (Следует заметить, что с птичьей темой Ясосу Бибу не везло. Ранее ему было отказано в публикации детской сказки на словенском языке «Гордая сорока», поскольку издатель посчитал данную книгу пошлой бесвкусицей. С темой млекопитающих Ясосу повезло гораздо больше: его иллюстрированное пособие «Размножение ёжиков» пользовалось ошеломляющим успехом у издателей и читателей, выдержав рекордные 18 изданий при жизни просветителя и 43 после его смерти.)

Министр образования Хорватии, напротив, высоко оценил учебники Ясоса Бибы, сказав: «Dubina Yasosovih misli je neporeciva! Litva bi trebala puknuti od ponosa na Yasos!»

Из под пера Ясоса Бибы также вышло несколько учебников для студентов высших учебных заведений: «Транскрипция иностранных слов в юмористическом фольклоре народов мира» и «Телефон и диктофон — новые друзья шутника. Теория и практика». А исследовательскую работу учёного «Как застать человека врасплох, или Звуковой кинематограф и новые возможности для практической шутки», намного опередившую своё время, стали изучать в вузах с 1960-х годов, уже после смерти учёного.

Музыкальные произведения

На протяжении своей жизни Ясос Биб писал стихи и музыку к ним, а также музыку к стихам. Время от времени композитор также сочинял музыку без стихов, не говоря уже о стихах без музыки. Зачастую источником вдохновения для музыки без стихов ему служили стихи, которые он сочинял на свою музыку или стихи, которые сочиняли другие поэты, вдохновлённые музыкой, которую Ясос Биб сочинял к своим стихам. Если же ему попадалось стихотворение без музыки, оно тоже могло вдохновить композитора при условии, если было написано Ясосом Бибой во время прослушивания какого-либо музыкального произведения того же автора.

Попса

В студенческие годы Ясос Биб увлекался сочинением песен о природе. Многие песни были утеряны, но две стали необычайно популярными в студенческой среде, и их поют до сих пор: «Тихо в лесу. Лишь доносится скрипка-лиса», «Ах, у дуба, ах, у ели» и «Стою во мху я по колено». Песня начинающего композитора «Замри! Я удава веду!» стала большим событием в музыкальном мире, и столетие спустя даже стала гимном таиландского общества одомашнивания питонов.

Виленскому клубу самодеятельной песни имени Людвикаса Резы посчастливилось стать местом, где в рамках региональных песенных конкурсов впервые были исполнены многие хиты Ясоса Бибы, включая «Облади-облада, дарвалдая-дарвалдай», «Одна нога на всех», «Watch the Mall fall down», «We can troll» и другие. Именно грандиозному успеху этих шлягеров на подмостках самодеятельного клуба обязан своим появлением конкурс эстрадной песни «Еврови́дение». По воспоминаниям генерального директора Швейцарского телевидения Марселя Безансона, когда в середине 1950-х годов у руководства Европейского вещательного союза зачесались руки замутить что-нибудь эдакое в послевоенной Европе, по причине отсутствия идей пришлось их черпать из подшивок газеты «Виленский вестник» полувековой давности. Первый конкурс не обошёлся без скандала. Изначально известный как «Гран-при „Евровидения“», он прошёл в швейцарском Лугано 24 мая 1956 года под лозунгом «Сольёмся в экстазе!» и был открыт исполнением песни Ясоса Бибы «О-о-о-писка не стоит ни хрена». Несмотря на то, что данная песня не была частью конкурса, взбудораженные телезрители присвоили ей наивысший балл и на протяжение всего конкурса продолжали выдвигать «Описку» на звание победителя, игнорируя призывы жюри к соблюдению порядка и правил приличия.

Классика

В зрелом возрасте Ясоса Бибу потянуло на сладкое написание серьёзных классических произведений для хора, симфонического оркестра, балета и варьете. Будучи поклонником французского композитора и пианиста Эрика Сати, Ясос Биб в своём творчестве позаимствовал множество приёмов таких музыкальных течений, как импрессионизм, примитивизм, конструктивизм и минимализм, родоначальником которых был его кумир. По этой причине, классические музыкальные произведения Бибы отличаются новаторством и революционностью.

Оратории

Первым из таких музыкальных произведении композитора стала фантасмагорическая оратория «Ashot in the dark is always Samvel», которая своими небывало огромными размерами по продолжительности исполнения и разветвлённостью сюжета побила рекорды, ранее установленные предшественниками Ясоса Бибы для произведений данного класса. Для исполнения роли дневного Ашота, в Австрию была послана просьба прислать известного тенора Алоиза Андера. Несколько месяцев спустя из Венского оперного театра пришло ответное письмо, в котором директор сообщал о том, что в ходе репетиции оперы Вагнера «Тристан и Изольда», Алоиз на почве потрясения от вагнеровской музыки потерял голос и сошёл с ума. Также директор оперы сообщил, что г-н Андера не видели в Вене уже много лет после его отъезда «на воды» в 1864 году. Убеждённый в том, что его произведение по силе воздействия ничуть не хуже вагнеровского, Ясос решил не рисковать хрупкими европейскими звёздами, и на исполнение главных ролей были приглашены певцы с более крепкой психикой: на роль дневного Ашота из Кореи был выписан контратенор Пак Ля, а на роль ночного Ашота (Самвела) — драматический баритон тифлисского оперного театра Шота Насвиристели. Расчёт композитора оказался верным: никто из певцов с ума не сошёл, и премьера оратории прошла с аншлагом на сцене городского театра Вильны. Особенно запомнилась слушателям ария следователя губернской жандармерии «A shot in the dark is always heard by someone», которую исполнил солист Чешской филармонии, бас-профундо Беззубишек Шепелявка.

На входные билеты на премьеру оратории «Ashot in the dark» Ясос Биб установил плату в размере 5 злотых. Каждый посетитель, покидая выступление, получал возмещение в размере 5 грошей за каждые 20 минут пребывания в концертном зале. «Таким образом, — заявил администрации театра Ясос Биб, — люди поймут, что чем больше настоящего искусства они потребляют, тем меньше оно должно стоить». Из-за требования композитора к музыкантам повторять части оратории по несколько раз, пока публика, по словам Ясоса, «окончательно не посинеет от озлобления», исполнение этого крайне однообразного по звучанию музыкального произведения длилось более 36 часов, и до конца исполнения смог досидеть только один человек ― глухонемой сторож театра, которому по долгу службы нужно было запереть входную дверь на замок после окончания концерта.

Оперы

Переломной вехой в музыкальном творчестве Ясоса Бибы стало написание опер. При этом композитор смело опирался на плечи гигантов. К примеру, вдохновлённый оперой «Галька» польского композитора Станислава Монюшко, Ясос написал оперу-сиквел в четырёх частях «Галька Щебень». В ней повествуется о Гальке Щебень, внучке Гальки из оперы Монюшко «Галька». Молодая Галька работает бригадиршей в артели строительных рабочих. Артель разъезжает по Варшавской губернии в поисках подрядных работ и сооружает для деревенских жителей курятники, свинарники и коровники.

Сюжет оперы «Галька Щебень»

Вступление. «Лопаты и корыта»
Первая часть. «Песок»
Вторая часть. «Цемент»
Третья часть. «Щебень»
Четвёртая часть. «Вода»
Финал. «Раствор»

Рекламный плакат с изображением итальянской примадонны Лины Кавальери в роли бригадирши Гальки Щебень

Действующие лица

• артельщики
  • бригадирша Галька Щебень — драматическое сопрано
  • бетонщик Мишок Цимента, любовник Гальки — тенор
  • каменщик Замес Кырьпич — баритон
  • плотник Стругал Бревняк — высокий бас
  • маляр Богомаз Купоросов, гастарбайтер из Малой Вишеры — лирический тенор
  • седовласый старик-землекоп — тенор
• заказчица, помещица Бабка Кошмаркова — низкое меццо-сопрано
• босая девка Паганка Мухаморкова, её внучка — контральто
• бабусин гусь Вуйцик — баритон
• квартирант бабуси Джизус Ябибкис, тот ещё гусь — баритон
• пожарный инспектор Дуремар Бестолковски — бас
• жена инспектора Аномалия Блядовски — контральто
• деревенский староста Яйцек Всмятко — фальцет
• почтальон Печка — баритон
• продавец цемента и пиломатериалов — низкий бас
• девушка с коромыслом — меццо-сопрано
• молодой лесоруб — тенор
• бабы и мужики, народ
• песенники и песенницы, плясуны и плясуньи

Сочиняя оперу «Галька Щебень», Ясос Биб хотел показать богатство и драматические возможности традиционных оперных форм — мелодий ариозного типа и замкнутых оперных номеров — в противовес модным увлечениям композиторов-кучкистстов, которые, по словам Ясоса, превратили классическую оперную музыку в «хрен знает во что — хаотическое и бессмысленное нагромождение звуков». Красной нитью через всё произведение проходят сцены производственных совещаний, выписки накладных, закупки материалов, изготовления бетонных растворов, укладки кирпича и устройства кровли. Конец каждого акта композитор украшает лирическим этюдом, в котором подрядчики под хоровое пение торгуются с поставщиками стройматериалов, заполняют ведомости, месят раствор, купоросят стены, укладывают черепицу и затем шумно и весело обмывают завершённые строительством объекты праздничным застольем. Каждый новый акт начинается идиллической сценой восхода солнца и пробуждения работников артели: распускаются цветы, утренний воздух наполнен щебетанием птиц и жужжанием пчёл, в кустах у старого амбара заливается соловей, зайцы в хозяйском огороде пугливо хрумкают морковку, бригадирша бегает по участку и пинает потерявших человеческий облик работяг, а те спросонья мычат, матерятся и просят опохмелиться.

В третьем акте оперы артельщики сооружают гусятню для заказчицы Бабки Кошмарковой в маленькой деревне под Варшавой. Закончив стройку, они закатывают грандиозный сабантуй, на протяжении которого плотник Стругал Бревняк исполняет сольные партии тамады. На рассвете сляпанную кое-как постройку сдувает ветром. Вместе с постройкой, как ветром сдувает и полупьяных артельщиков во главе с их бригадиршей. В финальной сцене четвёртого акта бригадирша Галька с тяжёлой думой не челе едет навстречу восходящему солнцу в телеге, доверху набитой ворованными у заказчиков стройматериалами. Медленно опускается занавес, в зале гаснет свет и издалека под цокот копыт и скрип колёс до слушателей доносится заунывная песня «Жили у бабуси два весёлых гуся…», которую подхватывает хор.

Премьера оперы «Галька Щебень» прошла в том же здании городского театра, в котором в 1854 году состоялась премьера оперы Станислава Монюшко «Галька». В отличие от монюшковской «Гальки», бибовское творение имело умеренный успех у публики и подверглось резкой критике со стороны музыкального истеблишмента. Как отмечал поэт и музыкальный критик Яйцек Всмятко, для арий строительных артельщиков характерна внутренне бесконфликтная, весьма однообразная музыка, лишённая контрастов и резких переходов. «Если бы пан Биба не был хроническим абсентистом и знал толк в музыкальной композиции, у него получались бы неплохие вещицы! — писал оперный критик Тоскушек Нагонишка в своей разгромной рецензии на оперу «Галька Щебень». — Вместо этого, написанные им в состоянии алкогольного опьянения песни скорее напоминают наигрыши меблировочной музыки Сати, от прослушивания которых хочется застрелиться. Эти песни непонятно где начинаются, непонятно где заканчиваются и довольно слабо отличаются одна от другой». Однако сам композитор отвергал эту критику, называя её надуманной и вызванной личной обидой господина Всмятко на то, что его имя использовано в качестве имени второстепенного персонажа оперы — деревенского старосты Яйцека Всмятко — и его партия была написана для фальцета, что настоящий Яйцек, обладавший красивым басовитым голосом, посчитал личным оскорблением и издевательством. Впрочем, знакомые Ясоса не раз замечали личную неприязнь композитора к музыкальному критику Яйцеку Всмятко, а дирижёр Рукастас Загребайтис указывал на тот факт, что в партитуре оперы, для партии деревенского старосты слово «фальцет» было аккуратно зачёркнуто и рукой композитора было нацарапано «блеять козлитоном».

Оперетты

Нетрадиционный подход Ясоса Бибы к интерпретации классики ярко проявился в цикле его песен для мюзикла «Красавица Икуку и три хулигана», где исполнители танцуют под фривольную музыку, легкомысленно отбивая чечётку. Многие песни мюзикла — среди которых «Хули-хули-хулиганы безобразят», «Сосу-сосу-сосульки тают от тепла», «Писю-писю-писюльку напишу», «Бля-бля-бля-бля-бляха-муха», и «Бла-бла-бла-бла-блажь напала» — вошли в золотой фонд музыкально-театрального искусства. В разных странах бибовский мюзикл несколько раз экранизировали, каждый раз подвергая переделке в соответствии со вкусами своего времени и капризами цензурных органов.

«Броненосец „Потёмкин“» отбирает лавры лучшего фильма всех времён и народов у шедевра немого кино «Трёхсотлетие царствования дома Романовых»

В Советской России, председатель Совнаркома РСФСР В. И. Ленин, мечтавший сделать кино важнейшим из искусств, подверг мюзикл «Красавица Икуку и три хулигана» жёсткой критике, назвав его «мелкобуржуазным опиумом для народа», и приказал наркому просвещения Луначарскому и кинофабрике «Госкино» переработать бибовское творение в произведение, служащее классовым интересам пролетариата. Сказано — сделано! Так появился первый советский чёрно-белый немой музыкально-танцевальный фильм под названием «Учительница рабфака», в котором рассказывается история трёх чумазых беспризорников, которых советская власть выловила в трущобах Петрограда, постригла наголо, промыла мозги и отправила учиться на вечерние курсы для рабочих и крестьян. Там они влюбляются в молоденьку учительницу. Не поделив свою любовь, школьники передрались и началась поножовщина. Все трое получают тяжёлые ножевые ранения и просят прибежавшую на шум уборщицу позвать учительницу. Учительница, утирая слёзы косынкой, целует хулиганов в губы, и после этого они закрывают глаза и умирают. Эта трагичная кинолента в первые годы её проката признавалась лучшим или одним из лучших фильмов всех времён и народов по итогам опросов критиков, кинорежиссёров и публики. Правда, этим титулом «Учительнице рабфака» пришлось наслаждаться недолго: вскоре после выхода в свет эпической трагикомедии «Броненосец „Потёмкин“», лучшим фильмом всех времён и народов стал «Броненосец».

Во Франции, по требованию католической церкви мюзикл «Красавица Икуку и три хулигана» также искромсали вдоль и поперёк, заменив хулиганов мушкетёрами, а развратную красавицу Икуку — кардиналом Ришелье. В позднесоветской адаптации французского фильма, сюжет и главных героев тоже не пощадили. В частности, в советской киноленте дело происходит в СССР в разгар девятой пятилетки.

Производственная драма «Красавица Икуку и три хулигана», киностудия «Азербайджанфильм», 1976 год

Комсомолка, спортсменка и красавица Икуку работает машинисткой резиносмесителя в резинолитейном цехе на 3-й азербайджанской галошной фабрике «Красная резина имени Рухуллы Ахундова» и мечтает стать модельщицей резиновой обуви и членом профкома. Престарелые мушкетёры много лет трудятся на той же фабрике — кто кем: один вкалывает раскройщиком, второй — стыковщиком, а третий — сборщиком галош. Нерадивые работяги пьянствуют, прогуливают смену, воруют стельки для галош, устраивают драки с рабочими соседних цехов и дерзят начальству, в то время как здоровый коллектив фабрики, не покладая рук и без обеденных перерывов и выходных, работает в четыре смены над выполнением спущенного сверху пятилетнего плана, в котором партией и правительством поставлена задача догнать и перегнать Америку по производству галош на душу населения.

В это же время, страна испытывает острый дефицит презервативов. На фабрику по комсомольской путёвке прибывает молодой специалист из Армении Бабаёб Дартаньян. Ему дано важное комсомольское поручение — помочь парткому фабрики наладить производство тонкостенных трубчатых резинотехнических изделий, в которых нуждается советский народ. В этом ему с энтузиазмом помогает машинистка резиносмесителя, комсомолка Икуку. Вместе с Бабаёбом они по ночам варят резиновую смесь из импортного не имеющего аналогов отечественного сырья, разработанного талантливыми советскими учёными в секретных советских лабораториях, лепят из неё промышленные образцы новой продукции и, с риском для своего здоровья, испытывают их друг на друге. (Сцены испытаний, естественно, из картины были вырезаны советской цензурой, но их можно разыскать в архивах Порнхаба.) Однако ленивая и жадная до почётных грамот и орденов Трудового Красного Знамени дирекция завода, наплевав на контрацептические потребности советских людей, сопротивляется модернизации под надуманным предлогом о том, что, дескать, республиканское министерство требует перевыполнить план производства галош.

Пытаясь переубедить противников прогресса, комсомольский вожак Бабаёб бесстрашно «идёт в народ»: надев свежевымытую сорочку, выдавив прыщик на носу и намазав до блеска волосы бриолином, он ходит по цехам, проводит интимные беседы с грудастыми операторшами резиносмесительных машин, бренчит на семиструнной гитаре, поёт вдохновляющие на трудовые подвиги романсы и топит за Нагорный Карабах. В ответ, старпёры-мушкетёры пляшут под гармонь и горланят издевательские матерные частушки. Несознательных рабочих подстрекает стоящий за их спинами начальник цеха штамповки резиновых изделий и тайный агент израильской разведки Пархат Жидоев. На фабрике назревает спровоцированный иностранными спецслужбами армяно-азербайджанский конфликт и пахнет керосином, но отважные комсомольцы Бабаёб и Икуку выводят врагов народа и их заокеанских хозяев на чистую воду…

В этом шедевре азербайджанского кинематографа, машинистка Икуку несколько раз всплывала в знаменитой балладе Бабаёба Дартаньяна про пока-пока-покачивание перьями, однако с началом антиалкогольной кампании в 1985 году была нещадно вырублена из первоисточника и, по инициативе первого секретаря Краснодарского обкома КПСС, заменена жизнеутверждающим лозунгом «Трезвость — норма жизни».

В 1999 году, из 69 написанных Ясосом песен для «Красавицы Икуку», 20 были использованы в автоматном мюзикле «Mamma Mia!» для того, чтобы внести щепотку реализма в шизофреническую бредятину сюжета, сочинённого, по всей видимости, под воздействием галюциногенов артелью писателей-конъюнктурщиков «Беня и К°», а также для того, чтобы немного разбавить слащавость и монотонность набивших оскомину бениных шлягеров «Деньги, деньги, деньги», «Дайте! Дайте! Дайте!» и «О да, о да, о да, о да, о да». Жемчужиной нового мюзикла стала популярная песня Ясоса Бибы «Тра-та-та, тра-та-та, мы везём с собой кота».

Политические взгляды

Если вам нужно узнать про диатрибы — звоните, звоните Ясосу Бибу!

~ Гимн Ясосу Бибу

Ясос Биб всегда с большим сочувствием относился к бедным и угнетённым. Огромное влияние на воззрения молодого человека оказала встреча Ясоса с тогдашним предводителем дворянства Петром Столыпиным в курортном немецком городке Бад-Эльстер в 1902 году. Будущий председатель совета министров Российской империи смог убедить юношу в том, что революционные методы достижения социальной справедливости слишком радикальны и вредны для общества и государства. После бесед со Столыпиным за шахматной доской началась длительная трансформация революционного романтика в закореневшего монархиста.

Эта трансформация в целом завершилась, когда после гибели брата, расстрелянного большевиками в 1917 году, Ясос Биб окончательно разочаровался в социализме и стал придерживаться консервативных взглядов. Впрочем, как когда-то выразился о монархических взглядах своего учителя студент Ясоса Ернишек Затроллевский, они напоминают двуглавого орла — символ свергнутой монархии — которому большевики отбили клюв и отрезали голову, обломали крылья и выщипали перья из хвоста.

В январе 1922 года Ясос Биб выдвигался кандидатом в депутаты Виленского сейма от партии «Прогресс И Законность — Демократический Единый Центр». Партия намеревалась положить конец уродливому марионеточному образованию под названием Срединная Литва и не допустить его присоединения к Польше. Однако 8,2 % литовцев, проголосовавших за кандидатов от партии Прогресса и Законности, оказалось недостаточным, и ни один из кандидатов, включая Ясоса Бибу, не прошёл в сейм. Большинство мест в парламенте захватили сторонники маршала Пилсудского, и 20 февраля 1922 года они большинством голосов приняли резолюцию о включении Виленского края и Вильны в состав Польши. Примечательно, что Ясос Биб не был членом партии Прогресса и Законности, не имел членского билета и не платил взносы в партийную кассу. Это спасло его от политических репрессий, устроенных Пилсудским после установления диктатуры последнего в Польше.

Разочаровавшись в политике, Ясос Биб более никогда не участвовал в политической жизни и ни в какие партии не вступал. Однако писать о политике не перестал и часто публиковал в польских газетах статьи, критикующие базировавшиеся в Вильно многочисленные социалистические, коммунистические и национал-демократические партии. Польские власти относились к таким статьям снисходительно, а в соседнем СССР критика просоветских политических движений и партий вызывала недовольство политбюро ВКП(б). В результате, в 1930 году все без разбора труды Ясоса Бибы, включая написанные им книжки для детей, попали под запрет в Советском Союзе.

Поляки же, напротив, очень уважали Ясоса Бибу за его исследования польского фольклора и книги на польском языке, а некоторые даже считали его польским философом, фольклористом и лингвистом. Даже диктатор Польши Пилсудский, которого Ясос считал бандитом с большой дороги и всю жизнь критиковал его политику полонизации Литвы, относился к литовско-польскому философу с большим уважением, о чём не стеcнялся говорить открыто:

Ja jako były rewolucjonistą traktuję Jasоsa z wielkim szacunkiem.

После присоединения Виленского края к Польше, Ясоса Бибу часто приглашали в Сейм, где он использовал своё влияние для отстаивания культурной независимости Виленской Литвы. Именно в эти годы Ясос Биб издал свои знаменитые «Диатрибы о вреде левых радикальных идей» и «Диатрибы о пользе культурной автономии».

Резко негативно Ясос Биб отнёсся к приходу к власти в Германии Адольфа Гитлера в 1933 году, это послужило причиной прекращения длительной научно-популярной и литературно-художественной переписки, которую с ним вела одна из его бывших учениц из Мюнхена Лера Язагит на протяжении почти 10 лет. Осенью и зимой 1935 года мир стал свидетелем второй итало-эфиопской войны. Ясос Биб пришёл в шок от применения итальянцами химического оружия против эфиопских войск и от того, насколько неготовой оказалась армия Эфиопии к войне нового поколения. Данной трагедии Ясос в конце января 1936 года посвятил эпиграмму, которая стала последней в его жизни:

Эфиопам на войну
Дали тыщу не одну,
Только вот как на беду
Деньги все ушли в песок.

~ Эпиграмма «Буря в пустыне»

Память о Ясосе Бибе

В культуре

Биб. Ясос Биб.

~ Ахулио Пендерас в роли Ясоса Бибы в фильме «Стеклянный глаз»

Почтовая марка с портретом Ясоса Бибы

Многочисленные поклонники и поклонницы Ясоса Бибы посвящают ему песни, стихи и даже оперы:

	Ясос Биб Суперзвезда, я просто хочу знать: Почему ты выбрал такое отдалённое время в такой странной стране? Ты рассчитывал умереть так? Почему ты позволил тому, что ты создал, так выйти из-под контроля? Если бы ты пришёл сегодня, тебя бы услышал весь мир! Не пойми меня неправильно, я просто хочу знать…
— Ху Тинпуй «Я просто хочу знать…» (перевод с китайского)

Большим поклонником творчества Ясоса Биба является знаменитый канадский певец Джастин Бибер, который считает себя дальним родственником литовского фольклориста и даже посвятил Ясосу Бибу одну из своих песен под названием «Биба», однако по совету соавтора песни Лудакриса в целях популяризации Ясоса Биба было выбрано более нейтральное, но созвучное английское название «Baby».

В Праге ежегодно проходят «Бибовские чтения» — культурные мероприятия, приуроченные ко дню рождения Ясоса Бибы. В библиотеках вслух читают отрывки из его романа «Сказочное Бали», в учебных заведениях проходят дискуссии и обсуждения трудов выдающегося литовского мыслителя, учёного и писателя, в детских садах малыши заучивают его песни и стихи, а в ресторане «Nemytý Kotel» проходит праздничный банкет, во время которого приглашённые распивают габербушское — любимое пиво виновника торжества. Празднества заканчиваются коллективным выездом представителей чешской культуры в Вильнюс для посещения могилы Ясоса Бибы. За время с начала этой традиции кладбище посетили следующие чешские деятели:

Вотруб Ду́дяк Видал Ку́киш Ступор Ту́пишек Полька Не́мкова Тряпишка Шва́брова Порвана Мо́чалка Хабалка Ска́ндалова Сасалка За́лупкова Смаком Бу́блик Кашица О́всянка Скучна Бе́седа Манишка Гря́зна Кондрашек Схва́тилка Шавка Бо́бик Голоден Бо́сяк Могилка Глу́бока Бурда Зло́вонкова Слабинек Хлю́пка Дохлик То́щара

Сластяна Гру́шка Квашенек Ка́пуста Сварен Ка́расик Гнилушек Ко́чан Повесилка Го́мак Пострел Гра́бишек Болен Зу́бик Кубик Ру́бик Барби Ку́кла Сломан Но́сик Прокис Ки́сель Пуста Ми́ска Дрянишек Мра́зек Хлебнука Пи́васик Немыта Ра́шка Дурна Ре́пка Накапал Ви́скарик Вялена Ры́бка Отвисла Си́ська

Жирна Сме́тана Бешен Су́слик Нисладка Све́кла Вирусина Тро́янова Издуба Ту́мба Бржижа Студёна Беззубишек Шепелявка Худ Ба́шмак Салёна Ки́лька Мурзилка Ко́тярова Вялена Тре́ска Заспан Усталый Варёна Ла́пша Зол Ко́марик Коза Ма́руська Чижек Пы́жек Делишек На́вратил Гол Ко́роль Балда Ду́рилка

В вещах

Организации им. Бибы

• Издательство медицинской литературы
• Картинная галерея
• Школа танцев и актёрского мастерства
• Ассоциация британских брокеров
• Фирма косметики
• Бутик модной одежды в Лондоне
• Сеть магазинов
• Итальянский ресторан
• Салон красоты
• Магазин игрушек
• Страховое агентство
• Отель

Сайт EasyBib помогает найти источник фразы «To be or not to be» (нажмите, чтобы увеличить)

Учебные заведения

В 1996 году, в годовщину смерти выдающегося литовского философа и педагога, в живописном посёлке Расписдзяй Вильнюсской области был открыт Университет Ясоса Бибы (УЯБ). Это учебное заведение со временем приобрело широкую известность за рубежом и удостоилось посещения многими учёными, политиками и деятелями культуры:

• В 2005 году УЯБ посетил президент Азербайджана Ильхам Алиев, приехавший к открытию научной конференции, посвящённой творчеству поэта Лобзика Азикова.
• В 2009 году, при участии президента Украины Виктора Ющенко, прибывшего в Литву во главе делегации офицеров частной военной компании «Blue Water», в университете был торжественно открыт «Мемориальный зал УПА», посвящённый памяти основателя рок-группы Степана Бандеры. Мероприятие завершилось большим рок-концертом, в котором приняли участие как профессиональные музыканты, так и университетская группа художественной самодеятельности «Пакляна Башке».
• После этого долго никто не приезжал, и вдруг в 2017 году УЯБ удостоился визита самого Папы Римского. Прокатившись по кампусу в своём папамобиле, понтифик внёс вклад в загрязнение атмосферы продуктами сгорания углеводородного топлива, помахал ручкой толпе своих поклонников, а вечером на университетском стадионе открыл премьеру рок-оперы «Yasos Bib Superstar», в основу которой легли посвящённые философу стихи китайского поэта Ху Тинпуя.

В США Инженерному колледжу университета Небраски присвоено имя Ясоса Бибы.

• Нужные и полезные вещи, названные в честь Ясоса Бибы
• 
• 
• 
• 
• 
• 

Прочая фигня

• Вебсайт, который помогает найти источники цитат
• В 1985 году в честь Ясоса Бибы был назван астероид — «(6969) Я сосу бибу».
• Именем Бибы назван город в Египте.
• В вильнюсском районе Ужупис располагается площадь им. Ясоса Бибы, украшенная памятником выдающемуся литовскому деятелю.

В людях и животных

Иногда именем Бибы называют котов.

Виды, названные в честь Бибы

• Паук Pauсharisos Bibas
• Сороконожка Chernolasos Bibas
• Кузнечик Iasos Bibopryg
• Аквариумная рыбка Barabulka Bibabulkas
• Муха Drovofilus Bibas
• Таракан Fuproshus Iasos
• Креветка Ebtvoushozamrazь Iasobib
• Осьминог Fxtagnus Ktulxbiby

Многочисленные фанаты литовского философа часто называют своих отпрысков его именем, например:

• Ясос Новоеполено
• Ясос Тряпалужин
• Ясос Едаз Агубил
• Ясос Умас Терски
• Ясос Кусосал
• Ясос Уписку
• Ясос Искин
• Ясос Нука
• Ясос Улька
• Ясос Унок
• Ясос Трил

Израильский политический деятель Биньямин Натаньяху получил прозвище «Биби», поскольку многие израильтяне считают его крупным фольклористом Ближнего Востока и юмористом, да и сам Натаньяху является почитателем таланта литовского писателя и дальним родственником его жены, Яши Лавы. Будучи с официальным визитом в Вильнюс, к подножию памятника своего кумира Биби возложил венок с надписью и подписью «ЯСОСУБИБУБИБИ».

Брижит Бардо, также именуемая «Бебе́», подобно Ясосу и Яше, стала одним из секс-символов, так же, как они, любит музыку и является участницей движения за права животных. Фонд Брижит Бардо был одним из организаторов сбора средств на памятник Ясосу Бибу. Также она посвятила Ясосу Бибу свой хит «Биби. Бебе. Бибас».

Народный герой Албании Бардок Биба (1923—1949) предположительно был внебрачным сыном Ясоса Бибы от албанской девушки из Мирдиты Униты Зоттёр, которая работала у Бибов уборщицей в начале 1920-х, при этом её официальный муж на тот момент англичанин Кук Олд (англ. Cooke Auld) не знал об адюльтере своей супруги и всю жизнь считал ребёнка своим сыном.

Советский и украинский футболист и тренер, заслуженный мастер спорта СССР Андрей Андреевич Биба является внуком Ясоса Бибы. Отец Андрея Андреевича — Андрей Ясосович Биба — приходится Ясосу сыном, которого ему родила польская пианистка Извела Бжежзагубилабжезовская, вместе с которой Ясос Биб работал в женской гимназии в Вильне в начале 1910-х годов.

Часто задаваемые вопросы

Почему в Википедии нет статьи про Ясоса Бибу?

Потому что жизнь и творчество выдающегося литовского и польского учёного якобы не удовлетворяют критериям значимости Википедии.

Мы с этим категорически не согласны! Поэтому всё, что вы хотели бы знать про Ясоса Бибу (но стеснялись спросить, чтобы не прослыть невеждой), вы можете найти здесь.

Подумаешь, какой-то Ясос Биб! Да кто его вообще знает?

Ясоса Бибу знает весь мир!

Не верите? Судите сами:

Плывут пароходы — привет Ясосу Бибу!
Летят самолёты — привет Ясосу Бибу!
Бегут паровозы — привет Ясосу Бибу!
А пройдут пионеры — салют Ясосу Бибу!

Правда ли, что водку изобрёл Менделеев?

Действительно, в обществе укоренилась легенда, приписывающая изобретение водки Д. И. Менделееву. На самом деле, водка — плод совместного труда Бибы и Менделеева: Ясос Биб придумал 40 частей чистого спирта, а Менделеев — 60 частей воды. Когда всё это перемешали, получилась «менделеевка».

Правда ли, что настоящим именем Наливайтеса было Бульёнис Нахлибавичюс?

Никто не знает. Когда Ясос Биб познакомился с Рюмкевичем и Наливайтесом в английском пабе «Rat & Bat» в 1893 году, они, как настоящие джентельмены, представились ему только по фамилии, и на протяжении всей жизни эта троица обращалась друг к другу исключительно по фамилии. Так что, именами Рюмкевича и Наливайтеса предположительно могли быть Лёлек и Болек, Бонни и Клайд или Чук и Гек. Естественно, все эти догадки — из области фантазий, поскольку им нет документального подтверждения.

Ясос Биб — это философ какого времени?

Ясос Биб — философ на все времена!

Как вы относитесь к Ясосу Бибу?

Мы — положительно! А вы?

Yasos Bib Superstar, do you think you’re what they say you are?

~ Популярный вопрос Ясосу Бибу

I’m sure I’m much more than what they say I am!

~ Типовой ответ Ясоса Бибы

Как к Ясосу Бибу относится мировое сообщество?

Чтобы ответить на этот вопрос, мы провели уличный опрос среди рэперов Нью-Йорка, Лондона, Парижа и Жмеринки. И вот, что мы услышали:

Ясос Биб — офигенный чувак!
Ну, просто офигенный!
Ясос Биб языки так любил,
Что уже в пять лет на пяти говорил!
Философ, филолог и музыковед —
Сам Задорнов признавал его авторитет!
Ясос Биб всегда привлекал меня своей манерой письма!
Нет ничего, чего бы он не знал!
Его вклад неоценим!
И Яша Лава с ним!
ОУ, ЕЕЕ!!!

Почему Ясоса Бибу считают польским учёным? Он ведь не поляк, а татарин.

Мама Ясоса Бибы — литовка, а папа — японо-грузин. С чего вы взяли, что он татарин?! Впрочем, родословная мамы Ясоса нам неизвестна; может быть там татаро-монголы и затесались где-нибудь. Поэтому вполне возможно, что Ясос Биб — татарин, но не чистокровный. А то, что его поляки своим учёным считают, это их право. Кстати, Ясос не одинок в том, что он признан разными народами в качестве их национального деятеля. Многие из его коллег считаются таковыми. К примеру, чехи, поляки, русские, литовцы, украинцы, румыны, молдаване и белорусы не сомневаются в том, что Бор Щамиска — их народное достояние и национальная гордость. В 2022 году ЮНЕСКО даже внесла его в список культурного наследия человечества, чтобы восточно-европейские народы не передрались между собой и не устроили новую войну в Европе из-за какого-то субчика.

A Яша Лава кто — поляк или татарин?

Яша Лава — не поляк и не татарин. Она — жена Ясоса Бибы.

А может, тех, кто тупит, отправить в бан?

Мы не знаем ваших жаргонизмов, но, определённо, предпочитаем тех, кто острит!

Что вы можете сказать в своё оправдание?

Нам нечего добавить к тому, что написано в статье, посвящённой Ясосу Бибу. Давайте лучше послушаем, что говорили современники литовского философа и писателя.

	Некоторые историки полагают, что Ясоса Бибы в действительности никогда не существовало — дескать, он такая же фабрикация как товарищ Огилви, сержант Лэй Фэн или пионер Гриша Акопян и, мол, жизнеописание данного субъекта шито белыми нитками. Я же с полной уверенностью заявляю, что такие утверждения — сущая ерунда. Ясос не был «хорошим парнем»: он не мастерил в детстве гранаты, не боролся с инакомыслящими в рядах Молодёжного антиполового союза, не состоял ни в каких партиях, не охотился на вражеских шпионов и геройски не погибал, прыгая с вертолёта в открытый океан, чтобы спасти секретные документы и избежать плена. Алкоголик, потаскун и дезертир не может быть образцовым гражданином, которого можно было бы поставить в пример обывателям в качестве эталона безупречности, патриотизма, доблести и геройства. Зачем кому-то понадобилось выдумывать такого «героя»? Никакой пользы от подобной выдумки быть не может. Тем, кто подвергает сомнению реальность Ясоса Бибы, я могу сказать только одно: ваше место — в моём списке криптокоммунистов и симпазантов тоталитаризма. Помяните моё слово — едва сотрутся ваши следы в истории человечества, Ясос Биба будет существовать в ней так же доподлинно и неопровержимо, как Карл Великий и Юлий Цезарь.
— Из выступления на Би-би-си британского прозаика и журналиста Джорджа Оруэлла, автора знаменитого «Списка Оруэлла».

См. также

• 1890-е годы

Любопытные страницы жизни Ясоса Бибы и его друзей

• Путешествие в Северную Америку
• Поездка в Жемайтию
• Частные уроки латыни
• Неманская экспедиция

Литература

(в хронологическом порядке)

1. Памятная книжка Виленской губернии на 1902 год : под ред. Г. А. Хотунцова — Вильна: Губернская тип., 1901.
2. Энциклопедическiй словарь : под ред. И. Е. Андреевскаго. — С.-Петербург: Брокгаузъ и Ефронъ, 1907.
3. Яша Лава. Воспоминания институтки. — СПб: Вестник знания, 1912.
4. Еврейская энциклопедiя : под общ. ред д-ра Л. Каценельсона и барона Д. Г. Гинцбурга. — С.-Петербург: Брокгаузъ и Ефронъ, 1913.
5. Ясос Биб. Фенин — гад, или Искусство говорить с набитым ртом : автобиограф. заметки. — Вильно: Детки-с, 1933.
6. Jasos Biba. Mein Kampf . Um die Reinheit der Sprache. — Пер. с лит. — Berlin: Fischer Verlage, 1936.
7. Люк Блюйу. Как вы относитесь к Ясосу Бибу? Творческий путь философа. — Пер. с фр. // Странная литература. — 1957. — № 11.
8. Мудржек Аналья-Квасневский. Символический примитивизм как господствующее направление позднебибовской поэзии. — Пер. с польск. // Пшекруй. — 1964. — № 53.
9. А. Поласкайте, Б. Невъебене. Женщины в жизни Ясоса Бибы. — Пер. с лит. — Вильнюс: Мин нет, 1969.
10. Kuzmas Viñya. Ami cochon Jasos Bib. — Paris: Peace & Death, 1972.
11. Пол Неструган. Антисоветизм в творчестве Ясоса Бибы // Посев. — 1979. — № 2.
12. Вихтигер Люгнер. Вся правда о Ясосе Бибе. — Пер. с нем. — Берлин: Мюнхгаузен и К°, 1992.
13. Яша Лава. Дневник еврейской либертенки. — Пер. с фр. // — М.: Издательский дом Московского международного университета, 1997. — 672 с. — 8000 экз.
14. Scott Schaut. Robots of Westinghouse, 1924-today. — Mansfield, Ohio: Mansfield Memorial Museum, 2006.
15. Rūta Vanagaitė. Mūsiškiai. — Vilnius : Alma littera, 2016.

Cсылки

• Хронология жизни Ясоса Бибы и его современников
• Использованные первоисточники
• Словесная шелуха, без которой русский язык давно бы умер

Примечания

Совет

Понравилось — покажи друзьям.