Ясос Биб

Вклад Ясоса Бибы в копилку знаний человечества поистине неоценим.
Жаль, что он покинул нас. Хороший был философ.

~ Подпоручик Киже

Произведения господина Бибы всегда привлекали меня своей особой манерой письма.

~ Леди Мондегрин

Ясос Биб Ясос Пидоралес-и-Биба исп. Yasos Pidorales y Biba
(Портрет)
Род деятельности	Философия и проч. хрень
Псевдоним	{{{Псевдоним}}}
Дата рождения	17 января 1876
Дата смерти	28 февраля 1936 (60 лет)
Место рождения	Херес-де-ла-Фронтера, Испания
Место погребения	Кладбище Закопай, Вильнюс, Литва
Звание	магистр философии (Варшавский университет); «вечный докторант»; доцент (Университет Стефана Батория); Почётный гражданин Вильнюса (посмертно)
Гражданство	Испания (1876—1891), Российская империя (1891—1917), Литва (1917—1918), Литовско-Белорусская ССР (1919), Срединная Литва (1920—1922), Польша (1922—1936)
Национальность	японогрузинский литовец
Вероисповедание	котолицизм
Мать	Данута Бибайте де Пидоралес (1853—1878)
Отец	Хермандо Пидоралес-и-Соса де лос Хуасе́ (1846—1913)
Жена	Яша Лава (1889—1944)
Муж	{{{Муж}}}
Дети	Анджей (Андрей) Биба (внебрачн.)
Открытия и изобретения	«На ё~ бывают японцы»
Награды	Лауреат Шнобелевской премии
Разное	Любитель женщин и габербушского
Ветеран войны	Руссо-японская (1904—1905); Война тонгов (Нью-Йорк, 1912); Первая мировая (1914—1915)
Хронология жизни Ясоса Бибы и К° Первоисточники на Абсурдоскладе

Ясос Биб, также Ясос Биба, сокр. от  Ясос Пидоралес-и-Биба (исп. Yasos Pidorales y Biba; имена на других яз. — англ. Yasos Bib, греч. Иассос Бибусракис, лат. Iasus Bibius, латв. Jēzus Bibovskis, лит. Yasos Biba, польск. Jasos Byba, рус. Ясос Германович Биба (устар. Ясосъ​ ​Хермандовичъ​ ​Бибъ), чешск. Jasoš Bibka; 17 января 1876 года, Херес-де-ла-Фронтера, Испания — 28 февраля 1936 года, Вильно, Польша) — известный литовский и польский философ, филолог, этнограф, фольклорист, поэт, прозаик, музыкант, дирижёр, композитор и педагог. Прожил яркую и насыщенную жизнь в разных городах мира, но большую её часть провёл в Вильнюсе.

Объехал вдоль и поперёк Литву, и с запада на восток — пол-мира, встретив на своём пути много интересных субъектов, многие из которых были приличными людьми, некоторые — ни то, ни сё, а отдельные оказались кровожадными диктаторами, самодурами и людоедами. Написал огромное количество статей и книг, сочинил несколько музыкальных произведений, и обучил уму-разуму ораву школьников и студентов. По мнению экспертов, внёс неоценимый вклад в философию искусственного интеллекта, поставив жирную точку в горячих спорах о том, может ли машина шутить и можно ли считать интеллектом то, чем напичкана её голова.

Успел повоевать на фронтах мировых, региональных и местных войн: в Маньчжурии (1904), где был ранен в голову; в китайском квартале Нью-Йорка (1912), куда попал совершенно случайно; и в Восточной Пруссии (1914), где служил штабным писарем и втихаря от начальства написал снискавший ему всемирную славу приключенческо-эротический роман «Сказочное Бали».

В середине 1920-х годов Ясос Биб стал известен большому кругу людей своими исследованиями в области фольклористики, которым была дана высокая оценка специалистов и за которые он получил почётное пожизненное членство в некогда престижном Обществе любителей российской словесности. Предметом этой научной работы, которую он проводил в сотрудничестве со своей женой Яшей Лавой, были неумелые шутки на русском языке, заставляющие людей сказать непристойные и зачастую обидные для них вещи.

Пережил несколько вооружённых ограблений, в двух из которых отделался лёгким испугом. Последнего ограбления в 1936 году, однако, пережить не смог, трагически погибнув от смертельного пулевого ранения в сердце.

Рождение и детские годы

Ясос Биб родился 17 января 1876 года в Испании в семье сапожника и домохозяйки. Рос без матери, которая умерла, когда Ясосу было два года. Отец и дед мальчика были пьяницами и к исполнению своих родительских обязанностей относились спустя рукава. Воспитанием ребёнка занималась бабушка. Будучи всесторонне образованной женщиной, она привила Ясосу любовь к чтению и музыке.

У Ясоса было двое братьев: родной старший брат Дон Ягон Биб (1872—1917 год), которого все называли Ягон Дон, и единокровный младший брат Аёб Ядолб Биб (1893-1939). Младший был жертвой пьяного зачатия и, получив от сильно поддавашего в то время отца генетический подарок в форме врождённого шизофренического слабоумия и височной эпилепсии, провёл всю свою жизнь в Виленском доме призрения для умалишённых на Дворцовой улице.

Мама Ясоса хотела дать сыну традиционное литовское имя: к примеру, Игнорамус, Жопарукис, Блядунис или на худой конец Страпонас. Однако дед мальчика, будучи знатоком античной истории и приверженцем символизма, настоял, чтобы ребёнка назвали Ясосом в честь древнегреческого города-крепости на берегу Иасийского залива. Последствия такого решения не заставили себя долго ждать. Как только ребёнок подрос и попал в круг сверстников, он по полной программе получил набор обидных прозвищ и дразнилок: «Ясос-молокосос», «Ясос-кровосос», «Ясос-хуесос», «Ясос глазом кос», «Облизал забор Ясос, языком к ниму прирос», «Гвозди кушает Ясос, пьёт на завтрак купорос», «Съел Ясоска абрикос, прохватил его понос» и тому подобное.

Наиболее поэтически одарённые дети вроде соседских хулиганов Педрило Ибасиаса де Моски Затрахеса и Мудильяре Блядурио Идиотеса терзали бедолагу эпиграммами:

Раньше пас пастух козу На поляночке в лесу, А теперь пасёт козу У Ясоса на носу. У Ясоса нос курнос, Весь кустарником зарос. Полюбил козу Ясос, Целовал её взасос. Плачет маленький Ясоска: Потерял он где-то соску, Где-то соску обронил, Потому что он — дебил. Мама сунула Ясосу Вместо соски папиросы. Накурился папирос, У него теперь склероз!

Ясос Биб стойко выносил оскорбления, но иногда не выдерживал и горько плакал от обиды. «Скажи спасибо деду, Сосик! Ведь могло быть гораздо хуже, если бы родители назвали тебя Пиздю́касом или Ибанутисом, — пытался его успокаивать старший брат Дон Ягон. — Вот меня обзывают «Дон-гондон», но я не жалуюсь, а просто даю им в морду».

Дедушки и бабушки

Свадебная фотография дедушки и бабушки Ясоса Бибы. Осака (Япония), 1843 год

Дедушкой братьев Биб был известный в Мегрелии поэт Уймураз Могулия, а бабушкой — майко Атомули Ядалато. Батоно Уймураз и Ядалато-сан познакомились в Японии, куда Уймураза занесла судьба в поисках вдохновения и успокоения от кошмара нескончаемых колониальных войн Российской империи на Кавказе. Ядалато трудилась в сфере досуга в качестве «осяку» в борделе «Писюдай» в Осаке, хозяином которого был Комухари Комусиси, главарь синдиката Адзума-гуми. Молоденькая майко поначалу с сомнением отнеслась к чужестранцу, который много пил и расплачивался исключительно сенами и ринами (Похоже, йены в карманах бедного мегрельского поэта не водились.), однако была очарована его зелёными глазами, волосатой грудью, мастерской игрой на чонгури, мелодичным пением — гладким и нежным как журчание Йодо во время таяния снегов — и стихами, из которых она не понимала ни одного слова.

Суть любви всегда прекрасна, непостижна и верна,
Ни с каким любодеяньем не сравняется она:
Блуд — одно, любовь — другое, разделяет их стена.
Человеку не пристало путать эти имена.

~ Уймураз Могулия. Поэма «Батоно в каракулевой папахе»

С трудом освоив пару-тройку иероглифов, Уймураз как-то раз написал жалобу на имя управляющей борделем, мадам Наёбато. В жалобе он, как смог, описал то, что Ядалато недодала ему, Уймуразу, сдачи за саке́, выпитое во время последнего посещения о-тяя. После вручения письма, сопровождавшегося церемониальными поклонами, к удивлению Уймураза в доме начался радостный переполох, в ходе которого его быстро раздели, обмыли и переодели в праздничное кимоно, затем под руки вывели во двор, где торжественно обвенчали с Ядалато. Как выяснилось позже, содержание письма было истолковано японцами как официальное обращение к Наёбато-сан с просьбой попросить разрешения у Комухари-сэнсэй отдать Ядалато-тян в жёны Уймуразу-кун. По императорскому указу периода Асука, письменно оформленный брачный обет имел силу договора, и отказ его исполнять карался смертной казнью. Поэтому Уймуразу деваться было некуда, и связанный супружескими узами свободолюбивый грузинский сокол покорился своей участи, как покоряется охотнику-киргизу заморенный голодом и бессонницей дикий беркут.

Комухари Комусиси на производственном совещании в кабурэндзо докладывает о финансовых итогах второго квартала. Осака (Япония), 1841 год

Спустя несколько месяцев Уймураз отвёз молодую жену в его родное село Охарчуэ в Мегрельском княжестве, где она была представлена его родителям и прошла весёлая и шумная свадьба по мегрельским обычаям. На свадебном пиршестве, продолжавшемся неделю, родственники Уймураза пили вино, сверкали красноречием, то и дело поднимая нескончаемые тосты и закусывая жареной бараниной. Не знавшая ни слова по-грузински Ядалато почтительно кивала головой и грациозно кланялась, каждый раз вызывая у гостей бурю восторга и новую волну неиссякаемого грузинского красноречия.

Тамада кормил дорогих гостей байками о том, что клан Могулия якобы происходит из древней династии Геловани, представители которой являются потомками арабских шейхов, которым пророк Мухаммед поручил хранить ключи от входной двери в Каабу. Когда Уймураз попросил тамаду Лажу Нисулия предъявить доказательства, тот приказал своему сыну сбегать на чердак. Через полчаса биджо вернулся с покрывшейся толстым слоем пыли деревянной шкатулкой, в которой оказалась связка ржавых ключей. Лажа долго ковырялся в шкатулке, затем вытащил чугунную загогулину, больше похожую на изготовленную кустарным способом отмычку, и гордо продемонстрировал её присутствующим, чем вызвал среди собравшихся очередную бурю восторга и новый тост за японских женщин, которые умеют ценить мегрельских мужчин.

В последний день свадебных возлияний, заключительный застольный тост от лица совета старейшин Охарчуе произнёс аксакал Тархун Ахачулия. Подняв трясущейся рукой стакан лимонада, приправленного эстрагоном, седовласый старец заявил, что он слишком стар, чтобы пить вино, поэтому поднимает стакан лимонада за молодых с пожеланием новобрачным помнить, что если приправить жизнь в браке горьким вкусом сорняка, тогда она сразу же перестанет казаться такой кислой, какой она представлялась до того, как стала горькой. В заключение, батоно Ахачулия попросил тамаду Лажу Нисулия передать ему принесённую с чердака шкатулку с ключами, порылся в ней и извлёк из под груды ржавого хлама старинную монету. «Это не простая монет, — проскрипел старец, обведя притихших гостей мутным взглядом. — Это аббасидская динара. Её привёз из Царь-града в Кутаиси князь Георгий, муж царицы Тамары. Там её у него украл разбойник Тамаз Пиздони, мой далёкий предок. С тех пор эта монета хранится в нашем селе. Лёжа на смертном одре, батоно Пиздони завещал своим детям вернуть монету туда, откуда она родом — в Багдад. Сегодня я хочу передать её батоно Уймуразу, чтобы он выполнил эту почётную миссию». Уймураз поблагодарил старика за оказанную честь, сунул монету в карман и тут же забыл про неё.

Дальше начались странствия в поисках вдохновения, которое почему-то у Уймураза катастрофически улетучивалось после нескольких месяцев пребывания в отдельно взятом населённом пункте: Батум, Одесса, Санкт-Петербург, Конотоп, Мюнхен, Жмеринка, Кокемяки, Бердичев, Константинополь, Сёйдауркроукюр, Марсель, Вобольники, Дамаск и Волковышки. На длительное время молодая семья задержалась в Вильне, поселившись на съёмной квартире у старого еврейского кладбища в Снипишках, где наплыв вдохновения в душу Уймураза продолжался дольше всего: один год, два месяца, семь дней, 13 часов и 58 минут. Уймураз с женой развлекались довольно долго, путешествуя по городам и весям, пока не осели в Испании.

Прибыв в Испанию, семья японо-грузинских иммигрантов поселилась в Андалусии, в небольшом городе под названием Херес-де-ла-Фронтера. По словам Уймураза, городок привлёк его живописными виноградниками, простиравшимися до горизонта во все стороны света, что напоминало ему пейзажи родной Колхиды. Однако Ядалато позднее рассказывала внукам, что их дед Уймураз был большим любителем выпить, и главной причиной его любви к Хересу-де-ла-Фронтера был дешёвый креплёный херес, которым город был буквально залит после каждого сбора урожая винограда.

Со временем, Ядалато освоила мегрельский язык и научилась готовить купаты, кучмачи, хачапури, мамалыгу и гебжалиа. В 1846 году она родила сына.

Парадный подъезд клуба «Los Caballeros Penduras en Popen» в Хересе-де-ла-Фронтера. Слева от входа виден сарай, в котором Уймураз разводил кроликов

Пребывание в Испании стало самым плодотворным в творческой карьере Уймураза, однако его финансовые дела на литературном поприще шли плохо: испаноязычная публика не проявляла никакого интереса к его стихам, написанным на грузинском языке, и за всё время жизни в Испании они были изданы всего дважды — первый раз в Тифлисе, в сатирической газете «Фаланга», а второй — в журнале «Душеполезное чтение» Московской епархии. Чтобы хоть как-то свести концы с концами, Уймураз подрабатывал сезонным рабочим на винодельне — давил ногами виноград, а в свободное время от написания стихов разводил в домашнем сарае кроликов, бренчал на чонгури и гнал чачу из краденых отжимков винограда. Большим подспорьем в семейном бюджете был доход от мужского клуба «Los Caballeros Penduras en Popen», который содержала Ядалато. Предлагаемые посетителям клуба дешёвые анальные услуги делали его популярным у заезжих кабальеро нетрадиционной ориентации из портового Альхесираса. Впрочем, доходы были невелики, их едва хватало на еду и одежду, и о том, чтобы выделить деньги на высшее образование сына не могло быть и речи. Когда мальчик достиг подросткового возраста, его отдали на учёбу в сапожную мастерскую.

Родители матери Ясоса Бибы скончались задолго до рождения братьев Биб, и об их жизни практически ничего не известно, за исключением того, что дед работал челноком и попал за решётку по обвинению в подпольной торговле контрабандой.

Родители

Отец Ясоса Бибы — испанский обувной мастер Хермандо Пидоралес-и-Соса де лос Хуасе́ (1846—1913) — родился и вырос в Испании.

Родители отца дали сыну испанское имя Хермандо, чтобы ребёнок лучше вписался в испанское общество и пользовался уважением мужчин и любовью женщин. Помимо испанского имени они ему также присвоили выдуманную Уймуразом испанскую фамилию, подпоив церковного писаря абсентом домашнего приготовления из негниючки, один лишь запах которой мог бы с лёгкостью свалить 60-пудовую ломовую лошадь. У хлебнувшего дьявольской настойки представителя духовенства пошёл пар из ушей и ему привидилось, что небеса разверзлись и оттуда в лучах солнечного света на грешную землю снизошёл господь (почему-то говоривший с сильным грузинским акцентом) в сопровождении девы Марии с раскосыми глазами и младенцем на руках. Сообразив, что является свидетелем наступления ожидаемого со дня на день Дня Господня, писарь в смятении пал на колени и стал целовать сафьяновые ичиги Мессии, моля о прощении за пьянство и блуд. Господь смилостивился, ласково поднял церковнослужителя с колен, похлопал по плечу и, сунув в его дрожащие руки перо, по слогам продиктовал, как следует правильно вписать имя младенца в метрическую книгу.

Отец Хермандо, всецело поглощённый написанием стихов, подпольным производством чачи и разведением кроликов, практически не занимался воспитанием сына, и мальчик был предоставлен самому себе. После школы маленький Хермандо пропадал в мужском клубе «Los Caballeros Penduras en Popen», помогая матери разносить приготовленные ею абсент и закуски, и роль отца ему заменили завсегдатаи клуба Хуелесито Педригес, Пидоро Сракалиарес де Пипе и Хуанито Пиздарио Жопамария де Гомез.

Выучившись на сапожника, Хермандо вначале работал по найму, а затем, подкопив денег, открыл своё дело под вывеской «Мастер Соса». Первыми клиентами мастера стали его знакомые по мужскому клубу. Молва о высоком качестве услуг быстро распространилась по городу, и к концу 1860-х мастерская обслуживала практически всё мужское население Хереса-де-ла-Фронтера и его окрестностей.

Родители Ясоса Бибы

Спустя четверть века после рождения Хермандо, его родители затосковали по Вильне и сосватали сыну литовскую девушку — Дануту Бибайте (1853—1878). После введения запрета литовской печати латинским шрифтом, отец Дануты — Букинистас Биба (Бибас) — начал подрабатывать книгоношей, нелегально переправляя из Германии в Литву книги на литовском языке, однако вскоре был схвачен властями и по приговору суда выслан вместе с женой на поселение в Сибирь. После смерти родителей, Данута осталась сиротой, бедствовала и была вынуждена эмигрировать из Российской империи. Она много раз переезжала с места на место, пока не осела в Испании. Прожив восемь лет в браке с Хермандо и родив от него двоих детей, умерла от чахотки.

После смерти жены, Хермандо в память о ней настоял на том, чтобы сыновья носили фамилию их матери и изучали литовский язык. Поскольку сам Хермандо говорил только по-испански с сильным мегрельским акцентом с примесью японского жаргона, для обучения детей пришлось искать няню, владеющую литовским языком, что в Испании, несмотря на её полиэтничность, было нелёгкой задачей. Как выяснилось впоследствии, с трудом найденная няня — сеньора Фигле Поебене де Похуарес, внучатая племянница литовского князя Похуистаса Поебениса и вдова капрала Королевской гвардии Испании Мудилио Похуареса — не знала ни слова по-литовски и несколько лет учила детей вымирающему диалекту арагонского с примесью сефардского. Ясосу затем пришлось изучать литовский самостоятельно, а его брат Ягон Дон махнул на изучение иностранных языков рукой и ни говорить, ни читать, ни писать по-литовски так и не научился.

Хермандо сильно переживал смерть жены. Оставшись с двумя малолетними сыновьями на руках, он впал в депрессию и начал сильно пить, пытаясь заглушить горе дешёвым креплёным хересом, в котором буквально утопал Херес-де-ла-Фронтера. Дети очень любили отца, несмотря на пьянство последнего, однако к его сапожному ремеслу относились презрительно, видимо из-за того, что к отцу прилип устойчивый и довольно зловонный запах свежевыделанной кожи и палёной резины с примесью ароматов ядрёной махорки и слащавого хереса.

Беспробудное пьянство Хермандо, а также его тяга к азартным играм, не могли не сказаться на работе его предприятия «Мастер Соса»: заказчики начали жаловаться на плохое качество обслуживания, невнимание к нуждам клиентов, гнилые нитки, вкривь и вкось сшитую обувь, неровно обточенные каблуки и отваливающиеся заклёпки. Масла в огонь также подливали мастерские механического производства обуви и обувные фабрики, которые начали плодиться после изобретения швейных машин Зингера, Гровера, Беккера и Китса и заполонять рынок массовой обувной продукцией, вполне похожей на ручную, но превосходящей её прочностью и чистотой отделки. В дополнение, кровопролитная гражданская война с карлистами на востоке страны и беспрерывные колониальные войны Испанской империи в Латинской Америке выкосили значительную часть мужского населения Испании. Заказы начали стремительно иссякать, и Хермандо залез в долги. Пытаясь спасти свой бизнес от банкротства, он снизил цены, продлил часы работы до поздней ночи и даже побелил потолок в мастерской. Ничего не помогало! Не помогло даже рекламное объявление в местной газете «El Mundo de los Pezdobolos», которое Хермандо разместил на последние деньги: «Мастер Соса гарантирует: Придёшь без сапог, уйдёшь счастливым! Купи два сапога и получи ещё два от Соса в подарок бесплатно». Маркетинговые усилия Хермандо оказались тщетными: к концу 1880-х ручному производству обуви пришёл конец, доходы от ремонта обуви и оказания сопутствующих услуг были мизерными и не покрывали расходов, и мастерскую пришлось закрыть. Скрываясь от кредиторов, Хермандо бежал из Испании в Италию, а оттуда с детьми и родителями в 1891 году перебрался в Литву.

Любимые папиросы отца Ясоса Бибы

После переезда семьи в Вильну, Хермандо устроился сторожем на фабрику по производству обувных щёток, однако своих привычек не бросил: продолжал пить как сапожник, курить дешёвые папиросы «Шалунья» и играть в карты на деньги. Состоял в Общине иностранных католиков при костёле св. Анны на Суворовской улице и сожительствовал с Фимой Климакс, буфетчицей привокзального ресторана «Nablevaitis» С.-Петербурго-Варшавской железной дороги. Буфетчица была старше Хермандо на восемь лет и, так же как и он, питала слабость к алкоголю. От неё у Хермандо родился сын Аеб Ядолб Биб, которого сдали в приют для слабоумных.

За двадцать лет своего пребывания в Вильне, бывший сапожник так и не научился говорить ни по-польски, ни по-литовски, ни по-русски, за что фабричные рабочие называли его «немцем» и обращились к Хермандо Пидоралесу-и-Сосе не иначе как «херр Швухтель дер Шванцлутчер». Скончался Хермандо в 1913 году от прогрессирующего цирроза печени и гепатоцеллюлярной карциномы.

Учёба в школе

В детстве Ясос Биб хорошо развивался, и отец отдал ребёнка в католическую школу.

Поощряемый бабушкой, Ясос рано начал читать и особенно любил сказки и смешные истории. «Он читал на уроке чтения, на уроке рисования, на уроке арифметики…», — вспоминал первый учитель мальчика, Писсаро Педро Аррастиа. Впрочем, привычка читать на уроках не помешала Ясосу Бибу успешно справляться со школьной программой.

Арабская песня про родину в исполнении детского хора:

Биляди живут, биляди!
Ма-ахнатые биляди!
Денег мало мне на шмаль —
Ты кибитка не ходи!
Биляди, биляди, биляяяди,
Биляди, биляди… не биляди!

Любимыми учителями Ясоса были преподаватель литературы Иаго Мочи́ла и учительница французского Мадам Сижу, которую школьники очень любили за доброту, несмотря на то, что на уроках она была строга, требуя от учеников прилежания и усидчивости. В музыке Ясоса наставляла известная испанская пианистка Октава ля Фальшива. Под её чутким руководством мальчик приобщился к классической музыке, а также увлёкся изучением музыкального фольклора разных народов. Особенно ему полюбилась арабская народная песня «Моя родина». Мальчик был заинтригован этим прекрасным музыкальным произведением: он то и дело насвистывал себе под нос его зажигающую мелодию и напевал загадочные слова, чем сильно раздражал свою няню, флегматичную сеньору Фигле Поебене де Похуарес, которую, как правило, не так-то просто было вывести из равновесия.

Вскоре у Ясоса Бибы проявился и поэтический талант. Как-то раз отец мальчика, Хермандо, приобрёл у проезжих цыган поношенную шубу, сделанную, как утверждал продавец, из шкуры марала. Шуба была хороша: мех лоснился, блестел и переливался всеми цветами радуги, полы спускались до самых пят, спинка элегантно расширялась книзу, рукава были широки и просторны, и всё это великолепное творение скорняжного искусства венчал большой отложной воротник, который закрывал всю голову. Однако после первой же носки дорогая покупка расползлась по швам, полиняла, облысела и стала похожа на драную кошку, чудом оставшуюся в живых после злобной атаки стаи бродячих псов. При внимательном рассмотрении, мараловая шуба оказалась грубо скроенным ватником, кторый был мастерски обшит собачьим мехом. Будучи предметом насмешек членов семьи и соседей, расстроенный Хермандо сердился и огрызался. Последней каплей для незадачливого владельца цыганской шубы стала сочинённая Ясосом едкая эпиграмма, написанная от лица некоего субъекта по имени Херман, который задаётся вопросом о том, на кой чёрт его дёрнуло купить у цыганских мошенников данное меховое изделие. Разозлившись, отец снял ремень и нещадно выпорол автора пасквиля как сидорову козу.

Иллюстрация к повести Яниса Блядкевичуса «Детство и отрочество Ясоса, или Его университеты», 2001 год

Себя от холода страхуя,
Купил доху я
На меху я.
На той дохе дал маху я…

~ Эпиграмма Ясоса Бибы «Херман доху купил нахуя?»

Плата за первое в жизни поэтическое произведение, сочинённое Ясосом, была щедрой и болезненной: отец снял со своих штанов кожаный ремень и всыпал юному литератору по первое число, наградив задницу последнего красными рубцами. Экзекуция запомнилась мальчику на всю жизнь, так и оставшись незаживающей душевной травмой. Некоторые исследователи творчества литовского стихотворца отмечают, что порка отцовским ремнём оказала огромное влияние на поэзию Ясоса Бибы, внеся в неё нотки боли, горечи и разочарования с едва заметными оттенками садомазохизма. В процессе экзекуции появился первый ясосовский хокку — «Свист в тишине»:

Жара, пот,
Ремень свистит
У задницы.

~ Перевод с японского Колбаяси Наризато

Занятия спортом

Юный Ясос Биб активно занимался спортом.

Лёгкая атлетика

Первым спортивным наставником мальчика был Огого Добегулия — грузинский энтузиаст физической культуры, легкоатлет, тренер, учёный-самоучка и внучатый племянник деда Ясоса Бибы. Поборник гигиенической гимнастики и контрастного водолечения, дядя Огого был колоритной фигурой в спортивном сообществе города. Он обучил Ясоса многим полезным и нужным вещам, в том числе:

Тренер Огого Добегулия (четвёртый слева в заднем ряду) среди членов тифлисской команды по гребле на судах с уключинами

• бегу на длинные дистанции за водкой для тренера;
• бегу по пересечённой местности от назойливых кредиторов;
• толканию ядра в только что застеклённое окно в квартире любовника жены;
• бегу с препятствиями от разъярённой супруги;
• прыжкам с шестом через лужи и ручьи;
• метанию молота в стаю ворон;
• стрельбе сигарет;
• стрельбе по пивным бутылкам и
• спортивной ходьбе по граблям.

Ясос и другие воспитанники Огого Добегулия с радостью следовали его указаниям на тренировках, жадно впитывая уроки жизненной мудрости и набираясь практического опыта.

Дядя Огого был единственным в городе обладателем неработающего передвижного парового двигателя

Несмотря на отсутствие медицинского (или какого-либо другого) образования, отчисленный за неуспеваемость из Тифлисской духовной семинарии Добегулия перевёл на грузинский язык книгу «Комнатная оздоровительная гимнастика» немецкого врача Шребера, чем навлёк жёсткую критику грузинских светил медицинской науки. Так, профессор тифлисского отделения Императорского медицинского общества Багратион Наполиони подверг сомнению аутентичность переведённого Добегулией текста. В частности, профессора смутила рекомендация совмещения табакокурения — в особенности, кальянного курения смешанного с патокой неочищенного табачного листа с высоким содержанием никотина — с занятиями физическими упражнениями в непроветриваемых помещениях. Внимательно изучив текст, профессор Наполиони пришёл к выводу, что ни рекомендации о пользе курения табака во время физкультурных занятий, ни многих других присутствующих в добегулиевском переводе «медицинских» советов, нет и в помине в немецком первоисточнике; единственным материалом, который не был в переводе отсебятиной, оказались чертежи изуверских корсетов Шребера для исправления осанки у детей и приспособлений безумного немецкого учёного для предотвращения неправильного прикуса.

Другим увлечением Добегулия была механотерапия с применением специальных устройств шведского врача Густава Цандера. Ппохожие на средневековые орудия пыток разнообразные механотерапевтические аппараты в коллекции дяди Огого произвели на юного Ясоса Бибу сильнейшее впечатление, возбудив в пытливом уме юноши интерес к испанской инквизиции и её изощрённому инструментарию: гарротам, испанским сапогам, маскам позора, железным девам, стульям ведьмы, дыбам, грушам, колодкам, фалакам, кошкам, трипалиям, позорным столбам, тискам для пальцев и, конечно же, к венцу гениальнейших изобретений человеческого разума — кошачьему фортепиано.

Бейсбол

Японcкие аборигены внимательно изучают технику игры европейских варваров из Йокогамского загородного физкультурного клуба, чтобы 20 лет спустя разгромить тех на бейсбольном поле Токийского университета. Спустя 70 лет, эта стратегия предков вдохновила и была успешно применена на практике архитекторами японского экономического чуда.

Помимо занятий лёгкой атлетикой, Ясос Биб обожал играть в регби и бейсбол. К сожалению (или, скорее, к счастью) для Ясоса и его сверстников, командные виды спорта были за пределами компетенции и творческих способностей тренера Добегулия, поэтому на активное занятие этими видами спорта Ясоса вдохновляла бабушка мальчика, Ядалато, обожавшая популярный в Японии бейсбол. Вдвоём с бабушкой они болели за бейсбольную команду подготовительной школы Токийского университета, чьи бэттеры Накатика Наебнука и Херанука Помячука стали кумирами юного бейсболиста. Ликованию бабушки и внука не было конца, когда в 1896 году их команда с разгромным счётом 29–4 обыграла команду европейцев из Йокогамского загородного физкультурного клуба.

Сколотив из учеников школы, в которой обучался Ясос, любительскую бесбольную команду, Ядалато была её тренером, называя своих питомцев «котятами». Из-за нежелания местных богатеев раскошеливаться на содержание детской команды непонятного для них вида спорта, бабушка также выступала в роли спонсора, покупая котятам за свои деньги бейсбольные биты и мячи. Финансовое состояние её клуба для мужчин нетрадиционной ориентации «Los Caballeros Penduras en Popen» было довольно шатким, поэтому на настоящие бейсбольные мячи денег катастрофически не хватало. Изобретательная Ядалато заменила бейсбольный мяч футбольным и, тем самым, положила начало софтболу — новому виду спорта, который с лёгкой руки японки получил название «киттенбол» (от англ. kitten — «котёнок»).

Футбол

Стороной не обошла Ясоса Бибу и набирающая силу в конце 19-го века футбольная горячка. В Испании этот вид спорта стал популярным благодаря морякам и студентам, которые привезли его из Великобритании. Весной 1890 года Ясос умолял отца отвезти его на исторический матч андалусийских футбольных клубов «Севилья» и «Рекреативо». Хермандо согласился, однако накануне поединка внезапно ушёл в запой, и поездка сорвалась, несказанно разочаровав сына.

Схема передвижения по полю фигуранта «Руки Хуялы», наспех накарябанная Ясосом Бибой на бумажной салфетке

Спустя много лет, Ясос Биб не переставал сожалеть о пропущенном футбольном матче, в котором в составе обеих команд было по два испанца и по девять британцев, а победу одержала «Севилья» со счётом 2:0. После дюжины бокалов габербушского в компании своих друзей, Ясос частенько начинал плакать, вспоминая отцовскую порку и то, как по вине отца он не смог воочию насладиться легендарным голом, который на последней минуте матча забил с разворота нападающий «Севильи» Хуяриос Хуяла.

Ясос мог без устали пересказывать историю о том, как мяч очутился в сетке ворот «Рекреативо» после того, как Хуяла получил пас навесом от Хуивьера Болванеро де лос Твердолобоса. Болванеро получил пас длинной передачей от Руби Паскаля, который, отобрав мяч у нападающего «Рекреативо» Мазильеро Иебанутеса, обошёл защиту англичан Джавы Скрипт и Перла Сишарп и затем, под одобрительный рёв болельщиков, со всего маху засандалил мяч с другого конца футбольного поля прямиком в голову Болванеро де лос Твердолобоса, от которого мяч попал в руки ноги Хуялы. Вратарь «Рекреативо» Бейсик Хакер зевнул, и мяч молниеносно очутился в сетке его ворот. Игроки проигравшей команды утверждали, что Хуяриос Хуяла, автор гола, получившего название «Гол столетия» и признанного лучшим голом в истории футбола 19-го века, забил мяч рукой (Этот случай стал известен как «Рука Хуялы».), однако рефери посчитал, что мяч был забит ногой, и, несмотря на возмущение игроков «Рекреативо», гол был засчитан. Ясос, закоренелый болельщик «Севильи», был полностью согласен с таким решением футбольного судьи и отвергал всяческие домыслы о том, что мяч был забит не ногой, а рукой Хуялы.

Примечательно, что после окончания школы Ясос Биб ни разу не притронулся к мячу, но всю оставшуюся жизнь с удовольствием слушал репортажи о футбольных матчах по радио.

Друзья детства

Десятилетний Ясос Биб на веранде отцовского дома в г. Херес-де-ла-Фронтера, Испания

В школе вместе с Ясосом Бибой училось много детей иностранцев. Это сподвигло Ясоса, родными языками которого были испанский и японский, изучать другие языки, чтобы он мог общаться со своими школьными приятелями на их родном языке. Интерес к изучению языков стал впоследствие для Ясоса Бибы ключевым обстоятельством в выборе профессии филолога.

Лучшими школьными друзьями Ясоса стали француженка Анаже Д’Ура, отличавшаяся низкой успеваемостью и странными шалостями, которые вредили ей самой, и армянин Агазон Засеян, отец которого — городской садовник-озеленитель грек Ананиос Слюнидополу — страдал хроническим насморком, и дети наделили его прозвищем «Гундос Красный Нос». Троица стала неразлучной, часами пропадая в уединённых уголках городских парков и в придорожных кустах, за что получила прозвище «Менаж, А и Труа». Все трое обожали сало, которое готовил отец Ясоса Бибы на дубовом кухонном столе, который по особому заказу изготовил для него знакомый гробовщик Нап Ерекосяк. «Отца сало на столе, хорошо и ей и мне» — с теплотой вспоминал Ясос Биб о застольях с друзьями.

Также близким приятелем Ясоса был Ибус О’Бак — парнишка из семьи выходцев из Ирландии. Мальчиков объединила любовь к животным: Ибус любил собак, а Ясос — бабочек. Любимой темой Ибуса, который обожал животных и страстно желал завести щеночка, были собаки. Он мог говорить о них часами и настолько всем надоел, что его даже бросила подруга Лия, которая снисходительно относилась к странному и подозрительному увлечению Ибуса суками собак. Ибус, однако, считал, что истинной причиной разрыва была ревность, о чём он в стихотворной форме писал своим друзьям из психушки в Севилье, куда его от греха подальше упекли родители после досадного инцидента, о содержании и последствиях которого они предпочитали скромно умалчивать:

Друзья! Зовут меня О’Бак, Безумно я люблю собак, Они — моя стихия. Моя подруга Лия Всем говорит, Что я — «чудак, Что в голове моей бардак». А я считаю, что она — Химера в юбке, сатана, Зловредная змеюка. Меня ревнует, сука. Друзья мои, Считаю так. Навеки ваш, Ибус О’Бак

К радости друзей и родителей Ибуса, его безумие было успешно излечено севильскими светилами психиатрической науки — профессором Дурдомиресом Бредованейро Психулиаресом и доктором Урофагитой Описалинас. Большой вклад в исправление мозгов Ибуса внёс врач-педиатр Антимонио Депрессантес де Пилюльяр, который прописал мальчику слабительное и опиум. После проведённых медицинской сестрой Чиканутой Шизорес восьмидесяти сеансов интенсивной шокотерапии и прописанного докторами лечения кровопусканием и обливанием ледяной водой, пациент окончательно и бесповоротно избавился от чрезмерной привязанности к четверолапым. Возвратившись из Севильи с чистым как лист белоснежной бумаги сознанием, Ибус О’Бак быстро нашёл себе другие развлечения: его новые подруги — Фроттерия Парафилита, Урина Писсинг, Вуайерита Писелар Описеландро-и-Фетишиста и Серита Пердуэлла де Копрофилорес — пристрастили выпускника психушки к экстремальным формам проведения досуга, вытеснив из его жизни дружбу с Ясосом Бибой. Спустя много лет Ибус О’Бак во время войны за независимость Ирландии Ибус О’Бак возглавил отряд ирландских повстанцев и в 1920 году с боевым кличем «Я — Ибус О’Бак! Всегда готов!» повёл своих солдат против британских подразделений и погиб в бою.

Друзья часто ходили в гости к Ясосу Бибу и, сидя на балконе, пили чай с шоколадным рулетом, который готовила бабушка Ясоса, Атомули Ядалато, по рецепту, которым с ней поделилась её старая виленская подруга Ахава Нагила, проживавшая у старого еврейского кладбища в Снипишках. Об этом друзья сочинили песню, которую часто распевали хором, идя домой из школы:

С рулетом на балконе Гоняем мы чаи.

Впрочем, Агазон и Ясос гоняли не только чаи, но и на жёлтом велосипеде-тандеме, принадлежавшем Агазону. Про это развлечение они тоже сложили песню «Hа велосипедике вдвоём, -педике вдвоём, -педике вдвоём! Hа велосипедике вдвоём — Yellow submarine…»

Переезд в Вильну

Дом на улице Опохмеляйтеса, в котором жила семья Ясоса Бибы после переезда из Испании

В 1891 году, из-за накопившихся долгов отец Ясоса с сыновьями, дедушкой и бабушкой перебираются в Литву и поселяются в Вильне, в доме 3Г по улице Опохмеляйтеса. После долгих поисков покупателя старый дом согласился купить местный латифундист французского происхождения Пьер Д’Ун, занимавшийся выращиванием гороха на своих полях и которого в тех местах узнавали по специфическому запаху. Переезду предшествовала длительная задержка из-за отказа деда Ясоса поставить свою подпись в документах о продаже дома в Испании. Старый Уймураз долго упрямился, вставляя палки в колёса своими угрозами о том, что переезд будет только через его труп, но в конце-концов согласился, из-за своей деменции позабыв, о чём идёт речь. «Подпись деда была важна», — вспоминал Ясос Биб.

Учёба в гимназии

В Вильне отец Ясоса Бибы отдаёт мальчика учиться в 1-ю Виленскую гимназию на Благовещенской улице, соврав директору, что члены его семейства являются потомками древнего рода арагонских герцогов, а сам Хермандо Пидоралес-и-Соса де лос Хуасе́ — бывший депутат кортеса, офицер испанской армады, участник Кубинской войны, был ранен и за отвагу представлен к ордену Золотого руна. Глядя на монголоидные черты испитой физиономии потомка арагонских герцогов, директор гимназии усомнился в правдивости рассказанной ему истории, но тем не менее зачислил Ясоса в гимназию с условием, что к началу учебного года мальчик выучит русский язык, на котором ведётся преподавание в учебном заведении.

Школьные товарищи

В одном классе с Ясосом учились Феля Дзержинский и Вася Шверубович. Шверубович, сын белорусского священника, был застенчивым и худосочным подростком, любившим пение и литературу. Дзержинский же, сын польского шляхтича, был двоечником, второгодником и хулиганом, и каждый день после уроков, как по расписанию, лупил одноклассников, включая Шверубовича и Бибу, и отбирал у них карманные деньги. Годы спустя, когда Ясос вспоминал о своей учёбе в гимназии, его каждый раз пробирал мороз по коже от воспоминаний о своём обидчике:

Подвижный как ртуть. Эпилептически нервный. Бледное малокровное лицо поминутно искажается гримасой. Зелёные глаза, в которых то и дело вспыхивают сатанинские огоньки. Резкий пронзительный голос болезненно вибрирует. Неистово носится ураганом по гимназическим корридорам, шумит, шалит, скандалит и дерётся… У меня тогда не было никакого сомнения в том, что из этого парня вырастет бандит и головорез! Человеконенавистнический садизм, который стал самой яркой чертой Дзержинского, когда он сделался верховным палачом русского народа, недвусмысленно проявлялся у него ешё на школьной скамье. Избавиться от этого качества ему не помогло ровным счётом ничего, даже любовь к Юльке, младшей сестре нашего однокашника Бори Гольдмана. Женившись на бедняжке, Феликс смог вогнать в гроб даже её.

В своих наблюдениях Ясос Биб не ошибся. Оба, Шверубович и Дзержинский, после окончания гимназии стали знаменитыми: первый подался в актёры и стал артистом В. И. Качаловым, а второй пошёл грабить банки, поезда и почтовые отделения и на вершине своей творческой карьеры даже занял пост председателя Всероссийской чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией и саботажем при Совнаркоме РСФСР, где продолжил лупить зажравшиеся классы сограждан и отбирать у них деньги.

Музыкально-драматический кружок

Гимназист Ясос Биб, 1892 год

После уроков Вася и Ясос, в который раз побитые и до нитки обобранные хулиганом и задирой Феликсом, шли на занятия в Виленский музыкально-драматический кружок любителей.

По причине ограниченности финансовых ресурсов кружка, должности руководителя музыкального отдела, руководителя драматического отдела, заведующего хозяйственным отделом и казначея занимал один человек — местный куплетист, обрусевший грек Ахинеос Дундукис-Туканский. Не отличавшийся острым умом грек тем не менее имел феноменальный дар сочинять сатирические куплеты и считал себя знатоком древнегреческой и древнеримской драматургии. Однако его многократные попытки постановки грандиозных и пышных римских адаптаций древнегреческих сатировских драм с собой, любимым, в главной роли Юпитера неизменно заканчивались провалом по двум причинам:

• во-первых, отсутствие желающих заучивать многостраничные дифирамбы на латинском языке, написанные трохеическим тетраметром и киклическим анапестом;
• во-вторых, отсутствие желающих исполнять роли сатиров, совершающих на сцене ритмические прыжки, порою непристойного характера, в не менее непристойном наряде в виде козлиной шкуры с пристёгнутым спереди фаллосом, а сзади — конским хвостом.

Как правило, музыкально-драматический репертуар завхоза-режиссёра Дундукис-Туканского состоял из комедий более скромных и современных, в числе которых были грибоедовская «Горе от ума» и гоголевская «Ревизор». В первой Вася Шверубович играл Чацкого, а Ясос Биб — полковника Скалозуба. При этом, оба юных актёра имели проблемы с дикцией на русском языке: первый декламировал свою роль с карикатурно-белорусским акцентом, а второй — с тяжелейшим испанским, что зачастую меняло смысл сказанного, порою до непристойного характера, и приводило зрителей в состояние гомерического хохота и долго не проходящей икоты.

Однажды спектакль чуть не закончился смертельным исходом одного из зрителей: поперхнувшись от безудержного смеха, инспектор городской исполнительной комиссии по осмотру извозчичьих экипажей Ржалнис Труселяописявичус начал задыхаться, посинел, и был вынесен из зала на свежий воздух, где ему оказал скорую медицинскую помощь лекарь Пилюлис Глотайтес, за которым срочно послали гонца в ближайшую аптеку. Новость об этом происшествии была освещена в разделе криминальных курьёзов вечернего выпуска газеты «Wileńska Gazeta Policyjna» и, на следующее утро, в неофициальной части «Виленских губернских ведомостей», облетев весь город. Общественное внимание к спектаклю сыскало режиссёру любительского театра взыскание от его непосредственного начальника — председателя правления Виленского музыкально-драматического кружка любителей, генерала от инфантерии Резуна-Колиштыковского, а от публики — славу театрального чародея и прозвище «Главного сатира виленского ломового извоза».

Помимо любви к театральному искусству, куплетист Дундукис-Туканский также питал слабость к алкоголю. Со временем, зелёный змий начал доминировать в его творческой и управленческой деятельности, что не могло не отразиться на качестве театральной продукции руководимого куплетистом кружка, а также на состоянии дел в его хозяйственной и казначейской части, которой тот заведовал по совместительству. Вскоре бухгалтерская проверка обнаружила растрату, и Дундукис-Туканский был вышвырнут на улицу. В условиях отсутствия производственного, хозяйственного и финансового руководства, у председателя кружка, генерала Резуна-Колиштыковского, не оставалось иного выхода, кроме временного закрытия музыкально-драматического кружка любителей до замещения образовавшихся вакансий. Однако поиски квалифицированного кандидата затянулись, положив конец любительской театральной карьере гимназиста Бибы.

Оказавшийся без работы Дундукис-Туканский ушёл в длительный запой, был выселен за неуплату из съёмной квартиры, скитался, побирался. Какое-то время обитал в городском ночлежном приюте на Трокской, а после того, как опального режиссёра выперли оттуда за пьянку и дебош, прятался от непогоды в угольных ящиках у локомотивного депо железной дороги. Там, на насыпи земляного полотна, его обнаружил путевой обходчик. В стельку пьяный куплетист, крепко прижавшись щекой к стальному рельсу, мирно спал в обнимку с воняющей креозотом шпалой. Рабочий оттащил безработного режиссёра за ноги в припаркованную неподалёку Свято-Николаевскую церковь-вагон. Спустя несколько часов, успевший слегка протрезветь Дундукис-Туканский был допрошен церковным старостой, но кроме бессвязного бормотания и часто повторяемой фразы «Молилась ли ты на ночь, Дездемона?», от находящегося в белой горячке куплетиста добиться ничего не удалось, и тот был доставлен на подводе в управление Полесских железных дорог для выяснения личности, сословия и рода деятельности.

В конторе управления, куда был доставлен бывший заведующий хозяйственной и казначейской частью музыкально-драматического кружка любителей, он был допрошен помощником начальника дорог, инженером путей сообщения и заядлым театралом Флорианом Фиалкиным. В чумазой, изрядно помятой беспробудным пьянством и заросшей щетиной физиономии нарушителя, помначдор Фиалкин распознал героя газетных криминальных курьёзов Дундукис-Туканского. По приказу Фиалкина, «главный сатир виленского ломового извоза» был отмыт от угольной пыли и креозота, подстрижен, побрит, осмотрен участковым врачом Полесских железных дорог на предмет вшей и венерических болезней и накормлен в столовой управления. После этого, дав обещание бросить пить, опальный режиссёр получил место распорядителя на семейных вечерах в конкурирующей конторе — Виленском музыкально-литературном железнодорожном кружке в доме Прозоровой на Херсонской улице.

Много лет спустя куплетисту Дундукис-Туканскому и его набравшим в рот каши актёрам-любителям была посвящена ¼ строчки в биографии народного артиста СССР В. И. Качалова.

Музыкальные классы

Попутно с театральным кружком Ясос Биб посещает музыкальные классы при виленском отделении Императорского Русского музыкального общества в доме Зарцына в Игнатьевском переулке, где искусство скрипичной игры ему преподаёт выпускник Бесплатной музыкальной школы по классу элементарной теории музыки Нолемоций Тупеус, а общее фортепиано — венгерский тапёр Мимо Клавиш. Обучаясь игре на струнных и клавишных инструментах, Ясос изучает технику виртуозов. Среди его кумиров — японская пианистка Херанука Пороялю, которой Ясос пытается подражать к ужасному недовольству своих школьных наставников, особенно Клавиша, которому самому на праздничных вечеринках, свадьбах и юбилеях приходилось играть на дрянных инструментах, буквально стуча по клавишам. «Господин Биб, тотчас прекратите барабанить по клавишам. Вы же не дятел!» — то и дело раздражённо указывает ему учитель Клавиш.

Как и любому пятнадцатилетнему мальчишке, которому на ухо наступил слон, Ясосу быстро надоедют скучные скрипичные и фортепьянные гаммы, и он начинает интересоваться другими, более «весёлыми» с его точки зрения инструментами. Очень скоро любимыми музыкантами Ясоса Бибы становятся турецкий барабанщик Обстул Хуембей и болгарский аккордеонист Порвал Баянов, с которыми он познакомился во время их гастролей по губернским столицам Российской Империи. Большое впечатление на юного музыканта произвела бразильская певица Оридо Пота, могучий раскатистый голос которой он впервые услышал в фонографической записи в магазине нот и музыкальных инструментов «Нотыните» возле железнодорожного вокзала, в доме Нилаптямищихлибавичуса на Шопеновской улице.

Первые литературные опыты

Служил Гаврила хлебопёком,
Гаврила булку испекал…

~ Дарт Херохито. «Гаврилиада». Сборник, 1893 год

В школьные годы появляются первые литературные произведения Ясоса Бибы, написанные в творческом содружестве с его школьным приятелем Колей Сергиевским, младшим сыном попечителя Виленского учебного округа. Для хохмы мальчики сочинили серию мелодраматических рассказов, главной героиней которых является молодая актриса по имени Белуга Завывалкина. Несмотря на то, что эти произведения полны пошлого подросткового юмора и зубоскальства, в них, тем не менее, тусклой желтизной просвечивает золотая жилка писательского таланта.

В рассказе Бибы и Сергиевского «Не жизнь, а малина» повествуется о том, как в погоне за красивой жизнью, начинающая актриса Белуга Завывалкина становится любовницей «старикашки-купца» Реститута Проституткина, превращается в «полуголую, раскрашенную куклу» и растрачивает остатки своего актёрского таланта на то, чтобы дурить старому бармалею голову, выманивая из него деньги на платья, украшения и развлечения с молоденькими любовниками. Однажды кухарка купца докладывает ему, что видела Белугу в городе, в весёлой компании полупьяных юнкеров. Старика Проституткина одолевает ревность. Договорившись с кухаркой, он решает отомстить девушке. История заканчивается сценой, в которой кухарка варит из рубленной на куски белуги холодец с малиновым вареньем.

Авторы отправили рукопись своего рассказа под псевдонимом «Никосос Сербибовский» в «Виленский вестник», и, что интересно, старейшая газета Литвы, за неимением ничего лучшего, не только опубликовала эту галиматью, но и даже выплатила юным прозаикам гонорар. Выплата гонорара за работу, на которую было потрачено ровно 36 минут, настолько сильно удивила мальчиков, что Коля решил стать профессиональным писателем, а Ясос… просто удивился тупости главного редактора газеты.

Успеваемость

В целом, Ясос Биб окончил гимназию с весьма неплохими, по его мнению, результатами, получив твёрдую пятёрку по французскому и немецкому языкам, истории и географии. Закон божий и гимнастику он сдал на четвёрку, а точные науки — на тройку. Единственными предметами, выпускные экзамены по которым Ясос едва не завалил, были русский язык и логика. В ответах на вопросы экзаменатора по русскому языку он то и дело вставлял в свою речь испанские, грузинские и японские слова, чем довёл экзаменатора до белого каления. В дополнение, экзаменатора сильно раздражал тяжёлый испанский акцент мальчика, от которого за три года обучения в 1-й Виленской гимназии Ясос так и не смог избавиться.

Учитель логики 1-й Виленской мужской гимназии Головась Тупоревич

В логике гимназист был тоже не силён, показав слабое знание законов тождества и непротиворечия, а также вступив с экзаменующим его преподавателем логики в философскую дискуссию на повышенных тонах относительно истинного смысла термина «истина». Терпение экзаменатора лопнуло после того, как Ясос задал преподавателю вопрос: «Может ли абсолютный монарх издать закон, который лишит его абсолютной власти?» Пока учитель логики напрягал свои мозги, силясь понять, где в данном вопросе кроется подвох, экзаменуемый уверенно заявил, что если монарху удастся издать такой закон, тогда он лишится абсолютной власти, которой обладал до издания такого закона, а если же государь такой закон издать не сможет, значит монарх абсолютной властью никогда не обладал, и никакие законы не смогут лишить его того, чем он не обладал изначально. Экзамен по логике закончился тем, что экзаменатор схватил гимназиста за шиворот и, с воплями «Бунтовщик! Как вы смеете подвергать сомнению власть нашего государя-императора, богопомазанника и самодержца?!», оттащил Ясоса к директору гимназии. Видя, что умственные упражнения в философской логике могут легко перерасти в политический скандал, и дело может закончиться вызовом директора в губернское жандармское управление, директор счёл разумным замять его: успокоив разгневанного педагога обещанием разобраться и строго наказать виновника, он попросил учителя логики подождать за дверью и, оставшись с учеником наедине, картинно наорал на гимназиста и громко пригрозил Ясосу карцером; затем, хитро подмигнув, пожал ему руку и вытолкал из кабинета.

По латинскому языку Ясос получил двойку за то, что назвал латынь «мёртвым языком». Учитель латыни, обрусевший немец Иди-Отто Антиквариатович фон-Тормознуттенберг по прозвищу «Cтолетвобед» — глухой на оба уха и дряхлый как камышитовая мазанка, помнящая хоругви конницы гетмана Хмельницкого — возмутился и назвал гимназиста «недоумком». Юноша не остался в долгу и в ответ назвал учителя «пенде́хо», продемонстрировав тем самым, что у плебейских правнуков старушки латыни — острые зубы и они могут больно кусаться. К счастью, пользующийся слуховой трубкой немец этого не услышал, иначе гимназист повторил бы своё путешествие в кабинет директора, и на этот раз от гимназического карцера ему было бы не отвертеться.

Что же касается критерия «внимательность» по всем этим предметам, то учителя оценивали поведение Ясоса Бибы на уроках как удовлетворительное, что отражало скорее не степень его усидчивости и прилежания, а недовольство педагогов тем, что вертлявый гимназист любил во время уроков задавать каверзные, скептические, провокационные и зачастую возмутительные по своей непристойности и вольнодумству вопросы.

Разбитое сердце

«Портрет гимназиста Ясоса Бибы». Художница-депрессионистка Адура Намалюйте, холст, масло. 1912 год

Сын поварихи и лекальщика,
Я в детстве был примерным мальчиком,
Послушным сыном и отличником.
Гордилась мной моя семья.

Но мне, непьющему тогда еще,
Попались пьющие товарищи,
На вечеринках и в компаниях
Пропала молодость моя.

~ Трогательные слова, которые не выкинешь из песни

Помимо мужских гимназий, в Вильне действовали также и женские учебные заведения — Мариинское высшее училище, парочка духовных училищ и классическая гимназия. Общаться с попо́вскими дочками-малолетками из «духовки» у пубертатных подростков не было никакого интереса, в то время как заносчивые мариинские институтки смотрели на прыщавых гимназистов свысока, отдавая предпочтение будущим офицерам из юнкерского училища или, на худой конец, будущим медикам из фельдшерской школы. Зато взаимный интерес у учащихся мужской и женской гимназий был обоюдным и неподдельным. Личные контакты между гимназистами и гимназистками не поощрялись администрацией обеих школ во избежание романтических связей, однако изобретательные ученики находили подпольные каналы передачи письменных сообщений между учебными заведениями.

Одним из таких нелегальных каналов гимназической переписки был учитель Пиздяслав Блудословец, который преподавал словесность в обеих гимназиях. Средством передачи сообщений служили мокроступы учителя словесности. Автор послания незаметно вкладывал его под стельку галош педагога, и ничего не подозревающий Блудословец затем натягивал их на свои ботинки и доставлял корреспонденцию по утопающим в грязи и слякоти улицам Вильны к месту нахождения адресата, где галошная почта таким же образом извлекалась.

Фотографическая карточка Поли Куликовой, доставленная Ясосу галошами учителя словесности

В 1894 году Ясос Биб, у которого к тому времени отросли небольшие усики, чем он очень гордился, встретил свою первую любовь — девочку-вундеркинда Полю Куликову. С ученицей Виленской женской гимназии Ясос познакомился заочно, по галошной переписке. На протяжении года они обменивались записочками пикантного содержания и отправили друг другу свои фотокарточки. В написанных изящным слогом письмах, Поля заигрывала с Ясосом, признавалась ему в вечной любви и даже как-то раз прислала локон волос. На выпускном балу, который обе гимназии по традиции проводили совместно, Ясос Биб набрался смелости, чтобы пригласить красавицу Полю на танец, но сильно разволновался и, обливаясь по́том и испытывая сильное головокружение, вместо приглашения сделал ей предложение руки и сердца. Девушка покраснела как корнеплод свёклы, но затем взяла себя в руки: презрительно взглянула на вспотевшего гимназиста будто он был тараканом, который выполз на свет божий из-под прогнившей половицы, вяло встряхнула веером, словно хотела отогнать от себя назойливую муху, фыркнула и высокомерно рассмеялась в лицо незадачливому жениху.

Позже выяснилось, что Поля Куликова никакой переписки с кем-либо не вела и знать не знала никакого Ясоса Бибы из 1-й Виленской мужской гимназии: это был розыгрыш, устроенный одноклассницами Поли с целью проучить и опозорить заносчивую красавицу. Несчастный гимназист в этом коварном плане девичьей мести был всего лишь расходным материалом, исполняющим функцию очкарика-ботана. Любовные записки на самом деле сочиняла гимназистка Захава Лахумус, старшая дочь известного в городе еврея-талмудиста Пинхуса-Мордехая Лавы. Получаемые от Ясоса записки девушки зачитывали вслух, хохотали над их содержанием и делали комментарии. Затем Захава сочиняла и отправляла Ясосу новую записку; от него приходил ответ; и эта в высшей степени развлекательная для гимназисток процедура повторялась в той же последовательности.

Убитый горем Ясос Биб забросил музыку и литераторство и засел в английском пабе «Rat & Bat» заливать за кадык в надежде залечить душевную рану алкоголем. Владелица паба — британская подданая мисс Порция Виски (англ. Portia Whiskey) — всеми силами пыталась утешить юношу, но его разбитое сердце требовало всё более крепких напитков, что впрочем вполне устраивало госпожу Виски, поскольку цена на данную продукцию в её заведении росла прямо пропорционально её крепости.

В пабе «Rat & Bat» молодой Ясос познакомился с известными в Вильне пьяницами Рюмкевичем и Наливайтесом. Между новыми собутыльниками завязалась крепкая мужская дружба, которая продолжалась до самой смерти Ясоса. Иногда к ним присоединялись внебрачный сын Порции Ал Коголик (англ. Al Coholic), поставщик вин Набздел Перепьян и завсегдатай паба Мартинис Выпивайтес, снимавший комнату в соседнем клоповнике доходном доме известного в городе домовладельца Козюлиса Ковырявичюса. Нередко подвыпившая компания дружно распевала песни и громко барабанила по столу, от чего на соседних с ними столах весело подпрыгивали бокалы и блюда с закуской. Тем не менее, зачастую разгорячённые завсегдатаи паба начинали распространять в городе клеветнические слухи о персонале заведения, несмотря на уговоры хозяина паба не делать этого: «И если хочешь петь здесь, то не переходи границ», после чего становились персонами нон-грата в пабе и пели уже в другом месте. «Всем хочется много петь здесь, поэтому они поют там» — такими словами описывал Ясос Биб клеветников паба, для которых путь сюда отныне был заказан.

Я б в рабочие пошел, пусть меня научат

У меня растут года,
будет и семнадцать.
Где работать мне тогда,
чем заниматься?
Нужные работники —
столяры и плотники!

~ Маньяковский про то, кем быть

Специалист по обточке

Через несколько месяцев горе отверженной любви было основательно проспиртовано и заглушено. И когда Ясос Биб вышел из запоя, он задумался о дальнейшем жизненном пути и карьере. В Вильне было не так много мест, где можно было бы найти приличную работу: из предприятий фабричного характера в городе было производство табака, гильз, конвертов, карандашей, конфет, искусственных цветов, шляп, обуви, пуговиц, обувных щёток и чугунных изделий. Поскольку из глубокого запоя Ясос вышел возле мебельной фабрики «Вильняус балдай», то именно туда он и устроился на работу в качестве подмастерья по обточке древесины, проработал нескольких месяцев, но был уволен за систематические прогулы. «А в цеху его нет» — только и было слышно от рабочих, которых начальство постоянно опрашивало в безуспешных поисках Ясоса Бибы. (Вместе с Ясосом администрация фабрики также уволила распиловщика заготовок Нивцехуя Овцехуева — по мнению сотрудников, да и самого Ясоса, весьма незаслуженно.)

После увольнения с мебельной фабрики Ясос Биб отправился в Шавельский уезд, где пытался устроиться в торфяной карьер землекопом, но уже наслышанный о его похождениях по месту прежней работы начальник участка Марк Шейдер категорически отказался брать его к себе на работу.

Эти хождения по мукам изрядно надоели Ясосу Бибу и, впервые в жизни ощутив сильную тягу к интеллектуальной деятельности, он решил, что физический труд не для него. Начался поиск работы, состоящей из умственного труда…

Адъютант его превосходительства

Весной 1895 года Ясос Биб поступил на службу в Виленский центральный архив древних актовых книг. В архиве, располагавшемся по соседству с публичной библиотекой на третьем этаже в здании бывшего Виленского университета по Дворцовой улице, была собрана обширная библиотека исторических документов Виленской, Гродненской, Минской, Ковенской и Люблинской губерний.

Выдержка из статьи архивариуса Виленского центрального архива древних актовых книг И. Я. Спрогиса в Памятной книжке Виленской губернии на 1902 год.

Принимавший Ясоса на работу архивариус И. Я. Спрогис похвалился, что архивная коллекция состоит из 20 миллионов записей, и если выстроить все полки архива в прямую линию, то их протяжённость составит две версты. «Это, молодой человек, длиннее, чем путь отсюда до Виленской тюрьмы, — гордо заявил седовласый архивариус, и затем, задумчиво глядя в пустое пространство и озабоченно почёсывая бороду, с горечью добавил: — К сожалению, многие из этих записей — фальшивки».

Архивариус Виленского центрального архива древних актовых книг И. Я. Спрогис о потерянной географии

«Куда дѣлось всё это драгоцѣнное наслѣдіе нашего русскаго народа въ здѣшнемъ краѣ Россіи…? Куда дѣлись дорогія для нашего русскаго слуха древнія ​географическія​ названія и ​личныя​ имена … нашихъ русскихъ юго-западныхъ губерній? — недоумённо и, в то же время, пафосно задаётся вопросом архивариус Спрогис в своёи опусе о Виленском центральном архиве в Памятной книжке Виленской губернии на 1902 год. И, лукаво избегая ответа на эти мучающие обрусевшего латыша вопросы, галопом в карьер переходит к практическим предложениям: — Будемъ надѣяться и горячо вѣровать, что въ близкомъ будущемъ этотъ польскій ​кунтушъ​ будетъ снятъ съ здѣшняго русскаго народа и возвращенъ ему свой природный и дорогой русскій кафтанъ…»

Архивариус также поинтересовался, хватит ли у юноши сил поднимать тяжести, поскольку в архиве попадаются актовые книги толщиной в аршин и весом более 30 фунтов. Ясос без тени сомнения ответил, что конечно же хватит, так как на мебельной фабрике ему приходилось таскать брёвна по 150 фунтов весом. Уверенность щуплого на вид молодого человека пришлась начальнику архива по душе, и Ясос был зачислен на должность помощника архивариуса по особым поручениям, которая немного не дотягивала до чина коллежского регистратора. Впрочем, юноша не собирался делать головокружительную карьеру на государевой службе, и его нисколько не расстроило получение должности, располагавшейся ниже плинтуса в Табели о рангах, что было не так уж плохо, поскольку нет адъютанта без аксельбанта.

Особые поручения юного помощника архивариуса состояли в том, чтобы нагреть воды в самоваре, принести чаю, наполнить чернильницы, очинить перья, сделать истопнику нагоняй за остывшую печь и, по просьбе архивариуса, добраться по стремянке до верхней полки архивного стеллажа, чтобы снять оттуда почерневшие и полуистлевшие от времени фолианты и сдуть с них пыль. Особые поручения шли беспрерывным потоком, зачастую отменяя друг друга и меняя приоритетность их исполнения. Ясосу приходилось крутиться как белке в колесе, и под конец дня он чувствовал себя как выжатый лемон.

Изредка молодому специалисту выпадала и творческая работа — разыскать в каталоге актовых книг постановление земского суда или сделать выписку из раздела о наследственном праве Статута Великого княжества Литовского. Благодаря таким поручениям, Ясос Биб познакомился с белорусским фольклористом, этнографом и историком Ю. Ф. Крачковским, председателем Виленской комиссии для разбора и издания древних актов. Не смотря на своё духовное образование, Крачковский имел репутацию богохульника и бунтаря. Среди служащих архива даже ходили слухи, что когда тот директорствовал в Виленском учительском институте, куда принимали только лиц православного вероисповедания, по распоряжению вольнодумствующего директора туда приняли на обучение магометанина из Куляба. Когда весть об этом дошла до начальства учебного округа, разразился скандал. Директора уволили и в наказание сослали в Туркестан учить туземцев закону божьему.

Старик Крачковский частенько заглядывал в архив, поскольку работал над составлением очередного тома Актов Виленской археографической комиссии. В одной из бесед с юным помощником архивариуса, Крачковский раскрыл Бибе глаза на то, что целью возглавляемой им археографической комиссии является не поиск и обнародование исторических фактов, а пропаганда имперских устоев. Этой цели подчинена и основная задача комиссии — выковыривать из фондов Виленского и губернских архивов только те юридические памятники, посредством которых можно наглядно и безоговорочно доказывать исконно русские и православные корни Виленской губернии, при этом игнорируя тот факт, что, даже после многолетней кампании обрусения местного населения, на территории губернии проживает менее 5 % русских. «Те же документы, что противоречат этой цели, — откровенничал Крачковский, — мы просто-напросто объявляем подложными или поддельными. У нас уже набралось таких „подделок“ более 50 тысяч!» Эти заявления маститого историка настолько возмутили Ясоса Бибу, что он дал себе клятву бороться за историческую справедливость и решил посвятить жизнь поиску ответа на вопрос «Есть ли жизнь на Марсе русские корни в Литве?».

За ответом далеко ходить не пришлось. Туго сплетённое помело́ русских корней Ясос Биб обнаружил в соседнем здании публичной библиотеки, где располагался Виленский музей древностей. Образованный в 1856 году из пары сотен предметов древности и редкостей, составлявших собственность графа Тышкевича, музей постепенно разросся до десятков тысяч экспонатов, касающихся истории Западного края, включая древнее оружие, монеты, медали и произведения искусства. К своему глубокому разочарованию, начинающий этнограф узнал от смотрителя музея, что к коллекции музея приложил свою руку небезызвестный поборник чистоты в искусстве, граф М. Н. Муравьев. Недовольный тем, что польских предметов в музее было гораздо больше, чем русских, Его Превосходительство генерал-губернатор гродненский, минский и виленский немедленно после открытия музея назначил комиссию из надёжных и верных царю и Отечеству людей, которым приказал польские предметы из музейной коллекции изъять, и наводнить её русскими предметами старины. Из-под какой земли эти предметы будут раздобыты, генерал-губернатору было наплевать — главное, чтобы они были русского происхождения. В результате, как по секрету сообщил Ясосу смотритель музея, через несколько месяцев после учреждения муравьёвской комиссии, из коллекции музея таинственным образом исчезло сначала 265 предметов польской и литовской старины, потом ещё сотня-другая, затем ещё и ещё, пока коллекция не приобрела исконно русский характер.

Работа в Центральном архиве древних актовых книг и общение с Крачковским пробудили в душе молодого Ясоса интерес к гуманитарным и общественным наукам. Он запоем читал рекомендованные стариком Крачковским книги по истории и фольклору Северо-Западного края и даже предпринял попытку самостоятельно изучать философию и этнографию. Однако очень скоро юноша ощутил пробелы в своих знаниях и понял, что восполнить их самообразованием ему не по силам.

План дальнейших действий стал для Ясоса Бибы ясен, как капля росы, которой коснулись первые лучи восходящего солнца: нужно получить высшее образование.

Не хочу жениться, хочу учиться

Вот так в Вильне печатали литовские книги

Место проведения Ясосом Бибой одиночного пикета перед резиденцией генерал-губернатора Северо-Западного края на Дворцовой площади

Получение высшего образования в Вильне в конце 19-го века было проблематичным. Город переживал последствия репрессивной политики Николая I «Палкина». По указу напуганного восстанием поляков императора всея Руси и Царства Польского был закрыт основанный в 1570 году Виленский университет. Генерал-губернатор Муравьёв-Виленский, известный в народе под прозвищем «Муравьёв-людоед», в 1864 году запретил печатать на польском языке и латиницей на литовском языке учебники, газеты, журналы и книги. Понять что-либо в учебниках, написанных литовской кириллицей, было абсолютно невозможно. Из библиотек были изъяты запрещённые цензурой книги. Контрабандной литературы не хватало на всех желающих приобщиться к литовской культуре. Многие костёлы были закрыты или переделаны в православные храмы. Практически все учебные заведения, администрация и преподавательский состав которых был настроен антироссийски, были закрыты. Многие преподаватели уехали в Европу, а те, кто отказался эмигрировать, были жестоко наказаны за участие в восстании — либо казнены, либо отправлены в ссылку, арестантские роты или на каторгу.

У молодого человека, желавшего получить в Вильне более-менее приличное духовное или военное образование, было только три выбора: римско-католическая семинария в Юрьевском переулке, православная духовная семинария на территории Свято-Троицкого монастыря или пехотное юнкерское училище на Закретной. Ни то, ни другое, ни третье Ясоса не устраивало. В городе также было два учительских института — один христианский на Дворцовой улице, другой еврейский по соседству с Александро-Невской часовней на Георгиевском проспекте — для подготовки учителей для воскресных школ и городских, уездных, приходских, сельских и еврейских училищ. Однако эти институты не были высшими учебными заведениями, да и учительствовать в то время Ясос Биб был не настроен.

Возмущённый отсутствием возможности получения высшего образования в своём родном городе, Ясос Биб объявил голодовку: 1 июня 1895 года юноша расположился перед генерал-губернаторской резиденцией на Дворцовой площади с плакатом «Восстановите Виленский университет — старейшее учебное заведение Восточной Европы». Для разгона этой несанкционированной акции, жандармское управление и городское полицейское управление выслали по вооружённому отряду жандармов и городовых, однако Ясосу Бибу удалось скрыться. В итоге полицейские и жандармы избили друг друга, приняв другую сторону за вооружённых бунтовщиков. Воспользовавшись неразберихой, Ясос Биб собрал свои скромные пожитки и бежал в Польшу.

Потасовке жандармов с городовыми была посвящена коротенькая заметка в разделе криминальных курьёзов неофициальной части «Виленских губернских ведомостей». При этом, ни о голодовке Ясоса Бибы, ни о его требовании открыть в Вильне университет в заметке не было сказано ни слова. Напротив, три года спустя, в 1898 году, на Дворцовой площади установили помпезный памятник генерал-губернатору Муравьёву-Виленскому, а площадь переименовали в Муравьёвскую. Известный имперец, славянофил и юдофоб Розанов сильно горевал, что памятник его любимому кровопийце и людоеду решили поставить на отшибе от «живых и людных частей» Вильны. Эти страдания Розанов красочным языком описал в своей статье для газеты «Свет», в которой назвал преувеличенной и лживой молву о муравьёвских казнях и жестокости, похвалил палача за то, что тот «знал поляков, их робкий, пугающийся дух», и призвал последних раскрыть глаза, облагоразумиться и наконец-то рассмотреть в Муравьёве «не столько победителя, сколько сурового и более всего им нужного дядьку». К стенаниям Розанова прислушались, и в 1901 году в здании кордегардии открыли посвящённый «нужному дядьке» музей. Что касается Виленского университета, восстанавливать его, естественно, никто не собирался.

В Польше

У нашего молодца нет забавам конца

Площадь у Венского вокзала в Варшаве, 1890 год

Сойдя с поезда, прибывшего на Венский вокзал в Варшаве, Ясос Биб стал жертвой вокзальных мошенников. Воспользовавшись наивностью молодого иностранца, напёрсточник Кидалбрехт Шуллер предложил Ясосу сыграть в игру в напёрстки. Заинтригованный тем, под каким из напёрстков находится шарик, Ясос внимательно наблюдал за манипуляциями Шуллера с шариком и несколько раз отгадал правильно. Стоящий рядом подручный Шуллера, Шарль Латен, тоже принимал активное участие в игре: проигрывая одну партию за другой, он каждый раз картинно расстраивался и возбуждённо увеличивал ставки, чтобы отыграть потерянные деньги.

Втянувшись в игру, Ясос Биб решил, что хватить играть на Демидов счет и поставил на кон чистые. Окрылённый первым выигрышем, он удвоил ставку и… неожиданно начал проигрывать. Наивный игрок не успел опомниться, как банда хитрых аферистов обобрала его до нитки. «Стоило мне выиграть, чтоб перестать бояться проиграть. В результате, доплясался, что без хлеба остался, — расстраивался облапошеный вокзальными жуликами юноша. — Недаром говорят: первому кону не верь, первому выигрышу не радуйся. Кому жаловаться — городовому? Начнёт докапываться — мол, кто таков, откуда прибыл, по какому делу? Не успеешь глазом моргнуть, как окажешься в арестантской». Успокоив себя мыслями о том, что выигрыш с проигрышем на одних санях ездят и слезами горю не поможешь, Ясос смирился с потерей денег и приступил к поиску крова и пищи.

Жили у бабуси два весёлых гуся

Оставшись без гроша в кармане, Ясос Биб поселился в маленькой деревне под Отвоцком, у старой овдовевшей бабушки, жившей с одним лишь гусём. «Я и гусь с бабусей» — описывал Ясос Биб реалии сурового деревенского быта. Отрабатывая предоставленные бабусей харчи и тёплую постель, Ясос помогал ей по хозяйству: кормил гуся, колол дрова, косил траву, полол грядки в огороде, починил покосившийся забор и выкорчевал пень в саду. По вечерам Ясос и его хозяйка, сидя на завалинке, лузгали семечки и неторопливо вели беседы. Старушка рассказывала юноше захватывающие истории о любовных приключениях своей молодости и пела незамысловатые частушки, заставляя начинающего фольклориста краснеть и громко сморкаться в носовой платок, чтобы скрыть своё смущение:

Жирно наше молоко Да болота тописты. Девки тоже о-го-го — Сисясты да жописты. Не ходите, девки, замуж — Ничего хорошего! Утром встанешь — сиськи набок И пизда взъерошена. Пароход плывет по Висле, Дым вонючий стелется. Девки едут без билета — На пизду надеются. Я, бывало, всем давала По четыре разика. А теперь моя пизда Стала шире тазика. Если я тебе не пара И характер не такой, Вынимай свой хуй обратно И уёбывай к другой. На опушке два дубочка В памяти осталися: Под одним ебались ночкой, Под другим рассталися.

Ясос же, в свою очередь, учил бабусю грамоте и арифметике и отвечал на её наивные вопросы про жизнь в большом городе и за границей. Попутно следует упомянуть, что жанр частушек настолько заинтересовал Ясоса, что он даже начал сочинять частушки самостоятельно. Правда, отсутствие польских корней в его родословной мешало начинающему куплетисту глубоко проникнуть в самую душу частушечного жанра. По этой причине, большинство сочинённых Ясосом опусов смахивали скорее на неудачную пародию услышанных им от бабуси частушек. К примеру, хитро прищурившись, бабуся подзадоривала юношу:

У бабуси жили гуси, Ну а мне-то что же? Я с бабусей не ебуся, И с гусями тоже!

На что Ясос отвечал:

Я иду к бабусе, братцы, Поболтать о том, о сём. И душевно поебаться И с бабусей, и с гусём.

Клеменс Юноша (Шанявский)

В середине июля в Отвоцк стали съезжаться дачники. На другом конце деревни поселился «человек с огромными усами», как охарактеризовал его Ясос Биба. Из дома, где остановился усатый дачник, раздавался стук пишущей машинки. Изнывающий от скуки Ясос крутился около этого дома. Однажды он встретил дачника на деревенской улице, поздоровался и сам не заметил, как новый знакомый втянул его в беседу. Только что они не знали друг друга, и вот уже Ясос рассказывает новому знакомому о желании учиться, работе в архиве, учёбе в музыкальных классах, интересе к этнографии и надеждах поступить в Варшавский университет.

Новый знакомый отрекомендовался Ясосу Бибу как Клеменс Шанявский, и Ясос припомнил, что как-то видел в журнале его рассказ. Рассказ был опубликован под именем Клеменс Юноша, но в сноске была указана фамилия Шанявский. Смущённый Ясос сказал, что очень рад знакомству с писателем, а затем набрался наглости и спросил, нет ли у того каких-нибудь интересных книг почитать. Пан Шанявский ответил, что может одолжить Ясосу томик стихов Мицкевича, а затем пожаловался, что медленно печатает, а ему нужно подготовить рукопись к изданию, и предложил Ясосу совместить приятное с полезным и подработать печатанием рукописей, а заодно и почитать. Ясос с радостью согласился.

Так Ясос оказался причастен к изданию повести «Пять книг жития и деяний почтенного Симхи Боруха Кальткугеля». Тема повести немало удивила Ясоса Бибу. Пан Шанявский объяснил свой интерес к евреям так:

Наше общество знает посредника, купца, ремесленника, но не знает еврея таким, каким он бывает дома, в школе, в обществе своих собратьев, в молельне.

К этому он добавил, что евреи принимали активное участие в Польском восстании 1863 года и могут считаться истинными патриотами Польши.

Благодаря новому знакомому Ясос узнал много интересного о хасидизме, цадиках, чудотворцах, каббалистах, скрытых праведниках и всяческих чудесах. В ответ он рассказал, что виленские евреи ничем подобным не занимаются, а в основном, изучают Талмуд, обширные тома комментариев к Пятикнижию и толстые книги по этике, а также пытаются заработать мелкой торговлей или ремеслом.

— Верно, — отвечал пан Шанявский. — Хасидизм зародился на Карпатах, но именно в Польше получил наиболее полное развитие и достиг расцвета. Это потому, что именно с поляками евреи живут в наиболее полной гармонии! Наши два народа наделены особой миссией и оттого чувствуют особое родство. Недаром Польша по-еврейски называетася «По-лин», что означает «Здесь ночуй».

Писатель посоветовал Ясосу Бибу перечитать поэму Мицкевича «Пан Тадеуш» и обратить внимание на образ корчмаря-цимбалиста Янкеля.

— Но всё-таки, — добавил он. — Следует избегать излишней романтизации и стараться узнать людей такими, как они есть.

Он рассказал, что перевёл с идиша на польский роман «Путешествие Вениамина Третьего» Менделе Мойхер Сфорима, живописующую реальную жизнь нищих еврейских местечек.

— Вот ещё сходство судеб, — продолжал он. — Некогда великая Польща разделена между Российской империей, Австро-Венгрией и Германией, а евреи дважды теряли свою страну и уже восемнадцать веков живут без своего государства, но каждый день молятся о возвращении на родину, также и поляки не теряют надежду на восстановление целостности Польши и обретение независимости.

От всех этих рассказов у Ясоса голова пошла кругом. Он сказал, что в жизни не слышал ничего интереснее, и поведал, что хочет заниматься антропологией и фольклором, но только литовскими. Клеменс Шанявский горячо одобрил это желание, но добавил, что жизни народов неразделимы, и, если литовцы, поляки, евреи, белорусы живут на одной земле, то и фольклор и судьбы из неразрывно связаны между собой, так что в любом случае придётся изучать всё вместе.

Когда в начале осени писатель вернулся в Варшаву, Ясос решил во всём подражать своему новому знакомому, и для начала отрастить точно такие же усы.

Как-то раз хозяйка пожаловалась своему литовскому квартиранту, что одного гуся в хозяйстве маловато; чтобы жизнь вдовы была не так скучна, было бы здорово, если бы гусей было, как минимум, трое, и попросила Ясоса помочь в строительстве гусятни. Тот с готовностью согласился и через два дня отправился в Блоню на поиски подрядчика. Через неделю нанятая Ясосом бригада кочующих по Варшавской губернии строительных рабочих — бетонщики Гравий Хапну́л и Циментас Тащил, кровельщик Тырил Шифер, плотники Брус Кралл и Лес Тибрил, маляр Олиф Услил, каменщик Про́пилка Мень и их бригадирша Галька Ще́бень — прибыла в деревню и, после получения аванса и закупки необходимых материалов, приступила к работе. Через неделю пахнущая новой краской гусятня была готова. Отметив сдачу объекта в эксплуатацию шумной попойкой, подрядчики съели практически весь бабусин годовой запас квашеной капусты, выпили имевшийся у неё в наличии подпивок и, получив причитающееся им вознаграждение, укатили на заработки в неизвестном направлении.

На следующий день погода испортилась и невесть откуда взявшийся сильный штормовой ветер сдул бабусину гусятню с бетонного фундамента как серый волк из известной народной сказки сдул соломенный домик поросят. У расстроенной потерей недвижимого имущества и своих денежных сбережений бабуси приключился апоплексический удар, и старушка померла. Прибывшие на похороны сыновья усопшей зарезали гуся на поминки, доели остатки квашеной капусты и, выставив Ясоса Бибу за дверь, заперли дом на замок и уехали восвояси.

Работа в кузнице

Оставшись без крова и средств к существованию, Ясос поступил помощником в кузнечную мастерскую. Спустя некоторое время он освоил кузнечное ремесло и самостоятельно выполнил заказ группы крестьян, которым нужны были шампуры для жарки шашлыка. «Вертел накую я — просят мужики», — вспоминал впоследствии Ясос Биб о своём новом ремесле, позволившем ему относительно безбедно просуществовать следующие несколько месяцев.

Кузнецов в округе было трое: Коваль, Ковач и Ковачек. Коваль и Ковач работали вместе с сыновьями. У Ковачека было пять дочерей от двух до двенадцати лет и восьмилетний сынишка Томек, слепой и хромоногий. К Ковачеку и поступил работать Ясос, ведь известно, что кузнецы работают втроём: один мехи раздувает, двое молотом бьют. Сынишка Ковачека раздувал мехи, а Ковачек и Ясос работали молотом. Коваль по большей части подковывал лошадей, Ковач изготавливал плуги, косы, ножи и прочие инструменты. А Ковачек делал тонкую работу: изготавливал ажурные решётки, оградки для могил, карнизы для штор и тому подобное.

Томек по вечерам играл на суке — инструменте, напоминающем скрипку с расширенным грифом. Поставив суку на колено, мальчик меланхолично водил по нему смычком и пел. В отличие от старушки-частушечницы, мальчик по большей части пел печальные любовные песни:

Ты поедешь горой, а я — долиной. Ты расцветёшь розой, а я — калиной. Ты будешь панной в высоком дворце, а я буду ксендзом в белом костёле. А когда мы умрём, добрые люди положат нас в одну могилу И напишут на ней: «Здесь покоится великая любовь»…

От песен мальчика Ясоса пробирала тоска, но он говорил себе: «Терпи. Ты хотел фольклора? Так вот он, запоминай и записывай.» К счастью, весной и летом на Ковачека с помощниками посыпались заказы, и стало не до пения. А там и время поступать в университет подоспело.

Люблю их ножки; только вряд
Найдете вы в России целой
Три пары стройных женских ног.
Ах! долго я забыть не мог
Две ножки… Грустный, охладелый,
Я всё их помню, и во сне
Они тревожат сердце мне.

~ Пушкин про женские ножки

Уезжая, Клеменс Шанявский оставил Ясосу Бибу стопку журналов. Ясос читал их зимними вечарми после работы в кузнице. Среди журналов попался ему номер альманаха «Русские символисты». В нём, на 13-й странице, было опубликовано стихотворение, состоящее из единственной строчки: «О закрой свои бледные ноги». Стихотворение настолько восхитило и взбудоражило Ясоса, что он потерял аппетит и сон. В течение недели его мозг сверлил только один вопрос: «Чьи это ноги?» Воображение юноши рисовало картины прелестной барышни с белоснежной кожей: красавица в пышном платье кружится, танцуя вальс в залитой светом зале; её кружевное платье развевается и кружится вместе с юной танцовщицей; плиссерованная оборка приподнимается над полом и парит в воздухе, оголяя возбуждающие юношу стройные женские ножки…

Сгрызаемый любопытством, Ясос написал письмо главному редактору альманаха, поэту Валерию Брюсову. Через месяц из Москвы пришло ответное послание Брюсова, в котором тот сообщил, что однострочное стихотворение написано им, Брюсовым, и дал такое разъяснение: «Чего, чего только не плели газетные писаки по поводу этой строки, … а это просто обращение к распятию. В одном романе я прочитал восклицание Иуды, увидевшего „бледные ноги“ распятого Христа, и мне ужасно захотел воплотить этот крик предателя в одну строку». В свою очередь, Ясос поблагодарил основоположника русского символизма за исчерпывающий ответ, выразил своё восхищение и сообщил Брюсову, что в лице Ясоса Бибы тот обрёл не только самого жаркого почитателя брюсовского таланта, но и преданного ученика и последователя. В ответном письме, Брюсов написал, что весьма польщён признанием своего таланта, призвал Ясоса не бояться новаторства и экпериментирования и пожелал успехов на поэтическом поприще. Ясос Биб отправил Брюсову своё первое хокку «Свист в тишине», которое Брюсову чрезвычайно понравилось своим символизмом и простотой, а Брюсов выслал Бибе первый сборник своих стихов «Chefs d’oeuvre» с автографом «Не современникам и даже не человечеству завещаю я эту книгу, а вечности, искусству и тебе, юный поэт Биба!». Между молодыми людьми завязалась переписка, которая продлилась почти четверть века.

Учёба в университете

Главное здание Императорского Варшавского университета, 1890 год

В сентябре 1896 года Ясос Биб поступает на историко-филологический факультет Императорского Варшавского университета по кафедре истории изящных искусств и словесности под руководством академика Амозгитто Заржавелли.

В Варшаве Ясоса Бибу находит письмо от тётушки Далико Добегулия из Кутаиси, в котором она сообщала о том, что её сын, Огого Добегулия, поехал в Афины на первые Олимпийские игры 1896 года и там пропал без вести. Приложенная к письму тётушки Далико вырезка из газеты «Кавказ» содержала коротенькую заметку о массовом заплыве на 100-метровую дистанцию в олимпийском бассейне. В заметке рассказывалось о том, что, к большому сожалению организаторов заплыва, финишной черты достигли не все. Когда мокрым участникам заплыва раздавали махровые полотенца, недосчитались одного человека, которым оказался спортсмен из испанского Хереса-де-ла-Фронтера, Вахвах Доплывулия. Ясос был сильно расстроен известием об исчезновении любимого дяди и огорчён тем, что нерадивые грузинские журналисты переврали имя его бывшего учителя, тренера и мудрого наставника молодёжи Огого Добегулия.

Студенческий быт

Варшава очаровала Ясоса. Опьянённый колоритом городских площадей и улиц, пропитанных духом свободы и очищенных от городских помоев усилиями генерала Старынкевича, он первые дни беспрерывно катался на конке от Краковского предместья до Праги; часами стоял на мосту, заворожённо глядя на степенно несущую свои воды Вислу; гулял от Замковой площади до Мокотува; наслаждался прохладой и смотрел спектакли в летних театрах в Саксонском саду и Лазенках; любовался памятником Копернику работы великого Торвальдсена у корпусов университета; глазел на шикарные витрины на Маршалковской и пропадал в маленьких книжных магазинчиках на Фрета. Однако снимать квартиру в центре города студенту было не по карману. Поэтому поселился Ясос Биб в бедном квартале города, сняв комнату в двухкомнатной квартире вместе с тремя товарищами-первокурсниками. Многоквартирный дом № 10 по Крохмальной улице был мрачной кирпичной постройкой, судя по её состоянию возвёденной задолго до появления на карте мира Варшавского герцогства, оборудованной удобствами во дворе и отапливаемой печками-буржуйками.

В товарищи-квартиранты Ясосу достались сплошные аристократы:

• Казимир Черторыльский, уверявший всех, что состоит в ближайшем родстве с князьями Чарторыйскими. На вопрос однокашников, не произошёл ли его знатный род из Нового Чёрторыльска, наследник Гедиминовичей отвечал, что о таком не слыхал, и что в искажении его фамилии виноват ризничий, который зака́пал метрические книги свечным воском. Тех, кто сомневался в правдивости этой истории, Казимир отсылал к Бархатной книге, где, дескать, имеется соответствующая сноска по соседству с примечанием, объясняющим, почему князья Чарторыйские вдруг превратились в род Черторыжских.
• Франтик Парижский — щеголеватый молодой человек из Бобруйска, родословная которого, согласно рассказам самого пана Парижского, уходила корнями в дворянские семьи паричских шляхтичей.
• Жише-Ехиел Гамбургер — сын рабочего мануфактурной фабрики Познаньского в Лодзи, который клялся, что происходит от древней династии гамбургских раввинов.

Если же говорить о финансовом положении молодых аристократов, поселившихся в доме № 10 по Крохмальной улице, его можно было бы описать незамысловатой формулой «нищета прочней богатства». Поэтому, чтобы свести концы с концами, отпрыск гамбургских талмудистов Гамбургер занялся репетиторством, подтягивая гимназистов по алгебре и тригонометрии; литовский княжич Черторыльский подрядился давать уроки латыни и обмывать трупы в университетском морге, где читали медицинские лекции; а потомственный шляхтич Франтик Парижский по вечерам бегал по улицам, выкрикивая во всё горло последние новости и продавая прохожим «Варшавские губернские ведомости» и дешёвые бульварные романы в бумажном переплёте.

Как говорится: I ja waść, i ty waść, a kto będzie świnie paść?

У Ясоса дела тоже были не ахти: этнографические экспедиции, от которых невозможно было отказаться, требовали серьёзных затрат, и от этого заработанные кузнечным ремеслом деньги быстро таяли. В дополнение, в подмётке левого ботинка образовалась дыра, а старенькое гимназическое пальтишко начало расползаться по швам. Настало время серьёзно задуматься о заработке. Первая пришедшая в голову мысль была об уроках. Вскоре и ученики нашлись — два студента с историко-филологического факультета, заимевшие «хвосты» по древним языкам. Занятия прошли так успешно, что уже через пару месяцев оба ученика пересдали экзамен, и Ясос снова остался без работы.

Франтик Парижский посоветовал Ясосу Бибу давать уроки музыки. В самом деле, уроки музыки в Варшаве были популярны, но и учителей было пруд пруди. Только в одном доме № 10 на Крохмальной проживало трое: квартиру сверху снимал учитель скрипичной игры, в квартире справа жил трубач, который также давал уроки духовой музыки, а снизу обитал хазан, обучавший пению мальчиков и часами разучивавший канторские композиции со своей капеллой. В дополнение, переполненный профессионалами рынок музыкального образования постоянно подвергался набегам полчищ голодных дилетантов, желающих подработать. Ясос сам относился к последним, однако подобная ему братия как раз-то и вызывала особое раздражение студента.

Однажды в комнату напротив вселилась молоденькая девица, которая на следующий же день вывесила в парадном объявление об уроках фортепианной игры. То, что доносилось из её комнаты, стало настоящим испытанием для ушей Ясоса Бибы: от завтрака до ужина девица без устали терзала своё плохо настроенное пианино излишне бравурным исполнением шопеновских баллад, сопровождавшимся многочисленными нарушениями ритма и странным интонированием. После ужина музыкальная вакханалия продолжалась в несколько ином жанре: до поздней ночи в комнате раздавался хор мужских голосов, перемежающийся с выстрелами откупориваемого шампанского, звоном бокалов, раскатистым смехом и женским визгом. Завершались эти полуночные оратории оркестровыми эпизодами и многоголосым хоровым исполнением эротического охания и ахания. Насилие над музыкальным инструментом продолжалось довольно долго и неизвестно когда бы закончилось, если бы не чудо, случившееся в студенческой квартире дома № 10 по Крохмальной улице.

Как-то раз поздно вечером Ясос Биб возвращался домой и, отворив дверь своей квартиры, услышал божественно чудесные звуки, лившиеся из комнаты пианистки. Не в силах противиться искушению, он на цыпочках подкрался к двери соседки и повернул дверную ручку. Дверь оказалась не заперта. Ясос осторожно приоткрыл её и, засунув голову в образовавшуюся щель, увидел за инструментом незнакомого мужчину. Незнакомец был абсолютно гол. Из своего наблюдательного пункта Ясос мог видеть лишь худую спину и затылок музыканта. Торчащие из спины лопатки ходили ходуном и походили на сложенные крылья летучей мыши. Пышная шевелюра на голове незнакомца сотрясалась будто стог сена, который ворошат крестьянские вилы. Из-за спины пианиста то и дело показывались его длинные как бамбуковые тростья пальцы и проворно бегали по клавишам, извлекая из них мелодичные звуки, которые пожалуй невозможно была бы услышать даже душе праведника, прибывшей к вратам райского сада. Ясос замер в дверях в полусогнутой позе и, затаив дыхание, слушал. Доиграв балладу, незнакомец подошёл к незастеленной кровати, молча порылся в груде хаотично разбросанных простыней, одеял и подушек, извлёк из-под неё махровое полотенце и, небрежно замотавшись в него, обернулся. Затем, обратившись к лежащей на подушках квартирантке, строго спросил: «Надеюсь, теперь Вы, мадмуазель, наконец-то поняли, как это надо играть?». Изумлённый Ясос Биб узнал в исполнителе великого пианиста Игнация Падеревского, на выступление которого давно мечтал попасть, но не мог ввиду нехватки денег. Бесплатный концерт закончился, когда проходивший мимо Франтик Парижский снял с плеча мокрое полотенце и шлёпнул им по торчащей из соседской двери заднице приятеля.

На следующий день Ясос Биб обнаружил на двери подъезда новое объявление:

Одарённая ученица Падеревского даёт уроки фортепианной игры. Дёшево.

Совершенно очевидно, что конкурировать с подобными талантами коммерции, как его соседка по съёмной квартире, не было абсолютно никакой возможности. Около года Ясос перебивался случайными заработками: иногда удавалось перевести статью с испанского или французского для ленивого студента, иногда приходилось разгружать вагоны на вокзале. Потянулись голодные дни, когда трапезы Ясоса и товарищей зачастую состояли из ржаных сухарей и купленной из под полы самопальной зубровки, которая ужасно драла горло и вызывала мучительные колики в желудке. Страдания студентоов усугубляли запахи: на улице их преследовал запах свежего хлеба из пекарни напротив, а с лестницы доносились манящие ароматы тушёной капусты и варёной требухи.

Не стоит думать, что дом снимали сплошь музыканты. Обстановка была совсем не богемной.

В квартире напротив жил раввин с семьёй. К нему ходили за советом евреи в длиннополых сюртуках и женщины в платках и закрытых платьях. Прямо под раввинской квартирой жил «коммивояжёр», к которому ходили вороватого вида парни с какими-то тюками. Иногда в квартиру коммивояжёра наведывалась полиция, тогда оттуда доносились крики, ругань, но арестом дело никогда не кончалось; ходили слухи, что «коммивояжёр» торгует конрабадным товаром и подкупает полицию, чтобы она закрывала на это глаза.

Первый этаж делили дворник Войцех, молочник Ошер и угольщик Шимен-Вольф. У молочника были лошадь и телега, на которой он каждый день на рассвете отправлялся к поезду за молоком, его жена целый день обслуживала покупателей. Хотя у Ясоса и его товарищей редко находились деньги на молоко или простоквашу, они хорошо знали Ошера-молочника: тот приветливо здоровался с каждым соседом и расспрашивал о делах, он жалел студентов, и, если им не хватало денег на квартирную плату, давал им деньги взаймы. Угольщик был человек злобный, каждого покупателя встречал и провожал проклятиями, даже уголь отпускал со злобой: швырял в корзину с рычанием: «На, бери и проваливай!». Дворник Войцех имел обыкновение напиваться после утренней уборки двора; в особо пьяном состоянии он переставал узнавать жильцов и преграждал им путь с хриплым криком: «Кто такой? Посторонних не пускать! Вход запрещён! Проваливай!» К счастью, пьяным Войцех плохо держался на ногах и валился на землю при попытке поймать петляющего по двору жильца, так что домой жильцы всё-таки попадали.

Во флигеле жила старуха по имени Малгожата, которую все называли баба Малгося. Баба Малгося присматривала за маленькими детьми, матери которых уходили на работу. Присмотр заключался в том, что баба Малгося выпускала их во двор играть камешками, прутиками и всем, что попадется под руку, а сама сидела на крыльце и вязала, а когда малыши расшумятся, грозила им спицей и покрикивала: «Ну, вы, пёсьи дети, вот я вам покажу!»

В выходящей к улице арке вечно толклись наглого вида парни, которые задирали проходящих мимо девушек и свистели студентам вслед.

Улица была грязная и всегда полна народа. Толчея, крики, суета, туда и сюда носились мальчишки с гиканьем и свистом наскакивали на прохожих. Женщины торговали с лотка несвежими овощами, вялой зеленью, подгнившими яблоками и всякой всячиной. То и дело торговки поднимали крик: то у одной, то у другой стащили товар прямо с лотка. У Ясоса, казалось бы, красть было нечего: за нехваткой денег он не имел и кошелька, а заработанную мелочь тут же тратил на еду; тем не менее, у него из кармана дважды крали мягкий футляр для очков.

Особым кошмаром был уличный туалет — холодное помещение, с вечно занятыми кабинками; зимой соседи спускались туда с «ароматными» вёдрами, которые нередко выливали мимо дыры.

Ясос поклялся, что съедет из этого места при первой же возможности.

Полуголодных студентов спасло случайно обнаруженное объявление в газете: таблоиду «Kurjer Warszawski» («Варшавский курьер») требовались переводчики с немецкого. Франтик Парижский отлично знал немецкий и устроился в редакцию переводчиком, а затем похлопотал за Ясоса, которого взяли переводчиком с испанского после того, как из редакции был со скандалом уволен переводчик Хуанчо Околесиас. Как выяснилось, испанец был малограмотен, и его переводы не только не соответствовали первоисточникам, но и нещадно перевирали их. Это выяснилось случайно, когда испанское посольство выразило протест в связи с появлением в «Варшавском курьере» заметки о том, что вдовствующая королева Испании Мария Кристина Дезире Генриета Фелицитас Раньера фон Габсбург-Лотарингская скончалась от чахотки, что не соответствовало действительности: испанская регентша была жива и здорова, а от чахотки 15 лет назад скончался её супруг, Альфонсо XII. После увольнения Хуанчо Околесиаса и приёма на работу Ясоса Бибы, дела с переводами испанской прессы пошли успешно, и после пробного периода Ясоса зачислили в постоянный штат.

Со временем, финансовое положение молодых людей стало улучшаться, и вместо сухарей и палёной зубровки на столе появился сначала ржаной хлеб, а потом и анисовая контушовка. Почувствовав себя богачами, товарищи переехали на Мировскую улицу, в дом с отоплением и удобствами прямо в квартире. Особенно прибыльной подработка оказалась для Ясоса Бибы. Несмотря на то, что золотой век Испании давно закатился и империя находилась в состоянии перманентного анабиоза, всё же иногда происходили всплески безумия, и тогда поток новостей с баррикад Филиппинской революции и фронтов Испано-американской войны 1898 года становился настоящей золотой жилой для молодого переводчика. Переводческой работы привалило так много, что студенту Бибе даже пришлось взять академический отпуск и оформиться в «Kurjer Warszawski» на полную ставку.

На заработанные деньги Ясос справил новое пальто и ботинки, и даже смог пару раз прокатиться в Европу — в Париж, на Всемирную выставку, летом 1900 года и в Германию, на эльстеровские железные источники, в 1902 году.

Культурная жизнь

Жизнь в Варшаве кипела и била ключом. Действовали театры, проходили концерты и выставки. Первые пару лет, однако, Ясос Биб и его товарищи за неимением денег довольствовались чтением библиотечных книг и литературных публикаций в газетах, которые они брали в читальных залах. Посещали они также литературные кружки, на собраниях которых обсуждали прочитанные книги и показывали свои собственные литературные опыты.

Большинство однокурсников и все товарищи Ясоса Биба по квартире зачитывались новеллами и романами Сенкевича. Без конца спорили о том, какой роман сильнее: «Огнём и мечом» или «Пан Володыёвский», спорили о достоинствах «Без догмата», плакали над новеллами «Янко-музыкант» и «Фонарщик на маяке». Казимир Черторыльский носился с идеей встретиться с писателем, Жише-Ехиел Гамбургер вторил ему, но опасался показаться навязчивым. Тем временем студенты передавали друг другу и зачитывали до дыр экземпляры «Gazeta Polska», в которой печатался новый роман «Quo vadis».

У некоторых варшавян увлечение Сенкевичем переходило всякие границы. Многие всерьёз верили, что все герои романов Сенкевича реально существовали, и отождествляли себя с рыцарями, защищавшими Речь Посполитую. Ясоса особенно развеселила муссируемая газетами новость о массовых протестах против строительства школы в Збараже: протестующие были возмущены тем, что школу собираются строить возле костёла, «где находится могила Подбипенты».

Мало кто знает, что косплей зародился не в Японии, а в Варшаве

Отдельные поклонники писателя заходили так далеко, что разгуливали по улицам одетые, как персонажи исторической трилогии, а, собираясь вместе, разыгрывали сцены из романов или отправлялись в фотографию и позировали для «живых картин». Другие подражали самому Сенкевичу: отпускали бородки-эспаньолки и старались загореть, чтобы приобрести смуглый цвет лица. Некоторые женщины, пытаясь подражать героиням романа, занимались фехтованием.

Ясос Биб скептически относился к такому экзальтированному поклонению, и называл его «сенкевичеманией». Это, увы, сказалось на его личной жизни: знакомые девушки одна за другой заявляли ему, что «человек, который не понимает всего величия гения Сенкевича, не стоит близкого знакомства». Впрочем, денег на маскарадный костюм у Ясоса всё равно не было. Однажды, он для студенческого праздника постригся «под горшок» и, завернувшись в простыню, изобразил императора Нерона, но, хотя ему удалось рассмешить публику, успеха у дам не снискал.

Как-то на литературном вечере Ясос Биб познакомился с тремя весьма хорошенькими девушками — сёстрами Эльжбетой и Марией Заблоцкими и их подругой Алицией Полонской. Девушки был курсистками и снимали втроём квартиру в Муранове. Ясос в этот день был в ударе: говорил о Мицкевиче и о Монюшко, читал свои ранние хокку, вспоминал своего приятеля Гамбургера, переводившего на идиш французских символистов — и явно произвёл впечатление на девушек. Сам же Ясос не знал, на какую из них смотреть: каждая казалась ему по-своему красивой. Результатом общения стало приглашение в гости к девушкам на чай.

В скудно обставленной квартире курсисток не было картин, но одну из стен украшал не очень умело выполненный пастелью портрет Сенкевича, а на другой висел написанный каллиграфическим почерком плакат. Подойдя поближе, Ясос прочитал следующее:

Я есмь Генрик Сенкевич, который вывел тебя на поле славы всемирной. Огромно Величие Мое.

1. Не ставь Мицкевича, Словацкого, Красинского и других выше Меня.
2. Не произноси всуе имя Мое.
3. Помни день юбилея Моего, чтобы святить его.
4. Почитай Скшетуского, Заглобу, Володыёвского и Баську Его, а Меня выше всех.
5. Не насмехайся над произведениями Моими.
6. Не разжигай огонь листами из книг Моих.
7. Не распространяй творенья Мои без дополнительной оплаты в руки Мои.
8. Не искажай мысль Мою.
9. Не возжелай Обленгорека, ибо то дар народный!
10. Люби каждого литератора по мере возможности и желания, а Меня безоговорочно.

Ясос весело рассмеялся и сказал, что это просто замечательная шутка. В итоге, не успев досмеяться, Ясос был выставлен за дверь, а вслед ему вылетела его шляпа. Удачно начавшееся знакомство завершилось полным фиаско.

В довершение Ясос Биб подвергал сомнению историческую достоверность Трилогии, заявляя, что в романах много фантазийного, и это, скорее, приключенческие романы, чем исторические хроники. Однажды он в сердцах заявил, что «по сравнению со сценами осады Збаража создатели былин об Илье Муромце, который шапкой валил улицу, а рукавицей переулочек — скромнейшие люди», что чуть не привело к дуэли с Казимиром Черторыльским. Примирил их Гамбургер, заявивший, что, хотя «Хамелюк» был беспримерный злодей и разбойник, да сотрётся имя его, много невинной крови пролили также и польские шляхтичи, и, слава богу, что прошли времена кровавых сражений и ратных подвигов, и пусть они навсегда останутся в эпосе — с этим тезисом согласились оба спорщика.

Однажды Казимиру Черторыльскому удалось подстеречь Сенкевича возле здания редакции «Gazeta Polska». Черторыльский устремился навстречу своему кумиру.

— Добрый день, пан Сенкевич! — восторженно воскликнул он.

На это Сенкевич, изящным жестом приподняв шляпу, ответил:

— Увы! Это не я, это мой брат-близнец, очень на меня похожий!

Черторыльский так и застыл на месте, раскрыв рот, глядя вслед уходящему прочь писателю.

Услышав эту историю, Ясос Биб про себя подумал, что Сенкевич изрядно зазнался, хотя, с другой стороны, кому угодно надоест постоянно общаться с бесчисленными поклонниками; однако вслух он ничего не сказал, чтобы не расстраивать своего друга.

Учебник, по которому Ясос Биба выучил эсперанто

В конце октября 1987 года, бредя по бедному еврейскому кварталу, в котором он проживал в то время, Ясос Биб встретил на улице интеллигентного вида человека в европейской одежде. Человек был больше похож на университетского профессора, чем на типичного обитателя Крохмальной улицы и её окрестностей. К удивлению Ясоса Биба, человек тащил корзину с продуктами и вошёл в один из мрачных кирпичных домов, которыми был застроен район.

В последующие дни Ясос Биб ещё несколько раз встретил нового обитателя квартала, и в конце концов набрался храбрости и представился заинтересовавшему его человеку. Новым знакомым Ясоса Биба оказался профессор Людвик Лазарь Заменгоф, Доктор Эспера́нто, о котором Ясос Биб был наслышан. Оказалось, доктор Заменгоф недавно переехал в Варшаву и обосновался в этом квартале временно, надеясь со временем, поработав в качестве офтальмолога, перебраться в место получше.

Как раз в это время у Ясоса Биба и его товарищей выдалось хорошее время, и Ясос зазвал Доктора Эсперанто в кофейню. За чашечкой кофе новые знакомые обсудили проблему мирного сосуществования различных народов и культур. Доктор Заменгоф признался, что отошёл от работы над эсперанто, так как уже не уверен в том, что единый язык может решить проблему напряжённых отношений между народами, однако продолжает в свободное время переводить шедевры мировой литературы на универсальный язык. Ясос Биб горячо поддержал идею «Lingwe uniwersala» и попросил Заменгофа не бросать проект. Доктор Заменгоф спросил, а знает ли эсперанто сам Ясос, и Ясос обещал, что непременно выучит этот язык, как только выдастся свободная минутка.

Обещание Ясос Биб сдержал: во время академического отпуска, который он взял несколько месяцев спустя, Ясос Биб выучил эсперанто, добавив ещё один язык к внушительному списку языков, которые он изучил. А Людвик Заменгоф вернулся к проекту Эсперанто в 1902 году, подписав контракт на издание книг на эсперанто с французским издательством «Ашет» (Hachette).

И. Л. Перец — писатель с большими усами

Сосед Ясоса Бибы, Жише-Ехиел Гамбургер мечтал стать писателем, а пока сочинял стихи. Правда, он никак не мог выбрать, в каком жанре писать, и пробовал все подряд. Увлекаясь сиволизмом, он перевёл на идиш несколько стихотворений Поля Верлена и Стефана Малларме, а также и сам написал несколько «символистских» стихотворений. Помимо этого, он написал небольшой сборник «Песен в народном стиле», в которых простым языком писал жалобные плачи о тяжёлой доле фабричных рабочих Лодзи, эмигрантов в Америке и ремесленников маленьких нищих местечек. Ясосу особенно запомнилась печальная песня фабричного рабочего, сетующего, что, работая по шестнадцать часов в день, не видит, как растут его дети.

Жише-Ехиел Гамбургер восхищался произведениями еврейского писателя Ицхока-Лейба Переца, не пропускал ни одной журнальной публикации его рассказов, приобретал его книги и мечтал встретиться с ним и показать свои опыты, но не решался. Наконец, весной 1901 года Жише-Ехиел Гамбургер он набрался храбрости и уговорил Ясоса навестить писателя вместе с ним, так как всё же стеснялся идти к нему в одиночку: «В одиночку не одолеешь и кочку!» — вздыхал он. Ясос с удовольствием присоединился к своему товарищу.

Писатель Перец показался Ясосу совсем не похожим на еврея: крепкосбитый человек с пышными казацкими усами, в европейском костюме, с непокрытой головой и без признаков пейсов. Но Гамбургер так восторженно смотрел на писателя, что Ясос решил отойти в сторонку и понаблюдать, что будет.

Ицхок-Лейбуш Перец тепло принял молодых людей: напоил их чаем с пирожками и расспросил об учёбе и дальнейших планах. Жише-Ехиел Гамбургер показал писателю свои первые литературные опыты. К радости юноши, Перец сказал, что, хотя стихи слабоваты, но в них чувствуется талант, и посоветовал Гамбургеру продолжать писать переводы и сочинять стихи.

Затем Перец втянул в разговор и Ясоса Биба, расспросив его об этнографических экспедициях. Перец поделился с Ясосом своим опытом поездок по провинции и проведения опросов, результатом которых стала книга «Картинки с путешествия по провинции», которую он издал на идише в 1891 году и которую недавно перевели на польский язык. Он также рассказал, что недавно выпустил сборник «Хасидских историй» и теперь работает над сборником «Народных преданий», которые, хотя и основаны на фольклоре, но на самом деле являются стилизацией под еврейские сказки и хасидские истории и содержат помимо сюжета философские размышления и вопросы. «Просто собрать и пересказать литературным языком народные сюжеты — недостаточно для создания полноценного литературного произведения. — сказал он. — Хотя работа собирателей сюжетов очень ценная сама по себе».

На прощание Перец подарил Ясосу один из имеющихся у него экземпляров перевода «Картинок» на польский.

Выйдя от писателя, Ясос Биб осторожно поделился своими впечатлениями с Гамбургером. Гамбургер нисколько не обиделся на Ясоса и сказал, что тоже обратил внимание на усы. В итоге товарищи договорились отрастить усы, как у любимых писателей: Ясос — как у Шанявского, а Жише-Ехиел — как у Переца.

Однажды отпускающий усы Гамбургер проговорился о сговоре товарищам по квартире. Это вызвало приступ неудержимого веселья у Казимира Черторыльского и Франтика Парижского: показывая пальцем на Ясоса, они, смеясь, повторяли: «И этот человек осуждал нас за подражание Сенкевичу!» Черторыльский сказал, что по сравнению с усищами Шанявского, и эспаньолка Сенкевича, и усы Переца выглядят как образцы разумности и благопристойности. Франтик Парижский добавил: «Жише, у вас же говорят: Борода не делает козла раввином… а студента усы — писателем». Гамбургер смутился, и пробормотал, что дело не в усах, усы — это одно, а литературные опыты — другое. Ясоса, однако, насмешки не расхолодили, и усы он отрастил, правда, на это ушло много лет.

Экспедиции

В период обучения в Варшавском университете, Ясос Биб много путешествует по Северо-Западному краю, Остзейским губерниям и Скандинавии, собирая материалы для дипломной работы. Эти материалы затем легли в основу его магистерской и докторской диссертаций.

Лапландия

Забравшись в глухие места Лапландии, Ясос облачается в яры и печок и на оленях кочует между погостами, ночуя в вежах гостеприимных и дружелюбных лопарей, изучает их традиции и язык, записывает истории о равках и чаклях, кушает куропаток, рыбу, оленье и медвежье мясо, и учится доить самок оленей, однако от многочисленных предложений местных жителей выпить свежей оленьей крови категорически отказывается.

Эстляндская губерния

В 1899 году Ясос Биб в составе группы сокурсников отправляется в этнографическую экспедицию на самый север Прибалтийского края — в Эстляндию. Там, у берегов Финского залива и Чудского озера, он вместе с товарищами записывает народные песни и поверия о троллях, гномах, оборотнях, водяных и прочей нечистой силе, а также свадебные и похоронные обряды эстов.

В Эстляндии члены экспедиции столкнулись с двумя проблемами:

1. Где разыскать информантов? и
2. Как из них вытянуть информацию?

В отличие от других прибалтийских губерний, в Эстляндии практически не было селений, через которые проходила бы улица и вдоль неё рядком выстраивались бы крестьянские дворы с домами и подсобными постройками. Строго следуя завету своего духовного учителя и наставника Мартина Лютера о том, что в жизни ни на кого нельзя полагаться, кроме Библии и самого себя, эстонцы предпочитали селиться особняком — в мызах и фольварках. Этнографам приходилось несколько вёрст трястить на подводе, прежде чем на горизонте появлялась ближайшая усадьба. После традиционого обмена приветствиями с её хозяином, перед членами экспедиции возникала гораздо более трудная проблема — на каком языке общаться с местным населением? Дело в том, что ни Ясос Биб, ни его товарищи практически не владели эстонским языком, который, по выражению Ясоса, был «ни на что не похож», а информанты не владели ни литовским, ни польским, ни русским, ни, тем более, родным языком Ясоса Бибы — испанским. Объясняться приходилось, комбинируя язык жестов c отдельными эстонскими словами. Огромной удачей было, если информант владел ломаным русским языком. Однако такие случаи были редки, и понять что-либо, а тем более записать услышанное на русском языке, было весьма затруднительно. Члены экспедиции приуныли, увидев бесперспективность общения с аборигенами без услуг переводчика. Радости фольклористов не было конца, когда в попавшемся на их пути дворянском имении обнаружился их коллега-эстонец Яак Ула — приехавший из Санкт-Петербурга на каникулы домой и изнывающий от скучной деревенской жизни студент-филолог, младший сын члена ландратской коллегии и предводителя уездного дворянства. Катавшегося на бричке молодого человека повстречали на просёлочной дороге, разговорились, посетовали на проблемы, и тот с готовностью вызвался помочь и присоединился к экспедиции.

Другой огромной проблемой фольклористов было то, что лютеране-эстонцы практически не употребляли алкогольные напитки. Если бы дело происходило где-нибудь в Гродненской или Минской губернии, вопрос был бы решён щелчком пальца — достаточно было бы откупорить бутылку зубровки, чтобы у информанта развязался язык. С эстонскими крестьянами такой трюк не проходил. Поэтому наличие в команде местного проводника, знавшего, как лучше подступиться к неразговорчивому эстонцу, было настоящим подарком для членов экспедиции и позволило им успешно выполнить летнее задание.

С помощью своего нового знакомого, Ясосу Бибе удалось выведать у эстонских рыбаков и записать несколько леденящих душу историй про одиноких пастушек и дровосеков, замороченных троллями-оборотнями. Впрочем, среди услышанных им рассказов встречались и добрые сказки про гномов, опекающих скот и подкладывающих подарки в сапожок хорошим детям.

Перед возвращением в родную гавань, экспедиция заехала на несколько дней в губернский город Ревель. Там Ясос со товарищи посетили фабрику по солению кильки, а также встретились с известным литовским лингвистом Йонасом Яблонскисом, который преподавал древние языки в одной из гимназий города. Яблонскис рассказал студентам о необходимости систематизации диалектов литовского языка, стандартизации грамматики и создания литературного общелитовского языка. Он также ознакомил молодых людей со своей работой над толковым словарём литовского языка, составленным Антанасом Юшкой. Словарь состоял из 70 тысяч слов, каждое из которых сопровождалось толкованием на литовском и переводом на польский язык. Теперь нужно было подготовить словарь к изданию, в частности, сопроводить каждое также и русским переводом, так как только это давало шанс, что словарь когда-нибудь будет разрешён к использованию в Российской империи. Первый том словаря уже был издан в Пруссии.

Яблонскис расспросил Ясоса и его однокашников о предпринятой ими эстляндской экспедиции и поделился своим собственным опытом работы с информантами, рассказав, как проводил опросы жемайтов, чей диалект сильно отличается от прочих литовских диалетов не только произношением, но и особенностями грамматики. В конце встречи студенты поблагодарили литовского лингвиста за интересную беседу и подарили ему банку солёной кильки, а Ясос выпросил у лектора один том из сборника литовских песен, собранных Антанасом Юшкой. Получив предупреждение от Яблонскиса, что эта книга запрещена цензурой, отважный студент заверил учителя гимназии, что искусство перевозки контрабанды впитал с молоком матери. Ясос не соврал: его дед был профессиональным книгоношей, и этот драгоценный груз Ясос провёз до Варшавы в целости и сохранности через десять (!) губерний, как и полагается настоящему контрабандисту, зашитым в набитую ватой подкладку вещевого мешка.

Ковенская губерния

Летом 1901 года Ясос Биб отправился в Самогитию, где присоединился к своим друзьям Рюмкевичу и Наливайтесу. Троица прокатилась от Ковно до Тельшевского уезда. Во время этой поездки Ясос узнал много интересного: он познакомился с местными обычаями и стал свидетелем языческих ритуалов жмудинов. Научный руководитель будущего магистранта, профессор Нематюкайтес, горячо одобрил поездку. Попыхивая папиросой, которую никогда не выпускал изо рта, он наставлял молодого этнографа:

Без глубокой Жемайтии, голубчик, вам Литвы не понять!

Поездка «на воды» в Германию

Предводитель дворянства П. А. Столыпин с домочадцами на отдыхе

За год до защиты магистерской диссертации, Ясос Биб совершил короткий вояж за границу. В начале мая 1902 года у него разыгрался катар желудка, скорее всего, вызванный нерегулярным питанием в сочетании с неумеренным употреблением алкогольных напитков. Врачи посоветовали ему съездить на воды подлечиться. Отложив работу над дипломной работой, Ясос махнул «на воды» в небольшой немецкий городок Бад-Эльстер.

Изнывая от курортной скуки и вынужденного воздержания, студент начал посещать грязевые ванны и там познакомился с уездным предводителем дворянства из Ковно Петром Столыпиным. Предводитель оказался убеждённым трезвенником, доморощенным философом и заядлым шахматистом. Беседы со Столыпиным и игра в шахматы помогали Ясосу отвлечься от навязчивого желания выпить. Часто собеседники вели дискуссии о политике и будущем Российской империи. Студент критиковал колонизаторскую и репрессивную политику царского правительства в отношении коренного населения имперских окраин и возбуждённо призывал к изменению существующего порядка, на что предводитель ковенского дворянства рассудительно отвечал:

Вам, молодой человек, нужны великие потрясения, мне же нужна Великая Россия. Дайте государству 20 лет покоя внутреннего и внешнего, и вы не узнаете нынешней России!

Во время одной из посиделок, речь зашла о смерти. «Меня убьют, и скорее всего убьют члены охраны», — мрачно заявил Столыпин, задумчиво поглаживая бороду. Ясос Биб удивился такому несуразному пророчеству и возразил, что нам не суждено знать, где нас найдёт смерть. Чтобы разрядить внезапно помрачневшую атмосферу беседы, Ясос пошутил, что шансы быть застреленным таджиками из Куляба во время ограбления почты гораздо выше вероятности погибнуть от рук охраны. Столыпин рассмеялся, подкрутил усы и поставил Ясосу мат. На вопрос студента, где бы Столыпин предпочёл быть похороненным, предводитель дворянства ответил, что «хочет быть погребённым там, где убьют». Эту идею Ясос нашёл весьма разумной и сказал, что такое пожелание нужно обязательно внести в завещание, иначе близкие, не долго думая, похоронят где-нибудь «в Тигулях», с чем предводитель согласился и заявил, что обязательно внесёт такое требование в своё завещание.

Спустя десять дней идиллия неожиданно завершилась. Шахматный партнёр Ясоса получил телеграмму от российского министра внутренних дел фон Плеве с требованием срочно явиться в Петербург. На прощание Пётр подарил Ясосу привезённые из Парижа ватермановскую перьевую ручку и шикарный шёлковый галстук, пожелал творческих успехов на благо империи и укатил с женой и дочерьми в столицу. От диковинной письменной принадлежности, которую не нужно макать в чернильницу, студент был в восторге. Что же касается подаренного Столыпиным галстука, то Ясосу, который считал галстуки и прочие шейные украшения глупыми излишествами мужского гардероба, столыпинский галстук был ни к чему, «разве только на случай, если захочется повеситься от тоски». К счастью, пребывание студента «на водах» подходило к концу, и Ясос был рад возвратиться в Варшаву для продолжения учёбы и дружеских университетских попоек на литературных вечерах.

Исследователи отмечают, что бад-эльстерские встречи со Столыпиным оказали огромное влияние на мировоззрение и политические убеждения Ясоса Бибы. Взгляд молодого литовского философа на историю и текущие события в стране и за её пределами стал претерпевать изменения, и с течением времени Ясос превратился из революционного романтика в консервативного монархиста. Влияние предводителя дворянства также принесло и практическую пользу: Ясос сталь меньше пить.

Встреча царского сановника с революционно настроенным студентом не прошла даром и для Столыпина: получив должность председателя Совета министров Российской империи, бывший предводитель дворянства вошёл во вкус и стал раздаривать галстуки направо и налево, пока его тело случайно не оказалось на пути следования пули, выпущенной в скрипача Киевского городского театра Берглера.

Великий магистр философского ордена

Папиросы «Варшавскiя» — любимое курево проф. Нематюкайтеса

Научным руководителем для своей диссертации Ясос выбрал профессора Нематюкайтеса, перед которым будущий магистр преклонялся за эрудицию, аналитический склад ума и феноменальную способность ясно излагать свои мысли. В своих воспоминания Ясос Биб очень тепло отзывался о своём наставнике:

Многочисленные философские беседы с профессором Нематюкайтесом сделали меня тем, чем я являюсь сейчас в гораздо большей степени, чем то, чем я являлся до того, как стал тем, чем был тогда, когда мог бы стать тем, чем стал до встречи с этим выдающимся светилом науки и замечательным человеком.

 

Профессор Нематюкайтес был сторонником идеи национального возрождения литовцев, причём полагал, что литовскую культуру нужно создавать на основе фольклора. Польские и русские коллеги считали проофессора странным, а декан Амозгитто Заржавелли иначе как «чокнутым литвоманом» не называл. «Если этот поборник народной культуры называет себя таковым, ему следовало бы собирать и курить влагалищную пушицу, а не смолить эту зловонную смесь русских фабрикантов», — ворчал профессор Заржавелли, недовольный привычкой Нематюкайтеса не выпускать изо рта папиросы С.-Петербургской табачной фабрики Колобова и Боброва.

Под руководством профессора Нематюкайтеса, Ясос Биб в апреле 1903 года защитил магистерскую диссертацию по теме «Юмор в фольклоре народов Восточной Европы и Крайнего Севера». В ходе работы над диссертацией, Ясос глубоко проникся идеями своего научного руководителя и решил посвятить свою дальнейшую деятельность собиранию и изучению фольклора.

Был бы доктор, больной найдется

Ознакомившись по совету профессора Нематюкайтеса с работами Людвикаса Резы, посвящёнными реконструкции литовского фольклора, Ясос Биб загорелся идеей провести глубокое исследование, посвящённое литовским богам. Для этого помимо литовских источников, юному фольклористу пришлось изучать также немецкие и латышские, поскольку боги нередко были общие у пруссов, литовцев и куршей. Особое внимание он уделил Пизюсу (лит. Pizio, Pizius — блудник) — богу супружеской любви, секса и фаллического духа, и Гунде (лит. Gondu) — свадебной богине, приводящей девушек к женихам, покровительствующей семье и сексуальным отношениям.

К началу осени 1903 года Ясос Биб собрал достаточно материала для написания докторской диссертации, и осень и конец года прошли в работе над ней. В середине января 1904 года Ясос Биб сдал экзамен на степень доктора философии и готовился к защите диссертации. Однако 27 января грянула война, и последующие события помешали докторанту Бибе завершить диссертацию и получить докторскую степень. «Это мне подстроил бог судьбы Дуринтас, за то что я так мало написал о нём», — сокрушался впоследствии Ясос.

Обобщить и привести в академическую форму собранные для диссертации материалы Ясос смог только десять лет спустя, выпустив серию книг, среди которых выделяется «Пизюс и Гонду — покровители влюблённых». Примечательно, что Дуринтас в написанные Ясосом книги так и не попал, продолжая строить козни литовскому фольклористу на протяжении научной и учительской карьеры последнего: до конца своих дней Ясос Биб так и не смог защитить докторскую диссертацию и умер без докторской степени.

Русско-японская война

Господа, вы внутреннего положения России не знаете. Чтобы удержать революцию, нам нужна маленькая победоносная война.

~ Шеф жандармов В. Плеве про войну с японцами

Как всегда, масштаб недооценили, а цели нафантазировали…

~ Историки про войну русских с японцами

С началом русско-японской войны в конце января 1904 года, в университетах Российской империи начались студенческие волнения. Повсеместно устраивались сходки и уличные шествия, на которых часть учащихся выражала патриотические чувства и, стоя на коленях со свечами и иконами в руках, пафосно распевала «Боже, Царя храни!», а другая часть, стоя на ногах, шумно и, зачастую, в нецензурных выражениях протестовала против войны. Ясос Биб, к тому времени уже выдержав экзамен на степень доктора, но не успев защитить еще диссертации, не мог оставаться в стороне, и выходил на антивоенные протесты вместе со студентами Варшавского университета.

Если к патриотически настроенным лицам университетские власти относились с пониманием, то к протестующим незамедлительно применялись репрессивные меры. В ход были пущены принятые правительством в 1899 году по предложению министра просвещения Н. П. Боголепова «Временные правила об отбывании воинской повинности воспитанниками высших учебных заведений, удаляемыми из сих заведений за учинение скопом беспорядков», согласно которым должны были отдаваться в военную службу студенты, увольняемые из высших учебных заведений за участие в беспорядках. В Варшаве никто слыхом не слыхивал о том, что «Временные правила» были отменены в 1901 году после убийства министра Боголепова выстрелом в шею из револьвера «Смит и Вессон», и весной 1904 года докторант Ясос Биб, будучи чинителем беспорядков, был отчислен из Варшавского университета. Ему была вручена повестка на фронт, и уже в июне того же года Ясос оказывается на передовой в Маньчжурии, где развернулись ожесточённые бои.

Маньчжурские окопы

Вальс «На сопках Маньчжурии»

Оказавшись на русско-японской войне против своей воли, Ясос Биб критически относился к ней и нёс военную службу спустя рукава.

Драматические события на фронте пробудили в Ясосе былую склонность к стихосложению. Вспомнив японские песни и стихи, которые ему читала в детстве бабушка Атомули Ядалато, Ясос Биб успел написать за время службы несколько десятков хокку, за что командование взяло его на заметку как подозрительную личность, которая, возможно, сочувствует противнику. Боевые товарищи, наоборот, высоко ценили творчество Ясоса.

«Размышляю о том, что на фронте все солдаты и командиры как одна семья»

Фельдфебель мне мать,

А отец мой — капеллан.

Осиротеть бы!

Пехотный полк, в который довелось попасть Ясосу Бибу, представлял собой многонациональное сборище разношерстной публики, которую российские власти сумели наскрести по дальневосточным окраинам Российской империи: были в нём и хабаровские китайцы, ранее работавшие на лесных концессиях в Корее; и благовещенские китайцы, чудом выжившие в кровавом погроме 1900 года; и бывшие ихэтуани бежавшие в Маньчжурию после подавления Боксёрского восстания и считавшие китайскую императрицу Цы Си продажной тварью и предательницей своего народа; и сахалинские корейцы, напуганные намерениями Японии аннексировать остров; и подданные Корейской империи, недовольные тем, что японцы хозяйничают на Корейском полуострове как у себя дома; и многие другие.

Новыми фронтовыми приятелями Ясоса стали кореец Хо Мо Сек из Пхеньяна и китаец Бляо Дун, уроженец города Даньдунь. Последние без устали рассказывали истории о своих любовных похождениях до войны, чем приводили в ярость полкового батюшку, осуждавшего гомомсексуализм и внебрачные связи. Литовского философа их рассказы развлекали и смешили — особенно хвастовство Бляо Дуня о том, что тот переспал за свою жизнь более чем с сотней женщин.

«После полученной от капеллана очередной порции патриотизма, чувствую прилив любви к царю и отечеству и гордости за русское оружие»

Бляо Дун с Хо Мо Секом

Несут русский мир японцам.

Дрожи, Англичанин!

Как ни странно, командир полка не оценил это патриотическое хокку рядового Бибы — либо из-за того, что Ясосом был нарушен классический размер хайку «5-7-5», что неприятно резало ухо знавшего толк в японской поэзии полковника, либо просто из-за того, что полковник был солдафоном и не любил поэзию и поэтов. Командиру также не нравилось то, что Ясос учит грамоте своих однополчан и вслух зачитывает им газеты и японские листовки. Будучи выпускником Михайловского артиллерийского училища, где помимо зубрёжки уставов и изучения материальной части ствольных орудий также преподавали историю и танцы, полковник в глубине души подозревал, что образование облагораживает душу, однако был твёрдо убеждён, что «этого на военной службе не требуется»: по его мнению, душа нужна солдату только для того, чтобы отдать её Богу во славу царя и Отечества, когда наступит подходящий для этого момент, а будет ли душа отдана в облагороженном виде или нет, не имеет практического значения. В результате, вольнодумный хайдзин был в очередной раз отправлен на «губу», что, впрочем, дало Ясосу дополнительный заряд вдохновения и только усилило его тягу к стихосложению.

Находясь под воздействием галлюциногенов, Ясос Биб часто брался за карандаш и пробовал себя в графике. Этот, сделанный на фронте, рисунок называется «Герои и химеры войны»

Фронтовая жизнь в сырых окопах Маньчжурии тяготила Ясоса Бибу. Регулярно приходилось отстреливаться от наступающих японцев, которые, выстроившись в каре, бесстрашно маршировали под монотонный бой барабанов словно колонны голодных зомби, которых нарядили в белоснежные усмирительные рубахи, обмотали ноги в онучи, выдали каждому по винтовке и указали направление, куда двигаться, чтобы разыскать людей и сожрать их мозги. Стоя в стрелковом окопе, Ясос заряжал свою трёхлинейную винтовку, направлял дуло в сторону противника, жмурился и, не целясь, нажимал на курок — либо утку хлоп, либо парня в лоб. От многочасового стояния на колене и беспрерывной стрельбы болела нога и ныло плечо. От муссонных дождей и ни на минуту не прекращающегося ледяного ветра у него разыгрался ревматизм, а от плохого питания — застаревший катар, который вскоре перерос в язвенную болезнь желудка. Повар полевой кухни, весёлый толстяк-кореец Ким Чи Ел пытался скрасить однообразие сухого пайка острыми приправами из кореньев, которые вызывали ужасные колики в желудках не привыкших к корейской кухне солдат.

У Ясоса стряпня корейца выворачивала наизнанку кишечник, и большую часть службы он проводил не в окопе, а на койке в палатке полкового фельдшера Зали Чудогроба. По единодушному мнению пациентов, Чудогроб по-видимому не имел никакого медицинского образования и просто-напросто проводил на больных эксперименты, не имеющие отношения ни к медицине, ни к медицинской науке. Каждый раз при выписке из полевого госпиталя у Ясоса продолжительное время кружилась голова и он несколько раз даже падал в обморок, после которого не мог вспомнить, что с ним произошло и где он находится. Единственное спасение для него было в опиуме, который полковой лекарь выписывал направо и налево в качестве универсального средства от всех болезней.

«Заля Чудогроб дал мне чудное средство от колик»

Зёрнышки мака

Унесли на седьмое небо.

Мамочки! Где же Земля???

В сентябре 1904 года, пехотное подразделение, в котором служил Ясос Биб, отправили на оборону Порт-Артура. Японская артиллерия под командованием полковника Токосо Томимо обстреливала обороняющихся из 11-дюймовых гаубиц, которые вдребезги крошили всё на своём пути. Попав под обстрел, Ясос был контужен и получил тяжёлое осколочное ранение в голову. Брошеный умирать на поле боя отступившими товарищами, он бредил: истекающему кровью Ясосу чудилось, что он в батистовых портянках прогуливается по морскому пляжу под ручку со своей школьной подругой Анаже Д’Урой и кушает крем Марго со взбитыми сливками и фисташковым сиропом. Вдалеке раздаётся ласкающий ухо шум прибоя, изредка нарушаемый карканьем чаек и раскатистым грохотом салюта, озаряющего небо цветастыми вспышками… На следующее утро его, находящегося в бессознательном состоянии, подобрали из-под обстрела русской артиллерии японские санитары, насилу отбив от стаи хищных стервятников. Так рядовой Биб попал в плен, где пробыл несколько месяцев.

Плен

Рисунок Ясоса Бибы «Забытый»

Капитан Накоси Сукасено, комендант лагеря для военнопленных, в который попал Ясос Биб, был агрономом по гражданскому образованию. Коменданту было глубоко наплевать на требования Гаагской конвенции к содержанию военнопленных: в лагере не хватало еды, питьевая вода была цвета ржавого железа и воняла падалью, среди пленных свирепствовали цынга и брюшной тиф. Накоси Сукасено больше интересовала урожайность риса, нежели забота об интернируемых, и комендант заставлял пленных до седьмого пота работать в полях на уборке урожая. Стоя по колено в ледяной воде рисового поля, Ясос со смешанной реакцией встретил новость о том, что 1 января 1905 года Порт-Артур был сдан японцам, а русская армия потерпела поражение под Мукденом.

Впрочем, не самые приятные для подданного российской монархии новости недолго занимали голову литовского филолога: ранение нарушило функционирование кратковременной памяти, и печальные события войны были быстро вытеснены повседневными впечатлениями от общения с местным населением и сочинением стихов. К счастью, осколочное ранение в голову Ясоса не задело жизненно важные области мозга, не считая глубоких провалов памяти и потери способности запоминать имена, лица и названия улиц.

Осколок разрывного снаряда, засевший в мозгах Ясоса Бибы. Музей-квартира Бибы, Вильнюс

«Па-ба-ба ба-ба-ба па-ба-ба-ба о-е»

На сопках манчжурских

Отупел я. Скучаю по дому.

И дырка в голове!

Находясь в плену, Ясос Биб сделал два важных открытия. Первое касалось кулинарно-обувных вопросов:

«Вынужденно постясь в штрафной яме, открыл некоторые преимущества японской обуви перед русской»

Оголодал самурай,

Ищет по комнате гэта —

Мисо хлебать…

Второе открытие касалось ономасиологии. Знакомясь с японцами, Ясос Биб часто удивлялся японским фамилиям и именам, начинающимся на букву Ё, в то время как среди китайских братьев по оружию обнаружилось много имён и фамилий, заканчивающихся на УЙ, чего Ясос не встречал ни в Испании, ни в Литве, ни в Польше. Об этом он также сочинил хокку:

«О таких чудесах не рассказывал мне учитель мой Йаго Мочилла»

Китайцы на ~уй.

На Ё~ бывают японцы.

Что делать здесь Ясосу Бибу?

Японские критики невысоко оценили армейские хокку Ясоса Бибы, указывая на недостаточно изящный стиль и, главным образом, на нарушение классического размера 5-7-5.. Ясос Биб, однако, говорил, что главным назначением этих стихотворных опытов было выжить на фронте и не сойти с ума.

Вскоре между русскими и японцами состоялся обмен пленными. Во время интернирования к пункту обмена, сносно владевший японским языком Ясос разговорился с одним из конвоиров. Гунсо Тояма Токанава оказался весьма интересной личностью: он родился в Мито — небольшом городишке в 140 километрах от Токио — и до войны работал там бригадиром в дорожно-ремонтном отряде, отвечая на вверенном ему участке за состояние дорог и мостов в городе. Несмотря на ошибочно выписанную на его имя похоронку, дома в Ибараки Токанаву ждала семья — жена Такая Икота и дочери Ибуся Нататами и Напиласи Многосаки — и сам Токанава ждёт, не дождётся, окончания войны, чтобы вернуться домой и заняться любимым делом. Оптимизм японца настолько поразил Ясоса Бибу, что он дал себе обещания немедленно приступить к научной работе в случае возвращения с фронта живым.

Несмотря на то, что войне не было видно конца и принудительная мобилизация новобранцев в Российской Империи для отправки на фронт шла полным ходом, после прохождения фильтрационных мероприятий Ясос Биб был комиссован с пометкой «Склонен к дезертирству». Благодаря ранению в голову и неблагонадёжности, Ясос получил наконец перспективу возвращения к научной работе.

Хождение за три моря

Воодушевлённый тем, что скоро попадёт в родную Литву, Ясос Биб сел на поезд Маньчжурской железной дороги и отправился во Владивосток. До пункта назначения ему однако добраться не удалось. Во время остановки поезда в Харбине Ясос решил сбегать на станцию за кипятком, отстал от поезда и, стоя посреди перрона с чайником кипятка, с горечью глядел вслед поезду, который уносил вдаль его саквояж с рукописями армейских хокку и мечту быстро попасть домой. Выяснив в кассе вокзала, что ближайший поезд до Владика будет только через три дня, Ясос Биб с чайником в обнимку отправился в город, где заглянул на часок в местную пивнушку при доме терпимости. После нескольких бутылок соджу в весёлой компании китайских проституток и унтер-офицеров Б. Е. Зногова и З. А. Булдыгина, гренадёров М. Е. Даль-Пропиловского и З. А. Воротник-Заливайского, егеря В. С. Егдапьянченко, очнулся Ясос через неделю на корабле в открытом море. Вот как об этом вспоминает сам Ясос Биб:

Посидели с ребятами. Выпили за встречу Николая II с вице-адмиралом Макаровым. Угостили девочек. Пошли танцевать… Очнулся — сам лежу, а танцуют пол и стены. Чайник исчез. А надо мной висит странная рожа.

Пятнадцать человек на сундук мертвеца

Ясос Биб. Портрет рулевого О'Тина.
На оборотной стороне рисунка приведён текст песни, авторство которой приписывают знаменитому разбойнику Димитриосу Аркузе (греч. Δημήτριος Αρκούδα):

Пей же до дна!
И снова до дна!
Встретит за гробом нас Сатана!
А может, Иблис!
А может, Шайтан!
Или зубастый Левиафан!
Люцифер, Агасфер,
Азазель, Самаэль,
Вельзевул, Белиал, Асмодей!
И только, ей-богу, с Господом Богом
Не встретиться нам никогда!
Так пей же до дна!
Пей же до дна —
Пока не утащит тебя Сатана!

Обладатель странной рожи сказал: «Ну, что, парень, нам нужен кок. Будешь работать — высадим в каком-нибудь порту с хорошей долей. Будешь артачиться — пройдёшь по доске». Поскольку перспектива пройтись с завязанными глазами по доске над морем Ясоса Бибу не устраивала, он согласился поработать коком. Вскоре он с ужасом обнаружил, что корабль принадлежит пиратам, но деться было некуда. Корабль продвигался на юг, грабил суда, курсирующие между Юго-Восточной Азией и Америкой, а Ясос Биб работал на камбузе. На время боевых действий Ясоса Бибу вместе с ещё несколькими пленниками запирали в трюме. А в промежутках между боями пираты нещадно помыкали им, особенно его донимали суровый капитан Джок Стрэп, особой страстью которого было связывание пленников в особо извращённой форме, и толстозадый боцман Хью Джесс, усаживавшийся на связанных пленных верхом и пивший ром, сидя на них, как на диване. А вот среди младшего состава у Ясоса появились приятели — юнга Майк Ротч и охрипший от жевательного табака рулевой Ник О'Тин.

Единственное, что утешало Ясоса — это возможность заняться исследованием пиратского фольклора, записывая их солёные морские выражения и бравурные песни.

В один из набегов на китайские коммерческие суда, трофеями пиратов стали допотопный кинопроектор и киноплёнка первого китайского короткометражного боевика «Битва при Динцзюньшане». При отсутствии иных развлечений на борту пиратской шхуны, просмотр эпической картины, повествующей в жанре немой «пекинской оперы» о героической битве на горе Динцзюнь стал единственным времяпрепровождением команды в промежутках между грабежами и стычками с береговой охраной.

К счастью для Ясоса, через несколько месяцев морского разбоя и ночных кошмаров, вызванных непрекращающимся просмотром «Битвы при Динцзюньшане», в начале сентября 1905 года пиратский корабль был атакован и захвачен кораблями британского флота и приведён в Калькутту. Главарей повесили, пленников отпустили, матросов направили на перевоспитание на мирные суда.

В Индии

В Калькутте Ясоса настигла радостная новость о заключёнии Портсмутского мира с Японией и окончании русско-японской войны. Философ отпраздновал это событие грандиозной пьянкой в компании бродячих музыкантов, с которыми Ясос успел познакомиться и подружиться в трущобах китайского квартала столицы Британской Индии.

Несмотря на народные волнения, вызванные попыткой британских оккупационных властей разделить Бенгалию, Ясос Биб принял решение задержаться в Индии, чтобы поближе познакомиться с богатой и разнообразной культурой этой древней страны.

Ясос Биб во время посещения Индии

Первое полугодие 1906 Ясос провёл в храмах Каждурахо, изучая технику камасутры, делая зарисовки с натуры и закрепляя полученные знания на практике в местном борделе. Последнее однако не осталось без последствий: литовский этнограф подцепил сифилис, и ему пришлось перепробовать множество препаратов — от мазей из ртути и мышьяка для втирания в пятки до 5-процентного раствора иодистого натрия и смолы южноамериканского дерева гваякум — прежде чем ему удалось избавиться от бледной трепонемы. Самолечение привело к полному выпадению волос, что впрочем не смутило любознательного фольклориста: индусы принимали его, лысого и обёрнутого в дхоти, за своего, и несколько раз его даже путали с Махатмой Ганди. Последнее как-то раз вызвало международный скандал, когда Уинстон Черчилль, случайно увидав Ясоса, неспешно прогуливающегося перед резиденцией генерал-губернатора Индии в Калькутте, написап следующее:

Вызывает тревогу и отвращение зрелище Ганди, этого бунтаря из мелких адвокатов, выступающего в роли полуголого факира, разгуливающего по ступеням дворца вице-короля.

Любовная связь Ясоса Бибы с исламофеминистками Хервамни Хераникомунидам и Травкукури Лапоутрам открыла ему глаза на творчество мастеров Бенгальского Ренессанса, крупнейшим представителем которого в то время был начинающий индийский поэт, будущий лауреат Нобелевской премии Рабиндранат Тагор. Ясос провёл несколько месяцев в ашраме Тагора в Шантиникетане в западной Бенгалии. Литовский фольклорист не мог упустить шанса лично познакомиться с Тагором, поскольку был наслышан о том, что стихотворения бенгальского поэта пользовались такой популярностью у простых бенгальцев, что часто воспринимались ими как народные.

Тагор и Биб обсуждают задумку Тагора написать роман «Чокхер Бали». 1906 год

Сенкевич в модном купальном костюме на рыбалке в Пыжице

Когда Ясос Биб нежданно-негаданно появился на пороге ашрама, Тагор принял его за Ганди, окружил литовского философа вниманием и заботой, ежедневно вёл с ним многочасовые беседы и даже распорядился построить для почтенного гостя отдельную виллу с видом на рощу. Однако литературно-философским беседам внезапно пришёл конец после приезда в ашрам настоящего Ганди, который прибыл на недельку из Южной Африки для покупки семян для своего кибуца в «Толстой-фарм» под Йоханнесбургом. В заключение немой сцены, последовавшей за этим явлением настоящего Ганди, лже-Ганди был выдворен за пределы усадьбы с предупреждением начальника охраны ашрама «больше не показывать свою лысую тыкву в Шантиникетане, иначе она станет кормом для королевской кобры». Изгнанник из ашрама решил не испытывать судьбу, пожелал индийскому поэту подавиться рыбной костью или впасть в ко́му, и затем перебрался в буддистский монастырь Таванг близ Гувахати. Популярный в то время гуру, йог Уртпрокис, стал духовным наставником литовского философа и научил его медитации в соответствии с нормами дхармы и искусству достижения нирваны. Ясос часами просиживал в позе лотоса, стоял на голове, силясь познать высшую истину, и делал ритуальные омовения в Брахмапутре. Предположительно именно из-за этих омовений Ясос Биб подцепил холеру, провалялся три месяца в беспамятстве и чуть было не отправился на тот свет. Также от длительного стояния на голове Ясос заработал гипертонию, от которой у него стали случаться сильные головные боли и мелькать мошки перед глазами.

Из письма своего приятеля Наливайтеса Ясос узнал, что польский филолог и писатель Генрик Сенкевич женился на своей племяннице Марии Бабской и стал лауреатом Нобелевской премии по литературе. В первой новости Ясос не нашёл ничего удивительного. (Он всегда предполагал, что Сенкевич был бабником, склонным к инцесту.) Вторая же новость его чрезвычайно расстроила. Ясос помнил Сенкевича ещё по Варшавскому университету, где тот читал лекции, и все студенты-однокурсники Ясоса считали Сенкевича выскочкой и бездарностью. Когда в декабре 1896 года Сенкевич был избран членом-корреспондентом Императорской Санкт-Петербургской академии наук по отделению русского языка и словесности, Ясос Биб счёл это издевательством над здравым смыслом и несмываемым позором для филологической науки.

От новости о том, что Сенкевич стал нобелевским лауреатом, у ослабевшего от холеры Ясоса случился нервный срыв, и остаток своего путешествия по Индии он провёл в монастыре неподалёку от храма Шри Карни Мата, подальше от людей и мирских забот. Там он приобщился к санньясу, готовил корм для крыс и в свободное время изучал санскрит и Бхагавадгиту, а также труды индийского теолога Кришнухаря Едватутбылали. Из Бхагаватгиты Ясос усвоил, что карма — это великая штука, которая бумерангом воздаёт по заслугам. С помощью чрезвычайно сложных расчётов Ясос Биб вычислил карму бывшего преподавателя, и узнал, что кармой «не по заслугам вознёсшегося бездаря Сенкевича» станет то, что в следующей жизни он родится в тоталитарной людоедской стране, рано облысеет и будет влачить жалкое существование председателем трёхкопеечного клуба путешественников и на протяжении 30-ти лет смешить людей рассказом одной и той же унылой истории о том, как он в компании полоумных антропологов катался на папирусной лодке по Атлантическому океану. После этого Ясосу неожиданно стало жаль Сенкевича, и он помолилися родному христианскому богу о смягчении его участи, но явившийся ему во сне ангел сурово сообщил, что Иисус не отвечает за карму и будущие жизни.

Снова в море

Имея опыт морской жизни, Ясос Биб нанялся матросом на судно, идущее в Стамбул. Судно называлось «Yalda Yatoma». Владелец шхуны, он же шкипер, капитан Лазарь Йохай или, как он сам себя называл, Лузер Йохуй объяснил Ясосу, что на святом языке название означает «Девочка-сиротка» (евр. ילדה יתומה). Матросы шхуны любили собираться в кают-компании и петь печальную матросскую песню:

Плывёт по волнам океана одинокая девочка-сиротка, одна, совсем одна среди волн и ветров…

В конце концов, у Ясоса Бибы возникли подозрения относительно названия судна, и он выпытал у капитана признание: «Хотя судно приписано к Галату, сам я, как и изрядная часть команды, происхожу из Галичины, так что „Е-То-Ма“ было первым, что я произнёс, увидев это ржавое корыто. Теперь-то мы её подлатали, а название осталось…»

Порт-Натал и Йоханнесбург

Первую длительную останову «Yalda Yatoma» сделала в Порт-Натале. Судну предостояло потратить несколько дней на выгрузку одних товаров и погрузку других. Ясос Биб, давно мечтавший снова почувствовать под ногами твёрдую землю, отпросился у капитана в город. Размышляя, осмотреть ли достопримечательности, сходить в стриптиз-театр или предаться пьянству в каком-нибудь кабачке, юный матрос набрёл на хаммам и решил: чистота прежде всего.

Памятник Ганди и Калленбаху в Русне

Когда пропаренный и отмытый, завернувшись в банное полотенце, Ясос вышел в предбанник, к нему устремился незнакомый человек, кричавший: «Махатма! Махатма!» Незнакомец кинулся к нему с объятьями, что-то лопотал на смеси английского, немецкого, иврита и хинди; из всей речи Ясос разобрал только: «Как же так — вы тут и вы там?» От удивления Ясос ответил по-литовски, что он ничего не понимает. Теперь удивился незнакомец, который к изумлению литовского философа, обратился к нему по-литовски, с трудом подбирая слова: «Земляк! Кто вы? Откуда?» После короткого рассказа Ясоса о том, как его занесло в Африку, незнакомец на минутку задумался, переваривая услышанное, а затем заливисто расхохотался. «Теперь я, наконец, понял, почему газетчики болтают о том, что Учитель в Индии, в то время как он в Южной Африке! Поистине, стоило отправиться по делам в Порт-Натал, чтобы отгадать эту загадку!» — давясь от смеха, заключил собеседник Ясоса.

Незнакомец представился, рассказав Ясосу, что его зовут Герман Калленбах, что он родился в Нове Място (совр. Жемайчю-Науместис, Литва), в 1896 году отправился в Южную Африку, где жил его дядя, и поселился тут и работает архитектором. Он также поведал о том, что три года назад встретил здесь Мохандаса Ганди, учителя, великого Махатму, который приобщил его к идеям Сатьяграха и равенства между людьми. Герман также заявил, что Махатма — его лучший друг, а Ясос как две капли воды похож на Махатму, и что когда Герман увидел его в бане в Порт-Натале, Герман подумал, что сошёл с ума, потому что Махатма в данный момент живёт в поселении «Толстой-фарм» под Йоханнесбургом.

Мохандас Ганди и Ясос Биб в Йоханнесбурге

Удивлению нового знакомого Ясоса не было конца, когда Ясос в свою очередь поведал земляку о том, что он тоже лично знаком с Махатмой Ганди, с которым они встречались в ашраме Рабиндраната Тагора в Шантиникетане несколько месяцев назад. Ошеломлённый этим сообщением Герман начал настойчиво уговаривать Ясоса немедленно отправиться с ним в Йоханнесбург. Ясос отпросился у капитана и съездил на денёк в дом Калленбаха под Йоханнесбургом. Там он опять повстречался с человеком, с которым его всё время путали, Махатмой Ганди. Выпив за повторное знакомство, оба долго потешались над простаком Тагором, который принял Бибу за Ганди и даже построил тому отдельную виллу в ашраме. «Одного дня хватило на то, чтобы перевернуть моё мировоззрение и запомнить эту встречу на всю жизнь!» — потом рассказывал об этой встрече Ясос Биб. Наутро Герман Калленбах отвёз новых приятелей в город, где они отпраздновали знакомство и сфотографировались на память в корейском фотоателье «Сни Ма Ю, Дэ Ву Шек и Ко Шек».

В Русне, где любил отдыхать в юности Герман Калленбах, открыли памятник Калленбаху и Ганди работы индийского скульптора Кальяна Кумар. По свидетельству ассистента ваятеля, памятник был слеплен по старинным фотографиям, любезно предоставленным Еврейским университетом Иерусалима, где хранится архив Калленбаха. Исследователи жизни Ганди до сих пор спорят о том, кто изображён рядом с Калленбахом на той фотографии, сделанной в Йоханнесбурге, — Ганди или Биб — и не изображает ли памятник на самом деле Ясоса Бибу вместо Махатмы Ганди. К однозначному выводу так до сих пор и не пришли.

Несостоявшийся хадж

Продвигаясь из Порт-Натала к Константинополю вдоль Восточного берега Африки, «Yalda Yatoma» подверглась нападению сомалийских пиратов. Команде относительно легко удалось отбиться от компании авантюристов, атаковавших большое судно на лодочках, однако «Yalda Yatoma» получила пробоину, которую кое-как на скорую руку залатали. Для дальнейшего путешествия потребовался серьёзный ремонт, и судну пришлось встать на ремонт в порту Суэца.

Священная Кааба, до которой Ясос Биб так и не добрался. И хорошо, что не добрался, иначе его там наверняка раскусили бы и отрубили голову, и на этом история жизни литовского фольклориста закончилась бы.

Оставшись не у дел, изнывающий от сухого закона Ясос Биб отпросился у капитана на берег. В портовой харчевне он познакомился с египтянами, которые рассказали ему, что собираются совершить хадж. Прикинувшись мусульманином, любознательный Ясос напросился с новыми знакомыми, и троица из двух арабов и одного литовца — Мухтар ака-Новкуш ал-Сырыми, Насер ил-Тут Итам и Ясос Биб — отправилась в Мекку. Однако добраться до Каабы Ясосу не удалось: уже в начале пути к мусульманской святыне он раздобыл у местных армян бутылку арака, напился и в пьяном бреду начал бормотать отрывки из Пятикнижия на библейском иврите, которому его ещё в Испании обучил католический священник и теолог Мэнолито Амброзио-и-Лопе Лэло Яго Отпуза да Панчо-и-Джудио де ла Балдомеро Нахес, чем вызвал подозрение своих спутников. Попутчики сдали пьяного гяура стражам порядка, и Ясос был брошен в тюрьму, где начальник Ахмед аль-Зараб Отал грозил отрубить литовскому философу голову.

Спасли Ясоса члены местной еврейской общины, которой руководил знаменитый рабби Цагонт. Прослышав, что в зиндане томится человек, читающий наизусть Тору на иврите, общинные деятели устроили сбор «на выкуп пленных», убедили тюремщиков, что узник — член местной общины, к сожалению, совершенно сумасшедший, и взяли его на поруки, выплатив залог. Обнаружив, что спасённый не еврей, а, наоборот, католик, суэцкие евреи посоветовали Ясосу немедленно бежать подальше и даже проводили до порта, проследив, чтобы он не влип в новые неприятности. Так Ясос Биб вернулся на родной борт, где с радостью был встречен командой «Девочки-сиротки», которая блестела, как новенькая, источала зловонный запах свежей краски и была готова отправиться к берегам Константинополя.

В Стамбуле

Сенкевич калымит таксистом в Стамбуле

В Стамбуле команда шхуны уговаривала Ясоса Бибу остаться на судне и идти в обратный рейс, но Ясос отказался, сославшись на то, что он ужасно соскучился по дому и ему пора возвращаться в Вильну. Однако сойдя на берег в Галате, литовский фольклорист с головой окунулся в колоритную атмосферу портового Константинополя. Ясос мгновенно позабыл всё на свете, попав в водоворот турецких базаров, наполненных дурманящими ароматами жареной барабули и балык-экмека, с бескрайними рядами красочных сухофруктов, орехов и специй, звенящей многоголосицей молотков жестянщиков, несмолкающим гомоном покупателей со всех концов света, криками торговцев и воплями муэдзина в соседней мечети, и неисчислимым количеством закусочных, ресторанчиков, борделей, подпольных игорных притонов и опиумных курилен.

Ахмед Овухидер Ябнул, владелец галатской забегаловки, в которую частенько наведывался Ясос, посоветовал заезжему иностранцу держаться подальше от игорных притонов, если тот не хочет остаться без штанов и средств к существованию. Однако одурманенный липким константинопольским маревом Ясос не прислушался к совету мудрого турка и, проиграв и пропив заработанные тяжёлым матросским трудом деньги, увяз по уши в долгах и за неуплату был продан в рабство Кибабу Нажарил, владельцу шашлычной «Шаверма Измясакрыс» в трущобах неподалёку от Гранд-базара. Там его, оборванного, небритого, полуголодного и исхудавшего до неузнаваемости, три недели спустя обнаружил капитан шхуны «Yalda Yatoma» Лузер Йохуй. Сжалившись над своим бывшим матросом, капитан выкупил Ясоса за горсть курушей и мешок гуджаратского хлопка, привезённого из Бомбея, помог ему выправить турецкий паспорт, подарил свои штаны и лапсердак из толстого сукна и даже отсыпал на дорогу курушей. В качестве турецкоподданного, Ясос Биб сел на пароход, направлявшийся в Батум.

В Тифлисе

Дорога от Батума до Тифлиса с её горами, скалами, речушками, водопадами, туннелями и Сурамским перевалом произвела на Ясоса огромное впечатление. В Тифлисе Ясос Биб намеревался наведаться в городской архив в надежде разыскать информацию о том, где находятся могилы родителей его деда, грузинского поэта Уймураза Могулия, и вообще побольше узнать о предках с его стороны. В случае успеха, дальнейшим планом было посещение кладбища и поиски родственников в Кутаиси, где проживала тётушка Далико Добегулия, мама пропавшего без вести дяди Огого Добегулия. Этому плану не суждено было сбыться, о чём Ясос Биб подробно написал в своих мемуарах.

Отрывок из главы «Тифлисская экспроприация» в книге Ясоса Бибы «Моя борьба. За чистоту языка»

Эти честные глаза симпатичного усатого грузина Ясос Биб запомнил на всю жизнь.

Прибыв рано утром 26 июня 1907 года в Тифлис, я решил не останавливаться в гостинице и сразу же направился на площадь Эриванского. Архив, к моему сожалению, был ещё закрыт, и я решил зайти в располагавшуюся по соседству таверну «Атраваэтиваших Ачапури», чтобы спрятаться от жары, скоротать время, перекусить и выпить бутылочку Кипиани. При входе в таверну я столкнулся с симпатичным усатым грузином в крестьянском камзоле. Усач извинился и учтиво уступил мне дорогу. Внезапно я почувствовал необъяснимую тревогу. Отчего умные, колючие глаза крестьянина, его большой лоб и пышная шевелюра совершенно не соответствуют простецкой одежде, в которую он одет?

От души выпив и закусив, я расплатился с половым за завтрак, вышел на улицу и направился к зданию архива. Переходя площадь, я зацепился ботинком за камень брусчатки, потерял равновесие и чуть было не попал под лошадь, запряжённую в фаэтон. Пассажир фаэтона, капитан кавалерии, обматерил меня за невнимательность, и фаэтон помчался дальше по площади, унося высокомерного капитана в гущу толпы. Пока я отряхивал свой сюртук и искал на мостовой оброненные очки, на многолюдной площади прогремели сильные взрывы и выстрелы, началась паника, и я, попав в круговорот обезумевшей от страха толпы, был буквально вынесен в ближайший переулок.

Прижавшись к ограде особняка, чтобы не быть раздавленным бегущими с площади людьми, во дворе здания я заметил симпатичного усатого грузина в крестьянской робе, с которым столкнулся у входа в харчевню двумя часами ранее. Крестьянин стоял, покуривая как ни в чём ни бывало сигарету, и с невозмутимым спокойствием наблюдал за происходящим. «Что это было, генацвале?» — хотел выкрикнуть я, обращаясь к крестьянину, но в пересохшем горле застрял ком, и вместо вопроса получился невнятный хрип. Окинув меня злым колючим взглядом, усач бросил окурок на землю, что-то пробормотал по-грузински и торопливым шагом скрылся в темноту подворотни особняка.

Переведя дыхание и немного придя в себя, Ясос Биб выбрался на улицу. Позабыв о цели своего визита, он поймал извозчика и спешно выехал из Тифлиса. На перекладных добрался до Самтреди, оттуда по Поти-Тифлисской железной дороге до Батума, и первым же пароходом отбыл в Севастополь.

Из вечерних газет Ясос узнал, что в день его посещения площади Эриванского в Тифлисе, он стал свидетелем ограбления бандой большевиков кареты казначейства, перевозившей крупную сумму денег в Тифлисское отделение Государственного банка. В фотографиях подозреваемых в ограблении преступников Ясос узнал симпатичного усатого грузина. Грабителя звали Иосифом Джугашвили по кличке «Коба». В фотографии его подельника по кличке Камо, Ясос Биб распознал бравого капитана кавалерии в фаэтоне, под колёсами которого литовский философ чуть было не оказался на площади Эриванского.

В Севастополе

Поэт Николай Гумилёв, 1906 г.

Посещение Севастополя Ясос Биб запланировал ещё во время своего пребывания в Индии, когда получил письмо от московского приятеля Валерия Брюсова. В своём послании Брюсов писал, что познакомился с молодым поэтом Колей Гумилёвым, что юноша засы́пал его своими стихами, статьями и рассказами, что гумилёвские творения «показались Брюсову довольно слабыми», но где-то глубоко внутри юноши зарыт талант. В конце письма Брюсов сообщил, что Коля сейчас находится в Париже, где очутился «сам не зная как, не зная зачем», но в июле 1907 года будет в Севастополе, откуда затем отправится в турне по Леванту. Брюсов настоятельно просил Ясоса встретиться с Гумилёвым, чтобы морально поддержать начинающего стихотворца и помочь тому выковырить застрявший в непотребном месте талант.

Ожидая прибытия в Севастополь Коли Гумилёва, Ясос не стал терять время и пустился в экскурсию по городу:

• прогулялся по Еранцевскому саду, где поглазел на степенно прогуливающихся барышень;
• полюбовался видом на море с Графской пристани;
• попялился на диковинных морских рыб в городском аквариуме на Нахимовской улице;
• взглянул на позор Андреевского флага, увековеченный памятником заграждения фарватера затопленными кораблями;
• и в заключение посетил недавно открытую панораму «Оборона Севастополя».

Панорама потрясла литовского философа своим размахом и грандиозностью и, вместе с тем, вызвала чувство брезгливости своим слабо замаскированным пропагандистским тоном. В своих воспоминаниях о посещении севастопольской панорамы, Ясос Биб писал:

Затеяли захватническую войну, ухлопали на неё 800 миллионов рублей, просрали все битвы и получили по морде. В результате, потеряли Бессарабию и Дунай, профукали Босфор и Дарданеллы, собственноручно затопили в море все свои боевые корабли и, будто этого показалось мало, лишились на 15 лет права держать в Чёрном море военно-морской флот! И теперь эти придурки пытаются воспевать героизм пущенного на мясной фарш народа какими-то безумными историями о бесстрашном матросе Кошке и батальными полотнами о кровопролитной обороне русского города, в чём не было бы нужды, если бы старому дуралею Николаю Палкину не вздумалось бы „защищать русский мир“ на востоке басурманской Оттомании. И у них ещё хватает наглости называть всю эту околесицу „патриотизмом“! Для полноты картины не хватает только ансамбля песни и пляски Черноморского флота, который бы отплясывал севастопольский вальс и пафосно распевал песню о легендарном городе.

Напоследок Ясос заглянул в злачные портовые заведения — выпил и перекусил в пивнушке «Морская пена», где подавали вяленую тюльку и ужасно горькое, солёное и воняющее тиной пиво, а после этого весело провёл ночь в укомплектованных румынскими и болгарскими проститутками борделях «Якорь — в рот», «Капля в море» и «Бабий узел», услугами которых бывший матрос не упустил случая воспользоватья.

Встреча Ясоса Бибы с Николаем Гумилёвым прошла в трактире «Адмирал швейцарского флота». Стены заведения были увешаны разнообразной корабельной утварью, портретами героя Синопского сражения вице-адмирала Нахимова и почтовыми открытками на военно-морскую тематику. На одной из них был изображён забавный кот в матроске на фоне ялтинского курорта; на голове животного красовалась беска с надписью «​Матроскинъ​-Таврическій», и подпись гласила: «​Чѣмъ​ дальше отъ моря, ​тѣмъ​ длиннѣе ленточки на безкозыркѣ». На другой открытке посетители трактира могли обозревать окровавленного матроса с запрокинутой назад головой и закатившимися глазами, который безжизненно лежал на коленях Смерти, изображённой в виде скелета в чёрном плаще с косой в руке; под костлявыми ступнями Смерти было написано: «Боцманская дудка — покойникамъ побудка». Кухонная утварь заведения тоже была в духе флотского аскетизма и состояла из ложки, кружки и деревянной доски, служившей тарелкой для солонины и макарон.

Узнав, что Ясос возвращается с русско-японской войны, Коля рассказал собеседнику о том, как ему удалось отбояриться от службы в армии: в апреле Гумилёв прошёл приёмочную комиссию по воинской повинности, переврал все глазные тесты, через которые его пропустил фельдшер, и получил освобождение от воинской повинности по причине астигматизма. Литовский философ подивился изобретательности юного поэта и с сожалением заметил, что если бы получил этот рецепт тремя годами ранее, Ясосу бы сейчас не пришлось добираться домой через половину земного шара. Затем собеседники обменялись своими впечатлениями о путешествиях. Ясос посмешил молодого поэта историей о своём походе в Мекку, во время которого литовскому паломнику чуть было не отрубили голову. Коля, в свою очередь, рассказал Ясосу о своей жизни в Париже и сообщил, что после Леванта собирается в Африку, а также рассказал про Среды Иванова в Петербурге и выразил надежду, что у литовского поэта найдётся время принять в них участие.

От юноши Ясос Биб остался в восторге, пожелал ему всего хорошего, распрощался и отправился в Одессу.

Семьдесят процентов петроградской интеллигенции были одной ногой в стане врага. Мы должны были эту ногу ожечь!

~ Опер Особого отдела ВЧК Янкель Соренсон про расстрел Гумилёва

Ясос Биб также посоветовал Гумилёву оставаться верным своим юношеским идеалам и не продавать душу дьяволу. Коля не придал значения этим словам Ясоса, сочтя их за шутку. Однако много лет спустя, истинный смысл совета, данного литовским философом, открылся поэту-символисту дважды: первый раз — в виде трагедии, когда осенью 1917 года прапорщику Гумилёву, служившему офицером по особым поручениям при представителе Временного правительства, довелось участвовать в расстреле мятежных солдат русского экспедиционного корпуса в лагере Ла-Куртин во Франции; и второй раз — в виде фарса, когда осенью 1921 года палачи Петроградской ГубЧК арестовали тогдашнего преподавателя Пролеткульта Гумилёва по сфабрикованному чекистами делу об антисоветском заговоре, и поэт получил пулю в лоб. Его новые хозяева бросили тело Гумилёва в братскую могилу вместе с телами полусотни других жертв красного террора, расстрелянных по тому же делу.

Одесса

Одессой Ясос Биб был совершенно очарован. Однако, пока бывший матрос разевал рот, осматривая местные достопримечательности — Фонтан, Оперный театр, Потёмкинскую лестницу и памятник Дюку, — ушлые одесские воры обчистили его парусиновый сухарный мешок со скудными пожитками, а карманники стащили из его штанов последние куруши. К счастью, воришки не добрались до ценностей, спрятанных в подштаниках: паспорт Османской империи и мошна, в которой осталось немного монет, были на месте. Околоточный Вынька Мелоч, к которому с жалобой обратился Ясос, заявил, что уличных воров в Одессе много, всех не переловишь, но за небольшую плату он бы взялся за частное расследование. Однако литовский философ счёл это предложение полицейского чиновника крайне возмутительным и вежливо отказался.

На последние деньги Ясос Биб купил на Привозе старенькую скрипку и отправился играть по местным питейным заведениям. За годы армейской службы и скитаний по миру его пальцы уже многое забыли и немного огрубели, но после нескольких ночей практически беспрерывной игры в прокуренных шалманах и трактирах одесской Молдаванки, он уже вполне сносно мог сыграть «Мурку», «Дочечку Броню», «Каким меня ты ядом напоила?», «Свадьбу Шнеерсона» и шлягер сезона — «Коньяк рекой лился́ на Молдаванке». Вскоре скрипач обнаружил, что звенят бубны хорошо, да плохо кормят: зарабатывать на кусок хлеба в одиночку — не только выше его физических сил, но и опасно для жизни. Забросив сольную карьеру, Ясос присоединился к капелле кочующих из кабака в кабак музыкантов. В число бродячих оркестрантов входили дирижёр и кларнетист Моня Хальстух, флейтистка Ия Свистун, барабанщик Абба Бах, контрабасист Ябас Струнодёр и певица Лета Зелёная. Им однако не хватало скрипача, и нищенствующий музыкальный коллектив быстро сообразил, что тоскливый вой рвущихся от натуги струн инструмента Ясоса Бибы, способный выжать скупую слезу из зажмуренных от удовольствия глаз биндюжников — это золотой ключик к коммерческому успеху. Впрочем, успех был весьма скромным: обеды из недоеденных посетителями вонючих трактирных котлет с макаронами позволяли не умереть с голоду, а чаевых за исполнение душещипательных дворовых песен в стиле жестокого романса хватало только на то, чтобы оплатить ночлег и откупиться от местных бандитов-вымогателей. На проезд до Вильны накопить было невозможно.

Решение проблемы с деньгами пришло в лице одного из завсегдатаев кабачка, мудрого еврея Якобы Выгоднера, который послал Ясоса ко бениной матери:  «Беню знаешь? Так его мама знает за как заработать! Таки бениной матери иди и спроси, шо она скажет». Мать Бени, Циля Шкурник, владела магазином «Европейский торговый дом „Лучшие колониальные и заграничные товары гг. Контребуц и Пшик“» на Дерибасовской. Ясос отправился в магазин по указанному Якобой адресу и поимел с бениной матерью деловой разговор:

Отворив тяжёлую дубовую дверь, я вошёл в крохотную, тускло освещённую залу с низким потолком, представлявшую собой нечто среднее между лавкой старьёвщика и складом потасканной и давно пришедшей в негодность мебели. Каждый аршин этого музея хаоса был заставлен какими-то склянками, тарелками, чашками, фарфоровыми статуэтками, шляпными коробками, пожелтевшими газетами «Русское слово» и засохшими цветами. Посреди этого нагромождения разнообразных и не имеющих абсолютно никакой взаимной связи вещей висело густое облако табачного дыма. Когда от сквозняка, образовавшегося в результате отворения парадной двери, дым немного рассеялся, облако оказалось бениной мамой — тощей сморщенной старухой лет сорока с маленькими колючими глазками, огромными кривыми и пожелтевшими от беспрерывного курения зубами и копной жидких волос на голове, походившей на разорённое лисицей куриное гнездо. Я представился и вкратце описал своё положение.  — Молодой человек, ви-таки адиёт! — безучастно процедила старуха, не выпуская папиросу изо рта. — С пачпортом турецкоподданного ви уже смогли бы торговать самую лучшую контрабанду на Невском, в самом Петербурге! Я дико извиняюсь, но слушайте сюда: кто взбредёт на голову чинить препятствия турецкоподданому и проверять за «правожительство», как за бедного одесского еврея?!  — Ой, нет, нет: я уж наплавался, и дел с пиратами и контрабандистами иметь больше не имею желания! — твёрдо возразил я.  — Молодой человек, я вас умоляю! За шо и где ви собрались плавать? Самую лучшую контрабанду делают у нас в Одессе, на Малой Арнаутской улице! Ви-таки можете помочь честным ремесленникам немного подзаработать на стакан чаю с сахаром, да и таки не забыть за себя. В Егупце дают отличную цену за наши «токайские вина», «шампанское „Veuve Clicquot“» и «швейцарские часы „Breguet“».

Ясос Биб резонно рассудил, что деньги не пахнут, и согласился.

Киев

Молодцы-удальцы, ночные дельцы.

~ Загадка про торговцев марафетом

Бздых Западловский из банды Цили Шкурник сопровождает товар в одесском порту. Любительское фото. 1907 год

Вскоре отмытый и одетый в модный костюм и новенький котелок «коммивояжёр из Константинополя» отправился в Киев с вагоном «заграничных товаров» в составе одесской торговой миссии в сопровождении «секретаря» Блата Монеты, «бухгалтера» Гада Хамерклопа и «камердинера» Бздыха Западловского из банды бениной мамы. На встречах с покупателями его подручные суетливо проводили сделки — расхваливали продаваемые изделия, торговались о цене, пересчитывали полученные деньги и таскали коробки с товаром, — а Ясос в это время стоял посреди комнаты, деловито заложив руки за спину и раскачиваясь вперёд-назад на своих лакированных туфлях. Исполняя роль несговорчивого османского купца, он важно раздувал щёки, нехотя давал согласие на приемлемую для контрабандистов цену (или, наоборот, изображал гнев и недовольство, если покупатель запрашивал слишком низкую цену), подписывал липовые накладные и изредка покрикивал на своих «нерадивых работников», грозно размахивая тросточкой. Товары ушли на ура. Особенно крупную партию контрабанды удалось продать на кирпичном заводе Зайцева, а заводской приказчик Менахем-Мендель Бейлис, застенчивый скромный еврей из хасидов, пригласил членов торговой миссии отобедать у него на квартире, где жена Менахема содержала кухню для столовников.

Делёж прибыли прошёл ночью в Лукьяновке, недалеко от Киева, на частной квартире. Хозяйка квартиры, невзрачная женщина невысокого роста с испитой физиономией, синяками под глазами и окровавленной марлевой повязкой на голове, была известна в преступной среде под кличкой «Верка-Чеберячка». Партнёры константинопольского коммивояжера рассказали Ясосу, что Верка — страшная скандалистка, и что однажды в припадке ревности она плеснула серной кислотой в лицо своего любовника, француза Миффле. У Ясоса сложилось впечатление, что наполненная едким зловонием табачного дыма, алкогольного перегара, чеснока и кислой капусты квартира служит притоном: в неё через парадное постоянно заходили какие-то подозрительные личности и затем с мешками или свёртками под мышкой выходили через заднее крыльцо; в окно беспрерывно стучали и спрашивали налить самогона; из спален слышались пьяные крики, женский смех, визг и звуки граммофона. Во дворе валялись пьяные, а из амбара доносились душераздирающие вопли и стоны, будто кого-то пытали калёным железом. От этих звуков душа Ясоса уходила в пятки и сердце колотилось так отчаянно, будто пыталось вырваться из груди, чтобы бежать из этого ада куда глаза глядят. К счастью всё обошлось без инцидентов, если не считать то, что львиную долю прибыли забрали себе подельники. Однако учитывая щекотливые обстоятельства и злачную атмосферу Веркиной квартиры, Ясос принял разумное решение не оспаривать финансовую сделку, тем более что его доли с лихвой хватило на билет второго класса Юго-Западной железной дороги, по которой можно было добраться до Брест-Литовска, а оттуда до Варшавы.

Привокзальная площадь в Брест-Литовске, 1907 год

Столкнувшись в Одессе и Киеве с преступным миром мошенников, подпольных цеховиков, контрабандистов, грабителей и торговцев краденым, Ясос Биб решил написать серию коротких рассказов о них. Однако местом действия описываемых в рассказах событий, он решил выбрать свою родную Вильну, а рассказы опубликовать под общим заглавием «Виленские рассказы». Ясос даже придумал, как назовёт главного героя-бандита: Моня Хряк по кличке «Принц Датский». Загоревшись этой идеей, литовский писатель немедленно приступил к работе, и первые рассказы были написаны ночью, в тускло освещённом вагоне поезда, следовавшего из Киева в Брест-Литовск.

В ожидании отправки своего поезда из Брест-Литовска в Варшаву, Ясос Биб побродил по помпезному зданию вокзала, посудачил от нечего делать с торговками на привокзальной площади и по их просьбе устроил им маленький скрипичный концерт, растрогав женщин до слёз исполнением тоскливой песни «Каким меня ты ядом напоила?». Заработав кулёк семечек, он покормил голубей и затем перекусил в привокзальной харчевне. Вечером, погрузившись в вагон 2-го класса Привислянской железной дороги, Ясос отбыл в Польшу.

Варшава

В Варшаве Ясос Биб встретился с университетскими товарищами и своим любимым профессором Нематюкайтесом.

Нематюкайтес пригласил Ясоса к себе домой на чашку чая и весь вечер, окутав любимого ученика клубами ядрёного папиросного дыма, расспрашивал о войне и путешествии. Ветеран обороны Порт-Артура стойко терпел произведённую профессором дымовую завесу, закашливался от удушья, но из уважения к учителю старался не подавать виду, со слезами на глазах рассказывая о своих похождениях в Китае и Индии. Профессор поделился с Ясосом радостной новостью о том, что правительство отменило запрет на книги на литовском языке латиницей, и подарил ему первые книги на литовском, отпечатанные в варшавской типографии. Гость пошутил, что для него «будет большой честью продолжить миссию контрабандиста, некогда погубившую деда» Ясоса, однако на этот раз она будет гораздо легче, потому что при пересечении границы книжки не понадобится прятать в исподнее, а можно будет просто сунуть их подмышку.

Казимир Черторыльский рассказал Ясосу о том, как сложилась жизнь его товарищей по варшавской квартире. Жише-Ехиел Гамбургер был призван на фронт вскоре после Ясоса и четыре месяца спустя вернулся без ноги. Товарищи собрали ему на протез, и тот вернулся в Лодзь, где летом 1905 года участвовал в забастовке фабричных рабочих, был ранен казаками и арестован. Тюрьма окончательно подорвала здоровье фронтовика-инвалида, и вскоре он скончался от пневмонии. Франтик Парижский начал писать докторскую диссертацию, но был арестован «за участие в студенческих беспорядках», исключён из университета, эмигрировал в Германию, где около года перебивался случайными заработками, продавая на улицах газету «Berliner Morgenpost», а теперь поступил в Берлинский университет. Сам же Казимир Черторыльский защитил диссертацию по медицинскому отделению и получил место преподавателя в Повивальном институте при Варшавском университете. Работа оказалась подарком судьбы, потому что после студенческих политических забастовок сам университет закрыли (говорят, может быть откроют на следующий год, если студенческие волнения прекратятся), однако рожать детей в Польше не перестали, и власти не решились закрывать институт из боязни, что станет некому заниматься родовспоможением. «Получается, из нас четверых только ты выбился в доктора повивального искусствоведения, — пошутил Ясос Биб, а затем горестно добавил: Мне же, наверняка, выпадет участь всю жизнь пребывать в звании „вечного докторанта“».

Напоследок Ясос встретился с деканом Амозгитто Заржавелли, который пригласил бывшего студента в университетскую кофейню, где состоялось заседание членов филологического кружка Ко́чана Капустинского. За дружеским кофепитием учёные посудачили о том и сём, а также обсудили присвоение Нобелевской премии в области литературы итальянскому поэту Джозуэ Кардуччи. Профессор Заржавелли был очень недоволен таким решением нобелевского комитета о вручении премии «не только в знак признания критичного ума, но, прежде всего, как дань творческой энергии, свежести стиля и лирической силе, столь характерных для поэтических шедевров» Кардуччи. Профессор близко знал Каррдуччи по Болонскому университету, где сам когда-то читал курс лекций. По мнению Заржавелли, Кардуччи слыл талантливым поэтом только потому, что тот виртуозно владел латинским языком, используя в своих произведениях слова, значение которых было неизвестно даже маститым латинистам. «Коллеги, вы только взгляните на это возмутительное сборище „поэтических шедевров“: «Erectus di Klitorisso nei Amorale», «Zaebatti la Pizdeccio Femminino», «Presso la Popa del Analolizano», «La Volosatti Pizducci Impressioni di Madonna», «Pidorissimo Yebanatti del Homo Sekus», «Letteratura Italiana l'Erotica di Carducci: Soski Torchalli e Namokаtti Pantalonni di Carducci». Срамота! — кипел от возмущения профессор Заржавелли. — А что он вытворял с исподним своей молоденькой любовницы мадмуазель Виванти? Вы только послушайте: этот извращенец возил в чемодане её трусики, и время от времени открывал чемодан, доставал трусики и нюхал их, испытывая чувство опьянения». Профессор долго кипятился, критикуя творческий стиль Кардуччи и называя его попеременно «шарлатаном от поэзии» и «масонской выдрой 33-й степени махровости». Ясос горячо поддержал своего учителя, заявив, что присуждение Кардуччи Нобелевской премии считает издевательством над итальянским языком, насмешкой здравым смыслом и несмываемым позором для всего поэтического сообщества.

Распрощавшись с друзьями, Ясос Биб из Варшавы поездом добрался до Вильны.

В родных краях

Осенью 1907 года Ясос Биб прибыл в родной город, Увидев из окна башню Гедимина на горке, путешественник растрогался, расплакался и поклялся никогда больше не покидать родную Вильну.

Никто не был так рад возвращению странника домой, как его закадычные друзья Рюмкевич и Наливайтес. Окружив ветерана русско-японской войны вниманием, они вытаскивали его на природу поохотиться, порыбачить или просто побродить по живописным литовским лесам и болотам. Не желая брать в руки ружьё, Ясос сам не охотился, а занимался организацией лагеря и приготовлением пищи. В этом ему помогали местные крестьяне Демьян Сыт и Пиян Давизга. Подвыпивший Пиян колол дрова, а деловитый Демьян варил уху или жарил на костре кабанчика, метко подстреленного Наливайтесом. Посиделки у костра сопровождались, как обычно, захватывающими рассказами Ясоса о его необычайных приключениях в Китае и Индии, а также обильными возлияниями. И, конечно же, там, где пьется, там и поется: ни одна из вылазок друзей на природу не обходилась без распевания литовских и белорусских народных песен. Выступления экскурсантов сопровождались, как правило, перезвоном колокольчиков на шеях коров, которые стекались с окрестных пастбищ полюбопытствовать о том, что за шум происходит в зарослях камыша и заодно напиться из реки.

Книги! Книги! Книги!

Дома Ясоса Биба встретила приятная новость: несколько лет назад, весной 1904 года, правительство отменило запрет на книги на литовском языке латиницей, действовавший с 1865 года после подавления польского восстания. Спустя два года после снятия запрета, на Благовещенской улице открылся первый литовский книжный магазин. Ясос Биб стал частым посетителем магазина и подружился с его владельцем Юргисом Шлапялисом.

По совету Шлапялиса, Ясос Биб подписался на новую газету на литовском языке — «Vilniaus žinios» («Виленские вести»), и каждое утро, проглотив заботливо приготовленные бабушкой Ядалато зразы, с газетой под мышкой, спешил в книжный магазин. Там, за чашкой чая, он обсуждал со своим новым другом новости, а затем весь день просиживал в магазине, просматривая книги и обсуждая прочитанное с хозяином и посетителями. Поздним вечером, распрощавшись с Юргисом, литовский философ покидал магазин со стопкой книг и отправлялся домой. Уединившись в своей комнате, он проводил бессонные ночи за чтением. На следующее утро, история повторялась.

В помещении книжного магазина Шлапялиса регулярно проводились встречи деятелей литовского национального движения, и Ясос Биб, по приглашению владельца магазина, в них активно участвовал. Там он узнал, как в декабре 1905 года Шлапялис вместе со своими друзями охранял от жандармов здание Городского зала на Островоротной, где проходил съезд литовцев. Ясос пожалел, что в то время его не было в городе, иначе он непременно принял бы участие в этом историческом для литовской государственности мероприятии. Ясос также не упустил возможности похвастаться перед новыми знакомыми, что лет 10 назад и сам участвовал в стычках с жандармами на Дворцовой площади Вильны во время своего одиночного протеста. Философские беседы и политические дискуссии в магазине Шлапялиса вовлекли Ясоса Бибу в борьбу за независимость Литвы. Спустя десятилетие, литовский философ стал делегатом Конференции литовцев в Вильне, на которой было принято решение возродить независимое Литовское государство, а родной город Ясоса сделать столицей.

Со временем Ясос стал реже появляться в пабе «Rat & Bat» и всё чаще отказывался от приглашения друзей порыбачить или поохотиться. Шумные попойки в душной пивной и брождение по лесам и полям уступили место тишине читального зала Виленской публичной библиотеки, копаниям в книжных развалах магазина Шлапялиса и ночным бдениям при мерцании керосиновой лампы. Ясоса Бибу влекли книги и только книги о философии, истории, политике, антропологии и полевой этнографии. Иногда он разбавлял свои читательские интересы книгами о природе и посещением просветительских лекций по зоологии. Находять под впечатлением об услышанном и увиденном на этих лекциях, Ясосу пришла в голову мысль написать детскую книгу о том, как педиатр из Европы, которому приходит телеграмма из Африки, бросив своих пациентов, сломя голову бежит по полям, по лесам и по лугам в Африку, чтобы спасать детёнышей диких африканских слонов и носорогов от смертельно опасных болезней. Однако, посоветовавшись со специалистами, Ясос от этой безумной затеи отказался.

Единственный человек, которому за всё это время удалось оторвать Ясоса от книжек и лекций о животных, был профессор Нематюкайтес, приехавший на несколько дней в Вильну поздней осенью 1907 года. Он вытащил своего ученика в Городской зал на оперу «Бируте» литовского композитора Микаса Пятраускаса и свозил в Новый Свет на православное кладбище на Островоротной, где они посетили могилу умершего в 1903 году краеведа Ю. Ф. Крачковского и поставили свечку за упокой его грешной души в кладбищенской церкви Преподобной Евфросинии. Перед входом в храм, Нематюкайтесу пришлось — по просьбе дьяка, торговавшего свечами в церковной лавке, — затушить недокуренную папиросу, чем профессор оказался очень недоволен, и весь остаток дня старик ворчал о том, что ему «ничего не известно о законах об отделении церкви от табакокурения». Биб знал статского советника Крачковского по работе в Виленском центральном архиве древних актовых книг, где молодой Ясос служил в должности помощника архивариуса и помогал Крачковскому искать архивные документы. Профессора Нематюкайтеса сильно рассмешила рассказанная Ясосом история о том, как тот однажды по просьбе краеведа доставал с верхней полки шкафа актовую книгу аршинной толщины, потерял равновесие, и, падая с лестницы, пытался ухватиться за шкаф, но вместо этого ухватился за книги. Слетевшие с полки увесистые фолианты водопадом посыпались вниз, приземляясь один за другим на лысину стоявшего у шкафа Крачковского. Старик в течение нескольких секунд стойко воспринимал падающие на него грузы, но затем его колени ослабли, и он грохнулся на пол как мешок картошки. Незадачливому помощнику архивариуса пришлось извлекать статского советника за ноги из-под груды книг и затем бегать за лекарем, чтобы привести пострадавшего в чувство. После этого маститый краевед долгое время путал даты и имена исторических деятелей, когда проводил заседания возглавляемой им комиссии для разбора и издания древних актов.

Визит профессора Нематюкайтеса в Вильну вскоре закончился и тот вернулся в Варшаву, а Ясос — к книгам. Литовский философ настолько был увлечён чтением, что забывал кушать, и за несколько месяцев своего читательского запоя сильно осунулся. От недостатка сна и от чтения при тусклом свете керосиновой лампы, белки его глаз пожелтели и налились кровью, под глазами появились мешки, и кожа лица приобрела синюшный оттенок. Дело дошло до того, что на улице от Ясоса стали шарахаться прохожие, а дети начали дразнить его, обзывая «вампиром» и давая дурацкие советы обратиться в городскую дезинфекционную камеру в Лукишках, где его отмоют и приведут в человеческий вид. Однажды поздно вечером на Кафедральной площади он сел не на ту конку, уснул на скамейке экипажа, и уехал совсем в другую сторону от дома. Пока Ясос находился без задних ног в объятиях Морфея, карманные воры стащили его котелок, зонт и галоши, а также опустошили его саквояж с книгами. В дополнение, какой-то шутник отстриг ему левый ус и на носу нарисовал чернильной ручкой муху. Доехав до конечной остановки в Антоколе, экипаж отправился в парк конно-железной дороги на Большой Мещанской, где его распрягли, а уснувшего пассажира растолкали и попросили выметаться на улицу. Дождь лил как из ведра. С чернильной мухой на носу, без зонта и галош, Ясосу пришлось в кромешной темноте, под проливным дождём, пешком добираться до дома на другой конец города.

Обеспокоенные нездоровым внешним видом своего товарища, Рюмкевич и Наливайтес решили вытащить Ясоса на свежий воздух, подальше от Вильны, книжек и керосиновой лампы. «Я устрою это!» — пообещал Рюмкевич.

Происшествие на рыбалке

На рождественские праздники Рюмкевич пригласил друзей на зимнюю рыбалку. В свою бытность младшим унтер-офицером Рюмкевич служил в Финляндии, и его стрелковый полк квартировался в Або, неподалёку от горла Финского залива. Там он познакомился и сдружился с местными рыбаками, которые регулярно снабжали его самогоном и угощали калакукко, хернекейтто и климписоппой. Одолжив у финских знакомых Рюмкевича рыболовный домик на полозьях, друзья выкатили его на лёд, продолбили пешней небольшую прорубь и целый день рыбачили, варили уху и распивали перебродившую финскую медовуху. К полуночи, мертвецки пьяные Рюмкевич и Наливайтес завалились спать, а Ясос Биб остался дежурить у костра.

Вдруг посреди ночи Ясос услышал треск льда, всплески воды и крики. Сообразив, что кто-то провалился под лёд, Ясос схватил керосиновую лампу и широкую доску, припасённую на такой случай дальновидным Рюмкевичем, и бросился на помощь. В темноте ночи он разглядел двух перепуганных финских крестьян, которые размахивая руками что-то кричали и тыкали пальцами в черневшую во льду широкую щель. В воде, отчаянно пытаясь зацепиться за кромку льдины, барахтался лысоватый человек средних лет. Литовский философ не раздумывая скинул шубу, лёг навзничь и протянул утопающему доску.

Спустя полчаса, трясущийся от гипотермии «утопленник», натёртый водкой и закутанный в шубу Рюмкевича, сидел у костра и, вцепившись в миску окостеневшими от холода руками, хлебал горячую уху, периодически смахивая куски рыбы со своей жиденькой бородёнки в миску. На расспросы о том, кто он такой и что делает в пургу на льду Финского залива, пострадавший лишь ответил, что его зовут Николаем, и что на другом конце залива его ждут архиважные дела. Его онемевшие от страха попутчики не могли вымолвить и слова. Уложив участников происшествия спать, Ясос затушил очаг и лёг сам.

Пожелтевшая фотография из портфеля незнакомца. Рукописная надпись на обороте: «Милому зайке Вовочке от его киски Наденьки. Люблю, надеюсь, жду. Не шали там без меня, проказник!»

Проснувшись утром, Ясос обнаружил, что таинственный незнакомец со своими провожатыми исчез. Вместе с ним также исчезли пешня и багор, а также шуба, сапоги и бумажник Рюмкевича. Порывшись в кожаном портфеле, который «утопленник» видимо в спешке позыбыл забрать с собой, Ясос не обнаружил ничего особо интересного: несколько изрядно потрёпанных и размокших паспортов (один из них на имя Николая Егоровича с неразборчивой фамилией), вырезка из газеты «Санкт-Петербургские ведомости» об ограблении Тифлисского отделения Государственного банка, пачка обгоревших катеринок, рекомендательное письмо за подписью начальника генштаба Германской имперской армии и пара листков бумаги с любовными письмами какой-то Наденьке.

Протрезвевший Рюмкевич угрюмо выслушал историю Ясоса о ночном происшествии, затем долго матерился по-польски и по-русски и поклялся «набить морду этому мошеннику Николаю Егоровичу, если тот когда-нибудь попадётся ему на глаза».

Осмысление пережитого

После нескольких месяцев реабилитации Ясос Биб вернулся к научной деятельности. Подытоживая опыт, набранный в длительном путешествии из Харбина в Вильну, он написал и опубликовал серию путевых очерков и статей, посвящённых японским хокку, пиратским песням, искусству камасутры и рисования мандал, «одесскому языку», музыке одесских шалманов и торговым операциям с контрабандой.

Поездка в Санкт-Петербург

Бывший научный руководитель Ясоса Бибы, профессор Нематюкайтес, уговорил Ясоса выступить с лекциями о путешествии по Индии на заседание географического общества в Санкт-Петербургском университете, и в августе 1908 года Ясос отправился в Санкт-Петербург.

В перерыве между заседаниями, Ясосу Бибу посчастливилось присутствовать на Волковом поле при запуске первого в Российской Империи военного дирижабля «Учебный». Механик Сосо Ксосуяшвили — стройный грузин, усатый красавец с сильным кавказским акцентом — рассказал присутствующим о конструкции летательного аппарата, с гордостью подчеркнув, что тот был построен без помощи иностранных специалистов. При осмотре деревянной гондолы, Ясосу подумалось, что было бы здорово, если такая штука появится в Вильне, и было бы довольно романтичным заняться в ней любовью, паря в облаках. Встретившись взглядом с механиком, Ясос поёжился от испепеляющих горящих глаз спустившегося с гор альфа-самца, невольно покраснел и стыдливо отвёл глаза в сторону.

Всемирно известная картина Чюрлёниса «Симона Лиза». Лувр, Париж. Загадочная улыбка Симоны уже второе столетие завораживает посетителей музея со всего мира.

Во время своего пребывания в столице, Ясос Биб не смог удержаться и прокатился с ветерком на чуде железнодорожной техники —электрическом трамвае английской фирмы «Браш». Эта поездка чуть не стоила литовскому путешественнику жизни. Будучи слегка навеселе, Ясос бесстрашно высунулся из окна и, потеряв равновесие, вывалился на проезжую часть, под колёса несущегося на полной скорости вагона. Чудом ему не отрезало ноги или голову. Не смотря на инцидент, подвыпивший пассажир остался безумно доволен поездкой. «Это чудо скоро появится и у нас в Вильне!» — радовался Ясос, зная о планах города об электрификации конно-железной дороги в губернской столице. «Трамвай построить — это не ешака купить!» — заплетающимся языком сообщил он подоспевшему на место происшествия репортёру «Санкт-Петербургских ведомостей», после чего потерпевший был доставлен городовым в полицейский участок для проведения дознания и получения штрафа за нарушение правил дорожного движения.

После конференции Ясос Биб задержался в Санкт-Петербурге чтобы присутствовать на открытии выставки картин Микалоюса Чюрлёниса в «Салоне». Открытие выставки прошло скромно, но торжественно, с присутствием нескольких умеренно знаменитых личностей петербургской творческой элиты и знати. Присутствующих ослепила своей красотой (и блеском брильянтов) Мамашико Дамнимагулия, дочь начальника жандармского полицейского управления Поти-Тифлисской железной дороги. Ясос долго не мог отвести свой взгляд от прелестной гогоны, и у него даже запотело пенсне и пересохло во рту.

Живопись Чюрлёниса привела Ясоса Бибу в восторг. После фуршета литовский философ подошёл к художнику и выразил ему своё восхищение. «Странное дело, земляк: мы оба жили в Варшаве, теперь оба живём в Вильне, ни разу там не встречались, а впервые встретились здесь, за тысячу вёрст, — посетовал Ясос в беседе с Чюрлёнисом. — Будем, однако, надеяться, что ваши прекрасные работы когда-нибудь выставят и в Варшаве и в Вильне, и может быть они даже когда-нибудь попадут в литовские музеи». Живописец с недоумением посмотрел на подвыпившего посетителя и поинтересовался, с какой луны тот свалился, поскольку всё, что здесь выставлено, уже экспонировалось и в Варшаве три года назад, и во дворце Вилейшисов в Антоколе близ Вильны, на первой выставке литовского изобразительного искусства в январе 1907 года.

Утром 26 сентября 1908 года Ясос Биб доехал на извозчике до Варшавского вокзала и отправился поездом домой. Не доехав 20-ти вёрст до Вильны, Ясос сошёл на станции Безданы, где неподалёку от завода по переработки свёклы располагалось родовое имение его друга Рюмкевича. После перехода железнодорожного пути, на котором стоял почтовый поезд из Варшавы, литовский философ поднялся на перрон. Неожиданно раздался громкий взрыв, и Ясоса взрывной волной опрокинуло навзничь. Лёжа на краю перрона, контуженный и оглохший, теряя сознание, он будто сквозь сон слышал перестрелку, крики и ругательства по-русски и по-польски, топот сапог и стоны раненых.

Главарь налётчиков Безданского ограбления. Архивное фото жандармского полицейского управления

Очнулся Ясос Биб несколько часов спустя с перевязанной головой на лавке под перонным навесом. Худой и высокий как коломенский верстовой столб станционный лекарь, пощёлкав пальцами перед носом Ясоса, убедился в том, что тот жив и реагирует на раздражители, передал литовского фольклориста в распоряжение прибывших на место происшествия следователей и начальника Виленского отделения жандармского полицейского управления С.-Петербурго-Варшавской железной дороги ротмистра В. О. Строгупеканского. Ясос был допрошен и отправлен восвояси. Добравшись затемно до усадьбы Рюмкевича, он взволнованно поведал другу о случившемся. Выпив за то, что Ясос родился в рубашке, приятели хорошенько закусили и легли спать, а наутро Рюмкевич распорядился, чтобы Ясоса на попутном обозе с продукцией безданской фабрики по производству клея отвезли в Вильну. Из газет Ясос узнал о том, что почтовый поезд на станции Безданы был ограблен бандой под предводительством и с личным участием социалиста-националиста Юзефа Пилсудского по кличке «Зюк», будущего диктатора Польской республики.

Некоторое время спустя выяснилось, что во время Безданского ограбления банда Пилсудского выгребла из почтового поезда 200 812 рублей 61 копейку — сумму денег, которая предназначалась для строительства в Вильне электрифицированной трамвайной сети. К тому времени, когда были найдены и задержаны подельники Пилсудского, эти деньги уже были растранжирены польскими бандитами на оружие и взятки судьям. Вместе с улетучившимися деньгами для электрического трамвая умерла радужная надежда Ясоса Бибы на появления этого чуда техники в его любимом городе.

Научная работа

Неманские сказки

Летом 1909 года Ясос Биб вместе с Ароном Гутаном — учителем еврейского начального училища в Вильне и, по совместительству, фольклористом-любителем — совершили этнографическую экспедицию по верховьям Немана, а также посетили Лучицы, где встретились с легендарным белорусским сказочником Иваном Азёмшей и записали более 30 рассказанных им сказок про чертей, леших, водяных, мертвецов, оборотней и прочую нечистую силу. После возвращения из экспедиции, коллеги в течение восьми месяцев обрабатывали собранный материал и готовили его к публикации, однако до публикации дело не дошло. Арон Гутан поехал в Санкт-Петербург навестить своего приятеля, фольклориста Сержпутовского, служащего этнографического отдела Русского музея. Сержпутовский закатил своему виленскому приятелю грандиозную пьянку с живой музыкой и цыганским хором в ресторане «Тулон» на Итальянской улице. Во время застолья подвыпивший Арон пересказал Сержпутовскому все записанные в Лучицах сказки.

В 1911 году, за несколько недель до того, как сказки должны были уйти в издательство, в книжном магазине Шлапялиса на Благовещенской улице в Вильне Ясос и Арон обнаружили книгу Сержпутовского «Cказки и рассказы белорусов-полешуков», в которой пройдоха Сержпутовский опубликовал 32 сказки, рассказанные ему Ароном в ресторане «Тулон». После этого кипящий от возмущения Арон Гутан две недели не мог прийти в себя, порывался поехать в Санкт-Петербург, чтобы набить Сержпутовскому морду, но Ясос отговорил друга, уверив его в том, что карма «в конце-концов найдёт обидчика, и красные черти будут жарить его задницу на раскалённой сковородке».

Врочем, некоторые результаты экспедиции всё же увидели свет. Во-первых, Ясос Биб и Арон Гутан опубликовали монографию про леших и чертей Понеманья. И, во-вторых, обогатили этнографическую науку своей гипотезой о том, что водный торговый путь между балтами и византийцами пролегал не «из варяг в греки», а совсем наоборот, «из грек в варяги». Свою догадку учёные обосновали тезисом о том, что «в Греции всё есть».

Критическая философия

В 1910 году в журнале «Философский трёхмесячник» Ясос Биб выступил с резкой критикой присуждения Нобелевской премии немецкому философу Рудольфу Эйкену. В резкой форме высмеяв формулировку «за серьёзные поиски истины, всепроницающую силу мысли, широкий кругозор, живость и убедительность, с которыми он отстаивал и развивал идеалистическую философию», Ясос назвал её издевательством над здравым смыслом и несмываемым позором для философской науки.

О личности и творчестве Эйкена литовский философ был наслышан от своей любовницы, ученицы нобелевского лауреата М. В. Безобразовой, с которой познакомился ещё в студенчестве на лекции последней «Унижает или возвышает Владимир Соловьёв Пушкина своим взглядом на его судьбу?» на заседании литературно-музыкального кружка «Русского женского взаимно-благотворительного общества». Особоо не вникая в нюансы философских изысканий Эйкена, Ясос тем не менее испытавал сильную личную неприязнь к немецкому мыслителю. Огорчённый решением нобелевского комитета Ясос потерял аппетит и сон, и врачи были вынуждены прибегнуть к кровопусканию, чтобы сберечь пациента от горячки и меланхолии.

Примечательно, что к шведской писательнице Сельме Лагерлёф, женщине, впервые в истории получившей Нобелевскую премию по литературе «как дань высокому идеализму, яркому воображению и духовному проникновению, которые отличают все её произведения», у Ясоса претензий не возникло. Некоторые исследователи полагают, что причиной скорее всего было то, что Сельма была лесбиянкой, а к этой категории женщин литовский филолог испытавал особо трепетные чувства духовного проникновения.

Фольклор народов мира

Оправившись от нервного расстройства, Ясос Биб приступил к окончательной редакции и выпуску серии книг, посвящённых фольклору разных народов.

Особое внимание он уделил изучению литовской мифологии. Среди работ Бибы на эту тему особенно выделяется книга «Пизюс и Гонду — покровители влюблённых», в которой он доказал, что имена божественной пары происходят именно от того, о чём вы подумали. В соавторстве с своим коллегой по лицею, профессором Бздыхом Смехуйским, Ясос Биб написал исследование «Кри́ве-Крива́йтис — верховный жрец».

Вместе со своей итальянской коллегой Блядеттой ди Курваджио, Ясос Биб исследовал юмористический фольклор позднего периода Римской империи, а затем с немецким учёным Отто Тpахенбюpгеpом сделал сравнительный анализ древнеримского юмора с шутками германских варваров, осуществлявших набеги на Рим и почерпнувших многое из римской культуры. На обе темы были написаны монографии. В последней из них авторы пришли к выводу, что разграбление Рима варварами было всего лишь армейской практической шуткой.

Также интересовался Ясос Биб юмористическим фольклором виленских евреев. Результатом его исследований стала книга «Мотька Хабад как зеркало социального протеста», написанная в соавторстве с выпускником Виленского еврейского учительского института Ароном Гутаном, чьё еврейское происхождение и безупречный идиш позволили Ясосу окнуться с головой в колоритную среду еврейских кварталов Вильны.

Большое влияние на исследования Ясоса оказала организованная Ароном весной 1908 года встреча и длительная беседа с известным виленским талмудистом Пинхусом-Мордехаем Лавой, учёным евреем при попечителе Виленского учебного округа и, по совместительству, архивариусом виленской еврейской общины. Архивариус, троюродный брат известного издателя Ильи Ефрона, произвёл на Ясоса неизгладимое впечатление остротой ума, глубиной и широтой знаний, а также несвойственным человеку его высокого положения в иерархии еврейской духовной аристократии чувством юмора. На протяжении встречи Пинхус, не переставая, травил еврейские анекдоты, многие из которых было бы неприличным рассказывать даже в кругу близких друзей. Младшая дочь Пинхуса, Яша, подавала гостям горячий чай с хоменташами и ругелах и строила Ясосу глазки, однако увлечённый беседой литовский фольклорист не обратил на девушку никакого внимания. Когда речь зашла о литературе, архивариус порылся в стопке бумаг, выудил оттуда сшитую нитками копию своей рукописи с переводом на идиш французского эротического романа Пьера Шодерло де Лакло «Вредные знакомства, или Письма, собранные одним обществом для предостережения других» и, сдув с неё пыль, торжественно подарил Ясосу.

На говорливого талмудиста Ясос Биб тоже произвёл огромное впечатление. Изумлённый Пинхус чуть было не подавился ругелем, когда выяснилось, что Ясос может по памяти цитировать отрывки из Пятикнижия на библейском иврите, к которому виленский талмудист испытывал трепетную любовь. Чаепитие было тотчас прервано: не успевший допить свою чашку чая и дожевать кусок хоменташа Ясос Биб был вытащен энергичным Пинхусом из-за стола, на бегу на голову литовского филолога была напялена шляпа и в руки сунута трость, и на пойманном у парадного извозчике он был отвезён в дом другого ценителя еврейских древностей — казённого раввина Вильны Овсея Штейнберга, с которым Пинхус крепко подружился на почве увлечения гебраистикой.

Штейнберг оказался забавным стариканом лет 75 — таким же весельчаком и смешливым балагуром как и его друг Пинхус. Гостеприимный Овсей, который за свою долгую жизнь был женат пять (!) раз, познакомил Ясоса со своими домочадцами — супругой Розой, дочерьми Софией и Феоной, и заехавшим отужинать зятем Исааком Пирожниковым, мужем Феоны и владельцем «типографии И. И. Пирожникова» в Вильне. Поскольку дело происходило в разгар Пурима, старик Штейнберг откупорил огромную бутыль из винных погребов барона Ротшильда, которую новые приятели осушили до дна, строго следуя предписанию Талмуда о том, что пить в Пурим следует до тех пор, пока рассудок честного еврея не затуманится до такой степени, что тот перестанет различать, произносит ли он проклятия Аману или благословения Мордехаю. Выпив «за знакомство», новые приятели просидели далеко за полночь, осушив по ходу дела ещё парочку ротшильдовских бутылок в жарких дискуссиях о том, чем онкелосские тексты Торы отличаются от масоретских, и умирая со смеху от сыпящихся как из рога изобилия еврейских анекдотов Пинхуса и забавных историй из его жизни.

Грампластинка, подаренная Ясосу Бибе казённым раввином Вильны Овсеем Штейнбергом

В заключение встречи, оба Овсей и Пинхус с горечью посетовали, что в современном мире, к сожалению, от древних еврейских языков нет практической пользы, на что Ясос возразил и рассказал историю о том, как однажды знание библейского иврита спасло его шею от острого лезвия шамшира в Петрейской Аравии во время едва не закончившегося плахой путешествия в Маккату-ль-Мукарраму. Старик Штейнберг расчувствовался, со слезами в глазах расцеловал молодого человека в щёки и на прощание подарил ему граммофонную пластинку с записью своего зятя Исаака, виртуозно исполняющего на концертине этюд Поппера «Какъ въ лучшiе дни», и написанные Овсеем книги, «Полный курс еврейской грамматики» и «Учебник халдейского языка». Дрожащей рукой Штейнберг начертал на титульной странице учебника следующее посвящение: «Семя знания посея от всея души Овсея».

Эта встреча Ясоса Бибы с выдающимся виленским гебраистом оказалась первой и последней: через неделю Овсей Штейнберг скоропостижно скончался за своим письменным столом. Сгорел на работе.

Прикладные исследования

Помимо фундаментальных научных исследований, Ясос Биб занимался также и прикладной наукой.

Одним из предметов исследований учёного было влияние входившей в моду жевательной резинки на развитие творческих способностей у детей. Ясос Биб проводил эксперименты: делил своих учеников на две группы и давал обеим группам одинаковое задание, затем раздавал модное лакомство ученикам одной из групп и наблюдал, как это сказывается на качестве их работы. В результате планомерных исследований Ясос пришёл к выводу, что жевательная резинка резко повышает способность детей к рисованию, однако существенно снижает их способность к пению и декламированию стихов.

Телевизионная реклама жевательной резинки бубль-гум под слоганом «Draw, chew, bubble. Нет занятия приятней!». Великобритания, 1983 год

Этими революционными для науки и жевательной индустрии выводами учёный поделился в своей знаменитой монографии на английском языке «Рисуй, жуй, пузырись». В той же работе Ясос Биб предположил, что жевательная резинка, помимо жевательных целей, может быть также использована в хозяйстве, промышленности и даже в военной сфере. Это, казалось бы, безумное заявление литовского учёного было вскоре подтверждено практикой: в 1911 году с помощью жевательной резинки экипаж пилотов Королевских военно-воздушных сил Великобритании геройски предотвратил аварию своего аэроплана, заклеив пробитую пулями дыру в водяной рубашке авиамотора. Много лет спустя, советские автомобилестроители внедрили эту практику в конвейерное производство отечественной автомобильной техники: с целью экономии дефицитных в СССР шурупов, болтов и гаек, практически все детали «Запорожцев», «Москвичей» и даже грузовиков «ГАЗ», включая дверные ручки и педали тормоза, стали приклеивать на жевательной резинке армянского производства.

В непростые для Литвы и Европы 1915—1917 годы Ясос Биб написал знаменитые труды, которые на много лет обогнали своё время и стали настольными книгами маркетологов Старого и Нового Света:

• «Создание, вирусное распространение и монетизация значимой культурной информации»
• «Морфология, грамматическая семантика и дефиниционный вокабуляр карикатуры и шаржа»
• «Методология разработки, планирования и реализации практической шутки для извлечения материальной выгоды или получения политического капитала»

Преподавательская деятельность

Педагогика — не наука, а искусство воспитания. Пожалуй, самое важное из всех искусств. Несомненно, оно опирается на науку, однако было бы заблуждением думать, что, помножив двойку на саму себя, педагог неизбежно получит четыре.

~ Ясос Биб про педагогику

У Ясоса Бибы не было своих детей, поэтому он зарабатывал себе на кусок хлеба искусством обучения чужих отпрысков.

Не защитив вовремя докторскую диссертацию, Ясос не мог претендовать на профессорскую должность в каком-нибудь приличном учебном заведении. С другой стороны, учёная степень магистра позволяла ему учительствовать, поскольку он был аттестован историко-филологическим факультетом Варшавского университета на звание учителя гимназий и прогимназий. Магистерская степень позволяла Ясосу подняться по карьерной лестнице с уровня обычного нетитулованного преподавателя до уровня доцента, а если поусердствовать в ублажении университетского начальства, то даже заработать должность экстраординарного профессора в университете.

Несмотря на то, что в первое десятиление 20-го столетия в Вильне было более ста учебных заведений, не считая церковно-приходских и еврейских школ, выбор места для приложения знаний и квалификации выпускника историко-филологического факульта был невелик: в городе действовало всего несколько школ светского среднего образования. Среди них три гимназии, Высшее Мариинское женское училище, учительский институт, а также одно реальное и одно военное училище. Высших учебных заведений в городе не было вовсе после закрытия более 70 лет назад единственного в Вильне университета. Вопреки неблагоприятной ситуации с трудоустройством в сфере высшего образования в его родном городе, Ясос Биб сумел реализовать свои учительские качества в сфере образования среднего и начального, перепробовав себя в разных ипостастасях на преподавательском поприще.

Первоначально, поиски работы не увенчались успехом: Ясосу отказали во 2-й мужской гимназии на Большой улице, в реальном училище возле Александро-Невской часовни на Вилейской улице, и в Высшем Мариинском женском училище на Благовещенской. Кандидат в учителя́ начал подозревать что-то неладное. «Наверняка в губернском жандармском управлении на меня заведена папка, в которой сказано, что я бунтовщик», — жаловался собутыльникам Ясос после очередного отказа. Не помогли и бывшие связи. К примеру, соискателю было отказано в Учительском институте на Дворцовой, по соседству с которым молодой Ясос Биб работал в архиве древних актовых книг. На собеседовании Ясос упомянул, что лично знал господина Крачковского, который тоже когда-то возглавлял Учительский институт. Проводивший собеседование директор побледнел, изменился в лице и, не глядя в глаза Ясоса, процедил, что в настоящее время вакансий для учителей не имеется. Соискатель учительской должности получил в очередной раз от ворот поворот и сделал вывод, что на должность учи́теля было затруднительно попасть не только «бунтовщикам», но даже тем, кто был замечен в порочащих их связях с опальными директорами учительских институтов, вроде бывшего директора Крачковского.

Осенью 1908 года соискателю наконец-то улыбнулось счастье. По ходатайству знакомого учёного еврея при попечителе Виленского учебного округа Пинхуса-Мордехая Лавы, Ясос Биб был принят на службу преподавателем в Виленскую женскую классическую гимназию в Лукишках для девочек дворянского, купеческого и мещанского сословий.

Новоиспечённому преподавателю средней школы несказанно повезло.

Во-первых, министр просвещения Боголепов, благодаря законотворческой деятельности которого Ясоса Бибу обрили в солдаты и отправили кормить вшей в Маньчжурии, был застрелен в 1901 году, и практически всё его наследие в области народного просвещения было отправлено в помойку теми, кто сменил ретрограда и реакционера Боголепова на посту министра. Прошедший в детстве муштру католической школы и отцовскую порку и воспитанный в почитании монархии Ясос с воодушевлением воспринял новую политику сочетания образования учащихся с приучением их с ранних лет к порядку и дисциплине и воспитанием в духе веры, преданности престолу и отечеству и уважения в семье. В дополнение, новый устав гимназий давал учителям полную свободу в составлении учебных программ и в выборе учебников из списка одобренных министерством просвещения.

Во-вторых, в 1902 году малышню в гимназиях освободили от изучения латинского языка, отодвинув его преподавание к 3-му классу, а изучение греческого языка вначале было сделано факультативным, независимо от числа учеников, желающих его изучать, а затем и вовсе отменено. Освободившиеся часы были распределены на добавочные уроки русского языка и словесности, истории, географии, математики, физики, новых языков и вновь введенных в курс гимназий законоведения, естествоведения, философской пропедевтики и гимнастики. Самое главное, преподавателям было разрешено давать уроки по нескольким различным предметам. Для Ясоса Бибы эти нововведения означали то, что он мог преподавать не только древние языки, служившие «надежнейшим основанием учёности и лучшим способом к возвышению и укреплению душевных сил» молодёжи, но и его любимую философию, и всё остальное. Даже пение и рисование, талантами в чём Ясос не особо отличался.

И, в-третьих, последствием неудовлетворительного материального и служебного положения преподавателей средней школы в Российской империи стало сокращение контингента лиц, ищущих педагогической деятельности. Молодые люди, которые могли бы послужить отечеству на учительском поприще, предпочитали вместо этого служить в ведомствах финансов и государственного контроля, где могли обеспечить себе достойное существование по сравнение с тем, что им могла обеспечить прозябающая в бедности сфера народного просвещения, где расходы на образование составляли мизерную сумму в 21 копейку на душу населения. Ежегодно в гимназиях и реальных училищах (и Виленская женская гимназия не была исключением!) оставались вакантными многочисленные учительские должности, и администрация учебного заведения была рада любому соискателю коль скоро тот не являлся бунтовщиком.

Cистема среднего образования Виленского учебного округа встретила выпускника историко-филологического факультета Варшавского университета Ясоса Бибу с распростёртыми объятиями, и в этой системе литовский философ застрял на долгие десять лет: в период с 1908 по 1911 годы он преподавал латынь, философскую пропедевтику и пение в женской гимназии, в 1911 году — рисование в рисовальной школе, а после дезертирства из армии в 1915 году — словесность и гимнастику в мужской гимназии Вильны.

Философская пропедевтика

Несмотря на то, что Ясос Биб так и не удосужился получить учёную степень доктора философии, философом он был по образованию и натуре. Поэтому в преподавании основ философии он чувствовал себя как рыба в воде.

Здание Виленской женской гимназии при Ведомстве учреждений императрицы Марии располагалось в Гимназическом переулке в Лукишках и было одним из немногих в городе, оборудованных канатным лифтом для перевозки пассажиров. Это диковинное по тем временам устройство приводилось в движение паровой машиной, которая наматывала подъёмные канаты на барабан. Зачем в среднем учебном заведении понадобилось дорогостоящее и в целом бесполезное изобретение господина Отиса, для всех оставалось загадкой. Старожилы рассказывали, что лифт был якобы установлен к посещению гимназии виленским генерал-губернатором Муравьёвым, который страдал подагрой. Эта версия, однако, не выдерживает критики, поскольку в годы пребывания Муравьёва-Виленского в губернаторской должности, лифты в Российской империи были огромной редкостью. Скорее всего, данное инженерное сооружение в стенах гимназии было либо самодеятельностью местного Кулибина, либо очередной причудой купца 1-й гильдии Иссоломы Подстилкина, чья любимая дочь, Маруся Подстилкина, обучалась в гимназии.

Как бы там ни было, паровой лифт в Виленской женской гимназии был, и за его исправностью следил истопник, однорукий татарин Бакшишдай Белибердыев. Втихаря от начальства, хитрый магометанин за умеренную плату (примерно равную стоимости завтрака в гимназической столовой) катал на лифте гимназисток и учителей, для чего им была организована разветвлённая поэтажная сеть наблюдательно-осведомительных постов из числа заинтересованных в развлекательном катании учащихся со строгим графиком дежурств и системой голосовых сигналов оповещения о передвижении высшего руководства гимназии в зоне перевозочно-лифтовой операции.

Эффективность работы подпольного коммерческого предприятия Бакшишдая была настолько высока, что паровой механизм лифта работал практически без остановки, пожирая четверть выделямых для обогрева здания дров. Доходы от предприятия, естественно, оседали в кармане предприимчивого татарина. Для учителя православного закона божьего, отца Серафима Херувимова, тариф за проезд был удвоен по двум причинам: во-первых, намного превышавшие среднестатистическую планку линейно-весовые характеристики батюшки удваивали нагрузку на лифтовое оборудование и, во-вторых, за то, что учительствующий священнослужитель был ахль-аль-китабом и, как иноверец и служитель культа, просто-напросто обязан был платить подушную подать в удвоенном размере. Наименее прибыльной категорией пассажиров лифта была гимназическая администрация в лице начальницы гимназии, главного классного надзирателя, бухгалтера и смотрителя здания, от перевозки которых Бакшишдай не получал ни копейки прибыли. (Мало того, предприимчивый истопник нёс существенные административные затраты на задабривание своего непосредственного начальника — смотрителя здания, который постоянно интересовался, куда уходят купленные для обогрева гимназии дрова.) Среди гимназисток, единственным пассажиром, освобождённым от уплаты бакшиша за проезд в лифте, была купеческая дочь Маруся Подстилкина, что вызывало у других учениц злобную зависть и вопросы относительно причины такой привилегии.

Ясос Биб обожал разного рода механические устройства и приспособления. Когда-то, в далёком детстве, механотерапевтические аппараты из коллекции дяди Огого Добегулия произвели на юного Ясоса неизгладимое впечатление. Узнав о том, что Виленская женская гимназия оборудована действующим лифтом, Ясос Биб не мог отказать себе в удовольствии на нём прокатиться. Однако нового учителя подвела несообразительность. Перед тем, как погрузиться в лифт, он не смог вовремя понять намёков татарина на то, что за проезд на чуде паровой техники следует заплатить. В результате недопонимания между сторонами сделки, поездка Ясоса на лифте оказалась чрезвычайно кратковременной из-за внезапной поломки барабанного механизма. В результате, застрявшему между этажами учителю философской пропедевтики пришлось свой первый урок проводить из-за лифтовой решётки.

Ремонт лифта затянулся на неделю, пока Бакшишдай делал вид, что в поте лица работает над устранением поломки. На период ремонта, начальнику лифтового хозяйства пришлось организовать систему жизнеобеспечения узника лифтовой кабины. Посредством ведра и верёвки была налажена доставка горячего питания, постельного белья, туалетных принадлежностей, керосина и фитилей, газет, книг, школьных учебников и методичек, а также производилось удаление из кабины канализационно-бытовых отходов. В дополнение, для переписки арестанта с родными и близкими, истопник оказывал услуги почтовой связи, включавшие снабжение Ясоса писчей бумагой и чернилами, отправку и доставку корреспонденции, курьерские услуги и денежные переводы. Естественно, все эти прелести цивилизации предоставлялись за отдельную плату по грабительскому тарифу, диктуемому безвыходным положением находившегося в заключении участника сделки.

Проведя неделю в заточении в полуголодном уединении в ограниченном металлической решёткой пространстве, Ясос Биб имел достаточно времени для размышлений о смысле бытия. Жизнь в условиях вопиющей антисанитарии и бездушного отношения со стороны упивающегося своей безнаказанностью лифтового начальства наглядно показала учителю философии беспочвенность надежд на божью волю и манну небесную. «Миром правит не бог, миром правят деньги!» — бормотал продрогший Ясос, лёжа на холодном полу лифтовой кабины и кутаясь в рваное, замасленное и провонявшее керосином стёганое одеяло, купленное у алчного истопника за 8 рублей 56 копеек — по совершенно безумной для бывшего в употреблении постельного белья цене. Выйдя в конце-концов на свободу, Ясос Биб твёрдо усвоил урок торгово-экономических отношений в сфере пассажирских перевозок и более не повторял допущенной ошибки, загодя оплачивая свой проезд на гимназическом лифте по установленному истопником Белибердыевым тарифу.

Латынь

В женских учебных заведениях Российской империи древние языки обычно не преподавали. Железная мужская логика министров просвещения была проста как новенькая, сверкающая блеском трёхкопеечная монета: Зачем барышням древние языки, если им всё равно закрыта дорога в высшие учебные заведения, для зачисления в которые знание латинского языка было обязательным?

Виленская женская классическая гимназия была пожалуй единственным на бескрайних просторах империи учебным заведением для барышень, где практиковалось преподавание обоих древних языков — греческого и латинского. В греческом Ясос Биб был не силён, зато латынью — священным языком Библии и официальным языком Святого Престола, римско-католической церкви, классической филологии и позорного для каждого русского имперца Нерчинского договора — литовский филолог владел так же виртуозно, как великий Паганини владел искусством игры на скрипке. В качестве преподавателя латинского языка, Ясос Биб, для которого берущий корни в латыни испанский язык был родным, оказался одновременно благом и проклятием для Виленской женской классической гимназии.

Приступая к преподаванию латыни, Ясос Бибполучал огромное преимущество по сравнению с другими учителями: гимназистка, не сдавшая экзамена по латинскому языку, не могла получить аттестата зрелости, что делало невозможным присвоение ей ни звания «учительницы начальных школ», ни «домашней учительницы», ни «домашней наставницы», не говоря уже о потере права посещать лекции в университетах или поступать на высшие женские курсы. По этой причине, гимназистки, желающие продолжить образование в высшей школе, до седьмого пота и потери голоса зубрили губно-зубные, передненёбные, задненёбные и горловые взрывные, фрикативные и носовые согласные латинского языка, а на уроках вели себя как овечки, молчаливо и смиренно ожидающие своей участи перед восходом солнца в праздник жертвоприношения Курбан-байрам.

К великому сожалению новоиспечённого учи́теля латыни, письменный экзамен по древним языкам был отменён в 1901 году. Несмотря на это досадное обстоятельство, Ясос Биб на первом же уроке рванул с места в карьер: прочитав школьницам вводную лекцию о технике изготовления шпаргалок, он провёл практические занятия и затем требовал, чтобы каждая гимназистка в его классе имела отдельную шпаргалку на спряжение глаголов, времена, наклонения, залоги, лица и грамматику. Конспекты лекций и журналы практических занятий в рассмотрение не принимались, и грозный педагог нещадно ставил двойки гимназисткам, посмевшим явиться на устный экзамен без полного комплекта шпаргалок. Ученицы роптали, но покорно следовали указаниям требовательного учителя. Вместе с тем, попадались и гимназистки, готовые сражаться с учительским произволом посредством апеллирования к вышестоящему начальству.

После того, как кто-то из гимназисток наябедничал начальнице гимназии, Ясос Биб был вызван на педагогический совет для получения нагоняя. Однако там он смог убедительно обосновать преимущество своего метода обучения, доказав, что написание шпаргалок мелким, убористым почерком не только обучает учащихся умениям пользоваться чернильным пером и правильно давить на него, но и способствует закреплению гимназистками пройденного материала. Своим выступлением учитель латыни настолько сильно вдохновил присутствующих, что многие его коллеги тоже с энтузиазмом принялись за внедрение инновационного метода в практику преподавания своего предмета. К примеру, учитель музыки стал заставлять своих учениц писать в виде шпаргалок партитуру музыкальной драмы композитора Вагнера «Тристан и Изольда», невзирая на тот факт, что это произведение было объявлено неисполнимым и даже Венская опера отказалась от него, несмотря на 77 проведённых репетиций, после которых певец Алоиз Андер, исполнитель партии Тристана, потерял голос и сошёл с ума.

Начатая Ясосом практика замены традиционных конспектов шпаргалками распространилась как лесной пожар по городу и затем по всей губернии. Методические рекомендации в авторстве Ясоса Бибы были даже опубликованы в «Циркуляре по Виленскому учебному округу», однако после того, как с ними ознакомили попечителя, бибовскому нововведению был положен конец со строгим предупреждением инициатору и его последователям прекратить самоуправство.

Также нарекания гимназического начальства вызывала учебная программа учи́теля латыни: вместо богоугордных творений святых отцов Климента Римского и Киприана Карфагенского, на уроках Ясоса Бибы ученицы изучали богохульские сочинения римских поэтов Вергилия, Горация и Овидия. Администрация худо-бедно была готова мириться с литературными предпочтениями учи́теля латыни (несмотря на протесты законоучителя, отца Серафима Херувимова), однако выбор Ясосом предметной области обучения вогнал гимназическое руководство в предынфарктное состояние. Директриса гимназии пришла в ужас после того, как в декабре 1911 года в гимназию внезапно нагрянула министерская инспекционная проверка и после выборочной экзаменации учащихся выяснилось, что основная часть преподавания латинского языка Ясосом Бибой была посвящена не классической, а вульгарной латыни.

Интеллигентный ёжик затрудняется найти общий язык с работягой филином

Дело в том, что именно вульгарная латынь (или лат. Sermo Vulgaris Latinus, или же, называя вещи своими именами, попросту plebeius sermo, как её презрительно называл римский оратор Цицерон), являющаяся разговорной разновидностью латинского языка, была непосредственным предком романских языков, к которым относился родной язык Ясоса Бибы — испанский. Как выяснилось, в классической латыни, предписанной министерскими циркулярами в качестве стандарта преподавания латинского языка в гимназиях, испаноязычный филолог был так же беспомощен, как ёжик, блуждающий в тумане. Выяснилось это случайно, во время министерской экзаменации, которая состояла из двух частей — а) проверки знания учащимися литературных текстов и б) способности учениц излагать на латыни свои собственные мысли, отвечая на вопросы экзаменатора. Проводивший экзаменацию окружной инспектор Виленского учебного округа — седовласый старикашка с желтоватой как переваренная манная каша бородой — одобрительно покачивал своей лысой головой, когда экзаменуемая гимназистка декламировала стихотворение Публия «Комар», и даже прослезился от трогательной сцены, когда прихлопнувший комара пастух устраивает раздавленному в лепёшку насекомому похороны с погребением и пишет стихотворную эпитафию на могильном камне букашки. Когда же инспектор перешёл ко второй части устного экзамена и завёл с экзаменуемой беседу о птичках и погоде, в ответ он услышал такую отборную нецензурную брань на латинском языке, от которой отполированная до блеска лысина бедного старика покрылась испариной, и у него случился сердечный приступ.

Зачастившие в гимназию после этого случая комиссии, назначенные попечителем Виленского учебного округа, признали Ясоса Бибу негодным для преподавания латинского языка. Связанная обязанностью следовать рекомендациям министерских чиновников, начальница гимназии была вынуждена отстранить Ясоса от этой работы, несмотря на то, что нового учи́теля латыни разыскать в Вильне было задачей не из лёгких. Впрочем, была ли в преподавании вульгарной латыни практическая польза, рассудила сама жизнь: много лет спустя, дворянские и купеческие дочки, бежавшие из страны, спасаясь от головорезов сталинского НКВД, и после долгих скитаний оказавшиеся в Италии без денег, имущества и работы, были безмерно благодарны своему учителю латыни, благодаря которому полученные ими знания в области ненормативной лексики и фразеологии стали неоценимым конкурентным преимуществом для бывших виленских гимназисток, нашедших работу портовыми проститутками в борделях Неаполя и Генуи.

Помимо преподавательской деятельности в стенах гимназии, Ясос Биб также давал и частные уроки латыни. Достоверных сведений об этих уроках не сохранилось, за исключением черновика рукописи, написанной Ароном Гутаном, другом и коллегой Ясоса. Рукопись содержит рассказ, озаглавленный «Рихнута», в котором описывается, как Ясос Биб давал частные уроки литовской девочке по имени Рихнута Шизануте и вляпался в омерзительную и ужасную по своей жестокости историю со смертельным исходом.

Пение

В 1908 году начальница женской гимназии переманила из Москвы пианиста-виртуоза Гольденвейзера, где тот обучал барышень игре на фортепьяно в Екатерининском институте благородных девиц. Прибытия московского фортепьянного виртуоза ожидали с нетерпением, однако он так и не соизволил появиться в стенах Виленской гимназии. Как выяснилось позже, Гольденвейзер накануне отправления в Вильну пошёл с приятелями по Московской консерватории — участниками ансамбля «Московскому трио» пианистом Шором, скрипачом Крейном и виолончелистом Альтшулером — в Сандуны: попариться в бане, выпить пива и отметить назначение Гольденвейзера на новую должность в Виленской женской гимназии. На этой дружеской вечеринке, напарившись до красноты и опьянев до синевы, музыканты, за исключением крепких орешков Крейна и Шора, потеряли всяческое соображение. Несмотря на обилие выпитого, Крейн и Шор всё же не утеряли способности мыслить логически, но долго не могли вспомнить, кого из них четверых нужно отправлять в Вильну; в конце-концов путём натужных умственных усилий с применением логических операций пришли к заключению, что в Вильну должен был ехать виолончелист Альтшулер. В результате, с горем пополам добравшись до Брестского вокзала, Альтшулера вместе с его виолончелью погрузили в поезд на Варшаву и отправили к месту новой работы, а безжизненное тело в стельку нализавшегося Гольденвейзера под руки втащили в поезд на Берлин и втроём укатили на нём на гастроли «Московского трио» по Европе.

Не дождавшись пианиста Гольденвейзера, руководство гимназии попросило Ясоса Бибу провести уроки пения в младшем отделении гимназии, пока не разыщется пропавший без вести московский виртуоз.

Первый день Ясоса Бибы в качестве учителя пения вошёл в гимназические легенды. Ученицы младшего отделения, желая то ли поразить нового преподавателя, то ли просто сорвать урок, устроили в классной комнате «концерт самодеятельности», играя на подручных инструментах — гребешках, свистках и губных гармошках — и распевая вокальной многоголосицей похабные частушки. В момент минутной слабости, Ясос пожалел о том, что канули в лето старые добрые времена министра народного просвещения, графа Уварова, когда гимназии были укомплектованы грозными инспектрисами и классными дамами, которые зорко следили за порядком в классах и постоянно держали наготове вымоченные в солёной воде берёзовые розги для показательной порки злостных нарушителей школьной дисциплины. Ситуацию нужно было срочно брать под контроль, и новый учитель пения, прошедший огонь и воду в окопах и фельдшерских койках русско-японской войны, на камбузе пиратской шхуны, в трущобах Калькутты и в бандитских притонах Одессы и Киева, не растерялся.

Подойдя к роялю, Ясос Биб ударил по клавишам и под бравурный аккомпанемент исполнил хриплым голосом испровизированное попурри из пиратских песен, в которых присутствовали леденящие душу сцены беспредельной жестокости и насилия: кровавые стычки пиратов с солдатами во время грабежа кораблей, пьяная поножовщина в прокуренном кубрике, ритуал вручения чёрной метки, принудительное хождение по доске над морем, битьё батогами, порка плетьми, клеймение железом, обрезание ушей, отрезание языка, вырывание ноздрей, и ужасающие расправы над «салагами» и «сухопутными крысами». Музыкальный номер завершлся живописной картиной виселицы на рее и пронзительным воем злых духов морской пучины из рундука Дэви Джонса, от которого ушла бы в пятки душа у любого видавшего виды морского волка, не говоря уже о первоклашках с неокрепшей психикой. Потрясённые таким неожиданным и ошеломляющим поворотом событий, ученицы испуганно притихли. Выдержав двухминутную паузу, на протяжении которой в классе установилась гнетущая тишина, новый учитель пения невозмутимо снял и протёр платком свои запотевшие очки, затем достал из кожаного портфеля нотные листы, метким ударом прихлопнул неосмотрительно присевшую на учительский стол муху и, как ни в чём ни бывало, приступил к уроку, начав его с упражнения вокализами.

«Флиба дирижирует матросским хором». Рисунок ученицы младшего класса женской гимназии, 1908 год

После этого инцидента, дисциплина на последующих уроках пения в младшем отделении гимназии была крепче дамасской стали, а бесстрашный учитель пения был награждён уважительным прозвищем «Флиба». Начальница гимназии, правда, была весьма недовольна тем, что юные гимназистки на переменках распевают ужасные пиратские песни, однако к репрессиям не прибегала в надежде, что детям в конце-концов надоест играть в разбойников. Наиболее нервно возбужденные ученицы были временно освобождены от посещения классов, что, впрочем, не помогло, а только усугубило проблему, перенеся её из стен гимназии в стены домашние.

После многочисленных жалоб родителей и письменной петиции родительского комитета принять незамедлительные меры для пресечения пиратской вакханалии, учитель пения Флиба был приглашён на заседание педагогического совета гимназии «для обсуждения вопиющих фактов по учебной и воспитательной части музыкального образования учащихся младшего класса», где был подвергнут остракизму со стороны законоучителя, отца Серафима Херувимова, и инспектора гимназии Бзденека Пердушинского. «Предписанная министерством народного просвещения программа преподавания музыки гласит, что „музыка призвана облагораживать душу и смягчать нравы“, — отчитывал Ясоса инспектор Пердушинский. — Вы же, господин Биб, растлеваете гимназисток безнравственными непристойностями шайки морских разбойников!»

Впрочем, на этот раз всё обошлось: Ясос Биб выступил перед членами совета с убедительной речью в свою защиту, в которой аргументированно обосновал необходимость расширения музыкального кругозора воспитанниц гимназии, приведя в качестве иллюстрации серию своих статей о пиратском фольклоре, которые были опубликованы накануне в «Русском антропологическом журнале». Пламенная речь учителя пения была густо приправлена научными терминами и фразеологизмами из пиратского жаргона, о значении которых большинство присутствущих не имело ни малейшего представления, за исключением классной надзирательницы, немки Галеры Люгеровны Штрудель фон-Штрицель, которая получила домашнее воспитание в семье потомственного морского офицера и чей пра-пра-пра-дедушка разбойничал по найму в морских водах Вест-Индии, пока его там не вздёрнули на висилице.

Однако наиболее сильное впечатление на преподавательскую аудиторию произвела не речь пиратствующего педагога, а исполнение им арии капитана Крюка из одноимённой оперы итальянского композитора Животто Распоролли, в которой одноглазый капитан «Весёлого Роджера», оказавшийся после кораблекрушения в ледяной воде разбушевавшегося моря, цепляется из последних сил за огрызок доски корабельной палубы и бредит о моряцком рае, где рекой льётся веселящий душу ром, из курительных трубок клубится дым отборного табака и манят мерцающими огнями неисчислимые таверны, где щекочет ноздри ароматный запах жареного бекона, ласкают слух разухабистые застольные песни и полно красивых женщин.

Завороженные историей трагической гибели грозного Крюка и живописными картинами моряцкого рая, члены педагогического совета сидели, раскрыв рты. Более других от ясосовского пения возбудилась начальница гимназии — старая дева, грезившая о страстной любви и втайне мечтавшая оказаться быть крепко связанной по рукам и ногам небритым, брутальным и грубым морским разбойником. На бледных щеках начальницы гимназии разыгрался румянец, в потухших глазах вспыхнул огонёк неумирающей надежды, сердце неистово забилось будто пытающаяся вырваться из попружка силковая дичь, и начальница впервые в своей застрявшей в девичестве жизни ощутила настоящий, содрогающий тело многократный оргазм. Взяв наконец себя в руки, начальница прокашлялась, поправила рукой туго сплетённые в косу волосы и подвела итог заседания, заявив, что «фольклорные песни, несомненно, тоже заслуживают изучения наравне с такими выдающимися шедеврами хорового пения как „Боже, Царя храни!“ и „С нами Бог“».

Успехи Ясоса Бибы в обучении детей музыкальному искусству продолжились проведением факультативных классов, организованных по настойчивым просьбам учениц старшего отделения.

Роковую роль в музыкально-педагогической карьере Ясоса Бибы сыграл доклад генерал-адъютанта Ванновского, который, в целях устранения причин, содействующих возникновению и распространению в учебных заведениях революционных настроений и беспорядков, рекомендовал министру просвещения Боголепову решить вопрос «об установлении желательного общения» между учителями и учениками, в том числе путём учреждения научных и литературных кружков, хоров и оркестров. Распоряжение министра о скорейшей организации практических занятий литературой и пением в университетах, гимназиях и училищах было спущено вниз, в результате чего инициатива министерства просвещения, направленная на борьбу с беспорядками, вылилась в Виленской женской гимназии в создание хорового коллектива «Девятый вал» совместно с учениками юнкерского пехотного училища.

Хор «Девятый вал» исполняет «Пятнадцать человек на сундук мертвеца». Аккомпаниатор: болгарский аккордеонист Порвал Баянов

Песня была исполнена на торжественном вечере в дворянском клубе Вильны, посвящённом вошествию на престол английского короля Георга V, двоюродного брата русского царя Николая II. На вечере присутствовали британский престолонаследник, виконт Гордон Собойский, с супругой. Во время исполнения песни, виконт прослезился и начал громко сморкаться в платок, а виконтесса Офигелия упала в обморок.

Под управлением Ясоса Бибы учащиеся проводили хоровые спевки, на которых будущие офицеры щупали молоденьких гимназисток за попку и другие части тела хористы, помимо рекомендованного министерством религиозно-патриотического репертуара, разучивали и пиратские песни, и матросские (включая «Девочку-сиротку»), и даже песни одесских рыбаков и портовых грузчиков. «Хоровое пение в компании господ юнкеров было настоящей отдушиной, — вспоминала выпускница женской гимназии Пизданика Обласкайте, — ярким, чувственным событием в нашей однообразной, затворнической жизни».

Летом 1909 года, составленный из юнкеров и воспитанниц женской гимназии хор «Девятый вал» принял участие в виленском конкурсе хоровых коллективов, проводившемся в здании городского театра. Оставив позади коллектив светского хорового пения Виленской Мариинки, «Девятый вал» побил церковный хор Виленской духовной семинарии при Свято-Троицком монастыре, с его торжественным песнопением «Этот мир придуман не нами», и вышел в полуфинал. Репертуар «Девятого вала» чрезвыйчайно понравился публике, и исполнение каждой песни заканчивалось бурными аплодисментами. Песня же «Пятнадцать человек на сундук мертвеца» произвела настоящую сенсацию: во время её исполнения, с набитой до отказа гимназистами галёрки по всему театру разносилось разнузданное и громогласное «Йо-хо-хо, и бутылка рому!», а после того, как песня закончилась, галёрка взорвалась долго не смолкающей овацией, свистом и улюлюканьем. Распоясавшихся гимназистов пришлось, по просьбе администрации театра, усмирять силами присутствующих в зале для наружного наблюдения унтер-офицеров филёрского отряда Северо-Западного районного охранного отделения.

Несмотря на головокружительный успех у гимназической публики, жюри конкурса критически отнеслось к репертуару и исполнительской технике «Девятого вала», и хор морской песни уступил первенство заезжему исполнительскому коллективу учащейся молодёжи, которым до своего отъезда в эмиграцию руководил литовский композитор и дирижёр Микас Пятраускас. Последнего, в свою очередь, перещеголял знаменитый хор Чюрлёниса. «Проклятый поляк и в музыке меня уделал, — горестно прокомментировал поражение в конкурсе Ясос Биб, вспомнив, как в прошлом году в Санкт-Петербурге Чюрлёнис саркастически прошёлся по неосведомлённости Ясоса о текущих культурных событиях. — Что-ж, пожелаем ему долгих лет жизни.»

Спустя год, когда виртуоз Гольденвейзер обнаружился в Ясной Поляне, прохлаждающимся в компании графа Л. Н. Толстого, всем стало ясно, что Гольденвейзер в Вильне не появится. Тогда начальница гимназии обратилась к мужу своей подруги Мальвины Бамберг, заслуженному профессору фортификации Цезарю Кюи, который в свободное от военной службы время пописывал музыкальные произведения и подрабатывал музыкальным критиком в модных столичных журналах. Кюи был известен в музыкальных кругах своей оперой «Сын мандарина», которую он, благодаря своим обширным связям, ухитрился включить в репертуар Большого театра в Москве. Директриса спросила у него совета касательно приглашения к преподаванию пения в Виленской женской гимназии другого знаменитого пианиста, Сергея Рахманинова, на что профессор фортификации Кюи ответил:

Знаете, голубушка, если бы в аду была консерватория, Рахманинов, несомненно, был бы в ней первым учеником. После неслыханного фиаско с его Первой симфонией, вы сможете разыскать господина Рахманинова в его московской квартире, лёжащим в своей комнате на кушетке и разглядывающим потолок.

Интерес нанимать Рахманинова у начальницы гимназии пропал, да и сам Рахманинов, к тому времени поднятый с кушетки известным московским гипнотизёром Далем, поселился в Дрездене и о преподавательской работе не помышлял. Потеряв надежду на успех в поисках штатного учителя пения, у начальницы гимназии не оставалось иного выхода, кроме как назначить на вакантную должность имеющегося под рукой кадра — учителя латыни Ясоса Бибу.

На протяжение своей преподавательской карьеры в качестве учителя пения в женской гимназии, Ясос Биб уделял большое внимание расширению музыкального кругозора своих воспитанниц. В частности, он водил их в городской театр Вильны на премьеры своих музыкальных произведений — фантасмагорической оратории «Ашот во тьме» и оперы «Галька Щебень». Вместе с тем, многократные попытки Ясоса организовать коллективное посещение гимназистками Мариинского театра в Санкт-Петербурге для прослушивания оперы Глинки «Жизнь за царя» не увенчались успехом: начальница гимназии, считавшая учителя пения «человеком в высшей степени безнравственным и крайне безответственным», не могла решиться на то, чтобы доверить ему жизнь воспитанниц гимназии в огромном незнакомом городе, а о предложенной Ясосом двухнедельной пароходной прогулке выпускного класса по Волге даже слышать не хотела.

В течение двух лет, легендарный хор «Девятый вал» под руководством Ясоса Бибы гремел на подмостках Вильны и даже побывал несколько раз с гастролями в Варшаве. Летом 1910 года хор воспитанниц женской гимназии побывал в санатории «Червоный Двор» в варшавском предместье Пустельники, где в то время находился на лечении Чюрлёнис. Это была последняя встреча Бибы и Чюрлёниса: в марте следующего года литовский художник приказал долго жить.

Дирижёрской карьере Ясоса Бибы был положен конец в декабре 1911 года, когда музыкальный коллектив накрыло девятым валом громких скандалов, вызванных вопиюще аморальным поведением хористов и хористок. У администрации женской гимназии не оствалось иного выхода, кроме роспуска «Девятого вала».

Первым из чёрных лебедей, принесших беду хору и его руководителю, стало неожиданное известие о том, что гимназистки Хуанита Блядорес, дочь известного в городе испанского ресторатора Фрикаделя Отварро Блядореса, и Маруся Подстилкина, младшая дочь купца 1-й гильдии Иссоломы Подстилкина, внезапно забеременели. Что интересно, ни та, ни другая привлекательной внешностью не обладали, и однокашницы их постоянно дразнили, обзывая «<Блядонитой Пугалорес» и «Подстилкой Страшилкиной». Строгий допрос девушек инспектором гимназии Бзденеком Пердушинским прояснил, что виновником обеих беременностей оказался солист хора, басовитый красавец, юнкер Марусь Трахолюбский. Молодой человек был предметом воздыханий нескольких десятков молоденьких гимназисток; даже красавица Психея Пиздануте, дочь уважаемого психиатра Воодушевитаса Пизданутиса, одолевала Маруся, засыпая его записками, пестрившими пылкими признаниями юной особы в вечной любви и угрозами жестокой мести в случае неверности. Поэтому вопрос, почему жеребец Марусь Трахолюбский осеменил именно Хуаниту и Марусю, несколько озадачил инспектора Пердушинского. Теряясь в догадках, он вызвал для прояснения данного вопроса руководителя хора Ясоса Бибу, но тот тоже не смог дать внятного ответа на мучивший инспектора вопрос, за что получил строгий выговор и предупреждение.

И будто бы инцидента с беременностью гимназисток было недостаточно для того, чтобы скандальная история «Девятого вала» разрослась до масштабов цунами полукилометровой высоты, на голову руководителя хора приземлился второй чёрный лебедь: учащиеся юнкерского училища — хористы Вытрезвитас Непросыхайтес и Героинас Ширявичус — были уличёны в употреблении самогонных алкогольных напитков и наркотических средств, вызвавшем нарушение данными молодыми людьми общественного порядка и норм морали с нанесением телесных повреждений и причинением материального ущерба во время выступления хора «Девятый вал» на благотворительном вечере. Вечер, организованный Виленским отделом «Российского обществом покровительства животным» для сбора средств на кампанию по запрещению гусиных боёв, проходил в городском театре Вильны. Всё шло гладко и спокойно, как вдруг во время исполнения хором песни «Прощание капитана Кидда с морями» после слов «я должен умереть» по залу пробежало волнение и началась суматоха. Согласно донесению начальника Охранного отделения Вильны председателю совета министров Столыпину, «хористы любительского музыкального коллектива «Девятый вал» при Виленской женской гимназии, господа Непросыхайтес и Ширявичус, будучи в невменяемом состоянии, выбежали в залу городского театра в неприглядном для звания дворянина и воспитанника юнкерского училища виде (без шароваров и сапог), изображая из себя охотницких бойцовских гусей и непристойно размахивая руками и издавая непотребные звуки, чем привели публику, среди которой были барышни, уважаемые люди города и шведский посланник, в чрезвычайное смущение». Инцидент закончился падением обкурившихся юнкеров в оркестровую яму театра, в результате чего были нанесены лёгкие увечья дирижёру и оркестрантам и повреждены музыкальные инструменты. При этом, «господин Непросыхайтес получил ранение в ягодичную мышцу в виде занозы из щепок разбитого им контрабаса, а господинШирявичус, приземлившись на рояль, порвал струны, запутался в них и для его извлечения из музыкального инструмента были привлечены добровольцы городского пожарного общества».

Досадное происшествие на благотворительном вечере «Общества покровительства животных» получило широкую огласку в местной прессе и стало последней каплей в наполненной до краёв чаше терпения администрации гимназии в отношении учебной деятельности Ясоса Бибы.

Главный надзиратель женской гимназии, инспектор Бзденек Пердушинский, отвечавший за дисциплину в учебном заведении, был вне себя. Руководитель хора Ясос Биб был вызван на заседание педагогического совета, основательно пропесочен и с позором уволен из гимназии. Особенно неистово на педсовете вёл себя протоиерей Серафим Херувимов, который в несвойственной для священнослужителя манере критиковал учителя музыки за исчезновение церковного пения из репертуара гимназического хора и за превращение последнего в вертеп богохульства и прелюбодейства. Выходя из кабинета начальницы, разгневанный Ясос обозвал её «старой ведьмой» и в сердцах хлопнул дверью, от чего стены кабинета затряслись и засиженный мухами портрет государя-императора и самодержца всероссийского соскользнул с гвоздя и рухнул вниз, угодив в стоящую у стены мусорную корзину. Директриса гимназии в страхе перекрестилась, узрев в падении русского самодержца тревожный знак.

К счастью, судебное разбирательство с городским театром удалось замять: учащихся юнкерского училища и Ясоса Бибу спасло лишь близкое знакомство Бибы с художницей Марианной Верёвкиной, сестрой ковенского губернатора Петра Верёвкина. Последний был дружен с царём Николаем II со времён их совместной службы младшими офицерами в Преображенском полку. По настоятельной просьбе сестры, губернатор Верёвкин попросил государя заступиться за нарушителей общественного порядка и их музыкального руководителя. В то время император был увлечён подготовкой к торжественному празднованию 100-летия Отечественной войны 1812 года. Верёвкин сообщил государю о том, что когда Военно-историческое общество в ходе подготовки к празднику искало по всей России «древних старожилов, которые имели случай видеть Наполеона», такой «старожил» был найден в Виленской губернии. И нашёл его никто иной, как местный фольклорист по имени Ясос Биб. Помимо заступничества царя, избежанию суда также поспособствовало пожертвование купца 1-й гильдии Иссоломы Подстилкина в размере 50-ти тысяч рублей, которое тот сделал городскому театру «на нужды нравственного воспитания юношества». Купец также предложил оплатить установку в театре канатного лифта на паровой тяге для перевозки пассажиров, но руководство храма театральной культуры учтиво отказалось от этой дорогостоящей и бесполезной игрушки.

Во время преподавания уроков пения в женской гимназии и руководства хором «Девятый вал», Ясос Биб также сочинял музыку и подрабатывал, давая частные уроки фортепиано купеческим барышням, среди которых была Маруся Подстилкина. Несмотря на хорошее вознаграждение и бесплатное столование, частные уроки Ясос очень не любил, поскольку от купеческих харчей и обилия анисовой водки его постоянно мучила застарелая язва желудка.

Рисование

Не отказывался Ясос Биб и от преподавательской работы по найму.

После увольнения из женской гимназии, оставшийся без работы и средств к существованию Ясос Биб перебивался случайными заработками. Одно время ему пришлось заменять учителя рисования в младшем приготовительном классе Рисовальной школы Трутнева на Дворцовой улице в Вильне. Ясос учил детишек, как правильно чинить опасной бритвой карандаши, пользоваться хлебным мякишем вместо стирательной резинки и клячки, извлекать муштабелем дохлых мух из банки с краской, выпаривать из фиксатива гуммиарабик для дальнейшего использования в качестве дешёвого и доступного заменителя жевательной резинки, заваривать чай в кистемойке и счищать мастихином прилипшую к подошве ботинок смолу. Большое внимание преподаватель уделял перспективе, цвету, светотени, содержанию и форме в графике и скульптуре: малыши учились получать из печной сажи пятьдесят оттенков серого, наводить тень на плетень, толочь воду в ступе, месить глину и лепить горбатого. «Люби́те искусство, мать вашу», — наставлял юных художников Ясос. Под его руководством и наблюдением, учащиеся получали на уроках практические навыки рисования цветочков, сердечек и солнечных зайчиков.

Несмотря на полученные детьми знания и умения, администрация школы была недовольна работой Ясоса Бибы. По мнению классного наставника Глупомира Дуб-Дубовского, рисунки учеников «оставались слишком неумелыми», а некоторые ученические картины «выглядели так, будто были писаны как курица лапой». Применяемые же преподавателем методы обучения Дуб-Дубовский посчитал «не соответствующими традициям профессионального художественного образования».

Полная драматизма «Драма в таборе подмосковных цыган»

Особенно насторожило классного наставника появление «неприятно мрачных работ с чрезмерно трагическими сюжетами» одновременно у нескольких учеников. Причиной этого он счёл организованный Ясосом Бибой коллективный просмотр короткометражного фильма «Драма в таборе подмосковных цыган», выпущенного в прокат администрацией торгового дома «А. Ханжонков и К°». В данном шедевре немого кинематографа главный герой Алеко, любовник красавицы-цыганки Земфиры, в финальной сцене фильма выбегает на крутой берег Москвы-реки и, картинно постояв на краю обрыва с заломленными руками и несчастной физиономией, со всего маху бросается на острые скалы. «Несомненно, эта ужасная фильма оказала тяжёлое психологическое воздействие на неокрепшие юные умы, — настаивал классный наставник Дуб-Дубовский. — Я бы вообще запретил учащимся посещать синематограф с целью просмотра движущихся картин!» Ясос Биб пытался возражать, что у детей могут быть свои личные причины для печали, вызванные семейными неурядицами, отношениями с однокашниками и психозом от того, что они видят вокруг себя, а «Драма...» — это прекрасная экранизация классики. Ясос вспоминал:

В 1911 году тут и там начали как грибы после дождя появляться черносотенные организации. Из уст крайне правых политиков и чиновников, включая министра юстиции Щегловитова, неслась такая грязь, от которой хотелось бежать без оглядки. Со страниц не сходили сенсационные заголовки о «деле Бейлиса», и газеты захлестнула антисемитская истерия с очередным кровавым наветом на евреев и призывами к их геноциду. Особо усердствовал в своих литературных испражнениях выдающий себя за журналиста подонок Розанов. Я припомнил, что лет 5 назад я волею судьбы повстречал этого Бейлиса в Киеве. Милейший человек, мухи не обидит! Не надо быть юристом, чтобы понять, что обвинение против него есть бред и жалкий лепет. Так нет же, прокуроры и черносотенная пресса плодят и разносят легенды об употреблении евреями христианской крови, и со всех сторон несутся обвинения евреев в оккультизме и варварских наклонностях, внедряются в головы как вирусная инфекция, провоцируя массовые фобии, которые затем выливаются в требования физической расправы с евреями. От такого у взрослого человека произойдёт помешательство рассудка, не говоря уже о детях.

Картина Малемира Казевича «Евреи в синагоге»

Однако классный наставник Глупомир Дуб-Дубовский не согласился с таким объяснением и подыскал, наконец, подходящую замену Ясосу в лице художника Малемира Казевича. С последним классный наставник случайно познакомился в Понырях, куда ездил в гости к двоюродной тётке и где, подъезжая к станции и глядя на природу в окно, у Дуб-Дубовского слетела шляпа. Находившийся в тот момент на станции Казевич бегал по перрону за порхающей на ветру шляпой, догнал её и, отряхнув от понырской пыли, услужливо водрузил беглянку на голову законного владельца. Из последовавшей за этим казусом беседы выяснилось, что Малемир Казевич ранее служил чертёжником в Курске, в управлении Московско-Курской железной дороги, откуда был уволен с формулировкой «Къ чертежной профессіи непригоденъ, ибо не способенъ прямолинейно начертить ​самыя​ ​простѣйшія ​​геометрическія​ фигуры по причинѣ отсутствія надлежащей твердости руки», и теперь направлялся в Москву в поисках счастья. Счастья в Москве не оказалось, и неудавшийся чертёжник с радостью согласился на приглашение Дуб-Дубовского попытать счастья в Вильне, где он впоследствие прославился такими жанровыми полотнами из еврейской жизни как «Накануне шабаша», «Подвальные трущобы», и «Евреи в синагоге».

Ясос пытался найти защиту от ретрограда Дуб-Дубовского у основателя и бессменного заведующего рисовальной школы И. П. Трутнева, но полуслепой Трутнев был слишком стар и немощен, чтобы встать на защиту Ясоса. Помощник заведующего предложил Ясосу место учителя черчения в бесплатном воскресном классе технического рисования и черчения для ремесленников, однако обиженный таким отношением литовский философ отказался. С увольнением с должности учителя рисования, преподавательская карьера Ясоса Бибы в области изящных искусств закончилась.

Как-то раз за чашкой утреннего кофе Ясос Биб открыл газету «Виленские губернские ведомости» от 5 сентября 1911 года, и ему в глаза бросился заголовок о смерти председателя Совета министров П. А. Столыпина, на которого накануне было совершено злодейское покушение. Ясос помнил председателя по курорту в германском городке Бад-Эльстер, куда в 1902 году ездил подлечить язву желудка в свою бытность студентом Варшавского университета. Из некролога, помещённого на первой странице газеты, Ясос узнал, что в первых строках вскрытого завещания Столыпина было написано: «Я хочу быть погребённым там, где меня убьют». На литовского философа нахлынули воспоминания о его продолжительных беседах со Столыпиным за шахматной партией и о дискуссиях с тогдашним предводителем дворянства о мире, истории, политике, жизни и смерти. Ясосу польстило, что царский вельможа прислушался к совету бедного студента и составил завещание с требованием быть похороненным там, где тот бесстрашно примет смерть за царя и отечество. Отложив газету в сторону, литовский философ достал подаренную Столыпиным ватермановскую перьевую ручку и набросал черновик своего завещания.

Полгода спустя Ясосу пришлось ещё раз воспользоваться столыпинским подарком для того, чтобы внести изменения в своё завещание. Ещё будучи преподавателем Виленской женской гимназии, Ясос Биб закрутил роман cо своей сотрудницей, нанятой в 1910 году в помощь учителю пения. Новая любовница Ясоса, польская пианистка Извела Бжежзагубилабжезовская, была хороша собой, но обладала вспыльчивым нравом. В ноябре 1911 года у них родился сын Анджей (Андрей). На протяжении их совместной жизни, Извела терзала Ясоса подозрениями, придирками и ссорами на почве ревности, а после скандального увольнения Ясоса из женской гимназии продолжала его терроризировать укорами в неспособности философа заработать себе и своему ребёнку на кусок хлеба. В конце-концов у Ясоса лопнуло терпение, и весной 1912 года он сбежал от неё на другой конец света, изучать юмор индейских племён Северной Америки. Перед этим он внёс своего внебрачного сына в завещание, а его мать вычеркнул из числа наследников, сделав приписку для своего адвоката, чтобы после смерти Ясоса тот разыскал Извелу и послал её к чёрту.

Не дождавшись возвращения любовника из Америки, Извела уволилась из гимназии, взяла в охапку сына и уехала в Киев, где её следы затерялись.

Из-за поездки в Америку и службы в армии во время Первой мировой войны, в преподавательской карьере Ясоса Бибы образовался перерыв. Возвратиться к учительству и научной работе он смог лишь три с лишним года спустя.

Посещение Америки

О поездке в Северо-Американские Соединённые Штаты Ясос Биб задумался давно, в 1908 году, после своей командировки в Санкт-Петербург, где он выступал с докладом в Санкт-Петербургском университете о фольклоре Индии и Китая. Кто-то из присутствующих на его лекции профессоров задал Ясосу вопрос о том, какие существенные различия он видит между юмором индийских народов Бенгалии и индейских племён Северной Америки. Докладчик растерялся и не знал, что ответить, поскольку не уделил изучению этой темы должного внимания. Также немаловажным фактором принятия Ясосом решения об американской командировке был раздор с любовницей. Польская пианистка Извела Бжежзагубилабжезовская — любовница литовского фольклориста — достала его беспрерывными скандалами, и Ясос решил бежать от неё без оглядки туда, куда Макар телят не гонял.

Набравшись духу, весной 1912 года Ясос Биб упаковал свой саквояж, купил билет на пароход «Одесса» Русского северо-западного пароходства, отбывающий из Либавы в Англию, и отправился в путешествие в Америку.

Первая мировая война

По возвращении в Вильну в феврале 1914 года, на Ясоса обрушилась лавина плохих новостей. Чуть менее года назад, в марте 1913, в результате неудачной лучевой терапии раковой опухоли в печени скончался отец, Хермандо Пидоралес-и-Соса де лос Хуасе́. А в декабре, в рождественский сочельник, умерла бабушка Ядалато. Волею судьбы погруженный в водоворот революционной борьбы в Америке и Китае, Ясос Биб пропустил все эти события. В дополнение, его брат Ягон Дон был уверен в том, что Ясос утонул в Атлантике во время крушения «Титаника». На поминках осиротевшие братья Биб выразили надежду, что 1914 год принесёт утешение. Но не тут-то было:

	И представить себе не мог, что выстрел в Сараево на многие годы разнесёт в клочки всё Северо-Восточное четвертьшарие.
— Ясос Биб о начале 1-й мировой войны

С тех пор, как 28 июня 1914 года в Сербии застрелили австрийского эрцгерцога, пошли слухи о войне. Месяц спустя Австро-Венгрия объявила войну Сербии, Россия объявила о защите Сербии, а к 4 августа система альянсов втянула в войну Германию, Францию и Британию со всеми колониями. Виленчане бросились в лавки закупать продукты. Все тащили огромные корзины с мукой, крупами, бобами, а лавочники, радостно потирая руки, взвинчивали цены на товар. Резко вырос спрос на газеты. Все вокруг обсуждали новости. Некоторые говорили, что победит Германия, другие утверждали, что Германии не под силу тягаться с мощью союзников — России, Франции и Англии. Рюмкевич и Наливайтес проклинали «безумного кайзера, который двадцать лет вооружался и вот, наконец, начал всемирную бойню». Друг и коллега Ясоса, фольклорист Арон Гутан утверждал, что эта война — предсказанная в Библии война Гога и Магога, и что ни день прибегал к Ясосу с томами Талмуда, в которых находил новые подтверждения тому, что эти события ведут к скорому приходу Мессии.

Начался массовый призыв в армию. Не желая отправляться на войну, Ясос Биб решил симулировать какое-нибудь заболевание. «Было бы здорово, если бы особой комиссией я официально был признан идиотом, — рассуждал он. — Приду в воинское присутствие, покажу им справку, а там прописано: „Я – официальный идиот.“ Они мне тогда дадут от ворот поворот. Идиоты в армии не нужны!» Однако хорошенько подумав и вспомнив личный опыт военной службы во время руссо-японской войны, литовский философ отказался от симуляции слабоумия, резонно рассудив, что такой диагноз со стопроцентной вероятностью гарантирует ему отправку в регулярную армию. Поэтому было решено симулировать слабость зрения, для чего Ясос обратился в глазную амбулаторию Виленского отделения попечительства о слепых. Принимавший пациентов дежурный доктор, на потерянном при штурме Пекина глазу которого красовалась войлочная повязка, долго всматривался своим единственным, немигающим как у ящера, глазом в зрачки Ясоса, затем поводил пальцем перед носом пациента и потыкал указкой в кольца Ландольта, заставляя Ясоса описать, на каком конце света располагается разрыв указанного доктором кольца. Симулянт отлично справился с проверкой зрения, сделав вид, что в упор не видит пальца офтальмолога и переврав ландольтовские кольца во всех строчках таблицы, кроме самой верхней, различить которую не составило бы труда даже слепому от рождения человеку. Довольный своими уловками Ясос уже предвкушал выписку ему справки о негодном для военной службы зрении, как ординатор неожиданно выудил из кладовой причудливый оптометрический аппарат Джонстона. Проворно установив прибор на подставку, доктор приставил его к голове пациента и начал деловито дёргать рычажки и ручки. Не в силах перехитрить чудо американской медицинской техники и её опытного оператора, воспитанника военно-медицинской академии и бывшего доктора стрелкового пехотного полка 1-го Сибирского армейского корпуса, симулянт был быстро выведен на чистую воду и с позором вышвырнут из клиники с предупреждением более в ней не появляться. После этого Ясос Биб решил попытать счастья в глазной лечебнице графов Тызенгаузов-Пржездзецких в предместье Новый Свет. Однако и там были хорошо осведомлены о мнимых болезнях призывников, и незадачливый симулянт был выдворен на улицу, едва успев переступить порог приёмного покоя клиники.

С получением ополченского свидетельства у Ясоса тоже ничего не вышло: призываемые из запаса резервисты нужны были государю не в рядах прохлаждающихся в тылу ратников, а на передовой — солдатами регулярной армии, беззаветно отдающими жизнь за царя и Отечество под ружейно-пулемётным огнём противника. Не увенчалась успехом и его попытка выправить поддельный паспорт и получить призывную льготу 1-го разряда. В доме у рекомендованного Ароном Гутаном старосты еврейского мещанского управления, который за 300 рублей взялся за фабрикацию паспорта для Ясоса, прошёл обыск, и весь преступный реквизит и продукция подпольной мастерской еврейского мафиозного синдиката были конфискованы, включая бланки и печати губернских и уездных учреждений, тайные книги с записями о выдаче поддельных документов и подстасованные копии посемейных книг. Среди конфискованного имущества также оказался предназначавшийся Ясосу паспорт на имя обедневшего купца 3-й гильдии, барона Йокселя Мокселевича фон-Долбануттенберга, и прилагавшаяся к паспорту и включенная в его стоимость липовая справка о психическом расстройстве скатившегося в мещанское сословие купца. От услуг местных махинаторов, предложивших «за скромную плату» отправить на сборный пункт подставное лицо, Ясос решил отказаться, поскольку не смог бы себе простить, если согласившемуся воевать за деньги лже-Бибе оторвёт на фронте ногу или, не дай бог, голову. В дополнение, в случае провала подставного, Ясосу грозил бы штраф в 300 рублей за неявку и уголовное преследование за уклонение от воинской повинности.

На фронте

Смирившись с мыслью о том, что ему опять придётся хлебать солдатскую кашу и кормить окопных вшей, 14 августа 1914 года Ясос Биб отправился по повестке в городское воинское присутствие, где был раздет до рубахи, осмотрен врачом на предмет наличия рук, ног и глаз, и, в отсутствие имеющихся льгот и отсрочек, признан годным к отбытию воинской повинности единогласным решением членов присутствия. Мобилизованного также предупредили, что, если у него в хозяйстве имеется лошадь, ему надлежит в трёхдневный срок явиться в военно-конский участок для развёрстки и приёма лошадей от населения и сдать животное для нужд фронта.

Рискуя жизнью в ходе битвы за Гольдап, подпоручик Ясос Биб (cправа) требует у командира артеллирийского расчёта сообщить ему количество оставшихся в живых бойцов, чтобы Ясос смог указать точное количество личного состава в заявке на ужин для полевой кухни

Штабной писарь Ясос Биб (в центре) советует механикам, как сконструировать аэроплан-бомбардировщик из обломков парового автомобиля «Дукс»

Лошадей в хозяйстве Ясоса не водилось, поэтому он был направлен прямиком в городской призывной участок, откуда затем распределён в 27-ю пехотную дивизию. По прибытии к месту службы, он был ещё раз осмотрен полковым врачом. На вопрос военного медика, какого чёрта Ясос привёз на фронт свою скрипку, мобилизованный уверенно заявил, что намеревается «скрипичной музыкой облагораживать душу однополчан и поднимать их боевой дух». Врач мрачно заметил, что ранение в голову, полученное Ясосом в маньчжурских окопах, даёт о себе знать, и влепил в военный билет скрипача штамп о негодности последнего к ношению оружия. В результате, мобилизованный был зачислен штабным писарем с присвоением ему звания подпоручика, что соответствовало гражданскому чину 12-го класса в Табели о рангах. «Ого! Стоило нацепить гимнастёрку и присягнуть императору, чтобы сразу выбиться из грязи в князи, — прокомментировал Ясос Биб неожиданное повышение своего социального статуса. — Того гляди и до действительного тайного советника дослужишься, да ещё и Георгиевский крест пожалуют впридачу!»

В августе 1914 года, дивизия Ясоса Бибы принялась энергично прорубать окно в Европу: в ходе наступления на запад, она разгромила германскую 36-ю пехотную дивизию в сражении при Гумбиннене и, дойдя до Допенена, расквартировалась в деревне Тракенен в Восточной Пруссии.

Началась унылая окопная война, и изнывающий от скуки Ясос Биб занялся разучиванием на своей старенькой скрипке популярного в то время марша «Прощание славянки» и, по старой памяти, рисованием и сочинением стихов. Однако острая нехватка морфия на фронте не позволила ему полностью реализовать свои творческие задумки: бравурное «Прощание» превратилось в тоскливое «Зачем, зачем тебя я встретил», рисунки больше походили на мрачные картинки для психодиагностического теста Роршаха, а стихи — на фалэковский одиннадцатисложник, оценить изящество которого под силу только давно вымершему классу специалистов пятистопного логаэд ического стихосложения.

Пушки вновь, как всегда, замолкнут к но́чи,
Ляжет спать солдат, тишиной напоен.
Утомлённый, в дрёме он закроет очи.
Сколько бед впереди, усталый воин?

~ Ясос Биб. «Под покровом ночи»

В перерывах между составлением заявок на ужин для полевой кухни, Ясос написал три альтернативные версии концовки своего приключенческо-эротического романа «Сказочное Бали»:

• В версии № 1 главный герой Чулан Темноев отправляется на войну с туземцами во время голландского вторжения на Бали и попадает в плен к туземцам. Те его насилуют, а затем жарят на костре и съедают.
• В версии № 2 писатель отправляет Чулана Темноева в кругосветное путешествие на воздушном шаре, шар терпит крушение на Бали, откуда чудом выжившего Чулана подбирают пираты. После этого пиратский корабль попадает в шторм у соседнего острова Ява, разбивается о скалы и тонет. Пираты с Чуланом и кухонной утварью на борту спасательной шлюпки добираются до берега, затем насилуют Чулана, жарят его на сковородке и съедают.
• В версии № 3 Чулан Темноев попадает в психушку, где его убивает и в сыром виде съедает буйнопомешанный сосед по палате.

Ни одна из этих концовок не попала в официальное издание романа «Сказочное Бали», но все они были впервые опубликованы в качестве примеров психических расстройств в материалах научно-практической конференции по пересмотру «Международного перечня причин смерти», прошедшей в Париже в 1938 году.

Поставив свой котелок с кашей на землю, Ясос Биб (слева, ковыряет в зубах) ожидает, пока повар полевой кухни нальёт миску каши для старого приятеля Ясоса, военкора Валерия Брюсова

Светлым событием на фоне нудных фронтовых будней стала встреча Ясоса Бибы со старым приятелем по переписке, московским поэтом Валерием Брюсовым, который неожиданно появился в штабе дивизии. Брюсов прибыл на фронт военным корреспондентом «Русских ведомостей». Ясос устроил своему поэтическому кумиру экскурсию по передовой, познакомил его с шеф-поваром полевой кухни, накормил перловой кашей и напоил чаем с сахаром.

Брюсов рассказал, что его ученик Коля Гумилёв, с которым Ясос встречался в Севастополе в 1907 году, записался добровольцем в армию, служит в Уланском лейб-гвардии полку где-то в Польше и даже заработал «Георгия». Ясоса немало удивила такая трансформация Гумилёва: тогда, в Севастополе, юноша поделился с Бибой технологией отлынивания от армии, а теперь — скажите на милость! — Гумилёв подался служить в войска по собственному желанию. Брюсов также поделился с Ясосом личной трагедией, которую Брюсов пережил незадолго до войны, когда его любовница, молодая поэтесса Надежда Львова покончила с собой. Выслушав соболезнование, Брюсов подарил приятелю экземпляр своего любовно-исторического романа «Алтарь победы» и сообщил, что работает над продолжением к нему. После этого, допив стакан остывшего чая, поэт-символист похлопал по-отечески Ясоса по плечу и укатил в Москву сочинять сказки про героев-панфиловцев патриотические статьи о небывалом героизме русских солдат, защищающих Россию-матушку от германских интервентов.

Ясос Биб был безмерно рад подарку Брюсова, поскольку сам до войны занимался изучением фольклора Римской империи вместе со своими коллегами Блядеттой ди Курваджио и Отто Тpахенбюpгеpом, и об интригующей истории выноса алтаря Победы из здания римского Сената знал не понаслышке. После отъезда Брюсова, Ясос принялся читать подаренную приятелем книгу, однако бросил чтение на пол-пути, найдя брюсовский «Алтарь победы» скучным и перегруженным латинизмами, унылыми пейзажными зарисовками и нудными описаниями интерьеров в духе туристических путеводителей.

Зимой 1915 года, в ходе второго Мазурского сражения, дивизия, в которой служил Ясос Биб, была передана в состав 20-го армейского корпуса, вместе с ним попала в окружение и была разгромлена. Утром 22 февраля 1915 года писарю Бибе поступил приказ заварить чай для командующего 20-м армейским корпусом, генерала Булгакова. Взяв стальной чайник, Ясос отправился за кипятком к месту дислокации полевой кухни. Обнаружив, что от разбомбленной артиллерийским огнём противника кухни остались только рожки да ножки, Ясос Биб решил сбегать за кипятком на передовую к своим приятелям-артиллеристам. Разжившись кипятком, вернулся в штаб, в котором, к удивлению писаря, не оказалось ни души. У крыльца, бессильно уронив голову на руки, сидел денщик генерала Булгакова, Астафий, и бормотал что-то невнятное. Растолкав в доску пьяного денщика, Ясос начал расспрашивать его о том, куда подевался командующий и все остальные. После нескольких мучительных попыток выдавить из себя что-либо членораздельное, Астафий промычал, что «яго правасхадзицельства з панами ахвицэрами здалыся у плен германьцам и з'ихалы у Бярлин». На вопрос Ясоса, «Что ты мелешь, болван? Какой плен?! В какой-такой Берлин?!!», денщик схватил писаря за штанину своей костлявой рукой и начал безудержно рыдать, причитая: «Пакинулы! Куды ж Астафию цяперыча падацца, ваша благародия? Да Бярлина ж Астафий ни дайдёть, згынет!»

Выпив горячего чаю и трезво рассудив, что теперь подавать заявки на харчевание в полевой кухне не на кого и некуда, Ясос Биб решил, что навоевался и пора возвращаться домой. Наутро, после бессонной ночи в компании храпящего как сивый мерин генеральского денщика, литовский философ выменял свою гимнастёрку, фуражку и кожаные сапоги на засаленую и провонявшую по́том сермяжную одежду Астафия и, облачившись в косоворотку, боты, онучи и зипун, со скрипкой и чайником в обнимку и мешком сухарей за плечами отправился пешком в Вильну.

Дезертировав из армии, Ясос Биб навсегда потерял возможность дослужиться до генерала или хотя бы получить Георгиевский крест. (Нельзя сказать, чтобы он особо расчитывал заработать генеральские лампасы на штанах или блестящую побрякушку на лацкане, но всё же не отказался бы… Ведь всем известно, что барышни млеют от эполет на плечах и орденов на груди!) Если неделей ранее Ясосу снилось, что он в генеральском мундире гарцевал на белом скакуне по Дворцовой площади Вильны, приветствуемый восхищённой толпой горожан, в которой кричали женщины «ура!» и в воздух чепчики бросали, то теперь, обмотанному онучами литовскому философу, плетущемуся в лаптях по заснеженной дороге, было не до жиру — ему бы только ночь простоять да день продержаться и добраться до города живым.

В мужской гимназии

Ясос Биб (сидит в центре) среди преподавателей 1-й Виленской мужской гимназии

Осенью 1915 года Ясос Биб устроился преподавателем в 1-ю Виленскую мужскую гимназию, где почти четверть века назад учился сам. Директор гимназии, действительный статский советник Климонтович предложил Ясосу недавно освободившуюся должность учителя русской словесности. Литовский филолог с радостью согласился и добавил, что он по совместительству также мог бы преподавать и латынь. Однако, будучи хорошо осведомлённым о фиаско Ясоса Бибы в качестве учителя латыни в Виленской женской гимназии четырьмя годами ранее, директор Климонтович учтиво отказался от такого предложения.

В 1908 году, по инициативе военного министра, одобренное царём Николаем II, в начальных классах гимназий и училищ было введено обучение военному строю и гимнастике. До войны, при выборе преподавателя предпочтение отдавали бывшим военным — солдатам и унтер-офицерам. Когда же началась война, и практически всех бывших военных, имеющих на момент мобилизации два глаза и четыре конечности, загребли обратно в действующую армию, образовалось множество вакансий. Имеющий военное звание подпоручика Ясос Биб, как никто другой, подходил на должность учителя гимнастики 1-й Виленской мужской гимназии, и с лёгкостью получил её. К радости Ясоса, в гимназиях Российской империи не было единой системы преподавания гимнастики, чем новоиспечённый учитель гимнастики незамедлительно воспользовался.

Ясосу Бибу нравилось учительствовать, однако эта работа отвлекала его от занятия другими любимыми делами — философией, фольклористикой и литераторством. На научную работу и творчество катастрофически не хватало времени: учебный год в гимназии продолжался с середины августа до конца мая, отбирая на преподавательскую работу около 240 дней в году и оставляя для всего остального лишь два с половиной месяца летом, двухнедельные рождественские каникулы, а также вечера и выходные. Также огромные неудобства и горечь доставляла проклятая война, которой не были видно конца, и оккупация Вильны германскими войсками.

Смутное время

Германская пехота марширует по улицам Вильны, 1915 год

Главы оккупационного правительства в Вильне— австрийский генерал Блутигер-Штуцер и германский барон Брауншвейгер фон Полтер Гайст — объявили о долгосрочных планах экспансии великого немецкого мира на всю Землю и, в частности, приобщении виленцев к великой немецкой культуре.

	Великие правители, сильные воины, вдохновлённые Богом священники, красноречивые певцы, мудрецы с ясным умом возникли из Германии, священной древней земли богов, вновь посадивших на цепи содомских обезьян… Церковь святого духа и священного Грааля поднимется вновь и земля станет „островом счастья“.
— Йорг Ланц фон Либенфельс

Братья Биб вступили в подпольную организацию сопротивления. Полицейские Трокен Берлинер и Шиммелиг Гамбургер, кормившие заключённых засохшими пончиками и протухшими бургерами, неоднократно арестовывали братьев Биб, а Глава немецкой полиции Гейнах Цугундер штрафовал их за распространение подрывной литературы.

В июне 1917 года ученики нескольких виленских школ устроили антивоенную демонстрацию. Акцию организовали гимназистки Мира Голуб и Вета Олива, прошагав во главе строя по Немецкой улице, от Трокской улицы до Театрального сквера, скандируя лозунг:

Мир поб'дит, поб'дит войну! Мир поб'дит, поб'дит войну!

Ясос Биб, некстати оказавшийся на площади, с восторгом смотрел на своих учеников, в результате чего был арестован вместе с марширующими подростками. Полицейский вердикт гласил: «Выражал молчаливую поддержку противоправным целям мероприятия и солидарность с нарушителями общественного порядка». Поначалу Ясосу Бибу выписали очередной штраф, но, узнав, что он является преподавателем части протестантов, полиция отправила его в центральное отделение для дополнительного допроса и, желая спасти подростков, Ясос Биб взял вину на себя, заявив, что является организатором акции. Дело передали в суд. Прокурор Ганц Дрекиг потребовал наказать Ясоса Бибу тюремным заключением, однако подкупленный друзьями Ясоса судья Аллес Штеллен смягчил приговор, присудив Ясоса Бибу к огромному штрафу и отстранив его от должности преподавателя в гимназии. Однако Ясос Биб не сдавался: вместе с братом он продолжал до осени 1917 года распространять подрывную литературу.

Ясос Биб (первый слева) в президиуме Вильнюсской конференции. Вильна, 18 сентября 1917

В сентябре 1917 года Ясос Биб участвовал в прошедшей в Вильне Конференции литовцев, на которой было решено возродить независимое Литовское государство со столицей в Вильнюсе. На этой конференции он был избран в Литовскую Тарибу, однако в подписании Акта о независимости Литвы в феврале 1918 года принять участия не смог из-за болезни. Несмотря на отсутствие подписи Ясоса Бибы в этом историческом документе, в нём содержатся все «три народных принципа» государственного устройства, сформулированные Бибой в его бытность Дядюшкой Сунь в Чайна-тауне Нью-Йорка в 1912 году: национализм, народовластие и народное благосостояние. Эти бибовские принципы отражены во всех конституциях независимой Литвы.

Сам же Акт о независимости стал ключевым документом в 1990 году после провозглашения восстановления независимости Литвы от СССР. Власти республики подчеркивали, что выход Литвы из Советского Союза — это не бегство на Запад из социалистического рая, а просто-напросто восстановление независимого государства, которое существовало с 1918 по 1940 год, и Акт с его «тремя народными принципами» является ярким доказательством стремления литовского народа к независимости от кого бы то ни было, будь то германские, польские или советские оккупанты.

Увлечение политикой не миновало и ближайшее окружение Ясоса Бибы. К примеру, бывший научный руководитель Ясоса, профессор Нематюкайтес, не выпуская папиросу изо рта, рассуждал о «новом свободном мире без угнетателей, войн и всяких границ». Лучшие друзья и собутыльники литовского философа, основательно захмелев на дружеских посиделках в английском пабе «Rat & Bat», начинали спорить о политике: сын белорусского шляхтича Рюмкевич разглагольствовал о прогнившей аристократии и народном самоуправлении, а литовский националист Наливайтес гудел о праве народов на самоопределение и создании литовского государства в границах Великого Княжества Литовского. Друг и коллега Ясоса, учитель еврейской гимназии и фольклорист-любитель Арон Гутан, вдохновлённый февральской революцией 1917 года, вдруг занялся активной политической деятельностью и, по рекомендации своего приятеля по Учительскому институту, Вайнштейна, вступил в партию «Бунд». Поздней осенью 1917 года, вернувшийся с собрания бундовцев, посвященного «октябрькому большевистскому перевороту», Арон метал громы и молнии, без остановки ругался, называл приход к власти большевиков «узурпацией народной воли» и предсказывал, что Учредительное собрание отстранит их от власти.

Смерть брата

Песня еврейских анархистов (с субтитрами)

Хэй! Хэй! Далой полицей!

Далой самодержавец в Расей!

Брат Ясоса Бибы, Ягон Дон Биб, сочувствовал большевикам, хотя в их партию не вступал. Во время революции 1905 года он был арестован за участие в антиправительственной демонстрации в Вильне и несколько недель провёл в исправительном арестантском отделении на Антоколе. В 1910-х годах Ягон Дон участвовал в нелегальных собраниях большевиков в Закретском лесу. Там он познакомился с членом Российской социал-демократической рабочей партии Леной Головач и по уши влюбился в неё — да так крепко, что потерял сон и аппетит. Как говорится, иссушила молодца чужая девичья краса. Однажды, собравшись с духом, Ягон, плохо владеющий русским языком, сделал Лене предложение руки и сердца. Из эмоциональной речи Ягона, в которой не сопрягались падежи, отсутствовали будущее и прошедшее времена и женский род путался с мужским, Лена сделала вывод, что тот предлагает ей открыть артель для торговли кремом для рук и сердечными каплями и отказала ему, сказав, что посвящает свою жизнь борьбе за новый мир. Сердце мужчины было разбито, но надежда не умерла.

Вскоре после Февральской революции Лена Головач уехала в Петроград раздувать пожар мировой революции и строить новый мир. 15 ноября 1917 года влекомый любовью Ягон Дон отправился вслед за Леной, в Россию, где вовсю бушевал пожар Октябрьского восстания. 27 ноября возле моста через Неву Ягон Дон был задержан интернациональной дружиной красногвардейцев и расстрелян как «немецко-польский шпион». Среди его палачей были румынские революционные матросы Сри Безтреску и Взад Стамеску и казанский стрелок Яйцын Азат, которые позже принимали участие в подавлении мятежа Чехословацкого корпуса, где среди расстреляных ими героев были генерал-майор Вкусил Бублик, капитан Пригубил Бочек и военный врач и поэт Илия Медик.

Когда вести о гибели родного брата достигли Вильны, Ясосу Бибу стало так плохо, что он чуть не наложил на себя руки. Как-то раз Рюмкевич заглянул к старому другу «на огонёк» и обнаружил Ясоса, стоящим на табурете и примеряющим голову к петле, неловко изготовленной из шёлкового галстука, подаренного литовскому философу в 1902 году ныне покойным Петром Столыпиным в его бытность уездным предводителем дворянства. Столыпинский галстук был незамедлительно конфискован, а Ясос с щёткой и порошком для чистки зубов перевезён на квартиру Наливайтеса.

Оставлять Ясоса Бибу без присмотра стало небезопасно, и обеспокоенные состоянием друга Рюмкевич и Наливайтес поместили его для присмотра в окружную психиатрическую лечебницу в Новой Вильне, где Ясосу был поставлен диагноз «меланхолия».

В психушке

Раскинувшаяся на живописных берегах Вилейки психиатрическая лечебница, в которую определили Ясоса Бибу, была не только крупнейшим стационаром Российской империи для лечения душевнобольных, но также имела репутацию наиболее прогрессивной, благодаря усилиям бывшего директора, психиатра Н. В. Краинского. Директор был сторонником отмены ограничений и изоляции пациентов, требовал от персонала уважительного отношения к больным, и считал трудотерапию важнейшим методом лечения психических заболеваний. Эти нововведения противоречили традиционному подходу психиатрического истеблишмента, который продолжал полагаться на проверенные временем методы лечения — кровопускание, обливание ледяной водой и шокотерапию. После того, как из ново-виленской психушки сбежал буйный пациент и порезал пятерых рабочих кирпичного завода в Ворнянах, у руководства губернского Приказа общественного призрения, недовольного экспериментами Краинского, в конце-концов лопнуло терпение, и директор-смутьян был уволен. Однако установленные Краинским порядки прижились, и персонал лечебницы, втихаря саботируя распоряжения нового начальства, продолжал следовать принципам и методам Краинского даже после увольнения опального директора.

На обширной территории лечебницы располагался сад для прогулок, а также столярная, швейная и сапожная мастерские, где пациентов лечили трудотерапией. В свободное от работы время больные играли в шахматы, читали книги или музицировали. Ясос Биб, поощряемый врачами, занимался рисованием, что помогало ему отвлекаться от чёрных мыслей. Задушевными беседами с Ясосом занималась психоаналитик Аннука Неунывайте, которая была последовательной ученицей доктора Зигмунда Фрейда и не боялась применять для лечения душевнобольных последние достижения психиатрической науки. В частности, героин. Ясос Биб, имевший опыт лечения опиумом на фронте руссо-японской войны, по достоинству оценил терапевтический эффект нового лекарства и в особенности его вляние на творческое раскрепощение в рисовании.

• Рисунки, сделанные Ясосом Бибой под воздействием героина в психиатрической лечебнице
• 

  Литва в моём сердце

• 

  Армяне уходят в небо

• 

  Вильна в Великой войне

• 

  Земля под пятой мирового милитаризма

• 

  Буря

• 

  Австрия родила монстра

• 

  Автопортрет

• 

  Смысл жизни

Рисунки Ясоса вместе со статьёй доктора Неунывайте «Медикаментозная опиоидная терапия тяжёлых психических отклонений» были опубликованы в журнале «Фельдшер и акушерка» за декабрь 1918 года.

Ясос Биб на прогулке в саду психиатрической лечебницы

Посетители психиатрической лечебницы были проинструктированы избегать волнительных разговоров с пациентами о текущих политических событиях в стране и мире и, вместо этого, вести непринуждённые беседы о природе, погоде, домашних питомцах, культуре и искусстве. Часто навещавшие Ясоса Рюмкевич и Наливайтес строго следовали установленному правилу. Несмотря на проявляемую осторожность всё же бывали моменты, когда новости будоражили пациента настолько, что приходилось прибегать к помощи усмирительной рубашки. Однажды во время посещения лечебницы Наливайтес неосторожно упомянул в беседе с Ясосом имя бельгийского философа и писателя Мориса Метерлинка, который несколько лет назад стал лауреатом Нобелевской премии по литературе «за его многостороннюю литературную деятельность и особенно его драматические произведения, отличающиеся богатством воображения и поэтической фантазией». В ответ Ясос Биб разразился резкой критикой в адрес Метерлинка, называя его «развратником, который таскается за бездарными актрисками, ухитряясь одновременно крутить роман со старой калошей Жоржеттой Леблан и 18-летней Рене Даон». Когда Ясос начал размахивать руками, грозить кому-то в потолок кулаком и возбуждённо кричать, что присуждение Нобелевской премии «этому бельгийскому неврастенику является издевательством над здравым смыслом и несмываемым позором для всей европейской литературы», перепуганному Наливайтесу пришлось вызывать санитаров, чтобы утихомирить пациента.

Доктор Комуто Херовато пилит череп

К сожалению, ни психотерапевтические сеансы доктора Неунывайте, ни занятия рисованием Ясосу не помогли, и консилиум врачей решил провести лоботомию. Для проведения ответственной операции был приглашён известный японский хирург Комуто Херовато. Однако, осмотрев больного, японский врач отказался от лоботомии: вскрыв череп Ясоса, он обнаружил осколок снаряда, засевший там со времён русско-японской войны 1904-го года, и застарелую опухоль мозга, появившуюся, по всей видимости, вследствие ранения головы. Комуто Херовато удалил опухоль, после чего Ясос Биб почувствовал себя физически лучше, но меланхолия не проходила. Доктор Вита Минкина, лечащий врач Ясоса, прописала ему укрепляющие микстуры и постельный режим, однако эти методы только усугубили болезнь.

Ясоса начали преследовать кошмары, галлюцинации и навязчивое желание наложить на себя руки. От фатального шага Ясоса Бибу спас сосед по палате — грек Акакиос Наполнасракис, сохранявший неизменный оптимизм и человеколюбие, несмотря на тяжкий недуг, вызывавший хроническое недержание кала. Хитрому греку удалось убедить Ясоса в том, что если тот покончит жизнь самоубийством, в следующей жизни Ясосу будет уготована унылая жизнь мотка пеньковой верёвки, которую будут резать на куски для перевязки мешков с цементом. Такие перспективы Ясоса, естественно, не устраивали, и постепенно к нему вернулось желание жить.

Скоро до обеспокоенных друзей Ясоса Бибы долетела радостная весть о его состоянии.

	Ясосу лучше!
— передавалось из уст в уста.

Находясь в изоляции от внешнего мира, Ясос Биб и его соседи по палате были в неведении о том, что происходило за высоким забором лечебницы. Соответственно, Ясос пропустил множество бурных событий, сотрясавших его любимый город и страну: освобождение Вильны от немцев в 1918 году, принятие временной Конституции Литвы, назначение пианиста Падеревского премьер-министром Польской Республики, захват Вильны Красной Армией, а также образование и распад Литовско-Белорусской ССР в феврале—июле 1919 года. Вот что пишет об этом Вита Минкина, лечащий врач Ясоса Бибы:

Учитывая прогресс восстановления, продемонстрированный больным, можно было его выписать уже в феврале, но неизвестно, каким бы эмоциональным потрясением было бы для него образование Литбела, которое с радостью было воспринято многими из его друзей и коллег. Над городом развевались красные знамёна, по улицам бродили белорусские националисты, донимавшие прохожих вопросом: «А на каком языке был написан Статут Великого Княжества Литовского?» Мы с ужасом взирали на то, как мир на наших глазах сходит с ума, и с трепетом и надеждой мечтали о том дне, когда этот кошмар прекратится…

К августу 1919 года Ясос Биб окончательно оправился от меланхолии и был выписан из психиатрической лечебницы на поруки Рюмкевича и Наливайтеса .

Работа в университете

Ясос Биб (второй справа в заднем ряду) среди преподавателей кафедры литературоведения УСБ. 1919 год

В сентябре 1919 года Ясос Биб поступил на службу преподавателем словесности на кафедру литературоведения в недавно открывшемся Университете Стефана Батория (УСБ). В этом учебном заведении Ясос Биб проработал до конца своей жизни.

Университетское жалование было невелико, однако его было достаточно для того, чтобы снять дешёвую квартиру в Старом городе. Ясос поселился в доме Франка в Шварцевом переулке, где селились многие из его коллег по университету. Крохотная съёмная квартира преподавателя словесности располагалась на третьем этаже с видом на колокольню костёла св. Иоанна и была весьма недурна, но кишела клопами и тараканами, что впрочем не смущало доцента Бибу. После длительного заточения в стенах психиатрической лечебницы, он был рад возврату утраченной в психушке личной свободы и независимости. Несколько недель бессонных ночей, проведённых в спальне в компании ненасытных кровососущих организмов, натолкнули Ясоса на мысль, что недаром останавливавшийся в доме французский писатель Мари́-Анри́ Бейль, которого наполеоновскими ветрами занесло в Вильну в 1812 году, взял себе такой необычный псевдоним — Стендаль. «Когда тебе всю ночь грызут пятки клопы, — рассуждал Ясос, — у тебя не остаётся иного выхода, кроме того, чтобы до утра стоять за конторкой и при свете лучины строчить псевдодетективную бредятину про красное и чёрное». Несмотря на оптимизм, усталость от ночной борьбы за существование давала себя знать. Видя бесперспективность и призрачность надежд на одержания победы над кровожадным противником, который размножается гораздо быстрее, чем гибнет от человеческих рук, Ясос решил прибегнуть к помощи профессионалов: бригада энергичных и деловитых молодых людей в составе Давитаса Клопявичюса и Вытравитаутаса Тараканиса освободила квартиру Ясоса от интервентов, справившись с поставленной боевой задачей быстро, эффективно и за умеренную плату.

Разбирая корреспонденцию, накопившуюся за месяцы пребывания в психиатрической лечебнице, Ясос Биб с горечью узнал, что его кумир и старый приятель, московский поэт Валерий Брюсов не только с восторгом воспринял большевистский переворот в России, но даже поступил на службу к большевикам и якшается с пролетарскими поэтами и писателями. Последней каплей для Ясоса стало вступление Брюсова в коммунистическую партию в 1920 году. Ясос Биб пришёл к выводу, что его московский приятель, похоже, сошёл с ума, и тому следует лечиться. Последнее письмо Бибы Брюсову состояло из единственной строчки: «О, Валера, закрой свои бледные ноги!»

В 1920 году Ясос Биб горячо и радостно приветствовал признание суверенитета Литвы. Впрочем радость его продлилась недолго: в 1922 году его любимый город вместе с Виленским краем были присоединены к Польше, и родная Литва стала для литовского философа заграницей.

Не роскошь, а средство передвижения

В сентябре 1920 года Ясос Биб рассудил, что если хочешь быть счастливым, будь им, и осчастливил себя покупкой автомобиля. Литовский писатель с детства обожал технику, и о том, чтобы обзавестись личным транспортным средством, подумывал давно. Ещё до войны, колеся на паровозе по японским городам в 1913 году, он написал фантастический путевой очерк о Японии будущего, в котором от лица попавшего в будущее путешественника описал всякие диковинные машины с причудливыми названиями: пароходы «Сасэбо» для перевозки керосина, беспропеллерные аэропланы «Кавасаки» и «Исикавадзима, и безлошадные самокатные повозки «Такири», «Датсун», «Киоритсу», «Кайшинша», «Сузуки» и «Субару» на паровом, углеводородном и электрическом ходу. Теперь же, когда эти безумные фантазии стали реальностью, отказаться от приобретения безлошадные повозки было бы непростительной ошибкой.

Полистав газеты, Ясос наткнулся на объявление о продаже подержанного автомобиля «Руссо-Балт» модели „С“. Побывавший на фронте старичок с золотым двуглавым орлом на капоте сильно чадил, постоянно чихал и ломался, а орёл имел довольно обшарпанный вид: позолота облезла, на левой голове клюв был отбит, а правая голова была срезана шрапнелью по самые крылья. В днище автомобиля зияли изъеденные ржавчиной дыры, водительская дверь не отворялась, а изрешеченное пулемётными очередями правое крыло держалось на честном слове. Однако все принадлежности, необходимые для езды, — руль, педаль тормоза, зеркало заднего вида и клаксон — были на месте. На покупку прошедшего сквозь огонь и воду движущегося средства были потрачены все сбережения Ясоса и даже пришлось залезть в долги. Несмотря на такие мелочи, покупка стоила того, чтобы ей гордиться, не говоря уже о том, что, в условиях отсутствия в послевоенной Вильне общественного транспорта, автомобиль был не роскошью, а средством передвижения. К тому же, оказалось, что продавец работал механиком в паровозных мастерских у товарной станции на Понарской в Новом Городе, и предложил Ясосу за умеренную плату взять автомобиль на техническое обслуживание. От такого предложения отказаться было бы неразумным.

По неизвестным причинам бибовское приобретение вызвало ажиотаж среди коллег и учеников Ясоса Бибы:

	Доцент Биба приехал в университет на каком-то драндулете, найденном, вероятно, на свалке обозной рухляди. Это чудо техники дребезжит, как старая телега, и чадит так, что всё небо над университетом почернело, как перед грозой, а орёл больше похож на курицу, пережившую нападение лисицы: оперение облезло, на левой голове нет клюва, а правую, видать, отрезали большевики. Всё же следует признать, что изрядно изуродованный символ Российской империи на капоте отлично отражает монархические взгляды владельца этого, прости господи, транспортного средства.
— Cтудент университета Ернишек Затроллевский

	Похоже, коллеге Бибе доставляет удовольствие пускать достопочтенной публике пыль в глаза. Но добился он прямо противоположного эффекта. Смеются даже студенты: я сам слышал, как первокурсники Шмешничевский и Сромотный обвинили доцента Бибу в русофильстве, на что новоявленный автомобилист возразил, что дескать Русско-Балтийский завод до войны принадлежал немцам, датчанам и французам, пока русские не прибрали его к своим рукам. И, мол, русского в его автомобиле кот наплакал — один только шильдик.
— Доцент Старывозек

	Мой лимузин такой же русский, как я Вандербильт!
— Ответ Ясоса Бибы на обвинения в русофильстве

Сам же Ясос Биб чрезвычайно радовался ценному приобретению. Когда автомобиль был на ходу, литовский философ облачался в кожаный шлем, куртку и перчатки и, нацепив шофёрские очки, лихо раскатывал на своём «Руссо-Балте» по Вильне и окрестностям, игнорируя первую заповедь автолюбителя — «Тише едешь, дальше будешь», чем приводил в ужас пешеходов и навлекал на себя нецензурную брань ломовых извозчиков.

Чтобы покрасоваться перед барышнями, Ясос распускал хвост веером: как заправский шофёр щеголевато спрыгивал с водительского сидения на мостовую, открывал капот, заглядывал туда с видом знатока и, засучив по локоть рукава, многозначительно щупал провода и трубки, торчащие из мотора. Затем, обтерев руки тряпкой и разгладив усы, посылал дамам поклон и приглашение прокатиться до ботанического сада в Закрете и полюбоваться на родовую часовню князя Репнина. Если спускало колесо, автомобилист деловито подкачивал воздух в шину. Для таких случаев Ясос всегда возил с собой ручной насос, увесистый винтовой домкрат и чемоданчик с инструментами, назначение многих из которых ему было неведомо. Когда же в видавшей виды безлошадной повозке что-нибудь ломалось, для починки, конечно же, требовалось вмешательство специалиста, и тогда, сев на извозчика, автовладелец мчался во весь дух в Новый Город к знакомому механику.

Изучение шуток на русском языке

Отличительной особенностью русских розыгрышей является отведение главной роли самой жертве, что требует от исполняющего роль серого кардинала шутника особенной тонкости.

~ Ясос Биб, Яша Лава «Особенности русских потешек»

В 1921 году (точная дата неизвестна) Ясос Биб загорелся идеей изучения шуток на русском языке, заставляющих человека сказать обидные вещи. В исследованиях ему помогала молодая докторантка, фольклористка Яша Лава. В ходе совместной работы, между Ясосом и Яшей вспыхнула любовь, и через год они поженились.

Много полезных советов дала фольклористам-энтузиастам известная переводчица с русского на польский Яна Пильник, некогда работавшая в Бюро технических переводов, сотрудничавшем с такими организациями, как НИИ Химических Удобрений и Ядохимикатов, НИИ Физики Галактик (НИИФиГа) и всемирно известным Институтом Белки , и в процессе общения с русскими коллегами так увлеклась русским юмором, что даже выпустила книгу, посвящённую русским анекдотам.

Также их снабдили полезными сведениями и оригинальными идеями тайский философ Суньхуйвчай Выньсухим, среди прочего получивший известность благодаря своим неординарным экспериментам, индийский гуру Сутрапьян, в котором его последователи видели воплощение великого Сиву-хи, бога перестоявшей браги и пивной пены, знаменитая югославская поэтесса Ибанка Навзничь, прослывшая в своих кругах женщиной лёгкого поведения из-за своих многочисленных любовных похождений, и прославленная актриса-пародистка Ия Пранкер.

Ясос Биб хорошо продвинулся в изучении русских шуток и даже был номинирован на Нобелевскую премию, однако так её и не получил, вместо него Нобелевской премии в тот год был удостоен польский врач украинского происхождения Мыкола Яговнюк за свою книгу «Скажи наркотикам HI!», написанную с целью борьбы с распространением наркотиков (впоследствии, однако, оказалось, что книга вызвала прямо противоположный эффект). Ясос Биб, несмотря на это, относился с большим уважением к Яговнюку, хотя в глубине души всё же считал, что присвоение украинцу Нобелевской премии было издевательством над здравым смыслом и несмываемым позором для медицинской науки. Тем не менее, Ясос даже лично попросил у нобелевского лауреата экземпляр книги с двумя подписями автора; книга заняла почётное место в личной библиотеке Ясоса Бибы : «Подпись здесь и подпись здесь» — с гордостью демонстрировал Ясос Биб авторские автографы.

В феврале 1922 года Виленский сейм принял постановление о присоединении Вильно и Виленского края к Польше. Город вошёл в состав Виленского воеводства, и вскоре польские власти начали проводить политику активной полонизации края. Вильно наводнили переселенцы из Польши, одна за другой начали исчезать литовские газеты, кофейни, рестораны, булочные, мясные лавки и магазины. Многие друзья-литовцы уехали из страны. Ясос Биб тоже начал подумывать об эмиграции, однако в отличие от многих литовских интеллигентов, решил не испытывать судьбу на чужбине в преклонном возрасте, да и его жена, не желавшая бросать своих родных и друзей в еврейской общине города, была категорически против отъезда. Смирившись, Ясос Биб продолжил свою работу, периодически заливая горечь польской оккупации дружескими попойками с неразлучными Рюмкевичем и Наливайтесом.

Полевые исследования

Ясос Биб, 1920 год

В 1920—1930-е годы Ясос Биб много времени проводил среди представителей виленского дна — карманников, проституток и нищих, неустанно записывая жаргонные словечки, присказки и блатные песни. Нередко он зазывал жриц любви и бродяг в дешёвые трактиры и кабаки на угощение за его счёт, где вытягивал из них рассказы о нелёгкой уличной жизни. Впоследствии Ясос с большой теплотой вспоминал своих информантов, признаваясь, что карманники Бздашек Страшунски и Винцас Расчехляйтес, профессиональный нищий Орка Гиппопотамчик и проститутка Данута Бесштанишек послужили прототипами для героев его «Виленских рассказов», к написанию которых Ясос приступил задолго до войны, в 1907 году.

Коллега Ясоса Бибы, фольклорист-любитель Арон Гутан, долгие годы работал над составлением сборника еврейских проклятий, однако никак не мог его закончить: учительская работа в еврейской начальной гимназии не оставляла много свободного времени для занятия любимым делом Арона — фольклористикой. Поступив на должность научного сотрудника отдела языка и литературы в недавно созданном в Вильне Исследовательском институте идиша, Арон Гутан получил возможность не только заниматься изучением еврейского фольклора с утра до вечера, но и получать за это жалование. Арон с энтузиазмом взялся за дело: утром садился на бензотрамвай, доезжал до еврейских мясных рядов на Ятковской и до обеда занимался там записыванием в свой журнал высказываний еврейских торговок. Следуя примеру Ясоса Бибы, он поначалу пробовал зазывать торговок в питейные заведения для проведения интервью, однако неизменно наталкивался на непонимание интервьюируемыми субъектами специфики работы фольклориста. «Бесстыдник! Гултяй! Развратник! Наглец! — костерили торговки Арона Гутана. — Да как у тебя язык поворачивается делать приличной женщине такое предложение?!» Несколько раз его даже поколотили, изорвав новенький камзол и истоптав каблуками сорванную с головы шляпу.

Сжалившись над коллегой, Ясос Биб, к тому времени неплохо овладевший идишем, решил помочь ему. Они приходили на рынок вдвоём, и Ясос изображал придирчивого покупателя, доводя торговок до белого каления, а Арон Гутан стоял в сторонке с блокнотом и карандашом, спешно записывая всё, что торговки желали Ясосу:

Арон Гутан на рынке пререкается с торговками зеленью

— Чтоб у тебя был большой магазин и чтоб не покупали товары, какие есть, а спрашивали те, которых нет!

— Чтоб тебе одна соринка попала в глаз, а другая — в ухо, чтобы ты не знал, какую раньше вытащить!

— Чтоб сел ты на вилы и схватился за горячую печь, когда будешь вскакивать!

— Чтоб твоё красноречие понимали только собаки!

— Чтоб ты стал таким богачом, чтоб новый муж твоей жены всю жизнь прожил, не работая!

— Чтоб ты превратился в мышь, а твой друг в кота, и чтоб он тобой подавился!

— Чтоб в тебя влюбился ангел смерти!

Материалы, собранные во время этих исследований, послужили основой как для теоретических работ в области фольклористики, так и для художественных произведений.

Но не только еврейских торговцев разыгрывал Ясос. Доставалось от него и литовцам, и полякам, и русским. Вот что вспоминает об этом Арон Гутан:

Как-то Ясос увидел в рыбном ряду русского мужичка, торгующего свежей рыбой. Подошёл — и состоялся у них такой разговор:

— Это что за штука? — спросил Ясос.

— Щука, — отвечал рыбник.

— А это что за вещь?

— Лещ.

— А вот эта тётка?

— Селёдка.

— А эта шобла? — не унимался Ясос.

— Вобла, — отвечал начинающий терять терпение рыбник.

— А этот чудак?

— Судак.

— А эта мразь?

— Язь.

— А это го́рюшко?

— Ко́рюшка, — раздражённо шипел рыбник.

— А эта ша́бала?

— Ка́мбала.

Может быть, Ясос придумал бы рифму ещё и к треске и голавлю, но у мужичка сдали нервы, и он возопил: «Ах, ты стерлядь!» — и помчался за Ясосом с багром. «Я хочу сибаса! Сибаса побыстрей!» — повернув на бегу голову, прокричал в ответ Ясос. Тем временем, рыночные воры смели у бедняги с прилавка почти всю его рыбу. Осталась только камбала. Не любили её в Вильне.

Вероятно, именно во время этого побега от разъярённого торговца свежей рыбой, у Ясоса Бибы зародилась идея исследовать шутки, которые заставляют человека говорить не то и не так, как он того хотел бы.

Неманская экспедиция

Ясос Биб внёс большой вклад в организацию этнографической экспедиции в верховьях Немана, которую предприняли в 1927 году его жена Яша Лава и докторанты Пекинского университета Ай Цын Жуй и Ху Сюй Сюй.

Составленный из собранного участниками экспедиции материала сборники песен, частушек, легенд, заговоров и обычаев стали поистине энциклопедией литовского, белорусского, польского, татарского, еврейского и русского фольклора верховьев Немана. Помимо этого, огромного количества записей и зарисовок, сделанных за время неманской экспедиции, с лихвой хватило и для собственных работ Яши Лавы и для дополнений к исследованиям, которые ранее проводили в тех краях Ясос Биб и Арон Гутан.

Съезд собирателей фольлора

Пока Яша Лава с китайскими коллегами плавала по Неману в поисках сказочного дракона Айхуяши, Ясос Биб с Ароном Гутаном готовились к съезду собирателей еврейского фольклора и встрече его инициатора — уроженца Вильны, поселившегося в Северо-Американских Соединённых Штатах, Иегуды-Лейба Кагана. На съезде, который прошёл в Вильне в 1930 году, профессор Каган представил свой только что вышедший сборник «Еврейские народные сказки». Сборник вызвал бурю негодования среди представителей «прогрессивной еврейской общественности», которые были возмущены, увидев в этих сказках «клевету на еврейский народ».

Отзывы на книгу «Еврейские народные сказки» Иегуды-Лейба Кагана

Слишком мало сказок и слишком много всего остального: грубого уличного юмора, язвительных баек, и похабных анекдотов, основанных на реальных, но не заслуживающих внимания событиях. А эти шутливые пересказы серьезных притч из Талмуда? Бессовестный плагиат и зубоскальство!

~ Профессор древних еврейских языков Реувен Безмозгис

Неужели известный на всю Вильну хам, бездельник и побирушка Мотька Хабад заслуживает того, чтобы его вставляли в книжку? Слишком велика честь!

~ Литературный критик Шимон Тупецкий

В отличие от блюстителей чистоты еврейской культуры, Арон Гутан — коллега и друг Ясоса Бибы — пришёл от еврейских сказок в полный восторг. В перерыве между пленарным заседанием и концертным выступлением еврейского оркестра им. Шолом-Алейхема, приятели потащили американского гостя в трактир у еврейского рынка, где познакомили его с профессиональным нищим Оркой Гиппопотамчиком. Иегуда-Лейб немедленно попросил Орку показать себя в деле.

«Домик Орки» — деревянный дом по адресу Ешмининку 25, в котором проживал Орка Гиппопотамчик и другие нищие Вильны (сохранён как памятник истории)

Орка тут же вышел в центр зала и провозгласил:

— Господа! Поздравьте меня, я уже почти купил себе дом!

— Откуда же у тебя дом, Орка? — спросил кто-то из посетителей.

— Во-первых, есть у меня жена и дети, и мы все сидим в глубокой яме — вот вам фундамент. Во-вторых, моя жена столкнёт лбами кого угодно — вот вам стены. В-третьих, говорят, у богача Опатова поехала крыша — вот я её себе и поставлю. Однако есть маленькая заминка: на новоселье надо бы купить хлеба. А вот на хлеб-то у меня как раз и нет.

Посетители засмеялись и стали бросать Орке копейки.

— На, возьми, Бог послал тебе через меня рубль, — сказал один неведомый доброхот.

— Представляю себе, сколько вам дал для меня Бог, если на мою долю осталось целый рубль, — ответил «благодарный» Орка.

— Ладно, Орка, я дам тебе ещё рубль, если ты попросишь на Песах так, будто у тебя уже всё есть, — не унимался посетитель.

— Думаете, если человек собирается купить дом, так у него нет на Песах? А вот и нет! В этом году у меня Песах что надо. Во-первых, в доме уже нет «хомца» — ни единой крошки хлеба. Во-вторых, уже есть индюк — жена моя дуется, как индюк. Во-третьих, язык на жаркое — когда она распускает язык, никакой из языков с ним не сравнится. И хрен имеется, все говорят, что мой тесть — старый хрен. И дрова есть — учитель сказал, что у моего сына не голова, а чурбан… Так что мне беспокоиться нечего.

Иегуда-Лейб смеялся и хлопал в ладоши громче других посетителей трактира. Назвав Орку «достойным преемником известных еврейских остряков», профессор посоветовал фольклористам вставить истории про него в свои сборники еврейского фольклора и выслать копию в Америку.

После съезда Арон Гутан и Ясос Баб подарили профессору свой труд «Мотька Хабад как зеркало социального протеста» и пригласили американского гостя в пивную Rat&Bat, где напоили его ядрёной зубровкой. Литовские фольклористы также рассказали профессору Кагану историю о том, как летом 1909 года они ездили в экспедицию по верховьям Немана и записали более 30 баек белорусского сказочника Азёмши. Однако опубликовать сказки они не успели из-за того, что работник этнографического отдела Русского музея Сержпутовский напоил Арона Гутана в ресторане «Тулон» в Санкт-Петербурге, выведал у него все собранные в Понеманье сказки и опубликовал их под своим именем. Профессор Каган выразил незадачливым собирателям сказок своё сочувствие и призвал не опускать руки. «Мир полон сказок, друзья мои. Их гораздо больше, чем волос на голове у проходимцев из Русского музея!» — сказал на прощанье евроамериканец и укатил обратно в Северо-Американские Соединённые Штаты.

Роботы Ясоса Бибы

Песни орать — не землю пахать.

~ Крестьяне про поющие вычислительные машины

Изобретатель робота «Televox» в павильоне компании Westinghouse Electric на Всемирной выставке в Нью-Йорке, 1927 год

Голливудская карьера робота «Televox» потерпела фиаско. «Попробуйте снять любовную сцену с актёром, выпиленным из куска фанеры! — жаловалась репортёрам звезда американского кинематографа Глория Свенсон. — Все кадры в профиль выглядят так, будто я пытаюсь вцепиться зубами в стебель сахарного тростника, а несколько выстрелов из револьвера по нему превращают вашего партнёра в кучу опилок».

В 1930-е годы университет, в котором преподавал Ясос Биб, участвовал в научных исследованиях и разработках по заказу польской компании BlueWater Labs, занимавшейся производством антифриза и чистящих средств. В 1929 году, продукция компании стала предметом скандала и шумихи в прессе после того, как семеро рабочих Агропромышленной автомобильно-авиационной фабрики Стефана Тышкевича в Варшаве скончались от смертельного алкогольного отравления жидкостью для выведения пятен. Репортёры, как всегда, сгустили краски и раздули из мухи слона, а левые газеты даже докатились до того, что стали обвинять производителя химической продукции в спаивании простого народа и требовали от правительства привлечь руководство компании к суду и засадить за решётку. Пытаясь спасти подмоченную репутацию BlueWater Labs, её президент Абсент Стекломойский разработал гениальный план отвлечения внимания взбудораженной газетчиками общественности от этого скандального случая: в своей статье, опубликованной в газете «Wiadomości Literackie», он сделал сенсационное заявление о том, что его компания приступает к разработке роботов с жидкостным охлаждением, которые смогут функционировать при экстремально низких температурах и принести славу Польше покорением Антарктиды. Эта странная, на первый взгляд, инициатива привлекла множество сторонников из числа польских политиков и военных, которым было близка и понятна идея продавать своему народу рога и копыта, а премьер-министр Пилсудский даже назвал её «первой ласточкой восстановления морального здоровья польского общества».

Пан Стекломойский также бросил вызов знаменитой американской компании Westinghouse Electric, которая в конце 1920-х создала робота по имени «Mr. Herbert Televox». Вестингаузский робот, которого корпоративные маркетологи позиционировали как «новейший инструмент, который в будущем должен заменить прислугу», был обучен отвечать на телефонные звонки шипением, трещанием и хрюканьем в трубку телефонного аппарата, что, мягко выражаясь, не вполне соответствовало нуждам и ожиданиям абонентов телефонной связи. Указав на существенные изъяны в продукции американского роботостроительного Голиафа, президент BlueWater Labs сообщил, что его компания начнёт свою деятельность на новом поприще разработкой роботизированной вычислительной машины, которая могла бы осмысленно отвечать на вопросы человека и даже по его заказу петь песни на том языке, на котором к роботу обратился собеседник. Для достижения этой амбициозной цели, в 1931 году компания BlueWater Labs запустила проект, к которому привлекли международный коллектив учёных под руководством пионеров в области мехатроники — профессора Берлинского университета Франка Н. Штейна и доцента математического факультета Университета Стефана Батория Лешека Рогальского.

Злые языки поговаривали, что проект также получил финансирование министерства по военным делам Польши. Премьер Пилсудский, занимавший по совместительству пост военного министра, — говорили они, — давно вынашивает геополитические замыслы создать этнически чистое польское государство «Междуморье», и для этого ему требуется войско боевых роботов, которое можно послать для покорения соседних народов Центральной и Восточной Европы с их последующей полонизацией и истреблением непокорных. Эти слухи, вероятно, были не более чем конспирологической теорией, иначе зачем польским учёным вдруг взбрело в голову обучать роботов английскому, арабскому и русскому языкам, если военные походы на Британские острова, Ближний Восток и Советскую Россию не входили в план Пилсудского по созданию Междуморья. «Бред сивой кобылы! — возражали конспирологам трезвые головы. — Если и нужно учить иностранным языкам роботов, которых собрались отправлять покорять Антарктиду, то их следует обучать не русскому языку, а языку пингвинов и тюленей».

Университет выделил учёным несколько помещений в здании бывшего химико-технического училища на Новгородской улице в Вильно, по соседству с кафедрами физических и химических наук. Три года ушло на проектно-конструкторские работы, и после того, как из оцинкованного железа и деталей электрических кофемолок, тостеров и пылесосов были сделаны макеты и разработана технология передачи, обработки и преобразования звуковых сигналов, к работе над проектом привлекли Ясоса Бибу. В качестве эксперта-филолога, Ясос сочинял для машины типовые языковые запросы, музыку и тексты песен на языках народов мира, которые затем вводили в неё с помощью перфокарт. Разработчики сразу же отвергли подход конкурентов, чьи роботы представляли собой лист фанеры, из которого вырезан профиль человека с нарисованными глазами и губами, который прикручивали к шкафу с электромеханическим оборудованием. Напротив, роботы Ясоса и его команды имели вполне себе человеческий облик и повадки — они были трёхмерными, двигали руками и ногами, загибали пальцы, открывали рот, шевелили губами, крутили направо и налево головой и мигали лампочками, а электрические реле, переключатели и проводка располагались внутри корпуса робота. В дополнение, по настоятельной просьбе президента BlueWater, Абсента Стекломойского, в конструкции машин была предусмотрена рубашка жидкостного охлаждения, которая практического значения не имела, но в которую заливали производимый компанией антифриз, что позволило маркетологам BlueWater подчеркивать, что продукция компании имеет скорее промышленное назначение, а не является дешёвым заменителем алкогольных напитков. Однако самыми главными достоинствами роботов Ясоса было то, что, они не трещали и не хрюкали в телефонную трубку как американский робот «Televox», а были обучены поддерживать разговор на разных человеческих языках и даже умели декламировать стихи и петь песни.

Несмотря на достигнутые успехи, первые опыты по созданию поюще-говорящих роботов оказались неудачными. Во-первых, если люди вместо типовых приветствий и вопросов начинали глупо шутить, машина путала языки и выдавала совсем не то, что от неё ожидали. Во-вторых, робот пел таким ужасным голосом, что его окрестили «Horrivox» и постеснялись отправлять в Брюссель на Всемирную выставку, чтобы не опозориться перед мировым сообществом. В-третьих, попытки научить машину играть на фортепьяно также не увенчались успехом: робот отвратительно колотил по клавишам и при этом фальшивил. Впрочем, Ясос Биб утверждал, что робот играет в манере его любимой пианистки Херануки Пороялю, и лично Ясосу такая манера игры в исполнении машины пришлась по душе. Он даже придумал ей название — «Техно». Историки электронной музыки ошибочно приписывают изобретение музыкального жанра Техно итальянцам, немцам и французам, однако это не так. Музыку Техно первым придумал Ясос Биб, и она была впервые исполнена в 1935 году на музыкальном комплексе «Horrivox».

Из воспоминаний участника проекта, канадского инженера Фила Некро

Рабочее место лаборанта Перетряса Перевертайтиса. На столе — устройство дистанционного ввода языковых запросов, которое использовали для изготовления перфокарт для машины «Horrivox». Слева от неё — база данных на бумажном накопителе с системой слюняво-пальцевой навигации по тематическим разделам и визуально-механического поиска по ключевым словам с применением увеличительного стекла или без него.

Наш парижский коллега марокканского происхождения, профессор Сами Насери, шутки ради (впрочем, сам он уверял, что в порядке научного эксперимента) решил послать робота по-арабски по всем известному адресу. Робот, однако, не завис, а пропел на русском языке рекламное объявление:

— Крепкие зубы, здоровые дёсны! Зубной порошок — здоровья залог!

Профессор смутился, покраснел и выбежал вон.

— Позор! Это просто позор! — воскликнул русский коллега, доцент Козлов.

— Pozornost! Dveře se zavírají! — механическим голосом объявил робот и затянул чешскую песенку про пражский трамвай.

Гнусавое песнопение машины было прервано появлением в дверях армянского коллеги, профессора Аганбегяна, который вежливо поздоровался по-литовски:

— Labas rytas! Mano vardas Armen Aganbegyan.

Робот в ответ разразился английской учебной песенкой:

— Again begin, again began, again begun. I have begun, you have begun, he has begun, they have begun... Again and again. Oh, who can explain...

— По-моему, у робота словесный понос, — тихонько хихикнул сидящий за пультом лаборант Перетряс Перевертайтис.

Робот, по-видимому, расслышал только последнее слово и спел словенскую патриотическую песню «Naša Slovenija je naš ponos!».

После этого мы долго бились над тем, чтобы научить робота вести диалог, однако дальнейшие опыты показали, что проблема распознавания машиной языков будет долгосрочной и, может быть, лет через сто её получится решить.

Единственной областью, в которой роботы Ясоса преуспели с ошеломляющим успехом, была игра в вист. Здесь «Horrivox», располагавший довольно ограниченной по нынешним меркам оперативной памятью, не имевший в своём устройстве ни одной микросхемы и в голове которого светилась только пара допотопных вакуумных электронных ламп, демонстрировал не только чудеса сообразительности, логического мышления и тактики, но даже умел мухлевать как заправский картёжный шулер, искусно используя такие приёмы как ложная тасовка, фальш-подрезка, подснятие, ложная сдача и, конечно же, подсчёт карт, находящихся на руках соперников и остающихся в колоде.

«Шли столбцом сын с отцом да дед со внуком, муж с женой да брат с сестрой, а за ними шурин с зятем, — верещал робот скрипучим голосом, вслух считая карты, — много ль всех? Семь без четырех да три улетело». При этом, мерзавец, позволял себе отпускать сальные шутки: «У Ноя три сына: Сим, Хам и Афет — кто им был отец? Василий-кузнец!» Под конец партии, когда количество пересчитанных роботом карт приближалось к полной колоде, его прибаутки начинали приобретать причудливые формы, что одновременно раздражало и удивляло игроков, например:

Первачики, другачики, на колоде лодачики; перводан, другодан, на колоде угадал, пятьсот судья, пономарь ладья, Акулина кошка, голубика ножка, прела, горела, по морю летала, за морем пала, церковь стала, кум да кума, полкубышки вина, он да соломка, лу́ковка, котомка.

Разобраться в том, что все эти криптографические символы означают и какая между ними связь, человеческому разуму было не под силу.

Когда наступал его черёд тасовать карты, ламповый аферист проворно тасовал колоду способом рифлёной тасовки, ловко комбинируя фальш-подрезки с фальш-тасовками, от чего у сидящих за столом рябило в глазах и голова шла кругом. Мало того, колоду он тасовал так, что нужные ему карты непременно оказывались именно в той последовательности, которая соответствовала выбранной им тактике игры. А когда сдавал, человеческий глаз был не в силах уловить, что происходит: то ли сдача второй карты вместо верхней, то ли сдача нижней, то ли из центра колоды, то ли сдача второй с низа, то ли третьей вместо первой или второй, то ли сдача двух карт вместо одной. В дополнение, на протяжении каждой партии хитрая и вероломная машина имела нахальство издеваться над другими игроками. Злорадно мигая лампочками, «Horrivox» сопровождал свои манипуляции оскорбительными комментариями по отношению к соперникам, сидящим по другую сторону карточного стола:

Доцент Университета Стефана Батория Лешек Рогальский презентует заказчику полноразмерный макет-концепцию робота «Horrivox», Вильно, 1932 год

• «Играем на чистые, сочтёмся на мелок.»
• «Не с чего ходить, казак? Ходи с бубен.»
• «Нечем бить? Бей кулаком.»
• «Для потехи грызи орехи, сопляк!»
• «Камзолы у вас, господа, хоть и зелёные, а вот щи-то не солёные.»
• «Если нечем крыть псу, так хоть яйца себе полижет.»
• «Подвёл деда под монастырь, так получай по рогам.»
• «Что, соко́лик, рад бы играть, да тузы нейдут?»
• «Дуй, Дунька, к мамке! Тру́сы в карты не играют.»
• «Снимай портки, детка, — пороть буду.»
• «Держись, купчина, чтоб в лапти не обули.»
• «Ни одной человеческой физиономии!»
• «В карты играешь, а мастей не знаешь, олух!»
• «Рыбки да рябки — прощайте, деньжатки.»
• «Вот и погуляли по зеленому лугу. Спасибо всем — не за то, что играли, а за то, что перестали.»
• и ниболее убийственное, которое проклятая консервная банка оставляла напоследок, когда все деньги были людьми проиграны, и в их карманах было шаром покати — «Ну что, козлики, доплясались, что без хлеба остались?»

За последней ремаркой, как правило, следовал механический смех, который по своей тональности походил на лязг гусениц трактора с нотками душераздирающих кошачьих воплей и царапания металлическим предметом по стеклу. Иногда в запутанных электрических цепях в голове у доморощенного юмориста шарики заходили за ролики, и тогда его монотонный смех попадал в звуковую петлю, остановить которую можно было только старым де́довским способом — перевести рубильник в положение «Выкл.», а если это не поможет, тогда просто-напросто вытащить шнур из розетки. Тому, что робот сыпал направо и налево неумелыми шутками и прибаутками на русском языке, никто из участников проекта не удивлялся: все знали, делом чьих рук это было.

Единственное успокоение для души игроков — отцов робота-картёжника — было в том, что «Horrivox» не имел абсолютно никакой возможности ни потратить выигранные им деньги на девок, пиво и рок-н-ролл, ни стребовать с проигравшихся вдрызг соперников карточный долг, который образовался от игры «на мелок» и за несколько лет вырос в совокупности до нескольких десятков тысяч злотых. Бывали, конечно же, случаи, когда адская машина перегревалась и начинала делать ошибки, но такие случаи были редки и, как правило, были сигналом для разработчиков, что пора отключить электропитание, чтобы дать машине остыть и не допустить короткого замыкания или, не дай бог, возгорания дорогостоящего устройства.

Вырезка из советской газеты «Большевистская смена», поливающая грязью разработку роботов буржуазными учёными

Реклама механической домработницы «Мисс Катрины ван-Телевокс». Дураков выложить 22 тысячи зелёных за уборщицу, не умевшую пользоваться пылесосом и шваброй, не нашлось, и дорогостоящую игрушку вскоре сняли с производства

Эксперименты польских учёных по созданию говорящих и поющих человекообразных роботов вызывали, как правило, изумление и восхищение журналистов, пишуших для европейских газет и журналов. Советская пресса, наоборот, подвергала исследования в области робототехники жёсткой критике. К примеру, газета «Большевистская смена» опубликовала 26 февраля 1935 года злобный пасквиль, в которой обвиняла разработчиков в попытке заменить творческий труд рабочего класса машинами, чтобы искоренить в буржуазном обществе классовую борьбу, и обзывала Ясоса Бибу «доктором Франкенштейном». «Вы думаете, это уродливое порождение больной фантазии д-ра Бибы будет исполнять „Интернационал“? Не надейтесь!» — с возмущением восклицал анонимный автор газетной статьи, источая лютую ненависть к научной интеллигенции, услужливо продающей буржуазии свои мозги и талант, вместо того, чтобы применить их с пользой для великого дела неминуемо грядущей мировой коммунистической революции. Ясоса Биб болезненно воспринимал эту критику. Вместе с тем, вечному докторанту льстило, что в Советском Союзе его считают «доктором», несмотря на то, что он таковым не являлся.

Как показали дальнешие события, большевисткая истерия оказалась напрасной тратой революционной энергии: опасения советских пропагандистов от журналистики о том, что роботы вытеснят людей с рабочих мест, не оправдались. На смену жужжащему вестингаузскому «Мистеру Телевоксу» пришёл фотоэлектрический «Мистер Телелюкс», которого обучили включать пылесос, но так и не смоги научить им пользоваться. После «Телелюкса» была механическая домработница «Мисс Катрина ван-Телевокс», которая так же как и её предшественники могла трещать и пищать и умела включать электробытовые приборы, но не умела ими пользоваться. (Вот у же действительно, руки коротки, так ноги приставь!). Криворукую домработницу сменил резиновый чернокожий робот «Растус», обладавший словарным запасом из шести слов и рабочие навыки которого ограничивались умением садиться на стул, вставать с него и кланяться. Затем появился металлический «Вилли Вокалите» — американский патриот, который умел курить сигареты, стрелять из пистолета и поднимать на флагшток флаг Североамериканских штатов. Потом изготовили вождя краснокожих, недоросля «Вилли-младшего» ростом от горшка два вершка, который развлекал ярмарочную публику тем, что взрывал поставленные на его голову яблоки и вместе с клоуном приставал к женщине с бородой.

Венцом заокеанской робототехники 1930-х годов стал робот «Электро» — двухметровый гигант в корпусе, обшитом позолоченными алюминиевыми листами. Этот умел разговаривать по-английски и выполнять команды оператора — сгибать левую ногу в колене, поворачивать голову из стороны в сторону, открывать металлические челюсти в такт словам и, конечно же, курить сигареты Marlboro. Однако, как и его предшественники, «Электро» так и не смог встать ни к станку, ни к сохе, ни сесть за штурвал самолёта, ни сделать что-либо путное, чтобы заменить человеческий труд машинным. В конце 1950-х его командировали в Голливуд, где он снялся в парочке легкомысленных кинокомедий и двух десятках порнофильмов, после чего его артистическая карьера закатилась, и он в конце-концов очутился на свалке электромеханической рухляди. К счастью, Ясос Биб к тому времени уже отправился на тот свет, и быть свидетелем этой позорной страницы в истории робототехники ему не пришлось.

Американский робот «Электро» на съемках порнографического блокбастера «Сексуальные кошечки в колледже», Голливуд, 1960 год

На протяжении десятилетия, пока шла разработка говорящих, поющих и играющих в карты вычислительных машин для BlueWater Labs, Ясос Биб и его коллеги внимательно следили за разработками конкурентов из Америки, с удовлетворением отмечая, что польские роботы были гораздо более продвинутыми, чем американские опытные образцы — как по конструкторским решениям и архитектуре, так и в части электромеханики, не говоря уже об интеллектуальных способностях польских изделий. Помимо умения играть в вист, робот «Horrivox» смог переплюнуть своих американских соперников даже в том, в чём те преуспели — в курении табака. В то время как «Электро» смолил сигареты, закуренные и вставленные в рот неуклюжей машины её оператором, польский робот окуривал своих карточных партнёров дымом самых настоящих сигар, которые он мастерски скручивал сам из импортного табака и закуривал самостоятельно с помощью американской бензиновой зажигалки Zippo. Однако, как уже было сказано выше, обучить роботов серии «Horrivox» чему-либо дельному так и не удалось, несмотря на усилия коллектива отечественных учёных и приглашённых из-за рубежа специалистов.

Horrivox учится обращаться с животными

Научные эксперименты не обошлись без инцидентов. Однажды Ясос Биб привёз в лабораторию своего кота Ужуписа, чтобы провести исследование взаимодействия машины с домашним животным. Кот был стар, плешив и слеп на один глаз, однако сохранял юношеское любопытство и тягу к приключениям. Пока филолог вместе с лаборантом Перевертайтисом ковырялись в устройстве дистанционного ввода, пытаяясь извлечь из рычажного механизма застрявшего там таракана, любознательный Ужупис прыгнул на колени сидевшего за перегородкой робота. Нельзя сказать, что «Horrivox» не был обучен обращению с животными. Напротив, учёные приложили немало усилий, для того, чтобы научить робота купать в тазике морских свинок, кормить лабораторного козла капустой, ощипывать кур и жарить рыбу на сковородке. Особой гордостью исследователей было то, что «Horrivox» научился выгуливать на поводке ранее бездомного, а ныне зачисленного на полное довольствие в штат лаборатории пса по прозвищу «Сенкевич»; благодаря скурпулёзности робота, собака была приучена справлять нужду в определённый час и исключительно под окнами заведующего кафедрой естествознания Мазурека Щипки, которого никто в университете не любил. Ранее у робота бывали кратковременные контакты с кошками, однако машине никто не объяснил, что если ты хочешь погладить кота, не рекомендуется этого делать против шерсти, и тем более не следует крепко удерживать брыкающееся животное за горло. Попав в цепкие верхние конечности робота, Ужупис предпринял отчаянную попытку вырваться на свободу, но быстро понял, что кошачьи силы уже не те (Старость — не радость!) и сопротивляться бесполезно. Он опустил лапки и лишь жалобно мяукал. Прибежавшие на шум учёные попытались вызволить кота, однако робот упрямился и продолжал мёртвой хваткой сжимать горло бедного животного своими стальными клещами. Спустя несколько секунд кот закатил глаза и безропотно отдал свою жизнь на благо робототехники. Подвела итог деятельности робота по воспитанию животных уборщица Швабрина Метельская: «Ой-ой, унянчили дитятку, что не пикнуло», — причитала старушка.

Потрясённый случившимся, Ясос долго не мог успокоиться и потерял сон в раздумьях о том, как не допускать такого кошмара в будущем. Так родились сформулированные Ясосом Бибой три золотые правила роботехники, которые продолжают широко использоваться в настоящее время:

1. Робот не может причинить вред коту или своим бездействием допустить, чтобы коту был причинён вред.
2. Робот не должен гладить кота против шерсти и, тем более, душить его, вцепившись в горло животного.
3. Кот должен сам заботиться о своей безопасности, держаться от робота на почтительном расстоянии и не лезть, куда ни попадя.

После серии неудачных экспериментов, показавших ограниченность и тупиковость разработанной польскими учёными технологии, Ясос Биб направил руководству BlueWater Labs предложение переоборудовать робота из аниматронно-механического в биоэлектромеханического. Для этого учёный-филолог предложил использовать мозг Юзефа Пилсудского, недавно почившего в бозе диктатора Польской республики, который, по словам Ясоса, «протухает без дела» в Польском институте исследований мозга в Вильно. Однако президент компании Абсент Стекломойский счёл это предложение слишком рискованным с политической точки зрения. В ответном письме Ясосу Бибу, пан Стекломойский выразил глубокое сожаление по поводу безвременной кончины маршала Пилсудского, однако от предложения вставить мозги польского диктатора в вычислительную машину учтиво отказался, туманно намекнув, что «второго пришествия Пилсудского многострадальным народам Польши не пережить». О дальнейших планах покорения Антарктиды незамерзающими роботами с жидкостной системой охлаждения президент BlueWater Labs скромно умолчал, однако было очевидно, что смерть Пилсудского поставила на этих планах жирный крест. Предложение Ясоса о создании робота-подружки, «пани Horrivox», которая могла бы оказать положительное влияние на робота-холостяка, тоже не нашло поддержки, и проект вскоре был свёрнут, а роботов разобрали на части, упаковали в ящики и отправили на склад.

В конце 20-го века, злободневный вопрос мирного сосуществования роботов и пингвинов в Антрактиде нашёл своё отражение в деятельности другого всемирно известного ро́бота — Бендера, прообразом которого, по признанию разработчиков, был бибовский робот «Horrivox».

Британские учёные, однако, полагают, что опыт ранней роботизации оказал серьёзное влияние на теорию искуственного интеллекта. В частности, как тогда учёные не понимали, что происходит в напичканной вакуумными лампами голове аниматронной машины, так и сейчас они не имеют ни малейшего представления о том, что творится в потёмках программного обеспечения, определяющего мысли и решения самообучающегося компьютернего мозга. Тем не менее, современные учёные единогласны в том, что если бы президент BlueWater Labs всё же осмелился бы реализовать предложенную Ясосом Бибой технологию, сегодня люди уже смогли бы передать всю рутинную и творческую работу умным машинам. Тогда благодарное человечество, уйдя всем миром на пенсию, получило бы в подарок возможность бить баклуши и при этом наслаждаться плодами машинного труда. К примеру, преспокойно сидеть на диване и, жуя попкорн, смотреть с утра до вечера неиссякаемый поток кинофильмов и телесериалов, снятых роботами-режиссерами по сценарию роботов-писателей, в которых роботы-актёры играют роботов-рабочих, которые мирно трудятся на благо людей 24 часа в сутки без перерывов на обед, а те их в ответ нещадно эксплуатируют, выжимая из бедных роботов последние электроны, и затем роботы-работяги, у которых лопнуло терпение терпеть такие издевательства, создают на фабриках и заводах подпольные рабочие кружки, в которых изучают марксизм-ленинизм и затем, вооружившись самой передовой в мире технологией классовой борьбы, восстают против эксплуататорского человеческого класса, выходят на баррикады, и далее понеслось по написанному в учебниках истории…

К сожалению, опытные образцы робота «Horrivox» и сопутствующее оборудование к нему были безвозвратно утеряны. Перед началом пятого раздела Польши силами германского Вермахта и Красной Армии, компания BlueWater Labs успела погрузить ящики с разобранной на части техникой на корабль для эвакуации в Соединённые Штаты, однако при переходе Атлантики корабль с ценным грузом был потоплен германской подводной лодкой. Тем не менее, руководство компании до Америки доехало живым и невредимым, и компания BlueWater Labs дожила до сегодняшнего дня, обосновавшись в США. Однако вместо производства роботов, которые поют, мастерски играют в карты и предназначены для полонизации пингвинов и тюленей в Антарктиде, компания вернулась к своим истокам и теперь занимается изготовлением чистящих средств и промышленных стиральных машин, которые чего-то там моют и полоскают, отбирая хлеб у чернокожих американцев и латиноамериканских гастарбайтеров.

Юбилей

26 февраля 1936 года Ясосу Бибе исполнилось 60 лет, и Яша Лава закатила супругу грандиозную вечеринку с сюрпризом.

Для литовско-польского философа этот юбилей оказался последним: через год Ясоса не стало.

Смерть и похороны

Около полудня 28 февраля 1936 года Ясос Биб был смертельно ранен в ходе о